Влюбилась...

Баронесса критически посмотрела на Джона. Затем быстрыми шагами подошла к нему. Взгляд её светлости был серьёзным и сосредоточенным. — Как же ты мне надоел. Когда кроме тебя никого нет, ты корчишь недовольное лицо, что тебя всё достало. Когда ты получаешь отдых, начинается концерт молчаливого оркестра. Взгляды все эти, сжатые пальцы, сомкнутые зубы. С тобой просто невозможно. — Абсолютно взаимно, ваша светлость, — улыбнулся в ответ Джон. — Наглая сволочь. — Вас всегда это забавляло. Думаю нынешние претенденты не в последнюю очередь рядом из-за этого качества. Ванесса закурила. Выпустив клуб ароматного дыма, она усмехнулась, глядя сначала на пол, а затем на Джона. — Ты прав. А знаешь кто второй? — Боюсь предполагать и надеюсь, что не знаю его. — А хочешь узнать? — Рано или поздно всё равно буду в курсе, пока предпочту незнание. — Ты злишься, что я так поступаю? Джон промолчал с полуулыбкой. — Ванесса, почему тебе так интересна моя реакция? Нравится выкручивать яйца? — Конечно, мой дорогой, — баронесса подошла к дворецкому и похлопала его по паху. — День прошёл зря, если мы не обменялись парочкой ласковых гадостей. Прямо как осточертевшие друг другу супруги. Можешь идти. Джон с поклоном удалился. Ванесса докурила одну и тут же начала другую, глядя на мерцающий огонь. Нервы и так были на пределе от предстоящего приёма, так ещё эта Миллер с её желанием узнать прошлое Хеллман холла. Да уж. Звучало как название бульварной книжонки «Баронесса и тайна детской комнаты». Ванесса грустно улыбнулась и помассировала виски. Через день предстояло ублажать тех, кто был причастен к смерти дочери. Откинувшись в кресло, баронесса негромко рассмеялась. Это был нервный смех отчаявшегося человека. Докурив и встав всё также стремительно, как и всегда, Ванесса направилась в спальню. И всё же поддержки Джона не хватало. Выпив одну за одной полбутылки, Ванесса не заметила как захмелела в попытке заглушить внутренние боль и страх. — Что же всё-таки случилось с дочерью Ванессы Хеллман? Мысль, словно острый кинжал, настойчиво и верно протыкала голову, оставляя зуд и жжение. Взвыв от невозможности избавиться от неё даже по средствам алкоголя, Ванесса вдребезги разнесла туалетный столик, швырнув в него тяжёлым стаканом. Уже на шум прибежал Джон, к несчастью, не один. Меньше всего сейчас бы Ванесса хотела видеть Миллер, точнее чтобы Миллер видела до каких свиней могла набраться её работодатель. Все мы люди, но сложно делать надменное лицо, когда рыло в пуху. Эстелла смотрела с изумлением. Ей было странно, что несгибаемая железная леди ломалась. Да и мысль о запертой внутренней двери стала более понятной. Не от Миллер пряталась баронесса, леди запиралась ото всех. Не в силах справляться с внутренними монстрами, не в силах поделиться сжигающим горем. Незаметно для Джона, пока тот укладывал леди на кровать и устранял последствия разгрома, Эстелла подошла к внутренней двери и открыла её. Баронесса лежала на кровати, явно не соображая что происходит, она размазывала по лицу тушь и помаду, щедро сдабривая мешанину цветов слезами. — Вам лучше уйти сейчас и никому, повторяю никому не говорить, что здесь произошло, — дворецкий Джон говорил это тихо быстро с очень серьёзным выражением лица, отчего у Эстеллы не возникло желания перечить или показывать характер. Она чётко чувствовала своим обострённым инстинктом уличного зверька, что у Джона слова с делом не расходились. И если он просил молчать, то следовало молчать. Что-то буркнув в ответ, Эстелла ушла курить на улицу, заодно подкидывая под известный камень порцию эскизов. Эстелла курила уже третью, размышляя над судьбой дома Хеллман, над своей, над всем тем, что она планировала претворить в жизнь. Это странное поведение баронессы. Миллер уже думала отказаться от плана, пока не выяснит все составляющие адской головоломки. Что за дочь, что за кулон, почему у женщины на портрете, как и у неё, были разномастные волосы? Когда умерла дочь баронессы? — Моей дочери могло бы быть столько же лет сколько и тебе сейчас. — Блять, — ругнулась Эстелла, снова вспоминая последний год жизни с матерью, все её странные бредовые россказни под действием наркотических обезболивающих, которые теперь вдруг буквально на секунду, ошарашенную секунду показались правдой. А с другой стороны такой шанс мог больше и не выпасть. Шанс один на миллион заявить о себе настолько громко, насколько вообще возможно. Любовь, тайна, слава, месть, собственная неудовлетворённость и неуверенность? Миллер не знала, что выбрать, но снова, поднявшись на второй этаж и выждав пару часов, она пошла в святую святых — спальню баронессы. Леди сопела на кровати не в самой красивой позе. Да, впрочем, какая поза после таких возлияний? Эстелла прокралась к постели и села на край, глядя на измученное лицо фон Хеллман. Джон устранил следы косметики. Ну просто святой человек. Вообще Эстеллу поражала та преданность, с которой леди служили её слуги и рабочие модного дома. Баронесса была не самой лучшей хозяйкой, или так казалось Эстелле. Осторожно дотронувшись до лица, Миллер замерла, ожидая реакции. Баронесса лишь наморщила нос. Затем рука легла на шею, плавно и медленно спуская с плеча расшитый халат. Постепенно его полы разъехались, обнажая грудь. Эстелла завороженно уставилась на соски в полумраке комнаты, не замечая того, что баронесса открыла глаза и изучающе посмотрела на Миллер. — Пробралась таки? — привставая с подушек, сказала её светлость. Миллер дёрнулась от неожиданности. — А я точно помню, что запирала проход, — продолжила леди, поднимаясь. — Да, я иногда набираюсь. Не могу заснуть. И раз ты пришла сюда и разбудила меня — это твои проблемы, — с этими словами баронесса взяла Эстеллу за шею и повалила на кровать, припадая сверху в поцелуе. От леди так разило спиртным, что девушку даже замутило. Однако обычно всё же не такая ретивая баронесса сейчас совершенно ничего не стеснялась. Она водила руками по лицу, шее и груди Эстеллы, целуя вязко топко и бесконечно. Миллер было попыталась вырваться из этих объятий, но не тут то было. — Что, моя девочка, я тебе противна? — спросила леди, отстраняясь. — П… просто это неожиданно, — пролепетала Миллер. Баронесса с какой-то странной манящей и отталкивающей чертовской улыбкой, какую Эстелла никогда раньше на лице начальницы не замечала, распахнула рубашку Миллер и схватилась руками за груди. Это было сложно назвать лаской, но Эстелла при этом трепетала, чувствуя, что она сейчас находится во власти баронессы. Затем поцелуи продолжились по всему телу, спускаясь ниже и ниже. Эстелла замерла. Баронесса ни разу за всё время их интимного общения не прибегала к помощи оральных ласк. Почувствовать её губы на себе там Эстелле было впервые. Может быть, спьяну, но баронесса ласкала так, словно опыта у неё было хоть отбавляй. От острых ощущений Миллер выгнулась колесом и застонала, не в силах контролировать себя. Ночь выдалась жаркой, но Эстелла сожалела о ней. Всего лишь пьяная страсть, о которой на следующее утро будет стыдно вспоминать. Но кое-что эта ночь открыла точно. У баронессы были болевые точки, она не могла спокойно засыпать, после большой дозы алкоголя Хеллман превращалась в сексуальную террористку. Забавно и странно, а местами страшно.