Разница

Желание лгать всегда имеет причину. Единичные случаи защищают человека от обвинений в постоянной лжи, но он подвергает себя опасности, когда ложь постоянна. Что вызывает это стремление искажать правду? Страх за будущее? Страх за себя? Нет, ложь Лайта Ягами началась не со страха. Он пытался доказать себе или тем, чьё мнение обосновалось в его голове, что он важен. Идеалы и одобрения. С каждым словом и поступком человек набирает дополнительные очки. Умение отразить атаку, умение принять удар, умение атаковать. Каждый пропуск опускает человека в глазах остальных. Каждый пропуск заставляет думать, кратко, не навсегда, что ты — ничтожество. Лайт боялся оказаться ничтожным. Реагируя на оскорбления, он защищал не себя, а остальных, от начала мерзких мыслей. Он слишком чётко, слишком трепетно ощущал приближение момента своего проигрыша. Ссоры? Обвинения? Суда? L сдвинул горсть сахара и повертел у глаз, пока кубик не соскользнул, скатившись на угол с глухим звуком. Кубик раскололся, и сахар рассыпался по столу. Нет, Лайт никогда не боялся прямого обвинения. В его голове отсутствовала реакция на каждое глупо брошенное слово. Однако присутствовала наблюдательность. Замещение. «Я знаю, чего я стою, но остальные понятия не имеют, кто я такой». Неосведомлённость делает из людей ведомых. Они идут за словами, как овцы за пастухом, и соперничество для Лайта заключалось не в истине, а в том, кто умудрится перегнать овец первым. Кира называет это «скукой». Лайт называет это «я умнее, поэтому должен вести за собой». «Кира — зло». И Лайта трясёт, потому что огромный мир может осудить его. Жители Японии могли согласиться с тем, что есть кто-то лучше, чем он. Кто-то, кого нужно слушать. Могли найти человека, способного вести за собой, и, главное: бросить Лайта в ощущении собственной неидеальности. В холодной темноте, где мнение остальных испорчено. «Лайт лжёт». И Лайт испуганно озирается, заставляет себя застыть, чтобы мечущийся взгляд не казался таким заметным. Остальные верят? Они согласны? Они могут усомниться в том, что он не идеален? Подумать, что он глупый, самоуверенный человек? О самоуверенности не шло и речи, когда её причиной являлся страх потерять себя. Не имеет значения, что Лайт о себе думал, когда чужое мнение держало его под обе руки. «Я Бог», но Боги никогда не сжимались от страха под взглядом, который показался «неправильным». Лайт внимателен. Его умение читать людей схоже с божественным, но неужели Боги молчат вместо просьбы? Лайт давно не был ребёнком, но школьные годы оставили на нём отпечаток. Бланки с ответами, баллы, совокупность баллов, оценки. «Каждое моё действие важно, каждый потерянный балл делает из меня ничтожество. Я разочарование, если я ошибся. Я — разочарование, если мои баллы не высоки». Жизнь Лайта Ягами — подсчёт ошибок. Каждый недочёт должен закрыться десятком плюсов. И даже так, спустя пять лет после ошибки, Лайт продолжит помнить, что в девятом классе он уронил ручку, в четвёртом — оступился у доски, а перед экзаменами человек без имени оскорбил его. Вот, как его победить. «Я обману их, чтобы их не обманули другие». Вот, как жил Лайт раньше, и вот, что использует Кира, чтобы спастись. Боишься быть обманутым? Обмани первым. — Лайт, повтори ещё раз, что он сказал? Фраза прервала разговор, и Мацуда неловко вытянулся: всё, о чём рассуждал ранее, оказалось бесполезным, потому что L, похоже, думал лишь о своём. Как и всегда, его увлекали рассуждения о Лайте, и это становилось причиной для ошибок следствия. Иногда Рюдзаки был прав, но иногда его рвение делало из Лайта не подозреваемого, а подопытного. Что интересного в том, чтобы допрашивать Лайта уже в третий раз? Лайт глубоко вдохнул. — Он сказал, что настоящий Кира не поступил бы, как я. Это было именно той долей информации, которую можно удачно использовать. Информация о самоубийстве укоренилась в головах Отдела, однако попытки выстрелить были не более, чем дополнительным обстоятельством. Лайт мог пытаться убить себя, потому что он Кира. Лайт мог пытаться убить себя, потому что он Не Кира. Лайт мог пытаться выстрелить, потому что после суда, тюрьмы и лечебницы ему стало «скучно». — Полагаю, пять лет назад я попросил Киру проверить меня. В таком случае, Рюдзаки прав, и моя смерть — не часть плана. Однако теперь Кира знает, что воспоминаний о Тетради у меня нет. Рюдзаки кивнул, вылавливая остатки сахара. Горсть скользнула под документы, и он разочарованно вздохнул. Это… всё, что он хотел сказать? Из всех стратегий поведения он выбрал слепое согласие. Зная, что голос в наушниках не звучал, что Лайт выдумывает показания на ходу. Дрожь в его голосе унималась, выпрямлялась под мыслью «L сдался», и Лайт сдерживал дыхание от предположения, что именно поэтому L не умрёт. Люди, испуганные смертью, всегда ищут того, за кем от неё спрятаться: друга, родителя, начальника, Бога. Ты или под прицелом, или закрываешь мишень на своём лбу. Было ли это похоже на L? Нет. Если бы он в самом деле был напуган, даже не взялся за это дело. Однако сейчас, спустя пять лет спокойствия, он мог…отвыкнуть. Поддаться страху и действовать выгодно для обоих. «Ты не убьёшь меня, а я тебя не поймаю». Нет. Это бессмысленно. Этого попросту не может быть. Губы Лайта дрогнули, и он едва не ударил себя в попытках выбить нелепую надежду. L не боится. L не из тех, кто испугается конфликта, ранения, смерти. Даже при том, что он никогда не умирал и не был ранен. Почему Лайт пытался приписать ему страх? Потому что боялся сам. — Кира рассуждает так: «если Лайт Ягами готов убить себя ради остальных, он не помнит о Тетради, что значит, что он — не Кира Сейчас», — Лайт вздохнул, наблюдая, как меняется взгляд Соитиро. — Эти слова не отводят от меня подозрения. Я не помню, когда и почему был Кирой, и готов пройти любой тест, чтобы это доказать. Но, если я правильно рассуждаю… Кира попытается заставить меня вернуть воспоминания. Но как, если Тетради больше нет? L улыбнулся уголком губ. Быть может, Лайт в самом деле не знает ответа. Он просит ему подсказать? — Кире играет на руку то, что мы до сих пор точно не знаем, сколько Тетрадей находится в мире людей… — Это неважно. «…потому что запись разговора пуста». Потому что L промолчал. Да, раскрывать ложь сейчас бесполезно, но подыгрывать…L старательно обходил тему записи, не упоминал подозрения о встрече и не говорил об Икиру. Чего он добивался? Использовать аргументы нужно именно сейчас. Упустить момент, и запись уже не будет играть роли. Отдел не поверит, что важная улика, единственная возможность небезосновательно обвинить Лайта, была намеренно упущена. И всё же, как бы старательно L не подбирал момент, у Лайта была возможность опередить его. Стоило лишь продумать, какими словами он сможет защитить себя от новых подозрений, и… Рюдзаки приоткрыл рот, и Лайт выдал первое, что пришло в голову. — …Я знаю, что никогда не стану использовать другую Тетрадь. «Другую». Этого уточнения было достаточно, чтобы предположить мотивы. Лайт осёкся. Молчание ударило по нему, забило горло, и новый вдох не опустился до лёгких. Его поймали. Только что его поймали на попытках оборвать тишину, и Рюдзаки наверняка знал, что это произойдёт. Вот причина его молчания. Сейчас он остановит разговор на нелепом уточнении. Человек, неспособный на убийство, не скажет об этом, привязав факт к предмету. Фраза «я не смогу убить» не равнозначна «я не смогу убить топором». — Я… Рюдзаки молчал. Эта ошибка была так очевидна, что не нуждалась в обсуждении? Все поняли эту глупость? Все начали думать также, как он? — Мне неизвестно, почему я согласился убивать Тогда. Снова молчание. Лайт бросил взгляд на Мацуду, но поймал на себе лишь нелепую улыбку. Это неловкость или просьба перестать лгать? «Даже я знаю, что ты ошибся. Признай это, и мы перестанем молчать». — …И я не понимаю, почему решил, что могу распоряжаться такой силой. Однако сейчас я боюсь… Я боюсь, что… Тишина прервалась вздохом Соитиро. Уголки губ опустились, и это было выражением лица, знакомым с детства. Соитиро всегда был серьёзен, но гнев просто заметить на его лице. Нет, то, что отец злится, Лайт мог понять, даже посмотрев на его спину. Отец никогда не кричал, никогда не позволял себе оскорбления и, страшно подумать, физическое наказание. Лайта и Саю были воспитаны так, что подлости вызывали стыд сами собой, без стороннего вмешательства. Дом — место, где можно спрятаться от последствий собственной глупости, но все Всегда будут знать, что ты сделал. Когда Лайт обернулся, испуганный настолько, что перестал дрожать, застал лишь чужую спину и искру совпавших взглядов: краем глаз Соитиро уставился на L. Нет. Это выражение лица было не тем. Немое разочарование Лайт помнил с прощания перед судом. Чувство, застывшее на лице Соитиро, имело общие черты с тем днём, однако отличалось дозированием стыда. Соитиро чувствовал вину, как отец, и перенимал ошибки сына, пытался разделить их на двоих, пусть никогда и не сказал бы об этом вслух. Сейчас же…он словно переложил вину исключительно на свои плечи. Вот оно. Вина за то, что он молчит. Значит, молчать его попросили. Спокойно. Плечи Лайта опустились, и он допустил вдох. Рюдзаки не подловил его. Он делает вид, что не понимает, и осознанно умалчивает информацию, чтобы усилить страх. Лучший способ запугивания: не использовать план, не составлять противодействие, а заставлять думать, что план начался. Лайт сдаст себя в попытках себя защитить. Так, размахивая щитом, ты рано или поздно ударишь себя в подбородок. Умалчивание. Рюдзаки использует его ещё со вчерашнего вечера. Не говорить прямо — держать соображения при себе, но показывать, что знает проблески информации. Если бы L, как и раньше, делился соображениями с Отделом, это приблизило бы его к проигрышу. Потому что Лайту, чтобы вернуть доверие, достаточно всего-лишь лгать. А L — всего-лишь говорить правду. Стоило внимательно изучить реакции Отдела. Так он сможет подбирать ответы, основываясь не на словах L, а на репликах отца, Мацуды и Ямамото. Каждая задача имеет исходные данные, и Лайт не меняет их — лишь смотрит с другого угла. Единственный способ прекратить этот разговор — вывести отца. Заставить его говорить, пока Отдел не осознал правильность молчания. Лишь преступник…нет, лишь виновный перестанет давать показания, когда судья отвернулся. Нельзя заставлять Мацуду говорить первым. Он уже подал голос в прошлый раз, и это может склонить Отдел к мысли, что Мацуда поддерживает Киру. Значит, отец. Точно. Сперва могло сложиться мнение, что Соитиро и Мацуда поддаются на одни и те же манипуляции: молчание после описания опасности приводит их в ужас. Из-за близкого знакомства они копируют друг друга: Мацуда невольно сосредоточен на повторении за авторитетом. «Я хочу получить уважение, потому буду вести себя, как он». Соитиро заинтересован в родственности: «я буду повторять за ним иногда, чтобы он не был один». Однако повторение сбивалось мировоззрением. Мацуда думал о будущем. Соитиро — отрицал прошлое. — …Я боюсь, что, получив Ту Тетрадь, я пойму, почему убивал, — Лайт затих перед тем, как добавить, и глаза Соитиро широко раскрылись в смеси страха, гнева и удивления, — …снова. — Прекрати говорить это! Сейчас же! Сработало. Лицо Соитиро скривилось в ненависти. Он осёкся, но не успел заставить себя молчать. Это вдруг показалось стыдным: неумение выполнять просьбы, неумение оторваться от эмоций в пользу работы. За последние пять лет, казалось, он успел охладеть к этому делу, к тому, что имя серийного убийцы известно, и заключение лишь узаконило факт виновности Лайта. Однако сейчас, видя, как заблестели от поддержки его глаза… Защищать своего сына правильно. Возможно, за последние годы ничего не изменилось. В голову шли одни и те же слова, один и тот же человек был под защитой. С каждым днём неловкость в Отделе становилась всё меньше, потому что Лайту удавалось отыгрывать роль испуганного невиновного. И именно это, — как предположил L, — было главным фактором продолжения лжи. Страха было недостаточно. Ненависти Лайта к Кире было недостаточно. Она достигла апогея и вдруг затихла под звон колоколов. Заставить его бояться. Заставить жалеть о предыдущих решениях, чтобы новые казались лишь тенью старых. Чтобы возвращение Киры стало не освобождением, а символом недоверия. Оружие Киры — уверенность, и было множество способов её пошатнуть. Встретившись взглядом с Лайтом, он на мгновение застыл от странного ощущения. Словно способы, которыми он Хотел воспользоваться, не только имели нечто общее с Кирой, но и ранили самого Лайта. Не того, кто стоял перед ними, и не того, кто смог вернуть воспоминания, а подростка, сказавшего пять лет назад: «удостоверимся, что я не виновен». Иногда этот голос и взгляд прорывались из ямы, в которую Лайт погружался, но было, должно быть, слишком поздно, чтобы жалеть его. …Так или иначе, они слишком похожи. Невозможно быть копией того, кто говорит правду, но можно оказаться отражением того, кто умеет всего-лишь лгать. — Я понимаю вашу обеспокоенность. Но, пожалуйста, хватит, — L опустил взгляд в чай и на глотке вдруг обнаружил, что он стал холодным. — Рассуждая о причастности Лайта, мы отходим от сути. — Но… — Мы поняли то, что ты пытался донести, Лайт. Но это бесполезно для расследования. Единственное, что ты сказал верно: нам стоит проверить, где находится Твоя Тетрадь. Я поручил Ямамото осмотреть фотографии страниц на предмет почерка, который отличался от записей Хигути. Также перепроверить состояние листов и предположить, сколько страниц было вырвано. Мацуда любопытно вытянулся. — Я как раз собирался спросить, где он! А возможности не предоставлялось… Я…э… И как? Уже есть результат? — Если Ямамото не опоздает, — L опустил взгляд на часы, — будет через минуту. Однако возвращение Ямамото не принесло ничего, кроме хлопка двери и возгласа: — По Сакуре ТВ идет новое сообщение от Киры! У них не осталось выбора, кроме как обернуться к телевизору. Когда кнопка была нажата, и белая линия на экране сменилась изображением, Отдел затих. Голос Киры звучал непривычно громко: — Человек, который взял на себя право называться Кирой, разочаровал меня. Тело дрогнуло, и Лайт подался назад, словно уворачиваясь от прицела. Если предположение было неверным, если он никогда не контактировал с Новым Кирой ранее, он облажался. И, ещё хуже: если он подставил сам себя, ему неоткуда ждать помощи. Совпадение маловероятно. Кира может сказать всё, что угодно. Или же… — Однако я допускаю то, что наша встреча была недоразумением. Если Вы — Кира, Настоящий Кира, и были вынуждены действовать так, как сочли нужным, я понимаю. Да. Вот оно. Пять лет назад Лайт сумел бы понять, что невозможно предугадать свои действия до доли секунды. Однозначная реакция на события невозможна, потому стоило оставить ответ, подходящий к любому исходу событий. И всё же, почему это было разочарование? — Но, если мои предположения верны, и Ты притворяешься Кирой, я запишу твоё имя. И имена всех, кого увидел рядом с тобой. — Видел?! — голос Ямамото прорвался сквозь обращение, и Мацуда был вынужден успокоить его, пока L надавил на кнопку повышения громкости. — Я же говорил! — Есть единственный способ проверить: Кира, если я говорю с Вами, запишите имена двадцати преступников. Я не стану убивать в течение семи дней. Если после недели Вы не выполните указание, я приступлю к очищению мира сам. Не станет убивать в течение недели… Что ж, этого стоило ждать. Единственным способом последовать указаниям было исполнить план, который L произнёс мгновение назад: удостовериться, что Тетрадь Лайта не уничтожена, что вернёт оружие в Отдел, а подозрения в сторону работников суда. Лайт предугадал это? Он в самом деле настолько умён, что знал: незадолго до включения записи Отдел заговорит об этом? Или же он сам склонил разговор в эту сторону, чтобы оказаться «правым из-за стремления к правосудию»? L нахмурился. Вопли Отдела наполняли голову шумом, одна мысль врезалась в другую, с лязгом разрываясь. Логические цепочки невозможны, когда комната наполнена страхом смерти. Разве они не прошли этот этап? Первым делом Рюдзаки проверял работников на готовность умереть, а теперь… Что ж, вероятно, они не хотели умирать не для благой цели. Погибнуть от того, что Лайт пытался убить себя — цель не благая. — Это очередное безумие. Мы не можем использовать Тетрадь! — Но и сидеть просто так мы не можем, — подал голос Ямамото. — Если не убьём, то, получается… умрём. Соитиро нахмурился, и Мацуде пришлось ринуться уже к нему, но на сей раз крика не прозвучало. Вырвав короткое мгновение тишины, он заговорил сам: — Или можем сделать вид, что они умерли! Так мы поступить сможем? Попросить новостной канал рассказать о возвращении Киры. — Нам придётся забрать Тетрадь в любом случае, — L повозил по дну чашки ногтем, приложив насахаренный палец к губам, — Кира знает, что Тетрадь не уничтожена. И, вероятно, проверит, получили ли мы её. Без неё факт «смерти» будет не установлен. Я говорю «мы», потому что Кира догадывается, что Лайт сотрудничает с полицией. Не стоило произносить очевидное: идти на поводу преступника — глупо. Следовало найти другой вариант, но то, что предлагал Отдел, было абсурдом. Теперь L снова придётся привыкать к тому, что он один. Профессионализм не имеет значения, когда подозреваемый — близкий знакомый. Сейчас Соитиро скажет «нет, этого не может быть!» и все снова замолчат. Предсказуемо. — Да. L обернулся. — И это моя вина. Я пытался помочь Лайту, и Кира заметил, что он под охраной полицейских машин. У меня не было права ослушаться. В конце концов, я обещал, что вмешиваться не стану. — Вы правы, — L отставил чашку под сокрушительные вздохи Отдела. — однако Лайт жив, благодаря вам. Расследование прекратило бы существование, если бы Лайт погиб. Рано или поздно Кира вышел бы на нас через суд. Если он, конечно, работает в суде… Смерти работников разных сфер предполагали внушительную должность, потому, где именно работал Кира, значения не имело. Но все показания и решения так или иначе приведут к суду. Говорить об этом тоже не стоило — бесполезно. Они уже обговорили необходимость забрать Тетрадь. — …И всё же, я благодарен за ваше отношение к делу. Я знаю, что связывает Вас с Лайтом, и хотел попросить: размышляйте в том направлении, что и сейчас. Не стоит сближаться снова. Это приведёт нас к опасности. Бессмертен тот, кого держит близость. — Завтра утром я поеду в Суд, чтобы узнать судьбу Тетради. Каждый из вас получит персональный компьютер на случай, если Кира ведёт слежку через иные источники. Соответственно, я выдам вам задания, которые попрошу выполнять, не советуясь друг с другом. У нас есть лишь неделя. Не стоит тратить время зря.