Все говорят, что я люблю тебя

      Я спускался по лестнице, игриво пружиня на каждом шагу. Настроение сегодня необычно бодрое, несмотря на все события… Заметив знакомую макушку каштановых волос, которую не видел около пяти дней, мягко улыбнулся. За это время столько всего успело произойти, например, я уехал в Южную Каролину выручить своего старого профессора мистера Грина. У его ассистента появились какие-то проблемы с паспортом и он не смог сопроводить его на антропологический симпозиум в университет Уинтроп. А я один из любимых учеников, делом никаким не занят и как раз торчу в дрянной Америке, что только тут забыл. Мистер Грин был очень известен своими политическими взглядами и резкими выражениями. Как я любил в своё время этого старика… Эх, молодость, ностальгия прям за душу берёт. И было бы это всё действительно так, то я бы плакал от счастья, но нет. В Южной Каролине я исключительно для Дженны, Джереми и Кэролайн, наверное, ещё и для Джона. На самом деле приходится торчать в пансионате Сальваторе почти круглые сутки, ни с кем не выходя на связь. Никогда раньше особо не любил ночное время, мало ли какому маньяку или извращенцу приглянусь, парень всё-таки видный, но теперь же я чуть ли не главный фанат. Желание быть как можно дольше на улице для меня очень непривычно, как для заядлого домоседа. Что касается моего тюремщика Деймона… Мы пересекались не так уж и часто, в основном на кухне и в гостиной, суммарно проводя вместе около пары часов в день. После того, как я отказался «остановиться» в его спальне на неопределённый срок, между нами возникла явная дистанция. Он всё больше проводил времени с Еленой, в такие моменты я зависал в библиотеке, перечитывая «Унесённые ветром» и одновременно слушая музыку в наушниках на полной. Что бы я к нему не чувствовал, но дышать стало намного легче. Возможно, это и есть правильный путь. Чем меньше мы играем в сиамских близнецов, тем меньше у меня поводов обращаться к кардиологу. Как оказалось начать сексуальные отношения с Сальваторе действительно было, если не ошибкой, то не самой лучшей идеей уж точно. Не то чтобы я раньше не знал, просто не хотел признавать. Сейчас же стало гораздо легче. Мне до сих пор очень горько и обидно от его слов, но как бы не было плохо — это необходимая боль, как оторвать пластырь. Хотя, все мои душевные переживания скорее похожи на коросту на разбитой коленке, которую я без конца не понятно зачем колупаю. Тогда, когда её нужно оставить в покое, дать зажить и самой отпасть. Я ничего милосердно не отпустил и не простил, но и не ненавижу. Это что-то другое, слишком запутанное, чтобы даже пытаться понять. Может это и есть любовь, а может пресловутый Стокгольмский синдром, кто тут разберёт… Наверное, я слишком сконцентрировался на нём. Теперь мне совсем не до мужчин, тут бы разобраться, как не врезаться в чёртову сосну на огромной скорости. А то такими темпами я отберу у Стефана звание грозы белок. Бедные зверюшки, они ведь на самом деле, когда-нибудь соберутся все вместе в пушистую армию и тогда нам всем полный каюк. К своему убийце, я пока не готов спускаться. Знаю, он лежит в камере в состоянии вялой морковки, но не уверен, что моего контроля хватит, чтобы не прибить его окончательно. Всё-таки я остаюсь гуманистом и выступаю против долгих мучений. Но посетителей у него, по-видимому, хватает… Стоя на лестнице, слушал. Не мог не слушать, как бьётся живое сердце Елены и качает кровь. Невольно мои глаза закатились и я глубоко вдохнул аромат, от чего чуть не раскашлялся. Ебучая вербена! Господи, какая гадость! Ни человеком, ни вампиром не отпускает трава чертова. Такое ощущение, будто бы раньше я был латентным вампиром. Хм, забавно. Крупно вздрагивая с высунутым в отвращении языком, поморщился. Чувствительное обоняние — это определённо очень жестокое проклятие. Я одновременно чувствую запахи фиалкового шампуня сестры, вербены, химозных ландышей смешанных с менструальной кровью и приторно сладких духов. Меня сейчас прямо здесь наизнанку вывернет… Сдерживаюсь лишь из-за ковровой дорожки, за которую мне Деймон голову оторвёт. Коврофил долбаный. Я то думал раньше, что у него за пунктик на секс в душе, теперь понятно. Прям очень. Надо запомнить не дышать рядом с ней или делать это не так глубоко. За эти пять дней мы ещё ни разу не виделись. Ужасно неожиданно, но я даже начал скучать. Ну, не прям СКУЧАТЬ, так совсем немножко. А чего это она за интересное послание на листе бумаги читает? Губы сами собой растянулись в проказливой ухмылке. — Бу, — четко произнёс я ей на ухо, в мгновение оказавшись у неё за спиной. Елена коротко взвизгнула и подпрыгнула от неожиданности. Держась за сердце, она развернулась и увидела совсем рядом с собой звонко смеющегося старшего брата, запрокинувшего голову. Задыхаясь, Тони с трудом произнёс: — Видела бы ты сейчас себя. Она сглотнула и скрестила на груди руки, незаметно попятившись от него. Деймон сообщил Елене, что Энтони сделал свой выбор, завершив переход, и теперь живёт в пансионате. Её чувства были очень смешанными по этому поводу. Она действительно рада, что не пришлось хоронить брата, но с другой стороны… Елена не была уверена, что готова к Тони вампиру. Как бы ни было стыдно признавать, но Гилберт намеренно его избегала. Она просто не знала, как быть со всем этим дальше… Елена прекрасно помнит, как ведут себя новообращенные, какой была Вики. В её глазах старший брат и раньше не отличался хладнокровностью и рассудительностью. Чего только стоит случай, когда Елена зашла без стука в его ванную за феном, забыв, что Тони остался на ночь. Во первых, Гилберт не знала, что оказывается у них есть лампа с красным светом. Во вторых, она и представить не могла, да никогда и не хотела, что Тони умеет так изгибаться. Он запустил в неё увесистым бутыльком с жидким мылом со всей силы, а от всего параллельно им выкрикнутого её уши чуть в трубочку не свернулись. И после всего этого Дженна серьёзно поговорила не с Энтони, а с ней! Теперь Елене нельзя было заходить в спальню или ванную комнату брата, прежде громко не постучавшись. Вдруг он снова снимает нюдсы для Сальваторе или ещё кого-то, Гилберт бы не удивилась, если бы у Тони был ещё кто-то. Да и… Она совсем не забыла ту пощёчину, за которую он так и не извинился. Так что уверенности и доверия к старшему брату у неё, кажется, совсем не осталось. У неё есть все причины опасаться его… — А что это у нас такое? — задал риторический вопрос я, присев на корточки и поднимая упавший лист. «Принцесса, Ушёл, буду поздно. Не ешь свою миленькую сестру. Если что-то случится — звони.

Деймон»

— Очень смешно, — саркастично фыркнув, поднялся на ноги. Мне вот интересно, я как должен ему звонить? Через банан, кухонную лопатку или через приложенную к уху ладонь? Главное, в доме ни одного рабочего телефона не осталось, а он предлагает звонить. Какой же всё-таки придурок… — Не переживай, я сегодня уже ел. Легко разорвав записку на несколько частей, поднял взгляд на сестру. Моя шутливая улыбка начала медленно сползать с лица. Она не показывала напрямую специально, но я буквально чувствовал её напряжение и страх. — Ты что боишься меня? Брось, Елена. Ты же не можешь всерьёз… Я умолк, скривив губы, когда сделал к ней шаг, а она дёрнулась назад. Мирно подняв руки, отступил. — Я больше не знаю, что ты можешь, а что нет… — погодя, ответила Елена, сдавливая собственные локти. Стоило большого труда не закатить глаза и не застонать. Видимо сейчас самое время кое-что прояснить, когда ещё выпадет такая возможность. — Хочешь чего-нибудь выпить? — легкомысленно предложил я, идя к бару. Она плотно сжала губы на несколько секунд, после чего последовала за старшим братом, мурлыкающим себе под нос какую-то песню с простым мотивчиком. Будто между ними ничего не произошло. — А… — Уверен, что Деймон будет не против. Не после того, как я забрал у него несколько футболок и домашних штанов, — начав ловко готовить коктейли за стойкой, произнес Энтони. И действительно, это не его одежда. Она как-то и не обратила внимания на свободную футболку с какой-то рокерской группой, будто прямиком из семидесятых. — Что случилось с твоими вещами? — старалась развить диалог Елена. Для НЕ парочки очень странно таскать одежду друг у друга, да и среди парочек это как-то… У неё нет ничего из гардероба Стефана, а они встречаются почти год. — Ничего, просто у меня нет к ним доступа, — пожал плечами Энтони. — А в том, что подарил Деймон, я чувствую себя содержанкой. Лёд? — …Пару кубиков, спасибо. Никогда бы не подумала, что Деймон может делать подарки просто так, — усмехнулась Елена, не заметив, как от её слов брат на мгновение замер. — У меня был День Рождения второго мая. Гилберт пораженно охнула, прикрыв ладонью приоткрывшийся рот. — Я совсем об этом забыла. Боже, мне сейчас так стыдно… Разливая готовый коктейль по бокалам, он спокойно произнёс: — Не парься, всё нормально. Я уже привык. Елена отвела взгляд и, сделав несколько глотков, непонимающе нахмурилась. Заметив недоумение сестры, Энтони сказал: — Это безалкогольная маргарита. Я не спаиваю детей, особенно когда они за рулём. Елена только тяжело вздохнула, отставив от себя бокал. — Мама и папа всегда устраивали для нас праздники. Тони медленно кивнул, соглашаясь. — Да, устраивали. Для тебя и Джереми, не для меня. — Это не так. Я помню. От такой настойчивости он зажмурился и помассировал пальцами переносицу. — Не выдумывай в их пользу, это смешно. Пойми, я не пытаюсь очернить твоих родителей, хорошо? Елена выразительно фыркнула, скрестив руки на груди, и прищурилась. — Не забывай, что на самом деле это твои родители, не мои. Я приёмная. — Ни на секунду. Просто дело не в том родной или приёмная, а в том, кому они стали мамой и папой, а кому Мирандой и Грейсоном, — говоря, он активно жестикулировал, но старался быть как можно менее резким, чтобы не пугать. — Не веди себя так, будто они не сделали для тебя ничего хорошего. Он пригубил напиток, наблюдая за всё больше заводящейся Еленой. Тема родителей для неё всё ещё болезненная. — Ну почему же… Сделали. Не стали преследовать, когда я сбежал в Канаду. Хотя, какое сбежал, Грейсон скорее отпустил, разочаровавшись. Елена вся насупилась и откинула волосы с плеча за спину. Задумчиво облизнув кончиком языка верхнюю губу, Энтони с тонкой полуулыбкой произнёс: — Раз уж у нас, как я понял, вечер тёплых воспоминаний, то может расскажешь, за что ты так презираешь меня? Гилберт сразу же возмущённо вскинулась: — Я тебя не презираю! Тони устало выдохнул, подбородком опираясь на сложенный кулак. — Ой, только давай не надо. Я не спросил презираешь ли ты. Я знаю, что да. Мне интересно почему, не припомню за собой поводов. Потому что давай честно, ты была рада нашей первой встрече, по-крайней мере мне так показалось. Что такого произошло потом? — Ты ударил меня… — мрачно произнесла Елена, укоряюще смотря на него исподлобья. Энтони согласно промычал, перекатывая во рту коктейль. — Был момент, помню. У меня тогда нервишки сильно сдали от того, что я дважды чуть не сдох из-за какого-то двинутого на твоём личике упыря меньше чем за сколько? Три-четыре часа? — Ты так и не извинился! Его левая бровь изящно и выразительно изогнулась. — А есть смысл? Нет, ну, если тебе это так архи важно, то пожалуйста… — Прости меня, Елена. Довольна? — Тебе ведь совсем не стыдно, — разочарованно опустились уголки её губ. — Пф, ни капли. Как думаешь, почему я после того случая хлебал чай чуть ли не круглые сутки? — У тебя чайная зависимость? — коротко усмехнулась она. — Это были успокаивающие сборы. Елена не сдержала скептичного цыканья. — Я как-то не заметила их действия. — О, ты просто не видела меня в бурные шестнадцать, — с оттенком горькой ностальгии, мгновенно отбился Тони. — Естественно, ты почти год жил с Джоном. Как будто не услышав её реплики, он продолжил, мечтательно смотря куда-то наверх: — Какая же это была драма. Первая влюблённость, предательство, тихие истерики со слезами, чтобы никто не услышал. Хоть сценарий пиши, да на телевидение продавай. Гилберт неосознанно закусила внутреннюю сторону щеку, заметив опустевший взгляд напротив. На дворе стояло лето 1991 года. Пока всех нормальных подростков отправляли в скаутские лагеря или на подработку официантом в кафе на полставки, я жил в холостяцкой лачуге Джона посреди леса, вдали от цивилизации и каких-никаких сверстников. У меня даже шанса с кем-то познакомиться, завести нормальных друзей не было. Так что, когда в этой серой череде однообразных жарких, солнечных дней появился Алекс, я был не готов. Как сейчас помню, Алекс Хьюберт Фишер. Отличный охотник на кровопийц, давний друг Джона и просто хороший парень. Его нельзя было назвать красавцем, но у него была медвежья харизма и глубокие карие глаза. Я же был нескладным подростком с чересчур длинными конечностями, вид которых не могла спасти неплохо развитая мускулатура, и быстро отрастающими топорщащимися кудрями, Джон сбривал их каждые две недели. Самое первое, что сказал мне Алекс было: «Классные волосы, парень!» Они ушли в кабинет Джона обсуждать рабочие моменты, о чём-то громко смеясь, а я стоял в коридоре, смущённо держась за чуть взлохмаченную крупной, мозолистой ладонью макушку и не понимая, от чего сердце забилось чаще. Как известно, первая влюблённость ничем хорошим не заканчивается… Для того, чтобы превратиться в восторженного щенка мне не много требовалось. Мы много говорили, особенно за завтраками, пока Джон спал. В мои обязанности входил ранний подъём и готовка, Алекс же просто был ранней пташкой. Несмотря на свой внушающий и угрожающий вид, Фишер был подкован во многих вопросах, касающихся книг и искусства, а ещё он умел отменно шутить. От каждой новой байки мой живот сводило болезненными коликами. Он обучил меня обращаться с ножами, тогда как Джон пока не доверял никакого оружия, делая упор на выносливость, физическую подготовку и железную дисциплину. Тайком, когда дядя уезжал в ближайший крохотный городок по делам, мы ходили плавать и загорать на озеро. Тогда я не знал, что задерживать взгляд на полураздетом мужчине и следить, как по его накачанному торсу каплями стекает вода, когда ты сам будущий мужчина — не нормально. Позже, мне весьма доходчиво объяснили… В записной книжке, где должны были храниться различные тактики, техники боёв, классификация оружия и прочее подобное, с каждым днём появлялось всё больше записей и зарисовок. Постепенно они становились всё менее приличными и похожими на простое мальчишеское восхищение крутым старшим товарищем, наставником. Нормальный мальчишка не станет в деталях описывать, как хочет, чтобы более старший мужчина нагнул его на столе, как до дрожи желает опуститься перед ним на колени и до боли в горле насаживаться своим ртом на его член, как специально ищет случайного прикосновения рукой, а после ласкает и растягивает ей себя… Нормальному шестнадцатилетнему парню даже в голову не придёт подобное, а если и вдруг, то он тут же возненавидит себя от подобных мерзостей и лучше пойдёт утопится. Я был молод и слишком беспечен. Развязка и конец бурного романа, происходившего в моих фантазиях и на страницах записной книжки подаренной какой-то школьной олимпиадой, получились весьма банальными. Мы снова были одни, Джон должен был вернуться не раньше полседьмого вечера. — Слушай, Гил, а куда ты убрал мой кинжал с рукоятью из слоновой кости? — оперевшись на дверной косяк, грузно спросил Алекс. Не отвлекаясь от процесса помешивания соуса из книги рецептов, вокруг которой, кажется, построили сам дом, я ответил, одновременно небрежно и вместе с тем с долей изящества махнув свободной рукой: — Посмотри в моей комнате, на комоде. Услышав через некоторое время приближающиеся тяжелые шаги, я робко улыбнулся и, зачерпнув немного ароматного соуса деревянной ложкой, развернулся. — Попробуешь? — только и успел предложить, как лопатка отлетела в сторону от удара. Фишер резко схватил меня за запястье и начал заламывать с такой силой, что то жалобно захрустело. Мои губы задрожали, а на глазах выступили крупные слёзы. Он был вдвое больше и намного мощнее. Да Алекс, не утруждаясь, спокойно мог раздавить человеческую черепушку голыми руками. — Что ты делаешь?! — в ужасе истерично закричал я, когда он зажал меня в углу кухни и рванул пуговицу и замок на моих песочных шортах. — Не трогай меня! Не трогай! Пожалуйста, не трогай! Не надо! Алекс, пожалуйста! — ревел, зажимаясь и сопротивляясь. Но он не послушал… Я и не заметил, когда успел зажмуриться. Спустив шорты, Фишер грубо сжал мой член скозь ткань трусов и жёстко, полным брезгливости и призрения голосом сказал: — Видимо у подростков действительно сейчас встаёт на всё или ты действительно настолько больной урод. Он сдавил ещё сильнее, от чего я вцепился в его предплечье и жалобно захныкал. Пересилив себя, посмотрел в его некогда наполненные смехом и теплом карие глаза, которые теперь были также пусты, как когда Алекс рассказывал о мерзких кровососущих тварях убитых им, и произнёс: — Мне больно! — Нет. В следующую секунду он замахнулся и ударил меня по щеке так сильно, что голова откинулась на бок и я ударился виском о стену. На мгновение всё помутилось. Алекс приподнял меня за футболку и хорошенечко встряхнул, не обращая внимания на сочащуюся справа кровь. — Признай, кто ты?! — рявкнул он. Я был готов сказать всё что угодно, только бы он прекратил и ушёл. — БОЛЬНОЙ УБЛЮДОК! ИЗВРАЩЕНЕЦ! УРОД! ЛУЧШЕ БЫ Я НЕ РОЖДАЛСЯ! ЛУЧШЕ БЫ СДОХ! Словно я ничего не весил, Фишер с лёгкостью скинул меня на пол. Поджав искривленные в ярости губы, он ушёл, хлопнув дверью. Было слышно, как отъехала его машина. Сжавшись в позе эмбриона, я лежал и смотрел в одну точку — на валяющийся в паре метров личный дневник. Соус выкипел и залил всю плиту. Лишь одна мысль, бившаяся мигающей красной лампой, помогла подняться с пола и, не обращая внимания на тошноту и половину лица залитого кровью, начать прибираться. Джон застал момент, когда я смотрел, как догорают листы из записной книжки в раковине. — Где Фишер, Августин? Не потрудившись обернуться, лишь пожал плечами в ответ. — Переоденься. — Зачем? — спросил сорванным голосом. — Без лишних вопросов. — Есть. Во время поездки царила тишина. Я понятия не имел, куда мы ехали, да и мне было совершено наплевать. Снаружи здание, к которому мы прибыли выглядело ничем не примечательным, но внутри оно было утоплено в свете красных и розовых ламп. Звучала расслабляющая музыка, уже полностью голые и не совсем юные девушки танцевали у шестов, извивались на коленях посетителей и разносили напитки. Я в ужасе посмотрел на Джона, разместившегося у бара и небрежно махнувшего темнокожей барменше, чьи соски были скрыты золотистыми конусами с кисточками. — Сын? — поинтересовалась барменша у Джона, поставив бокал с виски и химозно-яркий коктейль голубого цвета с множеством пёстрых украшений. — Племянник, — бросив косой взгляд в мою сторону, сухо отозвался мужчина и сделал объемный глоток. — Мариса, мальчику бы помочь… — многозначительно произнес Джон и подтолкнул к ней несколько смятых, но крупных купюр. Женщина изучающе рассмотрела меня, а затем повернулась обратно к дяде: — У нас есть новенькая, Энджелл девятнадцать лет. Джон цыкнул и закатил глаза, после чего достал ещё купюру. — Пф, она сама ещё зелёная. Лучше кто-то опытный, вроде тебя. Мариса тяжело вздохнула, но взяла деньги и вышла из-за барной стойки. Нижнюю часть её тела прикрывала лишь золотая набедренная повязка. От того взгляда, каким меня наградил Джон, я, кажется, проглотил язык и потерял всякую волю к сопротивлению. Барменша отвела меня за руку в отдельную небольшую, но приличную комнатку. Мариса изогнула тонко выщипанную бровь и спросила: — Сам разденешься или помочь? — М-может не над-до? Казалось, что в янтарных глазах женщины промелькнуло сочувствие. С мягкой соблазняющей полуулыбкой, она подошла ближе, звеня ножными браслетами. Мариса положила ладонь на моё лицо и, притянув, деликатно поцеловала в губы без языка. — Не волнуйся, детка. Я всё сделаю сама, просто получай удовольствие… — Тони? — обеспокоенно позвала Елена брата и несколько раз пощелкала у него перед носом. Он не двигается уже несколько минут и её это напрягает. Гилберт нервно зачесала волосы назад и шумно выдохнула, как внезапно Энтони совершенно бесстрастно произнёс: — Давай честно: я ведь никогда не был настолько плохим, как ты себе рисуешь. Елена, я мёртв и меня убил твой парень. Свернул шею. А боишься почему-то меня, а не его. — Стефан не хотел! Это случайность! — мгновенно кинулась на защиту Гилберт. — Ты даже не спросила, как я себя чувствую. — Ты остался жив, как и хотел, — пожала плечами Елена. — …Как и хотел? — эхом повторил Энтони. Она нерешительно кивнула и направилась в обход барной стойки, за которой стоял её брат. — Тони, послушай… Сейчас, это совсем неважно. Пожалуйста, Стефану нужна помощь. Он винит себя во всём произошедшем. — И что? — он наклонил голову набок, внимательно наблюдая. — Помоги мне снова поверить в тебя. Помоги Стефану, — слезно попросила Елена, держа в своих его ладони. Не прошло и пары секунд, как подернутая мутность в зелёных глазах сменилась кристально чистой яростью. Гилберт отбросил руки младшей сестры и отступив на шаг, произнёс сквозь зубы: — Пошла вон. — Тони… Пригнувшись, Елена вскрикнула, когда хрустальный графин пролетел у неё над головой и разбился вдребезги о стену позади. — ВЫМЕТАЙСЯ! — крикнул Энтони, больше не контролируя своё лицо. Судорожно вытирая слёзы, Елена выбежала на улицу и быстро уехала. Вернувшись, Деймон со священным ужасом оглядывал наполовину разрушенный бар и, не понятно откуда взявшийся, абсолютно разбитый сервиз. — Какого черта здесь произошло?! Гилбе-е-ерт! — заорал Сальваторе, силясь перекричать Aerosmith. Музыка мгновенно заглохла и Энтони оказался перед ним совершенно всклокоченный с дикими глазами и испачканной в крови нижней частью лица. — Ты съел Елену? — насмешливо ухмыльнулся Деймон, весь его гнев как-то сам посебе иссяк. Гилберт нахмурился и отрицательно покачал головой. — Но, если ты ещё раз оставишь меня с ней наедине, то точно съем, — он машинально облизнулся и угрожающе оскалился. Сальваторе небрежно фыркнул и закатил глаза: — Не велика потеря. Посмотрим вместе фильм? — Бри скоро закончит с амулетом? — Не знаю, — пожал плечами Деймон. Тони скептично прищурился. — Попроси, пусть поторопится. — Обязательно, — он коротко ухмыльнулся ему перед тем, как Гилберт исчез. Деймон отмахнулся от жгучего ощущения коробочки, тяготящей внутренний карман его кожаной куртки. Бри прислала зачарованную серёжку-гвоздик, ещё три дня назад.