Не Преклонившийся

      Как же эти очки удобно сидят на переносице. Как влитые. Ещё бы, чёрт возьми, это же настоящий, фирменный «Полароид», в котором можно было сверлить глазами едва ли не грёбаное солнце в упор — и ты не ослепнешь. Но… Нет уж, шарить руками в придорожном дерьме, дабы выцепить брошенные кем-то особенно брезгливым мимо лотка, мизерного достоинства монетки, собравшие на себе всю чёртову грязь Сити, умевшую рассказать парочку-другую историй о нужде и голоде — в его планы не входило.       Задумчиво глядя на залитую утренним солнцем университетскую территорию в окно, Даймен ловким движением крутанул очки, повесив их за ворот майки. Ему было, чем похвастать и без них. Ибо за собой они прятали зеленовато-серые, поразительно яркие, цепкие глаза. В которых постоянно плавала некоторая потаённая тяжесть. Тьма. Глядеть в упор ему в глаза, на его памяти, никто не мог более пары секунд. Дальше всякий, даже какой-нибудь обалдевший от чувства собственной важности моральный урод, норовил отвернуться. Как памятный «цыплёнок» молодёжных игр старого-доброго Ньюарка. И это ему несказанно нравилось. Когда матушка-природа награждает тебя даже такими вот затёртыми, ничтожными крохами власти — разве это плохо?       Уселся он, разумеется, в самом конце аудитории. И хоть трава не расти. Заранее не желая представать перед глазами какого-нибудь престарелого замухрышки, не помнящего о чистке зубов уже пару лет, и зачёсывающего нагеленные, густо вымоченные в дешёвой чёрной краске волосы строго вправо, дабы укрыть свою лысину, какой можно было смело играть в боулинг в любом паршивом кегельбане. Эй, а местные обсосы тебя будут даже упрашивать поделиться с ними снарядом. Впрочем, через пару же секунд двери в аудиторию отворились, и, разбивая все свободолюбивые теории Айзенграу на корню, её порог переступил молодой мужчина лет тридцати с небольшим, выглядящий точно вырезка из какого-нибудь детектива лихих тридцатых. Отлично подходящий для этого плащ, аккуратно выглаженные, свободные брюки того же фасона, этот бабушкин свитер — отлично сочетались с суровым, полным света какой-то внутренней суровой справедливости, лицом. Не иначе, отличный вариант для образа Дика Трейси. Спрашивается, какого лешего он забыл в этом чёртовом университете, вместо того, как заниматься продвижением себя в куда как более благодатных направлениях типа кинематографа?       Под пристальным взглядом Даймена пройдя до самого учительского места, тот деловито откашлялся, сначала поприветствовав в ответ всех студентов, уже спешивших продемонстрировать положенное уважение. Конечно же всех. И Айзенграу в том числе — не пошевелившего и пальцем, дабы быть приветливым подобно прочим своим однокашникам. Вот ещё. Он буквально сразу почувствовал, что этот человек не так-то уж и прост, насколько хотел показаться. Ты что-то скрываешь, грёбаный преподаватель. Ты… Не тот, за кого себя выдаёшь.       На мгновение они встретились взглядами. И между ними словно сверкнули молнии.       — Рад приветствовать вас. Меня звать Северин Уайзмен, я аспирант, и мне предстоит часто подменять основного вашего преподавателя, мистера Кроули, на курсе юриспруденции.       Он внимательно осмотрел аудиторию, словно кого-то искал. По всей видимости, так и не найдя, Северин покачал головой. Раздался гомон возбуждённо переговаривающихся студентов. Те, в большинстве, были явно не осведомлены. Даймен продолжал буравить пришельца внимательным, спокойным взглядом. Изредка ловя его ответные взгляды — этих ярко-синих глаз. Было в них некое превосходство, насмешка. Иной раз — готовые излиться из этих глаз хорошим таким грёбаным водопадом. Ты не похож на прежних, виденных мной. Ты пахнешь иначе. И выглядишь тоже совсем по-другому. Ты чужак здесь. Будь я проклят, если рядом то же самое не чувствует кто-то ещё. Посмотрим, какую такую подковёрную игру ты измыслил, деланный аспирант…       Дальнейший ход его мыслей был прерван вновь открывшимися дверьми в аудиторию. Поначалу не желая сводить изучающего взгляда с, кажется, уже начинавшего нервничать Северина, Айзенграу нехотя сместил глаза в сторону, дабы рассмотреть, кого там ещё занесло. Но главное — кому сейчас будут вытягивать извилины обязательными призывами к уважению и приличию в стенах университета.       Лучше бы он этого не делал.       Казалось, его задумчивый взгляд был сделан из дешёвого, сырого железа. Ведь дешёвое железо так классно варится. Иначе как объяснить то, что его чёртовы грёбаные глаза словно приварились к этой… Нет, слово «красавица» тут было бы неуместно. Ибо чересчур искажало суть, сводя её в стан очередных деревенских заигрываний в провонявшем мочой баре. Тамошние, скажем так, жрицы любви всех классов и сословий, пускай и усиленно строившие из себя ссаных недотрог — нет, они были совсем не ровней этой… женщине. Пускай будет просто женщиной. В полном смысле этого слова. Такой, какой бывает ожившая ночная грёза любого уважающего себя мужчины. Таковой, кажется, для него была и она — эта утончённая, высокая, хрупкая, желанная… Так и не найдя в себе нужных эпитетов, за что кляня себя последними, горькими словами, Даймен Айзенграу, кажется, попросту позабыл обо всём на свете. И о новом месте жительства, и об университете, и о планах на свой драгоценный Камаро’69, и об этом забавном аспиранте. Голова была враз очищена ото всего. Была ещё более пуста, чем кубический фут открытого космоса. Теперь в ней умещались только эти дивные, едва ли не красные волосы, остриженные в форме каре, аристократично-белая кожа, и… самое главное. Эти глаза. Такие, какие не могут принадлежать простому человеку. Такие непохожие на всё людское. Только ведьм тебе не хватало, дурачина-Айзенграу. Их ярко-зелёный, напоминающий собой молодую листву, пронзительный цвет… он словно свершал над ним какой-то колдовской ритуал. А иначе каким дьяволом объяснить, что он, чёртова задница, не может оторваться от них? Эта дьяволица… она завораживала. Вместо мыслей под черепом царила чертовски неаппетитная каша.       И эта странная, единственно яркая мысль. Та, что обладала каким-то неочевидным свойством подспудно сводить с ума. И гласила она…       «Я знаю тебя.»       — Мисс… Рэйн Люпеску, не так ли? Потрудитесь объяснить ваше опоздание, — в упор разглядывал её подваливший поближе Северин Уайзмен, сложив руки на груди.       Та лишь надменно промолчала, смерив аспиранта уничтожающим взглядом. Значит, её звать Рэйн. Агрессивное, резкое имя. Но, без сомнения, чертовски красивое. Вот так дела… Да она умеет поставить на место павлина-выскочку лучше него!       — Хорошо, мисс Рэйн. Мы с вами поговорим об этом в конце занятий. Вы останетесь.       — Как пожелаете, мистер Уайзмен.       Последние её слова звучали чистой издёвкой. Расположилась она чисто напротив него, Дайма — в самом конце зала. В тени. Да ты бунтарь, девчонка? Настоящий, заверенный. Тебе бы ещё байкерские кожаные штанишки, да бьющую в фасон куртку — и ты сошла бы за святыню какого-нибудь крупного клана этих бородатых, татуированных ребят. Такой ты воспринимаешься даже ещё более прелестной. Кто же ты такая? Дайм недоумевал. Неужели в этом грёбаном мирке всё ещё есть место настоящим чудесам?       Никогда ранее не видел таких… девушек… Он поймал себя за настоящим, ничем не прикрытым восхищением.       «Как и тогда… Ты ни капельки не изменилась, мистрис…»       — А теперь мы проведём небольшой опрос, — вклинился в его тягучие, вязкие мысли этот засранец за кафедрой.       Впрочем, это позволило Айзенграу хоть немного отвлечься от первого впечатления, сравнимого, кажется, с ударом по его голове, скрипящей извилинами, как конченный подшипник — абстрактной боксёрской грушей, пущенной с сурового размаху.       Мгновенное увлечение Даймена Айзенграу, выявившееся вот таким вот незатейливым способом, кажется, могло стать причиной иной бессонной ночки. Нет, сучонок, не лги себе. Такие приходят однажды. Когда того совсем не ждёшь. И, чёрт возьми, навсегда. Один раз в жизни, далеко не всегда желая остаться в твоём поле видимости. Ты ведь знаешь это… Давненько он не припомнил за собой такое. Бабы есть бабы, и они всегда были, есть, и будут настоящим злом. Это зло манит, как запретный плод из тех самых книжонок для святош. Пытается манипулировать тобой. Лжёт и лицемерит — стоит только показать, что задница твоя мягче, чем кусок пятилетнего бетона.       Но… какое же жгучее, обольстительное зло кроется в этой чертовке… О проклятие… Он готов был заскрипеть зубами, сжав до боли челюсти. Но не отрывая взора. Сейчас Дайм поймал себя на мысли, что постоянно смотрит на неё. Исподтишка, прямо, призывно, скромно… Да как угодно, мать его. Велика ли разница?       Главное что на неё.       С трудом заставив себя отвести взгляд в очередной раз, он нарвался на ответный, холодный и злобный взгляд аспиранта. Кажется, этот скользкий паршивец, мистер Северин Уайзмен, ведущий сегодняшнее занятие, враз это всё распознал. И это ему не нравится. Во всяком случае, эту стрельбу глазами он ни с чем не перепутает. Да ты настоящий собственник, не так ли, мистер Северин? Чёртов зазнайка. Положил сальный глазок на красивую девчушку — и уже чувствуешь свою власть не только над ней, но и над теми, кто даже мысленно пытается рыпаться в её сторону? Чёрт. Да и плевать на него. Пускай смотрит столько, сколько влезет. А не влезет — так пускай хоть лопнет подобно нарыву, и прекратит морочить голову своим грёбаным стоянием у него над душой.       Но… где же я видел тебя, рыжая? Почему твоё лицо, твои манеры, твоя фигура… всё это кажется таким знакомым мне? Слишком знакомым. Мы виделись раньше? Что за казусы родом от дядьки-Дьявола, что живёт во мне от рождения? Что такое хочешь сказать мне ты или он — всем этим? Только давай без дерьма типа лжи, притворства, неестественности. Не будем чесать задницу с апелляциями к какой-то там мифической «прошлой жизни», или, к примеру, с бреднями о сансаре и тому подобной ереси. Есть здесь и сейчас, Дайм. Здесь и сейчас. Ты ведь понимаешь, о чём я? Каждый из нас — сам по себе частица Бога, ты ведь сам себя этому учил, засранец? Думай, поршневая голова, думай…       Что? . Германия? .       Закат. Руины замка, буквально идущие кругом, мельтешение огней и криков. Бойня. Грохот взрывов. И… ожидание. Жажда. Мешающие провалиться в сон. Тревожащие. Шумящие, будто бы они здесь хозяева, а не горстка нежелательных постояльцев. Все они. Невовремя. Так… Хочется спать…       Это было… так… давно… Всё было так давно…