Море волнуется

Разлепив тяжелые веки, пару раз медленно моргаю, пытаясь сосредоточиться или хотя бы сфокусировать взгляд. В груди все ещё жжёт вчерашней истерикой, а тревожность и не думала успокаиваться внутри меня, пробуждаясь, кажется с новой силой. Тянусь рукой к тумбочке, на которой покоится мой телефон, дабы хотя бы узнать время. Нажимаю на экран, раз, два, три, почему черный экран то; закатываю глаза, подняв его и зажав пальцами левой руки кнопку. На экране появляется пустая зарядка. Прекрасно. Чуть ли не выкидываю бесполезную на данный момент вещь, падая обратно в кровать. Медленно поворачиваю голову, в надежде, что ты ещё спишь. Твое мирное сопение, вселяет в меня какое-то несвойственное в последнее время мне спокойствие. Скольжу взглядом по едва вздрагивающим ресницам, приоткрытым губам, ровному, аккуратному носику, разбросанным по белой подушке золотистым кудряшкам. Красивая такая, умиротворенная, спокойная; такая ты, к счастью для страны и в печали для меня, только во сне. Любой человек окажись на моём месте боготворил бы тебя, снимал шляпу всякий раз, когда ты бы просто смотрела на него, а я лишь треплю нервы уже какой-то там год. Инстинктивно достаю руку из-под одеяла, поднося к твоему лицу, но замираю в нерешительности за пару миллиметров до касания. Отдергиваю руку и приподнявшись на локтях, бросаю беглый взгляд на часы: шесть утра. Решаю не будить блондинку, аккуратно вылезая из-под одеяла, вставая на ледяной пол. Поверхность приятно холодит стопы, заставляя все в организме просыпаться, но накинув халат на себя, стараясь не шуметь, прохожу к окну, плотно закрывая его, чтобы комната нагрелась к тому моменту, когда ты решишь проснуться. Я как никто знаю все твои привычки, пожелания и придирки. Рассматриваю утреннее умиротворение на улице, нервно растирая ладонями руки. Почему-то с тобой всегда либо вверх, либо вниз. Причем, мне порой кажется, что я даже не знаю, когда мне спокойнее, когда после ссоры мы миримся, или просыпаться после примирения, ожидая очередной ссоры. Если бы я хотя бы кому-нибудь открыла душу, то мне непременно бы ответили, что это саморазрушение, а не любовь. Но, я молчу, как и ты молчишь, пряча меня, где-то в своем сердце, причем так глубоко, что порой я сама теряюсь в твоем укромном мире. Поворачиваюсь, смотрю на тебя, прикусив нижнюю губу. Ты, как будто бы чувствуешь мой взгляд, что-то бормоча во сне, перевернувшись на другую сторону, подложив руки под голову. Ухожу в ванную комнату, захватив с тумбочки телефон, прикрывая за собой дверь, чтобы не мешать тебе дальше спать. Плетусь в ванную комнату, ополаскивая лицо ледяной водой, пытаясь хоть немного сбавить нервное напряжение. Чищу зубы, рассматривая твои баночки, скляночки, другие приборы личной гигиены, тянусь к одной из них, открывая, поднося к носу. Шумно втягиваю знакомый аромат: так пахнет твоя кожа под моими губами. Смущаюсь почему-то собственных мыслей, боязливо оглядываясь на дверь, не хватало, чтобы ты ещё застукала меня за этим занятием. Заканчиваю водные процедуры, заходя на кухню. Привычно включаю чайник, достаю с полочки кружку, банку с кофе; кладу пару ложек, кидаю два кусочка сахара, вставляю зарядку, валяющуюся на кухонном столе с вечера, в розетку, подсоединяю к телефону, оставляя его на столе. Возвратившись к чашке, заливаю все кипятком, убирая на базу чайник. Помешивая, подхожу к окну, рассматривая, как стремительно затягивается небо серыми тучами, а ведь буквально пятнадцать минут назад святило солнце. Все как у людей. Все как в любви. Сначала тебя ослепляет светом, а затем затягивает серость будней с переменными осадками или как там говорится. Залезаю с ногами на стул, облокачиваясь на спинку, телефон загорается и я быстро ввожу пароль, 2402, захожу в Instagram, первая история Дианы Дэвис. Открываю и сразу же хмурюсь. Сидят с Трусовой в аэропорту, какое совпадение, что Диана и Саша летят вместе, как мило две любимые девочки Этери вдвоем. Ревность снова накрывается меня с головой, ведь раньше мы были близкими подругами. Хотя, наверное, хорошо, что мы перестали близко дружить, оставшись после моего ухода — приятельницами; ведь обманывать дочь Этери одно, а другое дело обманывать близкую и любимую Дишу. Решаю успокоиться, перейдя к более важному лично для меня: открываю диалог с мамой, пробегаясь по её сообщениям: «Жень, ты думаешь вообще своей головой?» 22:09 «Медведева, где тебя вообще носит какой день?!» 22:43 «Жень, когда завтра сядешь в поезд напиши мне» 23:06 «Жень?!»05:34 «Медведева, ты отвратительная дочь, только о себе и думаешь» 06:01 Глубоко вздыхаю, отпив из кружки горячей жидкости. Подумав, быстро набираю ответ: «Я никуда не уехала, ещё в Москве, и я не шляюсь, а у подруги в гостях, мам, мне уже не двенадцать лет» 06:20 «Ты для меня всегда останешься маленькой девочкой, однако сейчас не об этом. Жень, в кого ты такая дура?» — на этом риторическом вопросе, я закатила глаза, продолжая читать сообщение: «Да, Тутберидзе лучшая в своём деле, но Жень, она давно показала тебе кто ты для неё, хватит тешить себя иллюзиями о том, что все будет как раньше, ты уже выросла, а у неё полно подрастающего поколения. А Мишин работает с Лизой, которая тебя старше и она все ещё катается, наверное, это что-то да должно тебе сказать» 06:23 Говорит, мамочка, конечно, говорит, но я люблю эту женщину так, что порой у меня сводит скулы от улыбки, которая появляется только глядя на неё. Глупо? Неправильно? Конечно. Я бы могла быть хотя бы с тобой честной, рассказать то, насколько она для меня больше, чем просто Этери, больше, чем тренер и больше, чем девушка, какое пошлое слово, особенно в моём контексте. Она мне семья. Она моя семья. Мы с ней куда больше, чем условности. Зачесывая волосы руками, наклоняю голову к плечу, вспоминая про сегодняшние очные пары. «Мам, у меня тут вуз, если ты ещё не забыла, поэтому я остаюсь пока, ПОКА в Москве» 06:24 «Жень, тебе нравится бегать за ней? Умолять хотя бы посмотреть, как ты катаешься, нормально кататься не хочется? Пары у тебя есть и дистанционные, не забывай, милая, кто ты такая, уж, тебе могут пойти на встречу преподаватели и руководство» 06:26 — Черт, ну, мама, — закидываю голову назад, протяжно застонав. Как же ты не видишь, какую она имеет власть надо мной. Это видят все, от самых маленьких фанатов, до уже взрослого поколения. Да, они шутят, но неужели ты не видишь то, как я на неё смотрю. Парадоксально, согласна, бояться, что о нас узнают и желать, чтобы родная мать поняла и спасла меня от этой боли, потому что если однажды кто-то протянет мне руку помощи в минуты отчаяния, вряд ли мне удастся скрыть боль нашей любви. И может тогда мне станет гораздо легче, скинув с себя все, что так утяжеляется мне существование с любимой женщиной. Отвратительно звучит даже в моей голове. «Мне нравится кататься здесь. Ладно все, буду дома завтра, тогда и поговорим», — отправляю последнее сообщение маме, переворачивая экран вниз, задумчиво постукивая кончиками пальцев по столу. Вроде как Этери улетает с Трусовой, точнее летит к ней на гран-при, значит, мне удастся слинять даже в Питер к Мишину, не то, что повидать родную мать. Встаю со стула, подходя к столешнице. Так, сегодня на завтрак будем манку есть. И выключая голову, принимаюсь готовить завтрак. Практически закончив, слышу характерное «Сука!». Испуганно вжимаясь в собственные плечи, морщась от громкого крика, вырвавшего меня из собственного мира. Ну, кто бы сомневался, что настроения у нас с утра не будет. Что на этот раз случилось, Этери Георгиевна? Иду к коридору, выглядывая, опираясь на дверной косяк. Ты вылетаешь из спальни, натягивая олимпийку, а затем резко останавливаешься, смотря на меня сначала бешенным взглядом, а затем испуганным и непонимающим, словно увидела привидение. Молча скольжу по твоему удивленному лицу, а затем до меня доходит причина твоего «доброго утра». Приподнимаю брови, желая получить объяснения, которые, впрочем, мне уже не нужны. — Что-то случилось? — со странной интонацией интересуюсь я, замечая смятение и смущение, которые одолевают тебя. Неожиданно согласна. Застать ту, которая уезжать собралась. — Я думала ты уехала, — быстро подходишь ко мне, заглядывая в глаза, с тревогой рассматривая мое надменное спокойствие. Если думаешь, что мне станет приятно от твоей… как это называется? Забота или любовь? Хотя, сейчас не об этом, то нет. Не стало что-то. — Откуда ты знаешь, когда у меня поезд? — бросаю тебе, а ты приоткрываешь губы, желая, что-то придумать и наконец-то ответить мне, но закрываешь его, отвернувшись. — В вещах моих лазила, да? — говорю тебе в спину, раздражаясь не на шутку. — Женя! — оборачиваешься, разводя руками, — а что мне ещё остается делать? Да и вообще, какая разница, — она встает к окну, вглядываясь в даль. Злость поднимается, пробуждая каждую клеточку моего тела. Кидаю ложку в раковину, выругавшись. — Действительно, Тери! Ты лазишь по моим вещам, но это не имеет никакого значения, — размахиваю руками, не веря, что это говорит мне она. Женщина разворачивается, устало глянув на меня, а затем садится на мой стул, поднимая телефон, пробегаясь заинтересованным взглядом по уведомлениям. — Опять этот Мишин, — горько усмехается она. Рывком подавшись вперед, выхватываю мобильный телефон, сжимая его. Какое она имеет право трогать мои вещи, что-то комментировать, лазить без моего одобрения. Неужели семейная жизнь подразумевает тотальный контроль, отсутствие своего личного пространства и вмешательство в планы. Советы — это одно, а постоянно присутствие — иное. — Не смей читать мои сообщения, — процеживаю я, смотря как недобрым блеском зажигаются глаза моего бывшего или не бывшего, черт его поймешь, тренера. — Тогда не смей мне задавать свои идиотские вопросы о том с кем я сплю в номерах, — в ответ кидает она, прищурившись, — Медведева, тем, чем занимались мы в этих гостиничных номерах, уж, поверь, я ни с кем и никогда заниматься не буду, — говорит она, а затем облизав губы, добавляет вернув взгляд на мое растерянное лицо, — знаешь почему? — ухмылка трогает её губы. Ох не к добру такие интонации и вопросы. — И почему же? — спрашиваю, нависая над её лицом. — Потому что в гробу я видела последствия, — рывком поднимаясь, она отталкивает меня в сторону, выходя из кухни. Глаза начинает неприятно щипать, а комок в горле перекрывает проход кислороду. Отворачиваюсь, подходя ближе к окну, опираясь ладонями на подоконник, а потом с силой бью по нему раскрытыми ладонями. Их нестерпимо саднит, кожу покалывает, но мне все равно. Снова доброе утро, хорошего дня. Вдох, выдох, вдох, выдох. За столько лет у меня не выработалась защитная реакция от твоих слов. Всегда тянет плакать. Растираю глаза ладонями, пытаясь вернуть себе самообладание. Ты заходишь уже по-другому одетая. Бросаешь короткий взгляд на меня, доставая тарелку. — Есть будешь? — холодно интересуешься, накладывая себе кашу из кастрюльки. Отставив тарелку на стол, включаешь чайник, цокая не услышав мой ответ. — Медведева, я задала вопрос, — повторяешь с той же раздражительностью и льдом в голосе. — Нет, — выдавливаю из себя, всхлипнув. Разворачиваюсь, желая быстро пройти мимо тебя и скрыться хотя бы в ванной комнате, но твои теплые руки успевают меня перехватить, крепко сжимая. Прикрываю глаза, борясь в внутренним желанием остаться в твоих объятиях. Пытаюсь убрать женские руки, но она лишь сильнее стискивает меня. — Не получится же, чего ты пытаешься, — шутит, целуя куда-то в висок. Все ещё отстраняюсь, но она ловит мои губы, требовательно целуя, покусывая то нижнюю, то верхнюю губу, оттягивая на себя. Знает же слабые мои места. Поэтому протяжный стон вырывается из моей груди, а она самодовольно улыбается. — Не хочу уезжать от тебя, когда мы в ссоре, — тяжело выдыхая, говорит женщина мне в губы, прижавшись лбом к моему. — А просто уезжать значит хочешь к своей Сашеньке Тарасовой, — на лице женщины непонимание от моих слов, а я мысленно отвешиваю себе десяток подзатыльников, — тьфу ты, Трусовой, — Этери смеется, обнимая меня, поглаживая раскрытыми ладонями по спине. Усмехаюсь своей оговорочке; оговорилась по Фрейду ничего не сказать, но Тутберидзе кажется не поняла, почему на моем языке вертится это имя. Тем лучше. — Не хочу вообще от тебя уезжать, никогда, — отстраняешься и снова льнешь к моим губам. Уже за завтраком, пока я неторопливо ковыряюсь в тарелке, ты проверяешь почту, социальные сети, ставишь лайки, но почему-то не мне, повод поговорить после твоего приезда, иногда бросаешь на меня недовольные взгляды. — Кто там в интервью говорил, что питается хорошо, ешь давай, — сказала женщина, вырывая меня из размышлений о предстоящих поездках. Как бы сделать все по-тихому. Не то, чтобы я скрываю это от Этери, но лишние скандалы мне не к чему, а с Мишиным, хотя бы для маминого спокойствия поговорить стоит, за одно с Лизой встретимся, надо не забыть ей написать. — Ем, я ем, — задумчиво кивая, говорю ей, — когда у тебя самолет? — Ночью сегодня, — заблокировав телефон, отвечаешь. Отодвинув тарелку и придвинув чашку, добавляешь, информируя меня о собственных планах: — Сейчас, — смотришь на время, — через часика два поеду в «Хрустальный» доделаю пару дел, проведу тренировку, а потом сразу в аэропорт. Киваю, продолжая размазывать кашу по тарелке. Смотришь на меня, а затем пододвигаясь ближе, забираешь ложку из рук, зачерпывая немного каши, направляя мне самолетиком в рот. Но тошнота не дает мне даже открыть его, поэтому поджав губы, забираю ложку из твоих рук, приподнимаясь на ноги и чуть ли не кидаю в раковину столовый прибор и тарелку с едва начатой кашей, что на секунду оглушают нас своим звоном. Возможно, она разбилась. Но это только возможно. Воспользовавшись твоим замешательством, пересаживаюсь на коленки, поддевая кончиками пальцев края твоей футболки, потянув вверх. Поддаешься мне, вскидывая руки к верху. Пробегаюсь пальцами от подмышек к ребрам, прильнув к любимым губам. Целую медленно, дразня, то посасывая, то покусывая нижнюю губу. Стон вырывается из тебя срывая мне крышу окончательно. Целую скулу, подбородок, ушко, опускаюсь ниже, долгий поцелуй в шею, затем ниже, ниже, ещё ниже… — Жень, — пытаешься увернуться, но мои пальцы, что выводят на твоей коже какие-то узоры, возбуждают каждую клеточку твоего тела, — мне собираться надо, — глубоко и прерывисто дышишь, но я, взяв твое лицо в свои ладони, бросаю выразительный взгляд, не терпящий никаких «но». Поддаешься ближе ко мне, стягивая по рукам мой халат, откидывая куда-то его в сторону, забирая первенство. В моей голове всплывают строчки из песни, которую я слышала буквально вчера: «Может, кто меня и осудит; А может и поймет кто меня»