В моей преисподней как будто бы людно
Но поздно сшивать уже рану край в край
И я разделяю все случаи жизни
На что было до и после тебя!
С. Сурганова
Если усвоить как данность, что общение - это работа, то словом можно лечить, убивать, вытаскивать из-под колес поезда и вести в бой. Она водит в бой. Результат говорит, что получается хорошо. Солдаты ее армии работают, работают и работают. В ответственные моменты сбоят редко. Если усвоить, что общение - это работа, то не будешь ждать от него ни радости, ни прилива сил, ни дополнительной энергии. Примешь за норму, что после правильно сложенной беседы ты выходишь белым от усталости и совершенно безразличным ко всему, что вокруг. Это же твоя работа. Если усвоить, что общение - это работа, то семья - это молчание. Там, где ты можешь молчать без напряжения, без ощущения своей неправоты, без мыслей о том, что ты должен вступить в диалог, вот там и будет семья. Они выходят из “Трактора”, продолжая обсуждать короткие программы. Садятся в автобус, не прерывая общения. Кое-где прокаты явно “на тоненького”, кое-где, похоже, справились уверенно. Занимает место между Траньковым и Слюсаренко, продолжая почти в воздухе дорисовывать сыроватую и сейчас короткую, хотя все признают, что “Пигмалион” “сыграл”. Уже можно ни от кого не скрываться и не стесняться, прилюдно внося правки, слышимые и другими спортсменами, и другими тренерами. Таинственность и без того весьма условная в их мире, но она в такой год лишней не будет, однако, сейчас можно ею поступиться, разобрав по живой ткани памяти то, что увидел каждый. Как только они закончат, Этери почувствует такую знакомую и привычную усталость и желание спрятаться подальше от всего мира. Закончить работу. Потом, чуть позже, зайдет к Дише, а что вероятнее, примчится сама дочь, точно знающая, что от приезда в гостиницу до прихода к матери лучше всего дать ей минут двадцать тишины. От Дишки ей, конечно, отдыхать не нужно, но у дочери теперь есть, с кем прожить первые впечатления, маме достаются только вторые и третьи. Дудаков - в дверь направо, Слюсаренко - налево. Траньков всех бросил еще на первом этаже, убежав обсуждать свои комментаторские успехи с Ягудиным. Их снова двое на этаже, движущихся в одном направлении. - До завтра, Дань,- открывает дверь, чтобы упасть в одиночество. Входную ручку придерживает мужская ладонь, ложась поверх ее руки. Оборачивайся и теряйся в пустоте пропасти взгляда. - Нам нужно что-то еще обсудить?- нет ни этого этажа, ни этой двери, только ощущение пальцев на ее пальцах и полет куда-то в карюю бесконечность. - Типа того,- подтверждает негромкий баритон ее озадаченность. Как вчера с нее молча снимают пальто, ждут, пока она скинет обувь, провожают к креслу. - Дань, у тебя какие вопросы?- ей бы не выбиться в его присутствии из состояния “работа”. - Помолчи, ты устала,- и все, что остается, смотреть, как он вынимает из ее чемодана походный набор для заваривания чая, привычно заваривает так, как любит Этери, и ставит перед ней чашку. А потом садится прямо напротив - на пол, прижимается к стене и закрывает глаза. - Я устал тоже, хочу тебя рядом, молчащую,- почти неразборчиво раздается с противоположного конца гостиничного номера. Пока он не откроет глаза, можно смело насматривать лицо, сложенные на коленях руки, даже смешные лодыжки в носках, торчащие из штанин. Дом - это молчание рядом с кем-то, кому не нужны твои слова. Этери встает с кресла, проходит через комнату и опускается рядом, опираясь о стену. Пальцами проводит по коротко остриженному виску. В ответ на прикосновение голова склоняется на женское плечо и к темной макушке прижимается знакомая щека. От ее одежды пахнет цветами, а от волос медом. Мужчина глубоко вдыхает запах и удобнее устраивается на плече, щекоча короткими вихрами прильнувшую щеку. - Хорошо,- счастливо вздыхает Даня. - Хорошо,- эхом отзывается женский голос. Пять минут, потом они встанут и разойдутся: она в кресло, чтобы сделать глоток чая, он в прихожую, чтобы обуться, снять с вешалки пальто и покинуть тишину их общего мира.