Влюбилась...

Когда начали собираться гости, нервное напряжение достигло того максимума, при котором абсолютно забываешь про собственные нужды. Внезапно перестают болеть живот или голова и досаждать любого рода мысли, кроме тех, что связаны с порученной зоной ответственности. Кстати, о зоне ответственности. В этом плане Эстелла благодарила баронессу за то, что они с Джеффри вообще не пересекались за все три дня праздника — у каждого был свой участок работы вдалеке от другого, потому что Мистер Ежедневник невероятно бесил своей искромётной истеричностью. Баронессе же было словно вроде привычно всё это. Она с обычным надменным видом, с невероятно выразительным взглядом и не менее выразительным изгибом бровей спокойно готовилась к приёму с самого утра, которое к слову началось в четыре часа. Баронесса трудилась на своём фронте: нужно было прекрасно выглядеть. С вечера Эстелла побоялась тревожить кутюрье и не по причине прошлой непонятной ночи, а потому, что леди эту ночь посвятила косметическим процедурам. Миллер было впервые видеть весь арсенал ухищрений для поддержания увядающей красоты и молодости. Ну и конечно же её величество огуречная диета. По итогу можно было сказать, что о такой стороне «красоты» Эстелла раньше не знала. Массажи с помощью каких-то странных штуковин, маски, опять массажи, пилинг, крема, снова массажи, маски для ногтей и волос, притирания, бальзамы, специальные пластыри на самые неожиданные участки тела. Одним словом, леди больше была похожа на древнеегипетскую мумию в самом разгаре процесса бальзамирования. И это дало свои результаты. Лицо баронессы стало похожим на попу младенца. Одевалась леди тоже весьма специфично. Наконец-то Эстелла смогла понять кто такой Филлип в полной мере. Он был не столько личным дизайнером баронессы, но скорее грандиозным корректором её фигуры. Огромный корсет, что плавно повторял очертания изгибов тела, сковал все движения баронессы, отчего ей постоянно требовалась посторонняя помощь во всём. Личные парикмахер и визажист тоже начали своё непростое «колдунство», дабы превратить ухоженную, но всё-таки пятидесятилетнюю женщину, в сверкающую даму света. Единственное, что леди делала сама — надевала бриллианты. И вот властительница дум и взглядов была готова. Не хватало только любимых мохнатых морд. Леди по привычке чуть было не засунула за браслет собачий свисток. Когда она поняла бесполезность автоматически привычных действий, то настроение её быстро испортилось. Расплачиваться за деяния Хораса и Джаспера пришлось горничным, которые выслушали о себе и своих способностях кучу «хвалебных» речей. Собаки явно имели какую-то особенную ценность. Эстелла даже слышала разговор Хеллман и Джона по поводу аренды далматинцев. Но эта идея была отвергнута по двум причинам: неизвестные псы неизвестно, что могли натворить, да и общественность знала, что собаки так и не были найдены. Джеффри командовал целой артелью лакеев, что были наряжены в латы. Они стояли у входа и встречали гостей. Жюль смотрел за всем происходящим из комнаты охраны и по рации отдавал распоряжения. Иногда он срывался с места и бежал проверять лично то или иное, чтобы всё было идеально. К Эстелле, как ни странно, он сразу расположился, поручив ей одну из самых сложных задач — развлечения гостей после ужина. В целом он был жутко доволен помощницей и пророчил баронессе, что Миллер станет великим режиссёром, если пожелает, на что леди лишь забавно хмыкала, привычно кривя лицо. Эстелле было с одной стороны безумно интересно увидеть великосветских снобов. Когда она смотрела на фамилии из списка гостей, то очень часто ловила себя на мысли, что кого-то из них она не напрямую, но грабила, а о ком-то слышала из новостей. Короче самые самые из самых самых. Впрочем, видок у многих был ну такое себе. Нет, конечно, были и те, кто по осыпанности бриллиантами мог перещеголять и баронессу. Но честно обвешанные брюльками старые каракатицы смотрелись как-то нелепо. Это была не та тусовка, какую обычно собирала её светлость на показах и совершенно не та, какую Эстелла видела на Зимнем балу в Хеллман Холле. Это были надменные холёные или наоборот ничем не приукрашенные отвратительно мерзкие и при этом алчно умные лица. Были лица молодые, были лица старые. И почему-то так случалось, что чем противнее было лицо, тем дороже и изысканнее наряд, тем больше подобострастия от окружающих. Какая-то очевидная для всех гостей жёсткая иерархия. И это не всегда касалось титула. Смотрели эти пришлые гости на всех остальных настолько презрительно, словно перед ними было что-то не более существенное чем пыль. При этом все улыбались и упражнялись в изысканном острословии. Среди этого высокостветского сброда Эстелла увидела и пару тройку известных людей: какие-то политики и артисты, но и они были здесь скорее на правах чьих-то мужей, жен или любовников. Во истину прямо вечеринка для свояков. Концентрация самых чистых породистых из голубых кровей во всём Соединённом королевстве. Разве только самой королевы не хватало. Эстелла за несколько дней, проведённых с Джоном, успела понять всю степень ужаса его работы. Всех гостей следовало разместить так, чтобы представители одних династий, которые не переваривали представителей других династий, были разведены по замку максимально далеко. Чтобы размещение, не дай бог, не оскорбило кого-то из гостей. А у кого-то были уже и запросы на именно только вот эту комнату и никакую другую. В общем в поместье прибыли те, перед которыми подобострастно расшаркивались все, даже хозяйка дома. Это было смешно и страшно Эстелле. Смешно верить в эти игры. Страшно потому, что в это верили всерьёз все другие. Миллер очень хотелось узнать причину этой безусловной веры. Но от этих гостей исходил какой-то инфернальный флёр. Все эти лорды и леди пугали интуитивно, на уровне инстинктов, которые к слову у Эстеллы, как и у любого уличного человека или сироты, были обострены. Причина бояться и падать ниц видимо была. За всё время работы на баронессу Миллер единственно обрадовалась тому, что она никому не попадалась на глаза. Она бы просто не выдержала всех этих странных мёртвых холодных взглядов. По заезду гостей Эстелла попеременно помогала то Жулю, то Джону, то самой леди. Приходилось сталкиваться и с Джеффри. Эстелла иногда ловила себя на мысли о причине своей невероятной нелюбви к этому парню. Может дело крылось в том, что именно он дал ей визитку, и он первый встречал её в модном доме? В том, что он всегда смотрел на неё как на говно? Может его бесило то, что он не дизайнер, хоть и чуть ли не правая рука леди? Или что Эстелла вот так стремительно из грязи в князи, а он может годами по чьим-то жопам без мыла так, чтобы быть поближе к телу? Да фиг знает. Просто бесит. Эстелла старалась не думать. Не было времени. Предельное напряжение нервов и внимания. Когда среди гостей появилась баронесса, раздался общий возглас восторга. Он был настолько фальшивым, что с этого хотелось или смеяться, или ужасаться. Но Эстелла чётко видела насколько всем гостям было пофиг на внешние правила приличия. Да, они их соблюдали досконально до каждой запятой, но было видно, что все всё воспринимали как игру. И вдруг, глядя на леди, стоящую на лестнице напротив толпы, Эстелла увидела взаимосвязь Хеллман и собак. Ведь обычно кутюрье стояла над, на возвышении, держа на привязи породистых дорогих элитных далматинцев, стояла, глядя в глаза породистым и элитным, и таким же чёрно-белым по своей сути: вроде все чистенькие, но вроде все в говне, вроде все пушистые и красивые, а вроде все внутри уроды (а некоторые и не внутри). Только те, кто внизу, гавкали свободно, а эти были на поводках, укрощённые. Словно баронесса демонстрировала всем: я своих демонов держу в узде, и, если что, они надерут вам задницы. Сейчас без собак, она стояла под расстрелом сотни взглядов, беззащитная, прикрытая лишь тонким слоем косметики и серебристой, напоминающей метал ткани. — Приветствую вас в Хеллман Холле, — салютовала баронесса гостям, поднимая приготовленный и поданный фужер. — Приветствуем вас, баронесса, — мрачным заупокойным хором ответили гости.