Не Преклонившийся

      14 апреля. Сити.       Это был яркий, безоблачный день — в самом соку, утро только входило в свои права. В такие утра небеса воспринимаются словно одной большой голубой линзой — точно сидящий где-то за ними добрый бородатый старик, облачённый в белую мантию, использует его, как личный телевизионный экран. Сквозь дивную свежесть воздуха постепенно нарастающий шум большого города был не столь и вреден, являясь лишь отголоском продолжавших просыпаться, наскоро завтракать, одеваться в опостылевшие шмотки и неистово упаковываться в автомобили людей. Лёгкий, прохладный ветерок ласково трепал совсем молодую зелень, не в силах всколыхнуть тёмную, словно высеченную из чёрного мрамора, громаду старомодного лимузина, неслышно подвалившего к самому университету. Начищенная краска и хромированные элементы декора могли бы вполне себе работать в качестве неплохого зеркала. Большой автомобиль без каких-либо звуков остановился на аккуратно убранной подъездной дорожке, чуть не доезжая до парадного крыльца.       В тени основного здания. Ибо не всякому это утро могло принести исключительно благие вести и начинания.       Наглухо чёрное окно задней пассажирской дверцы такого же чёрного автомобиля, являвшего собой Кадиллак Флитвуд Лимузин образца 1981 года, с лёгким шорохом поползло вниз. Точно на уровень глаз сидевших внутри.       — С чего ты взяла, что вот этот вот — и есть тот самый? — скептичности и надменности истеричного голоса вопрошавшей можно было откровенно позавидовать.       — Без сомнений. Посмотри уже сама… — тихое, разливающееся эхом томное довольство голоса второй упреждало любые кривотолки.       Пристальные взгляды сидевших в салоне Кадиллака упали на только что подъехавший к самым воротам университета автомобиль.       Тормоза чуть слышно взвизгнули. Слегка шаркнув совсем свежими визуально покрышками, самую малость потёртый и ржавоватый, бежевый Шевроле Камаро образца 1969 года степенно остановился в нескольких метрах от гостеприимно открытых ворот. Словно хозяин раздумывал — оставить машину здесь, подобно вежливому клерку, или же с рёвом ворваться на территорию учебного заведения внаглую, пуская дым из-под колёс, как и подобает стереотипным водителям подобных машин. Рассчитанных на гадёныша-водителя — и пускай мир останется где-то за кормой.       Дверь резко открылась, и, повторив традицию своего верного конька, чиркнул обувью по асфальту уже водитель, по пути сверкающий лёгкой, довольной улыбкой. Блики солнца скользнули по тёмным очкам, отлично дополнявшим тяжёлое но весьма красивое, чуть небритое лицо. Чем-то то неуловимо походило на молодого Сталлоне. Обрамляла его густая грива глубоко чёрных волос, свешивавшаяся едва ли не до самой поясницы. Мощную фигуру, напоминающую рыдания бодибилдеров или, на худой конец, тяжелоатлетов, не в состоянии были скрыть ни расклешённая джинса, ни кожаная куртка, кое-где, кажется, носившая следы машинного масла. О да, машинное масло для таких ребят, кажется, было частью жизни, никак иначе. С неким презрением выплюнув недокуренную сигарету в сторону, он улыбнулся чуть шире.       Удачно дополняя атмосферу удивительно доброго и человечного утра, старый-добрый Элис Купер, рвущийся из салонных динамиков Камаро с одним из своих хитов, носившим название «Poison», совсем не был патетичен. Напротив, тем скорее можно было ощутить всю навернувшуюся на него подоплёку, связанную с этим чёртовым переездом, которому он сопротивлялся до самого конца. Глоток грёбаной новой жизни, как бы сказал он.       Напевая себе под нос, он небрежно хлопнул дверью, поигрывая слегка позвякивавшими от такого, вполне привычного обращения, ключами.       Парень лениво сверкнул глазами на здание университета. За очками было незаметно, какой отборный сарказм в них таился. На несколько секунд он задумался. Ну что ж. Вот и оно. Кажется, теперь-то ты, наконец, успешно завершил великое чёртово переселение с неизвестными целями и перспективами в этот странноватый Сити? Поздравляю, болван. Первый квест тобой выполнен. Прошлое стёрто. Никаких старых знакомых людей, мест, ощущений. Всё начинать сначала, сколь бы не напоминало это очередные попытки умственно отсталого профессионально разложить пасьянс. С другой стороны, есть ведь и положительные стороны, не так ли, старина? Теперь не придётся подтираться вниманием этих однодневок-друзей, вечно шарящих в твоих карманах в поисках пары баксов на дешёвое пойло. А ещё, без сомнения, пустоголовых дур, что звонят и пишут только ради того, чтобы высморкать все свои грязные сопли тебе в жилетку, при этом банально не в состоянии уследить за чистотой собственных трусиков.       Внимание ведь тоже бывает доброкачественным и злокачественным — не глядя на его внешний вид. Он довольно попинал колесо автомобиля. Как же классно. Как в новых, чертовски удобных ботинках под твой размер. А ведь и вправду, братец, хорошо же кататься на свежих колёсах? Даже на таких. Когда добрую половину жизни ты, дружок, пробегал на кривых мерзких штамповках, убитых какими-то реднеками — это расценивается прямо как снисхождение. Как вместо дырявых везде, где можно, обносков от прежних китайских кроссовок — одеть, наконец, старые-добрые, свежие ковбойские сапоги. Только-только от сапожника. И к Дьяволу, что это всего лишь дешёвый, скользкий и, в общем-то, довольно говёный «Купер Кобра». Держит хреново, но горит богато — так, кажется, говаривают в наших кругах? Что ещё нужно в нашем нелёгком деле, спрашивается?       Сопровождаемый многочисленными взглядами со стороны, он не особо-то и спеша проследовал в направлении основной постройки, ни с кем не здороваясь и не переглядываясь. Даже тогда, когда это пытались спровоцировать местные студенты, видимо, отличавшиеся особым дружелюбием. Или, например, простой житейской хитростью, ему уж было не интересно. Только вот он, как истинный засранец, был готов снизойти до того лицемерного дружелюбия в последнюю очередь, ибо ценил только настоящее.       Этим истинным засранцем и был Даймен Айзенграу — парень 25 лет отроду. Порой, замечающий за собой странности, но кто, скажете, живёт себе припеваючи, без таковых? И здесь, в этом университете, ему предстояло, наконец, получить степень бакалавра — ни более, ни менее. За что, правда, он уже начинал себя потихоньку ненавидеть, считая, что образование не столь уж и важно в достижении какой-либо цели. Разумеется, если ты при мозгах, и действительно к этой цели стремишься, а не плачешь крокодильими слезами в подушку по вечерам в каком-нибудь занюханном провинциальном городке Техаса, кляня мир вокруг себя в том, насколько он чертовски несправедлив к твоей великолепной персоне. Прямо как вилы, что тотчас же прилетают незадачливому воришке в зад, когда тот забирается в дом деревенского милитариста.       С любопытством оглядывая округу уже на подступах к дверям, он не мог не отметить, как много тут, скажем так, чего-то стоящих девчонок. Хитрый взгляд, удачно скрываемый очками, скользко пробежался по традиционным прелестям со скоростью курьерского поезда. Ммм, какая жо… Задница. Так уж и быть. Учись быть непредвзятым, старик-Айзенграу. За такую и подержаться как-нибудь будет не лишним. Может быть, этот Сити и бытует паскудным дерьмом, но девчушки здесь водятся, кажется, очень даже ничего. Вызывают у него аппетит, так сказать. Весь в мыслях, он чуть ускорил шаги, вскоре оказываясь под прохладной сенью университетского корпуса.       Продолжая вертеть головой по сторонам, он пришёл к интересной идее. Что это всё — как ни новая жизнь, что так любят воспевать везде и всюду, у кого больше не о чем и словечко-то вставить? И только больше нахмурился.       Новая жизнь… В сущности, звучит чертовски дёшево. Как новая бутылка пива — с новой грёбаной этикеткой, за собой скрывающая ту же самую, прежнюю тёпленькую мочу.       Как обёртка от жвачки — выброшенная мимо загаженной вековыми отложениями урны, но всё так же неизменно гордо демонстрирующая старику на небесах все свои титулы, ингредиенты, именитого производителя. Словно говоря тому: — На, посмотри, я оборачивала сам Дирол! Сам чёртов грёбаный Дирол! Знаешь ли ты, что это значит? Настоящая легенда, миллионы восторженных отзывов по всему миру — чтобы я могла родиться вслед моим сородичам!       Только вот этому плешивому старику нет до неё никакого дела. Как и до твоей жизни, парнишка. Здесь ты сам себе хозяин, творец и бог. Ведь верно? Остальные, кто не догоняют этого, пока буксуют в грязи своих слишком уж гладких мозгов — пускай и дальше алчут того, дабы их вели под ручку до самого уютного гробика. А таких полным-полно. Достаточно ведь однажды понять, что твои ноги сами на всех парах несутся под шесть футов. Как говорится — ещё чуть-чуть, и только добавь личинок.       Вследствие чего — вызвать горящего святой жаждой наживы священника-атеиста на дом, слезливо исповедаться, да и валить ко всем чертям — ведь слащавые и разве что не из задниц сверкающие солнцем ангелы абсолютно точно распахнут перед тобой врата Рая, ведь так? Они же обожают слушать атеистов. Это их любимое ток-шоу. Там, на этих вот облачках. Потому что там скучно. Кругом всё белым-бело, взгляду не на что наткнуться. Ни единой капельки масла или чего похуже. Свешиваешься оттуда, и смотришь на весь этот грёбаный бедлам. Он никогда не надоедает. Что ни день — то новый мудак.       Впрочем, какая разница… Тебя они всё равно не слышат, и не хотят. А забираться на чёртов ящик, и начинать работать уличным проповедником тебе, братец, пока что не престало. Вот выживешь из ума окончательно, начнёшь ссаться под утро — тут-то и станет ясно, что тот самый старик на небесах даёт тебе тот самый чёртов шанс. Не упусти его, когда придёт время.       А пока пора бы и познакомиться со всей этой шайкой поближе, что ли? Веди себя хорошо за кафедрой — и станешь красавчиком-бакалавром. А будешь последним скотом — тебе место в роли долбаного президента, или, на худой конец, губернатора, Дайм.       — Спорная кандидатура. Какой-то придурок, каких можно мешками грести в забегаловках гетто! Мне он не по душе, сестра, — презрительно заключила обладательница властного, злобного голоса. Тайком наблюдая за тем, как Айзенграу скрывается в проёме парадного входа.       — Тебе вообще мало кто по душе. Заканчивай препираться. Так пожелал отец. Достаточно для того, чтобы понять тот факт, дабы ты вела себя тихо, и лишний раз не раскрывала бы рта. Обрати уже внимание на его ауру, — вторая, чей голос больше напоминал разливающееся по салону томное эхо, кажется, была всем на белом свете довольна.       — Слишком уж всё гладко стелется. Наши общие знакомые… Наверняка они держат на прицеле и его, — во властном наречии появились нотки напряжения.       — У них сейчас своих забот хватает. Как и у нас. Впрочем, ничего нельзя исключать. Излишняя тишина никогда не являлась признаком их бездействия, — эхо было по-прежнему самим оплотом спокойствия.       — Его кровь… Она чужая. Нездешняя. Даже при взгляде на то, как излучает его шкура… я чувствую эту силу. Эти жалкие мешки с кровью такой не обладают. Кто он такой, чёрт возьми?!       — Всему своё время. Именно потому я и выслеживала его… Нельзя позволить Бримстоуну добраться до него раньше, чем это сделаем мы.       — Они где-то рядом, я чувствую. Просто не могут не быть рядом. Этот напыщенный, тупоумный зазнайка, Милтон Стром — вряд ли он мог ошибаться, когда намекал на это при последнем собрании рода.       — Намедни отец заявлял мне то же самое. Он знает, что эти фанатики давно окопались в Сити, под самым нашим боком. Напавши на наш след единожды — они не откажутся от преследования. В этом они похожи на охотничьих псов. К счастью, знают они не так уж много. Внеплановое собрание в этот раз, пожалуй, было весьма некстати… Предстоят полные работы деньки, сестра. Всё говорит о том, что Делинда была слишком длинной на язык.       — Эта засранная, опустившаяся на дно рода шлюха… Она что же, всё им разболтала?!       — Похоже на то. Но от неё мало что осталось, потому лично нам её допросить не удастся. По характерному почерку становится ясно одно — Бримстоун пригрел кого-то из дампиров на груди. Очень может статься, даже нашу кровь.       — Дерьмо… Я прикажу подданным заканчивать поиски оппозиции в ближайшие дни. Они не посмеют прийти без точных данных в мои покои, иначе… — угроза чистой воды читалась легко и непринуждённо. Властный голос первой снова окреп.       — О, да, сестра. Это я прекрасно понимаю. И, пожалуй, последую твоему примеру, — тихий, рассыпающийся стальным песком, довольный тон второй был ей ответом.       Стекло Флитвуда, поднимаясь, вновь надёжно укрыло за собой их довольные ухмылки.