С кем хочется проснуться

      Витторио сидел перед дверью палаты, смотря в одну точку. Сигарета почти истлела в его пальцах, но ему было всё равно. Больничный свет давил на глаза, отдаваясь болью где-то в затылке, заставляя склонять голову ближе к полу. Или это было неподъёмное чувство вины?       Мужчина вздохнул, отшвырнул окурок в угол и закрыл лицо руками. Отчаяние сжимало горло, каждый вдох давался через силу. Послышались тяжёлые шаги, и через несколько секунд сиденье рядом скрипнуло.       — Какие новости, Витто?       Не отрывая рук от лица, он помотал головой. Рядом вздохнули.       — Бедная птичка, она всегда нравилась мне. Больше, чем все остальные.       Витто вдруг резко выпрямился, его глаза горели от злости, которая бушевала в нём.       — Не смей её хоронить!       Риччи поднял обе руки.       — Ладно, ладно, ты не так меня понял. Я просто переживаю, как и ты.       Витторио утратил свой запал, опять обмяк на неудобном сиденье. Нино смотрел на него со смешанным чувством жалости и легкого презрения. Как босс, Витто был лучшим, но все его отношения... Риччи видел, что он делал с Элизабет, но не в его правилах было лезть с непрошеными советами. Витто запустил руку в карман и достал портсигар.       — Ты же в курсе, что здесь нельзя курить?       Проигнорировав его слова, мужчина щёлкнул зажигалкой.       — Знаешь, в чём ужас, Нино? Я ведь знал, что делаю. Видел, как ей плохо со мной. Я подавлял её, медленно, постепенно. Рушил её веру в себя. — Кончик сигареты дрожал в его руке. — Проверял, насколько далеко смогу зайти. Боялся, но делал всё для того, чтобы она ушла.       Он всегда так поступал, со всеми, кто мог дать ему свое тепло и заботу. Подарить, не прося ничего взамен. Он их мучил, пренебрегал, подавлял. Это было несложно, это в его натуре. И когда они наконец уходили, он убеждался, что им с самого начала нельзя было доверять. Своим уходом они подтверждали его подозрения об их лживости, готовности предать. Как его мать.       Да вот только в глубине души он знал, что с Элизабет так нельзя. Она дарила не просто заботу, не просто наслаждение. Она любила его, была искренней в каждом своем действии. На любое его грубое слово она реагировала как ребёнок, которого несправедливо обидели. Распахивала свои бездонные глаза, в которых плескалась обида, и недоверчиво смотрела на него. Словно не верила, что он, её Витто, такой.       Он сжал виски, под жёстким взглядом Нино хотелось съёжиться. Он ждал отповеди, но его подручный лишь произнёс:       — Не раскисай, Витто. Ты не имеешь права.       — Да, — он пригладил волосы, — да, не имею.       — Идём, медсестра позвонит, если будут какие-то новости.       Сонное оцепенение постепенно выпускало Элизабет из своих объятий. Одно за одним, возникали, едва касаясь сознания, смутные ощущения. Пение птиц с улицы, розоватый солнечный свет сквозь закрытые веки, специфический запах лекарств, тяжесть одеяла. Она чувствовала чьё-то дыхание рядом. Человек дышал медленно и размеренно. Спал. Как странно было слышать этот умиротворяющий звук. Приоткрыв глаза, она попробовала оглядеться. Взгляд выхватил белое одеяло и металлический столик перед кроватью с разными пузырьками на нём.       Повернув голову туда, откуда доносилось сонное сопение, она тут же распахнула глаза. Витторио, это был он. Она попыталась сесть, но тело тут же обожгло резкой болью. Она со стоном повалилась обратно на подушки, быстро задышав в попытке унять боль. Витторио тут же сел. Несколько долгих секунд они молча смотрели друг на друга. Он поднялся со стула, опустился на колени рядом с кроватью и уткнулся лбом в её руку.       — Где мы?       — В больнице, — голос звучал глухо. — Тебя ранили.       В памяти Элизабет чередой вспыхивали картины — вот красивая женщина сидит напротив и говорит что-то неприятное, вот Витто зло смотрит на неё, вот она вдыхает запах дождя, а потом невыносимый грохот и всё…       Она чувствовала слабость во всём теле. Голова не болела, но мысли никак не желали собраться воедино, разрозненные обрывки фраз разбегались во все стороны. Элизабет знала, что упускает что-то важное, что-то связанное с ним.       Витторио сел на край постели, накрыл маленькую ладонь своей, переплёл пальцы с её.       — Элизабет, я больше никогда, никогда не допущу такого.       Она взглянула ему в глаза, слабо улыбнулась.       — Конечно, не допустишь.       Невыносимо было смотреть на её лицо. Она как будто потухла, из глаз ушёл свет. Он почувствовал, как из его ладони выскользнули пальцы, она подтянула руки к лицу.       — Лиз, прости меня, прости.       Она закрыла глаза, стиснув зубы. Но всё равно не смогла сдержать стон, бок горел огнём.       — Я помню, что ты сказал перед стрельбой, — она быстро дышала от боли. — Я не хочу, Витто, не хочу больше иметь с тобой ничего общего.       Витторио чувствовал, как внутри него что-то оборвалось. Он покачал головой.       — Я позову доктора.       Пожилой доктор выставил его за дверь. Витторио сел на уже привычный стул возле её палаты. Она очнулась, и он был безумно счастлив. Даже несмотря на её слова, даже несмотря на то, что она не хотела его больше видеть.       Элизабет провела в больнице около месяца. Витторио снова пришёл на следующий день. Но она попросила его уйти и больше не возвращаться. Она смотрела в его тёплые карие глаза, ставшие такими родными, и боролась с собой, боролась за себя. Она чувствовала, как по щекам, по губам скатывались солёные слёзы. Он молча слушал всё то, что она говорила ему. Кивал, соглашался, не возражал. Повторял, что это всё его вина. Он ушёл, но вернулся снова, а потом ещё, пока окончательно не принял её решение. Решение, отнявшее оставшиеся силы.       Она выздоравливала долго, мучительно. Ей тяжело дышалось, то ли от ран, то ли от того, во что превратилась её жизнь. Элизабет прилежно выполняла предписания врача, но никто не мог вылечить ту боль, которая проникла в каждую клеточку тела, которая стискивала сердце железной хваткой, стоило ей подумать о Витторио.       Ранним солнечным утром, выйдя, наконец, из больницы, она с удовольствием вдохнула полной грудью. Город оглушил её уличным шумом, ослепил ярким осенним солнцем. Вечером к ней должна была прийти Дженни, а через неделю её ждали в редакции. Элизабет улыбнулась, она смогла. Смогла не сойти с ума без человека, который за короткий период проник под кожу, подчинил себе и, в конечном итоге, не смог удержать.       Она медленно шла по улицам, улыбаясь самому факту того, что жива. Состроила рожицу плачущему малышу, сочувственно улыбнулась его маме. Подмигнула регулировщику движения, поболтала в лавке с продавцом фруктов. Это ещё не было счастьем, нет. Только обещанием того, что всё наладится. И даже маленький червячок мыслей о Витто, который глодал безостановочно, не мог испортить настроения в этот день.       Она открыла дверь квартиры, откуда сразу пахнуло затхлостью. Скинув обувь, не спеша прошла в комнату, намереваясь распахнуть окна, впустить воздух, радость жизни через них.       Скорее почувствовав что-то, чем увидев, она повернула голову к дивану. Витторио сидел, закинув ногу на ногу, не сводя с неё глаз. Все такой же невозможно красивый, бесстрастный. Словно его не коснулись все невзгоды, которые пришлось пережить ей.       Элизабет медленно втянула воздух. Сама удивилась своему спокойствию. Движения остались плавными, губы не сжались в полоску, голос всё такой же ровный.       — Зачем ты здесь?       Витто подался вперёд, жадно впитывая её образ. Светлые волосы, ставшие за месяц ещё длиннее, рассыпались по острым плечам. Она похудела, пока была в больнице. Кожа на лице бледная, летний загар давно сошёл. На щеках румянец, от быстрой ходьбы, наверное. Они не виделись месяц, а ему казалось, что год прошёл. Витторио занервничал. От неё веяло холодом.       — Я хочу, чтобы ты вернулась.       Она хрипло рассмеялась. Её жгучий взгляд причинил почти физическую боль.       — Ты в своём уме? После всего, что случилось. Не заставляй меня опять повторять сказанное.       Резким движением Элизабет распахнула тяжёлые шторы, впуская в комнату солнечный свет, и тут же встала возле окна. Зрачки его глаз сузились, в контрастном свете он видел лишь её силуэт. Слова, которые лились из него сплошным потоком, когда он мысленно представлял их разговор, застряли в горле.       — Уходи, — голос-предатель дрогнул, мгновенно вселив в него надежду.       В её тоне, в том как она произнесла это одно единственное слово он уловил чуть больше, чем ей бы хотелось. В нём была горечь, разочарование. Но не было ненависти. Он зацепился за это как за спасательный круг.       — Выслушай меня, Элизабет. Ты уже сказала мне всё, что хотела ещё в больнице. Теперь выслушай, что хочу сказать я, — Витторио поднялся и подошёл к ней. Элизабет отвернулась, глядя в окно. По улице сновали прохожие, стайка детей весело смеялась, играя в какую-то игру. Продавец газет что-то доказывал покупателю. Умиротворяющая картина обычной жизни. Вот только в себе она не чувствовала этого умиротворения ни на йоту. Сердце быстро молотило о грудную клетку, кровь шумела в ушах. Она не хотела слушать его, не хотела, чтобы его слова бередили не зажившие ещё раны в сердце. — Я виноват кругом, я был подонком, знаю. И сделал всё, чтобы ты возненавидела меня. Но я люблю тебя.       — Я, я, я… — губы скривились в подобии улыбки. — Думаешь, эти три слова что-то изменят?       — Даже если не изменят, я хочу, чтобы ты знала. — Он не решался дотронуться до неё. — Ты первая, кому я говорю это. Мне трудно, Лиз.       — Какая честь, — она развернулась к нему, закатила глаза. — Или может мне пожалеть тебя?       Он упрямо мотнул головой.       — Я люблю тебя. Начнём с начала, Лиз, прошу тебя.       Её лицо оставалось спокойным, как будто его слова не находили никакого отклика в душе. Страх того, что он опоздал, что ей уже всё равно, сковывал тело.       — Ты слишком близко стоишь.       Витто не собирался так быстро сдаваться, это был его последний шанс. Пропустив её слова мимо ушей, положил руки на худые плечи, провёл по ним, опустившись к предплечьям.       — Если в тебе осталась хоть капля любви ко мне, поверь мне. Дай мне ещё один шанс. Хочешь работать — работай, я не буду мешать. Я не буду ограничивать твою свободу, — взгляд упирался в его грудь, она не хотела встречаться с ним глазами. — Когда ты будешь говорить, я буду слушать. Просто поверь мне, в последний раз.       — Если я сейчас скажу нет, ты уйдешь, оставишь меня в покое?       — Да… Но ты должна сказать это, глядя мне в глаза. Посмотри на меня? — Голос, глухой, низкий, ласкал её, вызывал мурашки по коже. Витторио нежно провел по щеке костяшками пальцев, очертил контур скулы, опустился к подбородку. Он хотел, чтобы в её глазах снова вспыхнул свет, чтобы губы снова стали мягкими, а в жестах появилась прежняя легкость.       Время застыло, уличный гул внезапно смолк, даже пылинки, висящие в ярком свете, замерли на месте. Желание обнять, прижаться к нему вспыхнуло с такой силой, что пришлось вцепиться в ткань юбки, лишь бы удержать руки. Тело оживало от его близости, от его прикосновений.       Элизабет пыталась сопротивляться. Один раз ей уже удалось заставить его уйти, почему сейчас она медлила? Почему не выставила его сразу, зачем слушала? И всё же, всё в ней молило поверить ему, ответить согласием.       Она подняла голову, ясный взгляд обжег его, словно удар хлыста.       — Никакого давления, Витто, никаких запретов, никакой слежки, научись доверять мне. Работа — важная часть моей жизни. Мои желания — важная часть твоей жизни, — он улыбнулся, а она вдруг закрыла глаза, ресницы дрогнули и из-под них, одна за другой, покатились слёзы. Сил на то, чтобы держать лицо, больше не осталось. Она всхлипнула, продолжила уже шёпотом. — Я не смогу так больше, Витто. Если всё будет как раньше, просто не смогу.       Он вытер щеки, но слёзы градом катились, стекая к подбородку.       — Dio, Лиз, не плачь. — Женские слёзы всегда выбивали его из колеи, заставляли чувствовать себя беспомощным. Он порывисто прижал её к себе. — Как раньше не будет, обещаю. Я всё испортил, и я всё исправлю. — Он наклонился, быстро целуя её мокрое лицо, соленые губы.       Она приоткрыла рот, хотела возразить, но он уже приник к её губам, жадно, быстро, напористо. Язык проник внутрь, сминая любую попытку сопротивления, вынуждая её обхватить его шею, ответить. Она сдалась, утонув в нём, забыв обо всем. Одним рывком он усадил её на подоконник, прижал к окну, встал между ног. Элизабет откинула голову, подставляя шею под жадные, горячие поцелуи, прижимая его голову к себе. Нетерпеливые пальцы подняли подол платья, он вжался в неё. Кожа на бедрах тёрлась о гладкую ткань брюк, она чувствовала его каменный член. Одной рукой он потянулся к пуговицам на брюках.       — Нет, нет, остановись, — она отстранилась, держась за его плечи. Поймав его сумасшедший взгляд, повторила. — Остановись, Витто.       Он шумно вдохнул через нос, раз, другой. Обнял её, зарывшись лицом в волосы. Молчал какое-то время, пытаясь совладать с собой. Она боялась, что он опять не послушает, но тёплые руки оставались неподвижны.       — Воспитательный процесс уже начался?       Элизабет тихо рассмеялась. Он был невыносим, её Витто.       — Ты хотел начать с начала? Вот и начнём, с самого начала.