Влюбилась...

На следующий день женщины даже не смотрели в сторону друг друга. Нервозность предподготовки забирала все силы. Но когда наконец-то всё было готово, баронесса провела финальную инспекцию и осталась удовлетворённой. Леди никогда не хвалила открыто, просто молча кивала, когда ей нравилось, известное нервное напряжение не давало простора для проявления эмоций и сердечной теплоты. Ванесса предельно экономила время. Эстелла это уже успела выучить. Ей почему-то передалась нервозность баронессы, осознание невероятной важности. Леди на протяжении всего дня предпочитала не обращать на Миллер внимания. Ей было неловко за своё поведение, но извиняться было не в её правилах, тем более Миллер никто не приглашал. Леди было странно другое. Её собственная страсть. Обычно объектом пьяных приставаний был Джон, наброситься на Миллер было как-то моветон, видимо, тут сыграл роль дневной непреднамеренный амур. Но ещё Ванесса, во-первых, редко напивалась так, во-вторых, редко ссорилась с Джоном по поводу их взаимоотношений. Да, он и раньше фыркал и выказывал своё неодобрение, но на это ей было откровенно пофигу. Он был и есть просто оплаченный работник без вариантов не прийти. Да и вообще, если бы Миллер не влезла нагло и беспардонно, сон не прерывался бы, а если и прервался, то, скорее всего, не обошлось бы без: «Джо-о-он!» Леди несколько раз мельком кидала взгляд на широченную спину мажордома, занятого работой. Он всегда был предметом от скуки и тревоги — надоевшими и необходимыми домашними тапочками, пилюлей от стресса. Любовники: случайные и более долгие от страха, что она стареет, что теряет обаятельность и привлекательность. Кому-то она позволяла любить себя, с кем-то баловалась, с кем-то жёстко игралась — просто проверяя ловчие навыки, кто-то был вообще для статуса и бизнес связей. Но не впускать в своё сердце мужчин — вот цена, заплаченная за брак с Артуром фон Хеллманом. Страсть, и как это новомодное слово — гормоны, химия, желание соприкосновения с другим телом, но не открытое сердце, не чувство. Проклятие Ванессы Хеллман — все, кого она любила всем сердцем, были обречены на смерть. Джон… Джон, который был рядом с самого начала. Джон, который видел слишком много. Джон, который, не смотря ни на что, принял её сторону. Джон — соучастник. Джон — тот, кто заботился. Влюбленный Джон. Джон — раб на контракте. Только ему леди могла доверять. Ей очень хотелось поговорить с ним, найти его поддержку в вопросе с Миллер. Он был, пусть и случайно, но в курсе, не понял этого и явно осуждал, хоть из его слов можно было подумать об иронично-пофигистическом отношении. Джон — человек с двумя лицами, что обоюдно и, возможно, с удовольствием играл в предложенную игру. Ванесса курила, глядя на местами светлеющее небо. После приёма она освободит Джона от дополнительных обязанностей. Она устала не любить его.

***

Джеффри был, как всегда, нелеп и нервен. Он гонял до полного автоматизма всех лакеев и манекенщиков, что были отданы ему в распоряжение для проведения торжественной встречи гостей у парадной. Своё дело он знал и спокойно слушал, как за спиной его посылали ко всем чертям и шутили над непрезентабельной внешностью. О леди Хеллман он старался не думать. Старался, но не мог. Точнее думал и старался сделать всё в самом лучшем виде, за что его откровенно уже ненавидели все, кто был в подчинении. Жуль Линовски был сосредоточен и собран. Они постоянно что-то обсуждали с её светлостью на французском, что бесило Эстеллу, которая ничего не понимала. Миллер надо было следить за развлечениями в саду. Её зона ответственности сад в первый день и голубой зал во второй день. В третий, она, как и все, была в главном зале и затем на празднестве в саду. И ещё Миллер отметила, что Жуль как-то слишком мечтательно несколько раз посмотрел на Джеффри. Или она что-то не понимала, или Жуль был по мужской части. Про Джеффри ей просто приятно было подумать в негативном ключе. И хотя Англия не была местом, где отношениями между мужчинами могли бы удивить, но сама мысль, что помощник баронессы «грёбаный пидарас» грела душу. Когда Джеффри проходил мимо Эстеллы, он делал вид, что не замечает её. Выдавал его наморщенный нос, словно от Миллер до сих пор несло помойкой, как в самый первый день их знакомства. Эстелла отвечала взаимностью на взаимность. Она игнорировала Джеффри и, проходя мимо, лишь поднимала брови. Выходило это крайне похоже на то, как поднимала брови баронесса. Да и вообще за последнее время в чертах и движениях Миллер начало всё больше проглядывать характерных черт леди Хеллман. Не то чтобы Эстелла сознательно их копировала, но совместное проживание всё же сказалось. Эстелле было немного обидно за прошедшую ночь. За то что растерялась и не смогла ничего противопоставить нетрезвой женщине. За то что сдалась ласкам и позволила делать с собой что угодно. Видимо слишком хотелось. Пугало это и тем, что могло больше никогда не повториться. Ну не накачивать же Хеллман специально? Тем более, что такое поведение пугало Эстеллу. Чем больше она узнавала про Хеллман, тем меньше ей хотелось углубляться в мрачные тайны, но, как манит тёмное проклятие, они манили, зазывая из пыльной пустоты покинутых комнат. Иногда Эстелле казалось, что она сходит с ума, и стены замка говорят с ней тихим шёпотом. А ещё в некоторые из комнат вернули старые портреты. Эстелла, проявляя любопытство, поинтересовалась у Джона, почему это было сделано, и кто эти люди. — Это барон Артур Вильям Готфрид фон Хеллман, почивший супруг леди, — спокойно ответил Джон. — А почему он почил? — спросила Эстелла, стараясь выглядеть как дурочка с переулочка. — Неприятная история, — улыбнувшись ответил Джон, что сразу насторожило Эстеллу. — И всё?! — удивлённо спросила она. — Несчастный случай, — снова улыбаясь, ответил дворецкий. Ох, и знал видать что-то этот лысый! Чуяло сердце Эстеллы, что неспроста в этом доме всё из серии: молчите об этом, дольше проживёте. Как-то странно и неприятно начали складываться пазлы. Умершая дочь, чрезмерная нервность баронессы перед приёмом, теперь и умерший внезапно от несчастного случая супруг, и про всё словно стыдно рассказывать. Мужа баронесса точно ненавидела, иначе не убирала бы его портрет, но по какой-то причине гостям боялась показывать своё отношение. И тут Эстелла вспомнила слова Нонель о том, что леди больше не могла иметь детей. Может барон ударил беременную супругу в ярости, та потеряла как ребёнка так и возможность рожать, а потом отомстила мужу с помощью знатных кулаков Джона? Интересно, а чем заплатила в этом случае Джону? Уж не постелью ли? И не по этому ли теперь Джон смотрит так сурово, словно Эстелла на его глазах спёрла у ребёнка леденец? Адовая головоломка, адовая.