Море волнуется

— Медведева! — устало крикнул Мишин, разводя от досады даже руками, — Скажи честно, — опираясь на бортик, чуть тише сказал он, когда я подъехала к нему ближе, — ты сюда приехала на льду полежать? Или может думаешь, что тут начнешь халявить, а тебя все равно будут тащить за былые заслуги?! Или как Лизку?! Ты не думай, некрасиво сейчас скажу, однако, правдиво, у меня много талантливых спортсменов, сама понимаешь, конкуренция не только в группе у твоей Тутберидзе, валяйся в другом месте. А если пришла сюда, будь добра хотя бы сделай вид, что стараешься. Непонимающе глянув на него из-подо лба, я растерла ладонями колени, а затем распрямилась, понимая, что от меня ждут какого-то вразумительного ответа на эти слова. — Нет, — коротко и лаконично говорю, а затем добавляю, — я так никогда не думала и не думаю сейчас, — глянув ему в глаза, заметила едва уловимое сомнение, — день, видимо, сегодня такой, — пожала плечами, растягивая губы в какой-то некрасивой, грустной улыбке. — Знаешь, Жень, — мужчина почесал подбородок, — не хочу тебя брать, вот не хочу и все, при всем моём уважение к тебе, Этери, даже к Лизе, вы вроде как подружки, не сработаемся мы, извини, — она уже собирался уходить, но повернувшись добавил, — наверное, тебе правда пора заканчивать карьеру, не в обиду, но ты сама по суди, ты падаешь со всего, не хватает дыхалки, не попала сегодня даже в мелодию. Послушала бы свою Тутберидзе, красиво бы ушла, — на последнем слове он пару раз ударил раскрытой ладонью по бортику, а затем едва заметно, вероятно, раздумывая над своим решением — удалился с арены. Расстроенно посмотрев ему вслед, я чуть ли не пнула коньком этот бортик, обреченно захныкав. Мало того, что меня не взяли, так ещё и осознание того, что если об этом узнают в «Хрустальном» мне вообще не кататься, обрушилось на меня разом. Выходя со льда, я нацепила защиту на лезвия, собирая свои вещи, не сразу заметив подошедшую Лизу. Разговаривать сейчас с кем-либо хотелось меньше всего, если быть до конца откровенной. Слова Мишина прошлись по моему самолюбию, если честно. Слышать от второго тренера о завершении карьеры было чертовски неприятно. Лиза, видимо, уже подловив в коридоре Мишина, была осведомлена его отрицательным решением. Растянув губы в нечто подобном улыбке, я подошла к ней. Она без слов обняла меня, а затем заботливо погладила по спине, успокаивая. Хотя, честно признаться, мне не было как-то больно в эту секунду, скорее просто понимание сделанной глупости давило слишком сильно. Почувствовав вибрацию в телефоне, выпрямила руку, бегло пробежавшись по строчкам сообщения. Писал Степа. «Женьк, как твои дела после просмотра у Мишина?» Да-да-да, я рассказала ему, что решила переходить, особо не вдаваясь в подробности. Мне почему-то показалось это вполне разумным. Хотя многие со мной не согласятся в целесообразности данного поступка: любимая женщина не знает, а какой-то преподаватель получает актуальную информацию в реальном времени. Однако улыбка тронула мои губы, когда я пробежалась по строчкам ещё раз. За меня переживают. — Все будет хорошо, — чуть слышно проговорила Лиза, отклонившись от моего тела, заглядывая в глаза, — ты со всем справишься, — пыталась подбодрить. — Спасибо, Лиза, — кивнула ей с легкой наигранной улыбкой. Мы прошли в раздевалку, я переоделась, отписалась маме о том, что завалила все элементы, упала практически со всех прыжков и вообще оставила после себя отвратительное послевкусие, на что получила кучу недовольных сообщений от неё; зато Степа написал: «Ой, да не слушай ты его, у тебя все получится, ты же боец». Этери ничего не писала, явно была занята Сашей, да и у меня не было желания с ней связываться. Отписавшись Степе, мы с Лизой отправились поднимать мне настроение. Прогуляв весь день, вкусно покушав в одном из любимых мест Лизы в Питере, я вернулась без сил в номер, сразу же завалившись спать в мягкую кровать. — Тери? — отвечая на видеозвонок, удивленно спросила я, включив прикроватный свет в номере. Комната мягко осветилась, создавая приятную атмосферу уюта и теплоты. Щурясь, вижу в телефоне любимую, и улыбка озаряет моё лицо. — Привет, Медвежонок, — говорит она, а у меня в душе разливается приятное тепло, согревая всё-всё внутри, сегодняшнее поражение уже не выглядит таким фатальным. — Извини, что разбудила, не удержалась от соблазна увидеть твою сонную мордашку, — говорит она, выключая у себя большой свет, оставляя такую же прикроватную лампу включенной, и забирается на кровать. — Я так скучаю, — вдруг, резко вырывается прямо из моего сердца ночное признание. Женщина тепло улыбается, смущенно глядя на меня. Приглаживаю волосы одной рукой, чтобы хоть как-то выглядеть прилично. — Мы первые в короткой, — хвастается она, широко улыбаясь, — И Диша с Глебом, — еще шире улыбнувшись, делится со мной достижениями ребят. Мало кто знает, что только с родными людьми Этери может позволить себе действительно искренне порадоваться за своих спортсменов, рассказать про их успехи, потому что ошибки разбираются с каждым индивидуально, такие правила у тренера. На людях она сохраняет маску «Снежной Королевы», лишь показав скромную короткую улыбку, если все отлично откатали. Для Этери успехи Диши были слишком значимыми и дорогими, поэтому она вдвойне вся светилась от счастья. Мне прияло приятно видеть её такой настоящей, теплой, мягкой и наполненной любовью, способной согреть все вокруг. Вдруг, я почувствовала как мне не хватает её. — Вы молодцы, — тяжело вздохнув реагирую на её слова о победах, мысленно добавляя: «А я вот сегодня не молодец». — Спасибо, солнце, а как твой день? — интересуется Этери с легкой улыбочкой, укладываясь на другом конце света на мягкую подушку, не переставая смотреть на меня теплым взглядом, — не писала мне даже. Я между прочим скучала по твоим сообщениям, видела тебя постоянно в сети, но ни ответа, ни привета. — А, — я растерянно протягиваю, пытаясь придумать, что сказать, пока женщина терпеливо ждет, — не хотела мешать, знала же, что ты занята, — оправдываюсь, натянуто улыбнувшись. Повисло молчание. Я неотрывно смотрела в экран, замечая, как медленно улыбка сползает с её лица, а тепло в глазах сменяет холод. Мне никогда не мешала её занятость, чтобы написать пару слов, уточнить какие-нибудь ненужные вопросы, или рассказать что-то забавное, однако сегодня был слишком длинный и сложный день, чтобы беззаботно о чем-то писать Этери. Мой прокол. Женщина рассматривает интерьер сзади меня. — А ты где? — стараясь сохранять спокойствие, уточняет она, уже, видимо, начинает понимать, где её любимая фигуристка может быть, а я чувствуя, как мои щеки покрываются румянцем, судорожно думаю, что же ей ответить. Моя грудь тяжело вздымается вверх, а ладони потеют. Почему я не учла это раньше? Не продумала легенду. Почему? Почему? Почему? Черт, черт, черт. Тутберидзе садится на кровати, все ещё смотря на меня через экран, а затем, видимо, устав выносить моё молчание, прикусывает свою нижнюю губу, догадывается самостоятельно. — Пиздец, Жень, — горько проговаривает она, сразу же сбрасывая вызов. Соленая жидкость мгновенно появилась в глазах, в комнате стало невыносимо душно. Я закрыла лицо ледяными руками, падая в одеяло. Черт. Это настоящий, как выразилась Этери «Пиздец», осознание моей фатальной ошибки, грусть и тоска от осознания Этери, все это смешалось, вызывая во мне приступ тошноты. Мои слезы стремительно превращались в рыдания. Я боялась даже ещё раз набрать женщине, потому что попросту не знала, что говорить. Самое ужасное в этой ситуации, что мне было нечего ей сказать в своё оправдание. Так ничего и не сделав, я уже хотела отложить телефон, как экран снова загорелся. Степа: «Женечка, ты так поздно в сети, все в порядке?» Я: «Нет» Степа: «Что случилось?» Степа: «Если это секрет, то можешь не рассказывать» Я: «Я, кажется, рассталась только, что с человеком с которым встречалась» Степа: «Может оно и к лучшему?» Прочитав это сообщение, какая-то странная, ужасная улыбка коснулась моих губ. Я: «Хм… может».