Влюбилась...

Джеффри набрался смелости и постучал. Ответа не последовало. Тогда секретарь взволнованно дёрнул ручку, слава богу дверь была не заперта. Баронесса сидела в темноте, глядя в окно. — Миледи, — сконфужено произнёс он, встав в дверях. — А? Это ты, — леди обернулась с заторможенным выражением лица, словно ещё пребывая в мыслях. — Я вот подумал… — Тебе по обязанностям не положено, — внезапно обрезала его Ванесса, отчего Холланд побелел. — Да ладно, шучу я, — тут же попыталась разрядить атмосферу её светлость, видя чрезмерную белизну лица секретаря. Вышло правда плохо. Шутить с каменным измождённым лицом и заупокойной интонацией занятие было такое. Ванесса задней мыслью поняла, что смотрелось всё это жутковато. — Эх, — она тяжело вздохнула. — Нажраться бы не мешало причём в стельку. Специально домой не поехала, думала пересилю, но нет. А ещё ты тут. Пошли в кабинет что ли. Ванесса бодро встала, или ей показалось что бодро. Во всяком случае Джеффри смотрел словно бы с опаской. — Только не надо соплей. Для меня нет вчерашнего дня, — словно в опережение сказала леди. — Нет, я не хотел говорить ни о чём таком, — быстро залопотал Джеффри. — Я только хотел спросить о Миллер. — Миллер?! — Ванеса моментально развернулась, сощурив глаза. — Что Миллер? — Это правда, что Миллер и Круэлла это один и тот же человек? — Я тебе с Роджером поручила с этим вопросом разобраться, вот и изучай, — снова отрезала баронесса железным тоном. Но всю дорогу до кабинета леди только и бубнила себе под нос одну и ту же фамилию. — Миллер, Миллер, Миллер то, Миллер это… Когда виски был разлит по тяжёлым хрустальным стаканам, Ванесса салютовала: — В жопу Миллер. Джеффри выпил молча, он ещё никогда не видел начальницу такой. Нет фон Хеллман умела выражаться, и ругалась она очень остроумно, несмотря на то, что была аристократкой с подобающим воспитанием, но именно что остроумно, а не грубо, как сейчас. Опустошив стакан, Джеффри обратил внимание, что баронесса не сводит с него глаз. Пристально, молча, пуская клубы дыма, словно задумала нечто грандиозное. — Что тебя вдохновляет придумывать эскизы платьев? — неожиданно спросила она. — Эскизы? — не понял и переспросил он. Ванесса кивнула. — Не знаю, — честно ответил он. — Пошли. — Куда? В швейном было оглушающе пусто. Это место без звука машинок, без гомона речей, без шелеста бумаги и ткани было крайне странным. Противно журчала потолочная лампа люминесцентного освещения, разливаясь резким синеватым оттенком на обычный для швейного бардак. Хотя бардаком он мог показаться лишь с первого взгляда и непосвящённому человеку. Для любой швеи здесь был идеальный порядок. — Я хочу чтобы ты одел меня. — Что?! — взмыленно переспросил Джеффри. — Одел, — спокойно произнесла её светлость. — Костюм или платье на твой выбор. Полная свобода. — Но… Но я никогда этого не делал. — Не беда. Всему можно научиться. Сначала надо снять мерки. Отточенными движениями Ванесса распахнула ворот стилизованного наглухо застёгнутого до самой шеи пиджака. От неожиданности Джеффри шарахнулся в сторону. — Клиент всегда перед тобою гол, обнажён в своем естестве и чаще всего неприглядном. И наша задача прикрыть наготу тела, ума, души. Создать идеальный образ, подчеркнуть всё лучшее, убрать всё лишнее, скрыть всё недостойное. Фальшь. Фарс. Импровизация. Продажа опыта, умения и вкуса. Продажа иллюзии. Весь мир торгует иллюзиями. Весь мир создан из лжи. Научись и ты талантливо врать и торговать ложью. Люди боятся правды, поэтому и покупают любую фантазию, лишь бы она им нравилась. Джеффри, ошарашенный, внутри сотрясаясь от волнения, взял швейный метр. — Посмотри, — Ванесса нашла тетрадь с записями размеров. — Они всегда пишутся в определенном порядке, поэтому их даже не обозначают. Начнём. Сначала надо отметить линию талии… Джеффри делал обмеры то отчаянно краснея, то бледнея. Такая откровенность и лишение богини статуса неземной женщины были для него странными и в чём-то противными. Сложно, когда ты долгое время верил в магию фокусника, считая его настоящим волшебником, а потом он вдруг предложил тебе разобрать механизм шляпы и выучить пару приёмов. Про себя Джеффри взмолился. Да он знал как проходят мерки, но сам этого не готов был делать. Полуобнаженные тела — слишком откровенно и интимно и вместе с этим отвратительно. Баронесса с распахнутым пиджаком была предметом самых ярких фантазий, но вот так… — Я здесь уже три года, почти четыре. Я всё хотел понять как происходит это чудесное преображение. Как рождается красота… — В грязи, поте и муках, дорогой мой мечтатель, — Ванесса грустно улыбнулась. — Парадокс, женщину надо одеть так, чтобы хотелось раздеть. Но раздетая женщина, часто совершенно некрасива. — Не всегда, — Джеффри коварно улыбнулся. — Но, — Ванесса поняла палец, — перед кутюрье неважно женщина, мужчина, красивая, дряблая или жирная — это прежде всего клиент. Ничего личного. Только помощь в создании нужной иллюзии. — Значит кутюрье это иллюзионист? — Желательно с предельно развитым воображением. Ведь люди приходят покупать именно твою иллюзию. Твое представление об идеале и красоте. — А для чего тогда вся эта мода на унисексуальность, агрессию, шипы? — Обычный протест. Оправданный разрешённый вандализм. Люди сами идиоты, что покупают это. Это всё равно, что заказать себе на похороны обоссанный разрисованный граффити памятник. А что до унисекс. Женщины скоро до того дойдут в борьбе за равноправие и эмансипацию, что и вовсе начнут считать мужчин вторым сортом, отказываясь вступать с ними в любого рода отношения. Перевертыш ненужный и уродливый. Но, увы, следствие крайней жестокости и умственной деградации мужчин. Культурной деградации, когда понятие о заботе вывернулось в понятие собственности. А от этого, погоди, увидишь, вывернется мода на однополые отношения. Что до мужчин. Англия с её закрытыми пансионами всегда была рассадником мужеложства. Поэтому, я думаю, при таком темпе смывания границ между мужчиной и женщиной, лет двадцать не больше, и мы не узнаем привычный мир. Очень надеюсь, что не доживу до этого. — Какой у нас сегодня необычный и интересный разговор. — Всего лишь правда. — Вы решили начать обучать меня, потому что место Миллер теперь свободно? — Потому что мы с тобой похожи, вот почему. — Да? — Ты тёмная лошадка, закрытая на все замки, мальчик с загадкой. И, тем не менее, ты здесь. В этом бизнесе. В моде. Ищешь красоты, спасаешься от своей жестокой правды. От нелюбви собственной семьи. Ищешь чувственности в противовес той безэмоциональной стерильности в которой был выращен. И я такая же с той разницей, что мой ад как начался со второй мировой, так и продолжается по сей день. Я тоже ищу, только не красоты для упоения, а уверенности и силы. Кто скажет по мне, что я не кремень? А ведь это просто образ. Маска. Как и у этой жалкой Круэллы. Кто там за этой маской размалёванной хабалки в шипах и цепях? Девочка без отца и матери? Ущербное ущемлённое создание, которое предлагает всем одеться в свою личную боль? Разве я предлагала когда-либо людям одеваться в боль? Я знаю цену боли, поэтому никогда. Но я уже не мастер. Шесть лет как не мастер. — Но уничтоженная коллекция? Это ж… — Не моя, — ошарашила откровенностью баронесса. — Полностью создана Миллер. Я ей даже не ассистировала. Эта дрянь показала, показала во всей красе, что может как я и лучше, чем я. А я хотела просто позатыкать всем рты, показать, что Хеллман ещё не мертва, что она не банальный эксплуататор чужих талантов. — Так это… — Месть Миллер. — Но Круэлла получается… — Круэлла тут ни при чём. Круэлла это особый случай. Это не вызов баронессе. Это вызов всему миру за его несправедливость. Навяжи уродство как особенность, продай как уникальность. Я уже говорила, что люди готовы бежать от правды любыми путями. Человек сражается в голове с призраками былого, с ветряными мельницами страхов, но думает, что его внутреннее хорошо зависит от того, что он внешне будет бороться с чем-то. Банальная разводка. — Но получается и мы разводка. — Да, любой модный дом разводка, приобретение статусности, власти, уверенности, внешнего лоска. И даже стоимость не столько за труд, сколько ещё один пункт, чтобы выделиться. — Как всё сложно и неприятно. — В простоте, Джеффри наверно один только Бог. — Почему? — Он только любит, — Ванесса улыбнулась. — А тут адова кутерьма, бег с множеством препятствий. — А как же наказания от Бога? — Людские выдумки, чтобы свалить с себя вину за свои же преступления, алчность ненависть и дурость. — Никогда о таком не думал. Та-а-ак. Уже три четверти мерок снято. Осталось… И тут Джеффри потянулся к запястью баронессы. Она не успела вовремя остановить его. Немой изумленный взгляд, перекошенное лицо. Холланд быстро и уверенно без рассуждений обнажил вторую руку. — Я её убью, — сквозь зубы процедил он. — Нет! Стой! — баронесса рванулась к лицу секретаря. — Это всё не имеет отношения ни к Миллер, ни к Круэлле, ни к показу. — А к чему?! — крикнул Джеффри, пунцовый от ярости, со слезами на глазах. Он попытался прийти в себя. Начал ходить кругами вокруг стола, вытирая то и дело предательски набегающие слёзы. — Я, я… я… я не знаю, что сказать, — заикаясь произнёс он. — Господи, — взмолилась баронесса, подошла к Джеффри и, обняв, прижала его голову к своему плечу. Холланд крепко обнял Ванессу и зарыдал отчаянно и горько. — Ес… если… ты… то я… я тоже… — пытался он что-то говорить сквозь судорожные всхлипы. — Я знаю, — успокаивала его она, гладя по спине и волнистым чёрным волосам. — Потому что твоя семья здесь, как и моя.