Разница

Как давно Миса следит за ними? L приложил палец к губам. Путь до дома стремительно сокращался. Вероятно, Лайт прав: Мисе не нужно слышать разговор, не нужно знать, близок ли конец расследования. Действия Лайта Ягами нуждаются в проверке внешне, не изнутри. Потому есть два варианта: Первый. Лайт — не Кира. Он неосознанно следует своему плану, но проконсультировал Мису заранее. Дал рекомендации на случай, если что-то пойдёт не так. Второй. Лайт — Кира, и наблюдение требуется для отвлечения внимания. В таком случае, Миса не должна быть рядом по простой причине: прослушка. Вероятно, они используют непрофессиональные жучки. Оттого звук проходит на небольшом расстоянии. Если это правда, стоит им уйти немного вперёд, и Миса будет вынуждена направиться следом. — Миса не звонила тебе вчера? — Нет. В последнее время мы не общаемся… — Когда вы говорили в последний раз? — Сложный вопрос, Рюдзаки, — губы Лайта подёрнулись от неловкой улыбки. — Я немного потерялся во времени. L наклонился и, потягиваясь, двинул плечами. Ветер расшатал объявления на столбе, мимо пролетели жёлтые листья. Взгляд остановился на Лайте. Зрачки застыли. L не моргал. — Ты мог бы проверить список пропущенных вызовов? — Да. Без проблем. — Хорошо, — он опустил голову и провёл по ладони указательным пальцем. — Минуту назад я думал, что есть два варианта того, что происходит с тобой. Сейчас же я предполагаю, что есть третий. И я буду прав, если разговоры не будут длиться более трёх минут. Лайт достал телефон. Потребовалась минута, чтобы проверить журнал. — Пять. — Вот как… — И что это значит? «Что в твоём доме есть часть Тетради. Возвращать воспоминания сейчас небезопасно. Ты уверен, что потеряешь преимущество неизвестности, если станешь Кирой на длительный срок. Ты переложил ответственность на Мису, и, вероятно, главное только впереди. Самое важное — правильно начать. Ты отлично понимаешь: упустишь шанс, ошибёшься хоть чуть-чуть, раскроешь себя и никогда не избавишься от врага. Вот, что ты думаешь». — Кто знает, — Рюдзаки пожал плечами и улыбнулся. — Ты не против, если я проверю тебя завтра утром? — Проверишь?.. — Да. Я хочу, чтобы ты прикоснулся к Тетради. Обещаю, это безопасно. Безопасно держать оружие? Даже пистолет нельзя дать в руки обычному гражданину. Это незаконно, Лайт не работает в полиции, у него попросту нет на это прав. К тому же, Тетрадь несравнима с пистолетом или ножом. Однако божественная сила, не запрещённая на законодательном уровне, аморальна. L проверял не то, о чём рассуждал вслух. Взять Тетрадь… Будь Лайт Кирой, согласился бы, не задумавшись. Убийства — будни для Киры. Простительны так же, как незаконное владение оружием. И всё же… Рюдзаки собирался отдать Тетрадь просто так? Значит, он перестал верить в теорию о воспоминаниях? Нет, это невозможно. Не было смысла отказываться от одного из важнейших аспектов расследования. Если L отбросил это, на днях он предложит прекратить проверять дневник. Однако и это слишком на него не похоже. Несомненно, L ждет реакции. Должно быть, мгновение назад он понял что-то, что нельзя понять просто так. Что ему не понравилось? Это обычная прогулка, о подозрительном или странном Лайт не успел даже подумать. Или же на проверку его натолкнула мысль о слежке? Лайт сглотнул и дотронулся до подбородка. Беспокойство (незаметное внешне, но, несомненно, появившееся) значило одно: Рюдзаки знал, кто следил за ними. Вероятно, увидел наблюдателя за стеклом кафе. Без колебаний узнал его среди посетителей и спешно ушёл. Значит, они виделись раньше? Что, если наблюдатель следил не за Лайтом, а за L? — Я не стану прикасаться к Тетради только потому, что ты видел кого-то в кафе. — Хм… кафе? — Это же очевидно, Рюдзаки! Ты подумал о проверке только что. Тебе это кажется хорошей идеей, но я не хочу рисковать! — Если ты не Кира, ты ничем не рискуешь. — Хватит! — Ты боишься взять Тетрадь. — Нет! С чего бы? Я знаю, что я не Кира. И я уверен: если бы нашёл Тетрадь или получил её, подумал бы, что это чушь! — Где у вас здесь… дверной звонок… — Я ни за что не вписал бы ни одно имя. Не только потому, что это аморально, но и потому, что я верю исключительно в факты! L наклонился и, рассмотрев стену у двери, постучал. — Зачем ты спросил, если совсем меня не слушаешь?.. — Ты не так меня понял. Я ничего не спрашивал, — он опустил взгляд и сложил ладони в замок. — Пожалуйста, перестань кричать. Лайт вздохнул. У него было, что сказать, но дверь открылась. — Вы поздно, Лайт… На пороге стоял Соитиро. Его голос показался Лайту угрожающим, но, несмотря на обращение, Соитиро смотрел на Рюдзаки. Был ли его тон попыткой защитить своего сына — неизвестно, но L подумалось, что это именно так. На лице показалась сдержанная улыбка, он переступил с ноги на ногу и неспешно зашёл. В коридоре чисто. Слишком. Лайт шагнул следом, ботинок непривычно шаркнул по ковру. День назад здесь, у ступени, был небольшой выступ, но сегодня… Словно даже ковёр был заправлен не так, обувь стояла не так, неестественно аккуратно висели вещи. Лайт поёжился, но, стараясь успокоиться, опустил плечи. Неужели отец так не хотел видеть Рюдзаки? Да, сохранялась маленькая вероятность, что он просто переборщил с уборкой. Однако вид вычищенной до блеска кухни говорил: «Вон отсюда». В комнате ни звука. Не включен телевизор. L сел первым. Отодвинул стул и снял обувь. Потёр стопу о стопу, вздохнул и наклонил голову, рассматривая Лайта и Соитиро. Пряди упали на лоб, холодно-жёлтый свет лампы слепил глаза. Соитиро сидел далеко, настолько далеко, насколько позволял стол. Расправив плечи, неотрывно наблюдал за Рюдзаки. — Не нужно злиться, пожалуйста, — L наклонился и провёл пальцами по столу. — Лайт предложил дополнить расследование. Не я. — Я думал, ты понимаешь что слушать Лайта нельзя! — Соитиро поднялся и дёрнул руками. — Пап… — Нет, ты знаешь, почему я так говорю! — он обернулся к L. Брови Соитиро дрогнули, лицо побледнело, он говорил сквозь зубы . — Из-за расследования Лайт сидел в камере два месяца… — Я не заставлял его. — Рюдзаки! — Все мы обещали, что пожертвуем жизнью ради поимки Киры. Соитиро, возьмите себя в руки, пожалуйста. Я понимаю, что вы чувствуете. Однако Лайт также готов пожертвовать собой. Соитиро вздохнул. Потирая переносицу, сел. Несмотря на то, что L был знаком с ним в разы дольше, казалось, не Лайт похож на Соитиро, а Соитиро похож на Лайта. Это странное замечание осело в голове Рюдзаки, он прикусил ноготь и осмотрелся в поисках еды. Слова, восклицания, мимика, Лайт и Соитиро были так похожи, и похожи именно сейчас… — Если моя помощь так нужна… — Не ваша. Мне следовало сказать об этом ранее. Большую часть расследования вы находились не со своим сыном. Потому нам стоит опросить тех, кто говорил с Лайтом, согласно записям в дневнике. Саю. Конечно. Следовало догадаться. Однако хорошим знаком было то, что Лайт не беспокоился о допросе сестры. То, что не предполагал, что Саю могут допросить, означало одно: Саю не имела отношения ни к чему подозрительному. Лайт вздохнул и достал дневник из кармана пальто. Лишь сейчас он понял, что не снял верхнюю одежду. — Я повешу пальто, — он поднялся и исчез в коридоре. Тишина держалась не более десяти секунд. Плечи Соитиро приподнялись от вдоха, он дышал отрывисто, так, словно гвозди кололи грудь изнутри. Фраза, которую он произнёс следующей, звучала вымученно. Не было человека, который не догадался бы, что Соитиро уже знал ответ. — Ты уверен, Рюдзаки? Это уже переходит границы… — Я не стану спрашивать ничего серьёзного. Надеюсь, вы не говорили о подозрениях в сторону Лайта своей семье, — L приложил палец к губам. — Иначе мы зря скрывали важную информацию. — Да, я ничего не сказал. Я попросил Сатико ненадолго уйти. Саю занята домашним заданием. Лайт завернул за угол. В коридоре тихо, как на кладбище. Обернувшись к кухне, он поджал губы. Пальто свисало с плеча, сквозняк покачивал его и свистел. В густой тишине Лайт остановился у вешалки. Шорох за спиной прозвучал громко и неожиданно, как удар в гонг. Лайт обернулся, а Саю отступила на шаг, насупилась и рванула в сторону. — Саю, стой! Она остановилась. — Ну, что?.. Чёрт. Теперь разговор с Саю будет выглядеть подозрительно. Наверняка L уже догадывается, что они разговаривают. Каждая фраза может изменить ход расследования и, если бы Лайт был Кирой, победа оказалась в его руках. Это так просто, так очевидно, но непроверяемо. Одна фраза. «Ничего не говори ему, Саю. Я в опасности, этот человек хочет подставить меня». И всё же, разве это не было правдой? L здесь, он хочет найти доказательства. Лайт приоткрыл рот, но в горле встал ком. Нельзя просить Саю молчать. Нельзя. Ей и сказать нечего, правда? Нервная улыбка подёрнула губы. — Ты подслушиваешь? — А что мне ещё делать? Почему этот человек сказал, что тебя держали в камере? — Успокойся, Саю. Ни в какой камере меня не… — Это когда ты переехал, да? Это не первый раз, когда Саю подслушивала, или она всего лишь проницательна? Лайт приложил ладонь ко лбу и потёр переносицу. — Хватит. Мы называем «камерой» работу с Мисой. — Это… почему? Я думала, вы встречаетесь… — Да, так было раньше. Но теперь, когда мы расстались, это стало настоящей камерой пыток. Представь: работать со своей бывшей… Саю хихикнула и толкнула Лайта в плечо. — Ладно-ладно. Я даже обещаю, что не расскажу маме. Но она всё равно спросит, что вы здесь делали. И что мне ей сказать? — Можешь решить сама. Мой однокурсник… его зовут Рюдзаки, хочет поговорить. — А? Рюдзаки? Ты никогда не рассказывал… Саю несмело выглянула на кухню. L сидел, поджав ноги и уткнувшись в колени носом. За короткий разговор он и Соитиро, казалось, пришли к миру. Потому Рюдзаки вытаскивал одну чипсину за другой, ныряя рукой в упаковку. Однокурсник? Он же такой старый… Наверное, ему уже тридцать восемь лет. Саю присела на край стула и вздохнула, придержав голову ладонью. Зачем студенту знакомиться со школьницей? Словно поняв эту мысль, Лайт остановился рядом и погладил Саю по плечу. Пауза, растянувшаяся на минуту, становилась всё более неловкой. — Лайт много о тебе пишет… — L заговорил первым. Страницы дневника помялись под тяжестью пальцев. — Вы очень близки. — Конечно. Я же его сестра, — она наклонила голову и нахмурилась. — …Или ты не рассказывал? L кивнул. Ему редко приходилось общаться с детьми. Их поведение было непонятным, странным. Попытки общения со школьниками напоминали Рюдзаки разговоры с психически неуравновешенными. Ход их мыслей не поддавался логике, дети никогда не стояли ни на чьей стороне. Саю достаточно взрослая для того, чтобы иметь своё мнение. Однако её мысли не разделялись на подпункты, не выстраивались далеко вперёд. Она спрашивала то, что думает, и думала, о чём спрашивает. Можно ли на самом деле выудить из неё информацию? — Саю, будь серьёзнее, — пробормотал Лайт. — А что я такого сказала?.. — Не беспокойтесь. Я в самом деле сказал глупость. Ягами Саю, ответь, пожалуйста: у тебя хорошая память? — Чего? L вздохнул. Если Лайт успел поговорить с ней, встречу можно считать провальной. Так, легко объяснить неудачу первой. Что помешало Лайту позвонить Юри и объяснить, что молчание — лучший способ закончить допрос? Если эта теория верна, Юри умрёт на этой неделе. Не стоило оставлять её, как свидетеля, как единственную оплошность. И всё же, есть шанс, что она молчала просто так. Так или иначе, чем скорее произойдёт повторный допрос, тем лучше. — Лайт записывал каждый день в своём дневнике. Первого января прошлого года он пропустил запись. Пропустил? Нет, Лайт точно знал, что страница заполнена. Ведение дневника было некоторым экспериментом, а каждый эксперимент нёс за собой ответственность. Если ты взялся за дело, должен довести его до конца. Это — задание для самого себя, проверка на прочность. — Ну, хорошо? — Саю устроилась удобнее и вопроситльно склонила голову. — Это не очень важно. Или что-то случилось? Соитиро приоткрыл рот, но Лайт заговорил первым. Быстрое «нет» выдало в нём беспокойство. Однако догадливость Саю (если можно назвать догадливостью подозрения в очевидных вещах) пугала не так, как возможность выдать себя. Лайт умел лгать. Не было факта очевиднее, и всё же, ни семья, ни работники Отдела Поиска Киры об этом не знали. Умение придумать ответ за мгновение, составить предложения на сотню вопросов вперёд, уйти дальше, чем собеседник, поверить самому и, сделав круг, убедительно вернуться — то, что дано Лайту едва ли не с рождения. И всё же… Стоит Рюдзаки понять, что Лайт не чувствует ни капли стыда от лжи, стоит понять отцу, и подозрения увеличатся. Нет, нельзя. Между тем, что Саю и Сатико догадаются о подозрениях, и тем, что «Лайт» и «Кира» станут равнозначны в чужих глазах, выбор очевиден. Лайт замолчал. Наигранный выдох ударил о горло, одна рука вцепилась в другую. «Давай же, Рюдзаки, соври первым и пойми, что я не умею врать». — Мы получили задание в институте. Ведение дневника. Лайт не заполнил более двух месяцев. — Преподаватель сказал, что… если так п-пойдёт дальше, меня исключат. Саю прищурилась и наклонила голову. Звучало так глупо. — А почему с этим разбираешься ты, а не Лайт? — Меня можно назвать главным на курсе. — Ааа, — протянула Саю и, вздыхая, потянулась, — я думала, это из-за того, что Лайт расстался с Мисой. Соитиро и Лайт переглянулись. Оставалось надеяться, что отца смутило предположение Саю, а не сокрытие отношений. Миса, как второй Кира и как появившаяся из ниоткуда девушка, выглядела подозрительно. Голос Лайта дрогнул в натянутом смущении: — У меня было много девушек. Не из-за каждой же мне отвлекаться от учёбы… — Ты начал писать, что вернулся домой раньше, чем обычно. Вы не помните, почему? — перебил L, вытащив ручку. — Ты не против, если я сделаю записи сам? У меня не получится повторить твой почерк, но… — Ничего страшного, Рюдзаки. Я не уверен, почему вернулся домой раньше. Кажется, первое января — это понедельник? — Да. Понедельник. — Возможно, меня отпустили с занятий. Так или иначе, мы можем проверить расписание. — Нет, не нужно. Я запишу, что отменили последнюю лекцию. А далее… — Прости, Рюдзаки, я не могу вспомнить. L поднял взгляд. Ожидающе повернулся в сторону Саю. — А почему я должна помнить? Папы в это время, наверное, не было дома. Зато была мама, мы в это время обычно и встречаемся. Лайт пришёл домой, а потом, наверное, ушёл к себе. Он очень старательный. Всегда сидит у себя и занимается. — Это мой долг, — на лице Лайта заблестела улыбка. L она показалась искренней. — Или, ой, нет! Наверное, в этот день у меня было свидание. О, да, точно! Точнее, ну, не свидание… встреча с другом. И я собирала вещи. А потом мама попросила меня отнести их и… Да, Лайт сказал, что сам сможет их отнести! — Вещи?.. — Папина одежда. Или еда. Ну, я не помню. У меня нет заданий записывать что-то в дневник… — Хорошо, Саю. Спасибо. Не помнишь ли ты, куда Лайт должен был отнести вещи? Саю пожала плечами. — Наверное, туда, где папа работает… Первое января — день первой встречи Отдела Поиска Киры. Вероятно, придя в участок, Лайт не нашёл ни отца, ни его знакомых. То, что Сатико предложила дочери отнести вещи, и то, что Саю отказалась из-за свидания, означало одно: они не знали о проведении встречи. Также не знал и Лайт. Не знала и охрана. Вероятно, стараясь добраться до кабинета отца, Лайт расспросил работников, но не получил ответ. Он направился домой и… — Я больше о том дне ничего не знаю. Мы встретились только вечером, а потом Лайт пошёл спать. А ты… вы… меня слушаете? …Нет. Расспросить охрану сейчас невозможно. Люди, имеющие отношение к полиции, меняются один за другим. Уровень опасности вырос, многие уволились или были уволены. Маловероятно, что у дверей стоит тот же человек, что и первого января. Также невозможно получить записи камер: Соитиро больше не работает в полиции, у него нет права запросить материалы. На это Лайт и рассчитывал? Сейчас он выглядел спокойным. А его попытки делать вид, что не умеет лгать… — Не обращай внимания, Саю. Иногда такое случается, — Лайт улыбнулся и постучал по столу кончиками пальцев. L прикусил ноготь и шаркнул по странице ручкой. Синяя линия выглядела инородно. Теперь записи перестали быть идеальными. Сколько же времени Лайт потратил, оттачивая мастерство? Его ложь была также выгрирована, как он сам. Образ идеального парня, ученика и детектива… И всё же, все совершают ошибки. Одна из них скрывалась в нескольких минутах. Ошибка, из-за которой Наоми Мисора и умерла. В чём Лайт ошибся? Где он мог узнать её намерения и имя? Неужели в участке? — Если ты заполнил страницу, на этом можно закончить. Саю сказала, что он вернулся рано. Значит, или по пути в участок, или, возвращаясь домой, Лайт избавился от Наоми Мисоры и остался незамечен. Спрашивать о Наоми напрямую нельзя, поэтому… — Ты рассказывал, что встретил девушку недалеко от участка. — А? Ты уверен?.. — Да. Ты не узнал её имя, но искал на протяжении недели. Она показалась тебе симпатичной. — Это неправда. И вообще, я не понимаю, почему тебя так интересуют мои встречи… — Я всего лишь хотел сказать, что знаю, кто она. Но не уверен на этот счёт. Если я опишу, как она выглядит, ты скажешь, прав я или нет? Лайт поморщился. Девушек с похожей внешностью в этом городе достаточно. Глупо основывать подозрения на схожей внешности. И всё же, насколько подозрительно будет отказываться? Слишком сложно пытаться сдержать себя, когда не знаешь, на чём можешь попасться. — Да, — он пожал плечами. — Можешь спрашивать всё, что хочешь. Но пойми: я буду сравнивать со всеми девушками, которых видел в январе. Я тоже человек, и я легко могу перепутать. Перепутать? Брови L опустились, он вздохнул и прищурился. Отличный способ не попасться на лжи — сказать «я могу перепутать». И всё же, на лице Лайта не читался трепет от приближающейся победы. Будь он Кирой, ложь расползлась по его телу и светилась невидимо, но ярко, как огоньки в бомбори. — Девушка с тёмными волосами. — И это всё?.. — Да. Свет лампы слепил глаза, и L прикрыл лицо ладонью, в ожидании приподняв дневник. Время тянулось медленно. Стрелка часов двигалась размеренно, минуя цифру за цифрой. За окном стемнело по-осеннему рано, но фонари еще не зажглись. L вздохнул и перевёл взгляд на Саю. Вопрос не предназначался Лайту. Все знали, что он не ответит. Если же Саю, так удачно вышедшая из дома одновременно с братом, встретила Наоми или видела её издалека и решится сказать об этом, у Лайта будут большие проблемы. — Рюдзаки, ты ведь понимаешь, что мой сын не может помнить всех девушек с тёмными волосами? Это… — Я помню одну. L дрогнул. Пришлось повернуться к Лайту, чтобы удостовериться, что говорит именно он. Раскрывать себя не было смысла. Чего он тогда добивается? Вероятно, теперь Лайт скажет, что эта деталь ничего не значит. Что отец прав, и темноволосые девушки — далеко не редкость. — Или… нет, я могу сказать, что это женщина. Она была достаточно взрослой. Мы встретились на улице и, кажется, нам было по пути. Не знаю, куда она шла. — Лайт… — Ничего, пап. Если меня спрашивают, я должен ответить. Так или иначе, это всего лишь задание для дневника. Я в безопасности. — Спасибо за честность, Лайт. Мы можем закончить, — L растерянно вздохнул и опустил взгляд. — Надеюсь, тебе не будет сложно проводить меня. Я не часто бываю на этой улице. И я хотел бы кое-что тебе рассказать. — Конечно, Рюдзаки. Идём.

***

Кобальтовое небо закрыли облака. Тусклый свет луны отражался в лужах, ветер свистел у ушей. В воздухе скопились холод и влага. На рукавах осели капли, что-то среднее между снегом и дождём, и Лайт поёжился, засунув ладони в карманы. Впереди брели незнакомцы, сворачивали к светофорам, исчезали на тёмной дороге. Высотки резали тучи крышей. L приподнял руку, провёл пальцами, словно стирая облако. Ветер, значит, восточный. В этом направлении и пряталось солнце. Как и вчера, что-то было не так. Впервые за карьеру детектива L задумался о том, что поступает неправильно. Его посетило чувство, привычное для конца каждого расследования: пик, средний между восторгом и скукой. В каждом деле рано или поздно наступает момент, когда улики собраны, преступник пойман, и каждый шаг приближает его к гильотине. Видеть смесь ненависти и страха на чужом лице — привычное для Рюдзаки дело. Сейчас же он видел лишь Лайта Ягами, идущего ровно, изредка теряющегося среди теней ветвей. Ни доли гнева, ни доли страха. Они не были равны теперь. Ранее разговоры напоминали ожесточённую партию в шахматы, каждый ход важен, каждое слово определяет исход. Сейчас же Лайт, казалось, двигал не свои фигуры, атаковал себя же, а осознавая, прятал взгляд, схожий со взглядом распятого. Должно быть, Лайт и сам хотел быть Кирой. Хотел осознавать, что он Кира. Знать, куда бежать, что говорить, как смотреть. Но перед ним, точно также, как и перед Рюдзаки, была всего лишь улица и черное, предельно чёрное, как пустота, небо. — Боюсь, завтра ты будешь очень расстроен. — О чём ты? L остановился. Потирая ботинок о ботинок, опустил взгляд. — Сегодня ночью я закончу расследование. Я хочу, чтобы ты внимательно выслушал меня сейчас: я знаю, что говорю с Лайтом Ягами. Киры здесь нет. И всё же, я считаю, что побеждаю нечестно. Потеря воспоминаний была случайностью, я понимаю это и, если так можно сказать, разочарован. Лайт сглотнул и опустил голову. Нет, у Рюдзаки нет доказательств. Единственное, чего он хочет добиться — признания. И допускать даже предположения о том, что L прав, нельзя. Это, должно быть, проверка. И Лайт пройдёт её, даже до конца не доверяя самому себе. — Хватит, Рюдзаки. Хочешь, чтобы я с тобой согласился? Чего ты от меня ждёшь? Чтобы я сказал, что был Кирой, и что мне тоже жаль, что я проиграл? L часто заморгал. Приподнялись уголки губ. — Признание… да, может быть. Я хотел бы, чтобы ты признался. И всё же, сейчас я хочу, чтобы ты был готов: завтра я соберу улики в единое целое. Я уверен, что ты знаешь, каким будет результат. Плечи Лайта дёрнулись от рваного вдоха. Он схватил Рюдзаки за плечи, крепко сжал пальцы и приподнял голову. Дыхание сбилось, впервые за время знакомства Лайт напоминал ребёнка, загнанного и беззащитного. L прищурился, готовясь к удару. — Как ты можешь так говорить?! Я сам это начал! Мы ищем улики из-за меня! — Лайт… — Я похож на того, кто хочет твоей смерти? Или ты скажешь, что именно так Кира бы и сказал? Зачем ты это делаешь?! Ты сам не знаешь, как выглядел бы план, если бы всё это было планом! L вздохнул и ответил коротким кивком. Метод расследования неважен, если есть результат. Справедливость должна восторжествовать, и неважно, какая сторона Лайта окажется в тюрьме. Подло пользоваться помощью невиновного, подло наказывать того, кто не знает, за что получит наказание. И всё же, зло принимает разные формы. Иногда зло и вовсе не догадывается, что оно — зло. — Мне жаль.