Тебе не будет больно

-Итак, -Дазай шуршал дурацкими бумажками в выдвижном ящике стола, — Рюноске, я хочу, чтобы ты сказал мне: знаешь ли ты, почему ты здесь? Пациент ерзал в кресле и не говорил ни слова. -Что же, ты не знаешь или не хочешь говорить? –Наконец, отыскав нужный документ среди кучи других, Дазай поднял голову на мальчика, сидевшего напротив, — Если ты будешь молчать, как же я тебе помогу. Ты ведь хочешь домой? -Не хочу я домой. Темные глаза напротив раздраженно сверкнули. -Я тебя услышал. Однако, тебе все же стоит со мной разговаривать. Так будет лучше нам всем, — Дазай улыбался, хотя его выводило из себя, когда пациент молчал, вместо того, чтобы отвечать на вопросы. Знал, что ужасно неэтично раздражаться от пациентов, да что поделаешь. — Папа болел. В его голове жили Они. Это Они ему сказали, чтобы тот вздернулся. А он, дурак, послушал. Они теперь ко мне переселились и шепчут, знаете, всякие такие вещи. Да только я их не слушаю, ерунду они говорят. Дазай ничего не писал в своем блокноте, хотя тот лежал открытым перед ним, и шариковая ручка была наготове. Прочувствовать живую беседу с пациентом сейчас было для врача в приоритете, ведь историю мальчика он уже знал. -Как давно это с тобой? -Папа умер. И я начал гулять, — он замялся, -простите, мне стыдно об этом говорить. Я виню себя за то, каким был и что делал. -Не стоит. Все мы совершаем ошибки и делаем глупости по молодости. Никто тебя не винит за то, что ты оступился. -Кроме моей мамы. Она меня ненавидит. -Она переживает за тебя, но никак не ненавидит. -Вы не правы. Вы ее не знаете. Только Дазай открыл рот, как пациент резво перебил его: — Мы не о матери, а обо мне, — он сказал эту фразу довольно смело, что подметил Дазай. Неприязнь к маме, оно и понятно. — Я связался с плохой компанией, — продолжал Акутагава, — я ошибся, доверившись им. Я пробовал наркотики. Сам не знаю зачем. Я раньше не пил даже и не курил. Уже после начал. Подсел на иглу, конкретно. Спускал кучу денег на это — все у мамы выпрашивал. Говорил на поесть, да погулять, а сам в грязном подъезде жгутом руки перетягивал. Думал, где бы бабки на новую дозу… На его глазах блестели мелкие слезинки. Они сорвались с редких длинных ресниц, стремительно заскользили вниз и влажными дорожками остались на фарфоровых щеках. -Я, …я, — голос Рюноске дрожал. Он заслонил лицо руками и начал тереть глаза. Резко, подняв голову, пациент бешенным взглядом уставился прямо в лицо врача, невозмутимо наблюдавшего за парнем. -Я впустил их понимаете? Вы понимаете меня или нет? Они теперь во мне! Сидят и ждут, как я не выдержу и сдохну к чертям собачьим! — Истерично срывающийся на крик голос и судорожно трясущееся тело заставили Дазая нажать на кнопку вызова медперсонала. -Успокойся, Рюноске. Ошибки- это нормально. Голоса, Они, как ты выразился, не твоя вина и Им нужно уйти, покинуть твою голову навсегда. Мы их прогоним, вместе, слышишь, вместе. Дазай встал из-за стола и подошел к Акутагаве. Пациент был зол и раздосадован, выглядел так, словно вот-вот наброситься на Дазая. Врач уже вызвал санитаров, которые должны с минуты на минуту появиться в кабинете вместе с дозой нейролептика. — Не надо так говорить! Они услышат. Они уничтожат меня! В кабинете появилось две мужчин и санитарка с инъекцией. Акутагаву крепко схватили за руки. Истошный крик раздался, кажется, по всей больнице и в радиусе километра от нее. Пациент орал и вырывался, размахивал ногами, силясь дотянуться до Дазая. — Помогите! Помогите мне, Дазай! Не отдавайте меня Им. — ревел мальчик. Опухшие от слез глаза сверлили взглядом врача в поисках поддержки. — Расслабься и доверься мне, — Дазай Осаму присел на корточки перед подростком, — Тебе станет легче. Рюноске продолжал плакать, но уже не кричал и не брыкался- силы покидали его. Засуетившаяся санитарка подбежала к чуть успокоившемуся Акутагаве и, аккуратно взяв его за руку, ввела инъекцию. Мальчик шептал себе под нос: -Проваливайте. Молчите. Мой врач заставит Вас молчать. Акутагаву, податливого и размякшего отнесли в палату и уложили на кровать. Осаму с сочувствием глядел на беспомощного измучавшегося мальчишку, такого жалкого и одинокого на фоне этой белой простыни. -Я постараюсь тебе помочь.