Влюбилась...

Ванесса почувствовала, что напряжение накрыло её с головой. Глядя вслед удаляющейся машине и барабаня пальцами по окну, она поняла, что ничего не ощущает и ничего не видит перед собой. Было только одно желание рвать, метать и выть. Чашки и вазы были разбиты, горничные и лакеи вызваны для устранения последствий. Ванесса отчаянно и жадно курила, понимая, что лишила себя, сознательно лишила самого удобного и привычного человека. Что Джон не придёт под её издевки подметать пол и собирать осколки дури. Что некому теперь под властный приказ снимать с себя штаны, когда то вздумается леди. Что некому целовать и ласкать там, где прикажут сию секунду, что никто не поедет в три часа ночи кататься по ночному Лондону. Баронесса стояла посредине комнаты, и чувствовала острую необходимость напиться до беспамятства. Хотелось фарса или кутежа, истеричного смеха под неумелые шутки начинающих альфонсов. Она села к трюмо и внимательно осмотрела своё лицо, линию шеи и декольте. Всё было плачевно. Хоть и ухоженная, но старая кожа. Строгие диеты сохранили талию, но не продлили молодость. Джон был просто удобным. Удобным как старые стоптанные тапочки. Но она удушила бы его за любую инициативу. Он и так получил море пинков, пощёчин, шлепков, ему влетало и туфлями и чем потяжелее, в него часто впивались красные острые ногти. Она пять лет дрессировала его быть своей особой собакой. Чего было плакать о том, что он не мог с ней вести себя как человек. Фон Хеллман привыкла дрессировать всех вокруг себя. Так она чётко ограничивала своё личное пространство, куда вход был разрешён только лучшим друзьям человека — воистину самым верным и преданным. А если и случались в жизни свободные, вольные с которыми рядом хотелось быть такой же свободной и вольной, то судьба быстро забирала их. — Джеффри! — баронесса крутанулась на кресле и тут же сникла. Развернулась обратно к своему отражению в трюмо. Посмотрела со вздохом, отвернулась, чтобы не разбить очередное. Встала, улыбнулась и принялась танцевать. Джеффри, Джеффри, что она сделает с ним, когда увидит? Набьёт ему щёки за то, что он не Эстелла и Джона нет рядом? Накричит? Грубо трахнет? Наговорит грубостей? Он хочет большей близости — идиот, не знающий, что близость с Ванессой это или билет в ад на земле, или на тот свет. Украденные часы счастья. Ванесса пила уже третий стакан, ничем не закусывая, теребя морды скулящих далматинцев, пытаясь напиться до такого состояния, чтобы не было физической возможности поехать в ночной клуб или в ещё куда менее приличное место.

***

Эстелла встретила Джона скучным выражением лица и молча показала куда проходить. И пока дворецкий рассказывал обо всём, что знал по генеалогии семьи Хеллман, Миллер внимательно изучала его и думала. — Джон, мне казалось что вы с баронессой близки, — вставила она аккурат не вовремя, когда Беггинс объяснял взаимосвязь английских и немецких родов Хеллман. — Извините, не понял вопроса, — переспросил Джон. — Ну, это видно из вашего поведения. Ты словно ещё одна рука или нога, ты запасная пара глаз. Ваши отношения гораздо ближе, чем у работодателя и слуги. Джон немного откашлялся. — Извините, но это не предмет нашей беседы. И я не сообщаю информации личного характера. — Да? То есть если я напрямую спрошу о том, что здесь произошло двадцать четыре года назад, ты не расскажешь? — Я могу рассказать только то, что могу. — А компрометация леди очевидно не входит в эту задачу, — лениво ответила Эстелла, распластавшись на диване на манер морской звезды и глядя на стоявшего по струнке у камина Джона. — На что вы всё время пытаетесь намекнуть, мисс Эстелла? — На то, что вы с баронессой трахаетесь. Так наиболее прямо? — спросила Эстелла невинно хлопая голубыми глазами. — Более чем, — ответил Джон скорее полу, чем собеседнику. — Если вы не намерены больше изучать историю ваших предков, то прошу разрешения заняться моими более прямыми обязанностями. — Да, пожалуй, я на сегодня устала слушать лекции о Хеллманах и прочих. И да, Джон, будь добр займись бухгалтерскими делами. Кажется, после моего приезда многие горничные решили уволиться. Мне решительно не хватает такого человека как ты. Эстелла встала, продолжая дымить сигаретой в тонком и длинном мундштуке, подошла к Джону и выпустив дым, прошла в соседнюю комнату, по пути оплетя торс мужчины рукой. Джон не выдержал и удивлённо обернулся, на что Эстелла улыбнулась загадочно и опасно, помахав рукой. — До завтра. Джон, оставшись один, протёр вспотевшую голову. Это была совершенно не та девушка с которой он работал на приёме. Словно из неё повылезало всё демоническое, а ещё взгляд. Безумный взгляд, холодный и тут же моментально настолько горячий, что казалось безопасным отойти. Бардак в доме, бардак в делах, бардак во всём. Зачем его направили сюда? Джон чувствовал себя загнанным кабаном. Месть за то, что он стал невольным свидетелем наиболее странных из отношений? Баронесса? Их разговор. Она разочаровалась в нём. Решила прогнать, уничтожить, вытереть из своей жизни. Нет сейчас было хорошо удалиться, переосмыслить, передумать. Только присутствие Эстеллы Миллер или как она сама себя называла Круэллы де Виль — было едва ли выносимым. Джон знал все тайны Хеллман холла, все комнаты. Теперь он шёл уверенным спокойным тихим шагом дворецкого в свой\не свой рабочий кабинет. И всё равно эти стены напоминали о Ванессе, о приёмах, о прежних годах жизни, когда ещё барон важно и надменно вызывал его для распоряжений. Джон сел за массивный сосновый стол, где кучей лежала корреспонденция, счета и прочие деловые бумаги. Ночь была длинной, спать не хотелось вовсе. Завтра, Джон был уверен, Эстелла захочет узнать больше подробностей о своём рождении, стоило детально вспомнить то время. Чем собственно дворецкий и занялся, медленно разгребая бумаги и помечая какие нужно внести изменения в повседневный распорядок дома.