***
Но мечта превратить все эти многоугольники в приятные взору овалы, шары и цилиндры у парня осталась, а так же раскрасить их в зеленый цвет. Но как это сделать? Все вокруг были яркими и ослепляли… Желтые цвета сменялись красным, красные — на фиолетовые, фиолетовые — на ядовито-черные, а те, в свою очередь, взрывались ярким белым. Это было очень неприятно, поскольку всё это буйство играло на гранях и искрило на остриях. И, взяв в руки желтый материал, приходилось сжимать его, давить, тянуть, пока он не становился округлым и зелёным, после чего он мазался цветом хаки и заливался фиолетовым. После остывания превращался в нежно-зеленый с плавными округлыми линиями, напоминая цветок колокольчика. И в этот шедевр можно было положить еще чего-нибудь этакое, другой оттенок зеленого — хризолитовый или изумрудный. Но как превратить всех в зеленые нежные овалы? Вывод прост — их надо мять, сжимать, давить, тянуть, чтобы выдавить все ядовитые краски и вернуть первоначальный зеленый цвет, придать круглую или овальную форму… И в одну малахитовую ночь, прихватив с собой зеленую змею, он вышел на улицу. Да! Ядовитый оттенок оранжево-синего цвета под давлением стал превращаться в тягучий зеленый сироп, который был заметен лишь сверху, поэтому потом пришлось снять с нового цилиндра его безвкусную оболочку и насладиться видом угасающего оранжевого цвета, переходящего в тягучий зеленый. Крохотная искра синевы погасла на краях сглаживающихся граней, и его существо охватил восторг. Так вот, как надо поступать с этими яркими многоугольниками, чтобы они больше не смогли причинить вред своим светом и гранями. Он очистит этот город от кубов, пирамид, призм и многоугольников! Он сгладит их края, превратив в приятные глазу округлости! Он принесет в этот город умиротворяющую зелень радости и счастья! Теперь и отныне он — охотник на этих мерзких тварей, заполнявших мир своими остриями и гранями, свивающие отвратительные цвета в клубки, из-за чего нормальному человеку невозможно выйти на улицу.***
— Я вижу мертвеца с зеленой кожей и зелеными глазами, — водя карамельной палочкой в чашке шоколада, нараспев проговорила Аллегра О`Ши, — он ходит по городу и насаждает зелень… — Деревья сажает? — спросила Вианн Роше. — Нет… — Аллегра отпила божественный напиток, — он убивает, чтобы помочь этому миру стать зеленым и успокоиться. — Странное у него представление о мире, — Вианн принялась работать с белым шоколадом, — сегодня мне еще доставили три бруска рубинового шоколада, как ты думаешь, что можно из него сделать? — Создадим цветник, — ответила Аллегра, поднимая зеленые глаза, — карамельные цветы и шоколадные розы, марципановые лилии и мастиковые кусты… Всё будет округло и приглушенно. — Это мысль, — одобрила Вианн, — а в кустах будут корзинки с шоколадом… — Будем варить шоколад и пусть запах вырывается на улицу и разносится ветром… — Хорошо. Как раз то, что нужно горожанину во время зимы — яркие краски природы.***
Жан-Батист Гренуй созидал в данный момент еще одну композицию запаха. В этот раз довлели синтетические запахи, химические соединения и грустное настроение творца. Запах кожи соседствовал с запахом нагретого металла, бензин перебивал табак, смог оседал на загрязнённый снег — типичный брутальный мужской запах для городских мачо. Мистер Гренуй подумывал назвать свою новую линию — Impulso della città. Перед его глазами теснились стройные ряды элегантных флаконов, несущих в себе запахи кожи, замши, табака, металла, автомобильных выхлопов, бензина и ракетного топлива. Он уже точно знал, какой флакон будет для этой линии, сколько граней и какого размера. Его грустное настроение начало испаряться, и Жан-Батист принялся за свою горячо любимую работу.***
Ричард Аптон Пикмен пил и творил. А творил он уже Зимние ужасы, но к его любимым тварям на холсте начал примешиваться некий смазанный силуэт с веревкой в руках. Откуда он его взял, художник даже не представлял, но думал, что скорее всего из алкогольного дурмана.***
Эрик Занн репетировал со своим оркестром ораторию Звуки города, а в его голове уже складывалась основа будущей симфонии…***
Ганнибал занимался своей работой, консультируя страждущих.***
А Джон Менд ваял очередную скульптуру без головы, рук и ног, которая выглядела так, как будто в ней взорвался динамит.