Не Преклонившийся

      Первый день пронёсся на удивление быстро и бойко. Как пьяный мотоциклист по хайвею, тотчас же исчезающий в далёком свете тусклых фонарей. За своими понятной направленности взглядами, Даймен быстренько был подвергнут атаке этим мстительным, пренебрегающим своими преподавательскими правами и обязанностями, вконец оборзевшим аспирантом. Который не преминул устроить уже отчётливо скрипящему зубами от столь дёшево давшейся досады Айзенграу натуральный экзаменационный чёртов шквал вопросов по предмету юридической психологии. Каков ублюдок, а? Ревность, мать твою, замучила?       Набор вопросов был и вправду серьёзен. Многие их них, судя по реакции, ещё даже не слышались местными изнеженными ушками. Из которых, впрочем, гривастый качок с презрительной миной на лице, выглядящий для окружавших его золотых детишек тупым дубовым поленом — выкрутился поистине блестяще, с поразительной лёгкостью ответив на каждый. Чем заставил стыдливо умолкнуть любые смешки и подтрунивания в свой адрес, в изобилии слышавшиеся вокруг. Похоже, эти люди не понимали, как такое вообще может быть. Учёба и на старом месте — ранее не вызывала у него никаких проблем. Разум Дайма всегда был особенно ясен и открыт, позволяя наукам поистине укладываться в нём в штабеля. Всё, чего он касался даже мельком — затем отскакивало от зубов, подкреплённое отнюдь не навыками туполобого зубрилы, а настоящим владением темой. В конечном счёте, это позволило ему возмутительно легко одолеть и вступительное тестирование после перехода сюда из прежнего филиала в Морнингстар Айленд. Так, как было ведомо ему заранее, традиционно поразившее тех, кто это самое тестирование и устраивал. И это, как Дайм считал, было ещё одним подарком рогатого дядьки, явно берегшего его для неких больших чёртовых свершений в будущем. Оставалось только прибавить в конце: Выкуси, козлина. Но, покуда этот педант ещё не успел как следует его достать, подобные выходки Айзенграу приберёг на будущее. Щадить этого принца на горошине он не собирался.       Оказавшись в первый же день едва ли не посрамлённым, мистер Северин перестал бушевать в направлении Даймена, переключившись на остальных студентов, которые до того сидели, раззявив рты, как порванные кошельки. Впрочем, их-то он как раз совсем не валил, а даже что-то подсказывал, задавал наводящие вопросы, иногда вовсе подбадривая добрым смехом и шутками. Видимо, весь запас негатива был сегодня только для него, Айза. Как по заказу. А вот шутить он умел неплохо — этот факт признать точно стоило. Куда уж там ему, засранцу, не видящему в уикенд ничего, кроме железяк в гараже? Пожалуй, у него была своя гордость. А это значило, возиться с попытками жалко пропихнуться в чат сертифицированных стенд-ап комиков — у него не было ни малейшей надобности. Жизнь строится на том, чтобы быть хищником. Тихим, незаметным, бьющим точно в цель. Не ставящим себе задач нравиться кому-то своим, якобы, острым умом. Шутки — компромисс слабой стороны. Они расслабляют жертву, уничтожая азарт. И превращают в неё того, кто казался хищником. Бросают маску ниц. Шутка подла. Она слишком уж обличает таких как ты, приятель. Запомни это.       Едва только дождавшись, когда прочие отчалят к выходу из аудитории, наскоро собрав свои нехитрые пожитки, Даймен не переставал глядеть рыжей красотке в спину, последним, вслед за той, покидая помещение.       — Доброго дня, миледи, — едва миновав порог, он попытался завести разговор. — Не сочтите за наглость, но, с момента первого на вас взгляда… Ах, чёрт, язык мой прелестно заржавел. Ибо мучаюсь я одним-единственным вопросом: где мы с вами могли видеться раньше?       Она едва обернулась. Этот её лёгкий прищур…       — Не знаю, о чём ты. — Лишённый эмоций, прохладный тон. Она была абсолютно равнодушна. Не имела отклика. Холодна как лёд. Почему-то это больно кольнуло его где-то в глубине.       Какой же ты грёбаный кретин, Дайм. Это провал. Даже трупная муха жужжит интереснее.       — Вот и я… хотел бы понять, о чём же я… откуда всё это… — на секунду задумался он. Пытаясь разобраться, что задевало больше — его, Айзенграу, странные, полубредовые образы в голове, или же лишённая какого-либо интереса реакция этой рыжей дьяволицы.       — Не смею препятствовать. А теперь извини, у меня слишком много дел, — с этим она всё так же холодно, и так грациозно развернулась, и пошла прочь.       Всё, что оставалось Дайму — лишь тупо пялиться ей вслед, ощущая себя настолько неуютно, словно его, не взирая ни на какие уговоры, с головой окунули в прорубь.       Но самая щекотливая ситуация пришлась на конец дня. Именно тогда, когда Даймен Айзенграу уже уверенно отбывал в направлении ворот, у которых его ждал единственно верный ему на этом свете друг. Его Шеви Камаро. Уже видя его очертания за лёгким ажуром решёток, Дайм, насвистывая себе под нос что-то из репертуара ранних WASP, ускорил, было, шаг. Сегодня точно бы ещё неплохо успеть покрутить распределитель зажигания — кажется, немного позднит искра, он отчётливо чувствовал это своей задницей, пока добирался сюда. Да и распредвал просится немного другой, пора бы проверить извещения с интернет-магазина относительно заказанной позиции. А ещё… Так бы он мог продолжать про себя сколько угодно, ибо если и был на этом свете Рай, то для Даймена Айзенграу он строился исключительно из гаек и болтов. Рай сейчас жил в его душе, и продолжал бы жить ещё ярче за рулём авто.       Если бы только Айз не был остановлен знакомым голосом, раздавшимся за спиной.       — Эй, месье, задержитесь-ка на пару слов. Личико-то своё чугунное явите, что ли… — спокойная, учтивая холодность голоса, уже, кажется, вызывавшего в нём что-то вроде холодного бешенства, была оттенена вполне ощутимой угрозой.       Вот это поворот. Почему ты просто не можешь от меня отвязаться, и, под действием тёти-инерции, отбыть куда-нибудь подальше? И чем дальше — тем лучше. Тебе не хватает моего чёртового безупречного досье, друг? Захотел более близкого знакомства? Голубого раздолья обещать не могу, уж прости болезного. Зато обеспечить парой забавных травм посредством монтировки — вот это завсегда пожалуйста. Сверкавшие излишним нахальством физиономии ему бивать не впервой. Даймен с непонимающим видом обернулся.       — Хм, что за недоразумение? Кто-то неоправданно смелый подал голос? — всё ещё с сомнением, плавно сменяющимся злым весельем, Айзенграу-младший впился глазами в обидчика.       Напротив него стоял мистер Северин Уайзмен. Любящий ставить клизмы аспирант, собственной персоной. Дайм на какие-то несколько секунд задумался, стараясь порционно сдерживать медленно подступавшую к горлу ледяную ярость. Мысли водили хороводы в голове, приплясывая и смеясь. Вот так делишки. И как ты только докатился до подобного хамства? Ты, весь такой благовидный, красивенький и гладенький? Как утюгом выглаженный. Ты ведь из тех, кто красуется перед зеркалом по утрам, разглядывая свои мускулы, да вычёсывая свои короткие волосёнки по часу и более — уж я-то знаю. Ты без ума от любования собой. Или в тебе до сих пор играет юношеский максимализм, и сейчас тебе наверняка захотелось утвердиться перед этой рыженькой самочкой? Пожалуй, что я чертовски прав, приятель. Вон же она, стоит невдалеке, в окружении кучки ещё не успевших струхнуть прочь под твоим напором, моих однокашников. Такая аппетитная и яркая, не правда ли? Вот ты и не смог пройти стороной. Всем нам свойственны чёртовы слабости, но говорить о них так открыто… Ай-ай-ай, как это недальновидно с твоей стороны, бедняжка-Северин…       — Может быть, вы и умник, не глядя на первое впечатление. Но. Будьте осмотрительны. Не принимайте скоропалительных решений и исходящие из них самоуверенные деяния. — окончательно развеял все сомнения Айзенграу испытующе глядевший на него на него Северин.       Дайм тихонько, издевательски рассмеялся. В очередной раз неплохое знание человеческой психологии подсказало ему верный ответ. Нет, не даром он столько сидит с книгами, уступая в этом только времени посещения гаража.       — Это начинает быть забавным. Ты здесь, вообще, кто? — едва-едва, одним уголком рта, косо улыбнулся Даймен. — Сам закон? Или ты составитель яркой и стройной конституции нашей славной матушки-страны, малыш? Откуда такая самоуверенность?       — Вы забываетесь, мистер Айзенграу. Как вы разговариваете? Сбавьте-ка тон, — несколько свысока поглядел его оппонент. На губах его играла лёгкая, аристократичная и, в общем-то, далёкая от злобной улыбка.       — Нето что? А? — сытая, кривая усмешка Айзенграу, дополненная откровенным вызовом во взгляде, была неизменна. Иной раз она казалась самому обладателю намертво приклёпанной к его лицу. — Дай-ка догадаюсь… не владея ситуацией, внутренне ты уже упрел в вариантах посулов мне крупных проблем, не так ли, приятель? Ну же, озвучь-ка самый забористый, не робей. Я жду.       Вот оно. Дай только мне повод. Не смей отступать. Или велеречивость — всё, что у тебя есть? Дайм чувствовал, как внутри него призывно клокочет натуральная злоба, столь быстро выросшая из раздражения и дискомфорта от новых знакомств. А когда в нём, всего несколько раз за жизнь, столь настойчиво отзывались подобные чувства — то и кулаки его начинали чесаться. Конечно же, ему не нужны были проблемы в первый же день на новом месте. Но, чёрт возьми, когда тебя пытаются выставить похотливым идиотом при всём честном народе… В момент, что тебя прямо упрашивают съездить по физиономии… Ему хотелось поклясться всеми своими демонами — забывать такое дерьмо не в его чёртовых правилах. И не мечтай, аспирант. Ну же, дай лишь повод. Сделай малюсенький грёбаный шажок. Рыпнись. Покажи старт, достойный чемпионов четверти мили. И я вверну тебе все твои милые словечки… вот тогда-то и узнаешь — куда именно. Глаза его, ставшие, казалось, ещё более белёсыми, так и искрили не выказанной, чистой яростью. Мускулатуру буквально распирала переполнявшая ту, кипучая энергия. Кулаки сжались до хруста.       Стоя в первом ряду уже собравшейся вокруг студенческой толпы, под небольшим противосолнечным зонтом, и глядя на это с немым осуждением, но в большей степени с живым интересом, Рэйн слегка задумалась. Чёртов Северин… Что, вообще, на него нашло? Откуда вдруг взялись эти придурочные срывы? Едва только стоило оказаться в этом городе — и пошло-поехало. Быть может, он был слишком уж выведен из себя настолько глупым и бессмысленным заданием, позволяя этой, привычной ему, агрессии бывалого оперативника, знававшего непростые времена и кровопролитие, затмить ему глаза? До чего же психика людей слаба, норовя дать сбой от критической массы смертей… Вот этого-то она так не любила в… пожалуй, пока что самом близком ей человеке.       Вновь обострившийся внутренний конфликт своего напарника она, знавшая того слишком давно и хорошо, конечно, отметила первым делом. А следом — и странную, далёкую от человеческой, как таковой, незнакомую ауру самого Даймена Айзенграу. Нет, он явно не так-то уж и прост… Не вампир, не дампир, не оборотень, не кто-либо другой. Но и не человек. Как так?       Это… существо… в последнюю очередь можно было бы назвать человеческим.       Что-то в этом создании заставило её едва ли не ужаснуться. Такая… Сила… Чёрт бы побрал этот Бримстоун. И куда они только ввязались? Какие такие игры у них опять на уме?       Ничего такого, по всей видимости, и не осязая, Даймен Айзенграу с прохладным разочарованием огляделся вокруг. Как-то совсем не чувствуя себя похожим на победителя. Ожидаемо, в первых же рядах толпившихся рядом любопытствующих, находя солидного пожилого господина строгих черт, внешне очень уж живо напоминающего собой известного рок-певца, Игги Попа. Одет тот был, по обыкновению, в строгую и непритязательную, уже прочно связанную для Дайма с этим парнем, чёрную рясу священника. Старик-священник одобрительно кивал головой, скупо показывая классический жест одобрения в виде пальца вверх.       — Ааа, привет, Сэд, — протянул Дайм, приветственно помахав рукой, — Как тебе такое? Где ни объявись — и мы тут же вызываем чёртову аллергию. Всегда знал, что нового моего театрального выступления ты точно не пропустишь. С меня пиво.       Студенты нервно заозирались, глядя друг на друга. Ибо того, к кому он обращался, никто не знал.       И, самое главное, никто не видел.       Вполне очевидно, что, чувствующему в себе не нашедшую выхода адреналиновую бурю, Айзенграу-младшему было до этого столько же дела, сколько планете Марс — до жизни на своей поверхности.       — Какое дурное воспитание. В прежние времена, не осязающие смысла своих слов и дел ребята… частенько оканчивали свои дни совсем не в институтах, а, например, в подвалах организаций типа Аненербе. Они, конечно, вряд ли согласятся прийти по моей просьбе, но, могу подыскать схожих взглядами — чтобы, так сказать, укоротили ваше непомерное самомнение, мой друг, — со вздохом подытожил по-прежнему сдержанный и недвижимый аспирант. Его спокойная улыбка лучилась дружелюбием и наставнической доброжелательностью. Но только Даймену отчётливо послышалось, как слова его светились холодной яростью. Пускай хорошо укрытой, однако, нет-нет, да предательски казавшей свои острые углы.       С радостью, пупсик. Обязательно оформлю заявку. Прямо на днях — если ласково попросишь. Тур будет увлекательным, не сомневаюсь. Но помни, без тебя он не случится. Тебя, и твоей рыжей пассии, будь она неладна… Свалившаяся, как снег на голову…       «Какая странная… красивая горечь… Как и тогда…»       — Сладких сновидений, Биллибой, — прохладно бросив на прощание, Даймен Айзенграу развернулся, намереваясь продолжить свой путь к автомобилю. Драки драками, а здравый смысл должен иметь свою линию с ними врозь. Даже хорошо, что обошлось без побоев. Кулаки тебе сегодня ещё потребуются, потому что какая-нибудь грёбаная гайка или болт опять не захочет отворачиваться, заставляя сбить все костяшки в кровь. Это уж куда как более приятно, нежели мылить морду очередному зарвавшемуся хаму.       Толпа, что-то ропща, услужливо расступилась перед ним. Теперь-то поездке до нового дома уже ничто было не в состоянии помешать. Вряд ли этот Северин настолько отбит на голову, чтобы, вдруг, ринуться в нападение со спины. Но помни, старик. Помни, сколько бы тебе не доставалось испытаний на судьбину. Ты можешь быть кем угодно. Вычищать дерьмо из канализации, поддавая недетские обороты мотору, чтобы изношенная помпа качала дурно пахнущую массу быстрее. Развозить пиццу в нищем квартале, боясь за то, как бы твой бок не пропорол заточенным напильником какой-нибудь особенно ретивый клиент. Сидеть за делами огромной корпорации, мечтая однажды уподобиться Гитлеру или Муссолини в своих грёбаных идеях.       Но.       Только не чёртов убийца. Нет. Никогда. Хуже этого он ничего не мог себе представить. Это несмываемое клеймо. И однажды заполучив его на своей заднице, ты ни за что не сумеешь его свести. Помни, и почаще напоминай себе, дурья башка.       К сожалению, ему действительно не дали просто так выбраться из этого порочного круга. Как и подобает любому проявлению какой-либо крутизны, будь то драки, или просто уверенные словесные перепалки — на противоположный пол определённого общественного ранга оно действует, как поверхность раскалённой сковороды на сливочное масло. Тут же Даймена уже спешили взять в оборот несколько особенно ретивых молодых мадемуазель. Без общества которых, Айзенграу истово верил, он бы прекрасно обошёлся. Первой с ним спешила заговорить какая-то совсем кукольного видка, тоненькая как бамбуковый стебель, кое-где по рукам даже, в полном соответствии новейшим веяниям масс-культуры, покрытая шрамами и татуированная девчушка, одетая в облегающее чёрное платьице. Такие же чёрные, явно подкрашенные волосы свободно спадали, ничем не стянутые.       — Привет, красавчик. Ты просто супер. Меня зовут Энни Кальман, я с твоего факультета, — мило прощебетала девушка, уже спеша с какой-то стати потрогать его руки, и разве что ещё не запрыгивая сверху, дабы изобразить позицию наездницы. Идиотка… Как ты только не сообразишь своими куриными мозгами, что меня это раздражает, и я хочу прямо тут врезать тебе не меньше, нежели павлину-Северину Уайзмену?       — Это честь. Несомненно, — буркнул Айзенграу, стараясь пройти мимо как можно скорее и незаметнее.       — У тебя есть аккаунт на Фейсбуке? Мы могли бы очень неплохо пообщаться, — не отставала она.       — Других с таким именем не знаю, — недоверчиво пожал плечами Даймен, однако же, отчасти даже польщённый таким к себе отношением. Эй, только не делай глупостей, о каких потом пожалеешь, дура. Потакать тебе я ни хрена не намерен. Чтоб ты провалилась прямо здесь, если я лгу себе. Ну а твоя паршивая надоедливость… Впрочем, играй. Играй, пока можешь. Иначе потом тебе будет совсем не до ваших однотипных, убогих игр.       Только отстала Энни Кальман, с довольной ухмылкой уже выбираясь в интернет с огромной лопаты новомодного смартфона, каким бы, по мнению Айзенграу, было бы лучше рыть могилку для домашнего хомячка — к нему тут же спешила пристать следующая, обозвавшаяся Джейн Холифелдс. Эта была ростом почти что с Даймена, которого назвать низким не получилось бы, ибо он был вполне себе доволен своим метром девяносто. Фигуристая, довольно красивая, с какой-то уж очень саркастичной улыбкой, какая рефлексировала и в её зелёных глазах… Нет, таких он недолюбливал. Просто потому, что вот эта грёбаная улыбка сводила на стойкое «нет» любые усилия понравиться таким, как Айз. Она выглядела слишком уж вызывающе. Создавалось полное впечатление, что эта девчонка попросту ржёт над тобой, как будто перед ней, как минимум, раскрашенный вызывающим манером, картинный педераст. От такой барышни, в перспективе, стоило ждать только каверз, измен и предательств.       Впрочем, такому извращённому и пошлому народцу, что представляли собой женщины — Даймен Айзенграу никогда не верил. Его отчиму, научившему его этой вере, однажды уже не повезло с одной такой… Излишне импульсивной и скаредной. Прятавшейся за маской вот такой вот миловидной, сверкающей иронией госпожи. Наученный чужим опытом, здесь Дайм твёрдо знал — в случае чего, он лучше останется один, чем позволит какой-то дешёвой шлюхе хороводить над ним. Хватило ума старику — хватит и ему, это он знал твёрдо. Ну уж нет, таким номерам не бывать. Иначе, некоторые личностные установки придётся… скажем так, немного пересмотреть. Впрочем, к чему отказываться от возможного приятного проведения времени, когда тебе это самое внимание, которого неудачники пытаются добиться годами, и всё безрезультатно — тебе пихают разве что не в трусы, точно долларовые банкноты на стриптиз-вечеринке? Вы бы поаккуратнее, дамы, иначе, неровен час, вы будете разочарованы в мужчинах, как в безобидных донорах денег и шмоток, а так же нежного к себе отношения.       Настоящего почитания заслуживают лишь королевы, а не безродные фрейлины вроде вас. Например, вот эта рыжая дьяволица…       Уже не ожидая никаких новых встреч и совсем не подходящих к ситуации знакомств, Даймен, продолжая с плавно нарастающим отвращением слышать все эти возбуждённые переговоры за спиной, планировал наконец-то отбыть куда подальше. Да только тут он попросту замер.       Перед ним, словно из ниоткуда, возникла ещё одна.       И вот здесь-то он был не в состоянии вымолвить ни слова. Будто потерял дар речи. Эта была совершенно другой, нежели все эти кружащиеся вокруг, подобно моли, его новые знакомые. Высокая и царственная, словно целиком состоящая из чёрного цвета. Скрывавшаяся от лучей солнца под большим, украшенным чёрным кружевом, зонтом. Тяжёлый кожаный плащ, слегка распахнутый, был не в состоянии сокрыть собой её великолепную, ничуть не хуже, нежели у рыжей, фигуру, затянутую в такие же кожаные, соблазнительно выказывающие хозяйку одежды. Даже руки её были целиком скрыты кожаными перчатками. Шею украшал словно составленный из ремней воротник, на который было подвешено простое кольцо из тускло бликующей стали. Длинные, уж явно не носившие на себе следов краски, аккуратно уложенные угольно-чёрные волосы, прекрасно сливаясь с одеждой, обрамляли совершенно пепельного оттенка, тонкое, породистое личико, улыбающееся ему лёгкой, таинственной улыбкой чувственных губ. Глаз видно не было — они были скрыты под казавшимися совершенно непрозрачными, солнцезащитными очками. Эта женщина точно никак не уступала в красоте той самой, что так приглянулась скрывшемуся в толпе аспиранту, а в особенности ему, Дайму, самому. Была даже чем-то неуловимо похожа на неё. С замиранием сердца окинув её своим скептичным взором, Даймен Айзенграу даже покусился на крамольную мысль — вот если бы только встретил её первой…       Королевского в ней было не меньше. Ещё больше — чего-то развратного, порочно-страстного и зловещего. Но, как говорится, неправильность норовит привлечь внимание, ведь так? Судя по мужскому интересу, обрушившемуся на таинственную гостью со всех студенческих стад, до сих пор не желавших расходиться восвояси — так думал не только он.       Она словно мельком, бесшумно проплыла мимо него. Так, что до сих пор жаждавший поглядеть на себя со стороны — не пошёл ли он обличающей краснотой щёк — Даймен даже и не сообразил. Не уловил. Точно неведомая гостья была призрачна. Однако же, он явственно ощутил её мимолётное прикосновение к его плотно сжатому кулаку. Подобное тому, словно по нему постелился дорогой шёлк. Или, быть может, проползла змея.       — Скоро встретимся, желанный… — её тихий, пробирающий голос будто бы говорил в его сознании.       Начиная опять злиться, он попытался понять — материально ли это странное, тихое и вызывающе томное, рассыпающееся эхо её слов, или же ему только чертовски реально это показалось? Так и не найдясь с ответом, он скосил глаза ей вслед. Проводив взглядом эту монохромную госпожу до огромного, вполне себе подходящего ей по антуражу лимузина марки Кадиллак. Флитвуд Лимузин 1981 модельного года — как же, он был бы не самим собой, если бы не был способен разбираться в железяках. Прекрасная карета времён ещё того, стального и могучего автопрома. Галантно приоткрывая пассажирские дверцы, какие-то размалёванные на манер шок-рокеров ребята, придерживая над ней раскидистый зонт, галантно посадили её в Кадиллак, затем машина, всё это время стоявшая в глубокой тени университетского здания, бесшумно скрылась.       Чувствуя в себе редкие спокойствие и собранность, Айзенграу поспешил к своей машине, более не желая ни слышать, ни знать ничего. Козырные очки марки «Полароид» вновь заняли своё законное место на его лице. Хм. Кажется, всё не так плохо. Даже повод повеселиться дают. Разумеется, отдельные неудачники, каким вход в обитель божественного порока заказан с самого начала. От того же отрадно, как некоторые сегодня уже получили на соевый хлеб, мать их — пускай и словесно. А может быть, и на что-то более дорогое и вкусное. В любом случае, платят-то они.       Уже отъезжая от университета, где сегодня поимел столько неожиданных знакомств, Даймен задумался над тем, как он выглядел перед этими болванами. Хм. Не иначе, как та самая чёртова задница, чей образ был едва ли не каноничен в подобных городах? А кто такие, эти чёртовы задницы? Не самый простой вопрос, но ответы он приблизительно знал. Чёртовы задницы никогда не остановятся, дабы подбросить вас на своём ведре с болтами до гламурной вечеринки. Не оттого, что им не нужны деньги, или они такие шибко индивидуалисты, а потому, что выносить кого-то постороннего близ себя они не станут. Чёртовы задницы — те, кто будут подкарауливать вас у стоек захолустного бара. Там, где можно ещё разжиться старым-добрым алкоголем вместо этого бесхребетного современного пойла, полного химии, от коего ломятся стенды маркетов. Бары — их вотчина, своего рода место паломничества. Насколько частое — зависит от степени, скажем так, твоей собственной зачертенелости. И даже не из-за алкоголя, нет. Что ни день, то новые истории из жизни очередного жжёного прохвоста, достойные того, чтобы их припомнить. Чёртовы задницы — последние, кто поможет вам выполнить презентацию перед учёной общественностью. Не потому что не в состоянии, а потому что никогда не делают какое-либо безынтересное дерьмо за кого-то. По крайней мере, бесплатно. Чёртовы задницы — те, кто предпочитают старую-добрую механику автоматической коробке, желая чувствовать машину так, как чувствуют свою женщину в постели. Желая управлять машиной, а не вести электропоезд. Желая быть свободными в своих решениях. Чёртовы задницы без сожалений подбрасывают поленья в топку той самой свободы. И поленья эти — их собственное время. Дни, месяцы, годы, да целые грёбаные десятилетия.       Но, если вдуматься, не такой уж он и последователь этого негласного движения, чёрт возьми. Каноны любого типа, пожалуй, стоило оставить ретроградам и фашиствующим поборникам расовой чистоты, намеревавшимся загнуться от груза собственных никчемушных переживаний. Новое всегда сменит старое. Старая клетка всегда поделится на две новые. Начиная от глупого, несмышлёного ребёнка, вопящего во всю глотку и гадящего под себя как будто на зло измученным работой и кредитами родителей — разум рано или поздно становится бездной переживаний и печали ветхого старика. Исполняющего всё то же самое, что и ребёнок, только на сей раз надоедая уже своим детям. Если, конечно, не оказывается задолбавшим вусмерть, и сданным в дом престарелых. Всё в этом мире конечно. Нет бессмертных, и нет богов. Есть только мы. И мы смертны. Когда он начинал размышлять о том, что жизнь человека, в сущности, лишь убогий, короткий миг, незаметный на фоне длительной, бесконечно безумной жизни этой планеты в целом, а мы приходим в этот мир исключительно на несколько его минут, занимая себя тем, что считаем важным для самих себя, заметные только для самих себя, помешанные сами на себе — что-то в его голове давало импульс к нарождающейся там тупой, тягучей боли. От которой не помогало никакое обезболивающее. Не было готовых рецептов. И сейчас он, слушая мерный, сытый рык 383-дюймового сердца Камаро, подрубая четвёртую передачу в Т5, ощущал это сполна, начиная себя ненавидеть. Нет, Айзенграу-младший не боялся старости или смерти. Боялся он другого. Опоздать. Не успеть получить то, что причитается тебе, чёртова задница-неофит. Так ли ты уверен, что справедливость, будь она неладна, на короткой ноге с тобой?       Эти мысли не отпускали его до самого порога дома, покуда он катался по вечернему городу, дабы узнать этот Сити хоть немного получше.       Странный город. Даже очень. То ли здесь выращивали особый сорт архитекторов, повёрнутых на чёртовой готике, то ли так уж совпало. Одна из самых дерьмовых вещей в этой жизни — несомненно, это совпадения. Невинный момент, делающий твоё существование пресным и скучным. А быть может, по ночам тут и впрямь рыскают вампиры, выжимая кровь из неосторожно зазевавшихся жертв, как вальцы отжимной машинки — только что выстиранную простыню? Да ну, придурок, не неси ерунды. Где ты видал такое? Фольклор играет роль шила в заднице? Миновав окраину, Даймен Айзенграу, прокладывая путь до жилого сектора наугад, ориентируясь только по собственному обострённому чутью, выбрался ближе к центру. Ну, здесь-то уж всё было как у людей… тьфу ты, как во всех крупных городах. Электричество. Вывески. Рекламы. Всё сверкает, как последний раз в жизни. Вот очередная реклама зубного порошка. Зубного, мать его, порошка. Керамические зубы сверкают, как плафоны в толчке. С такой помпой можно и чёрта лысого продать. А вот очередная прекрасная мадам с рекламой откровенного нижнего белья. Ради тех бабок, что тебе платят… ну ещё бы. Ты и вылететь из этого самого бельишка готова прямиком на режиссёрскую шишку — помани тебя чуть более красивой суммой. Показывать себя почти голой перед толпой — чем не вид проституции? Но… этот Сити останется глух. Как и любой другой его собрат. Помноженные в Абсолют холод и одиночество, где каждый озабочен лишь личным выживанием. Карьерным ростом, заработком, выслугой — всем тем, что, в конечном итоге, приводит к обману. Лицемерие тут не знает пределов. Кроме, разве что, отсутствия возможности заполучить себе физическое тело. Впрочем, его с лихвой замещают все эти банкиры, журналисты, или хотя бы водители такси… Чего не сделаешь ради выживания? Словно вопишь в лицо этому глухому старику на небесах: — всего лишь ещё пару минут! Ещё пару минут! Любой святой папаша скажет, как обман, лицемерие, стяжательство — это производные старика-Дьявола, и ведут они только в приятные, пропитанные серой адские солярии, если срочно не покаяться. И тут же за это просит скромные пожертвования — чтобы уж точно отпустить тебе твои грехопадения, будь всё проклято. Выйдешь в свет чистым и невинным. Как долбаный херувим с библейских сказаний. Каменные джунгли… и совершенно точно те же нравы.       Когда голова, привычно, уже начала отчётливо трещать от распиравших её идей, Дайм наконец-то доехал к своему жилищу. Представляло оно собой типовую постройку городского жилого сектора — со всеми её прелестями в виде тонких, едва ли не гипсокартонных стен, покрытой дешёвым настилом крыши, и вечно сквозящих окон. Отчиму, по приглашению получившему тут, в Сити, прекрасную работу на крупный химический концерн «Dehesto Chemicals Consolidated» в качестве одного из ведущих технологов — удалось выхлопотать себе такой. И то уже радость. Хотя бы не побираться по улицам, опасаясь быть сбитыми каким-нибудь отшибленным индусом-таксистом, в час пик норовящим срезать через набитые нищими кварталы. Хорош, конечно, дом. Всегда о таком мечтал. Нет, на самом деле. Заберись в душ — и все соседи знают твой музыкальный репертуар, готовясь быть менее предвзятыми, нежели грёбаные засранцы-судьи на «America's Got Talent». Зато здесь есть нечто другое. Гараж. Вот! Хочешь сказать о том, что нужно такому психу, как Даймен Айзенграу — скажи о гараже.       Глядя на Шеви, стоящий под сенью гаража, он опять с кривоватой улыбкой вспомнил события после занятий. Тут попросту нельзя было не улыбнуться. Едва не отмудохать аспиранта в первый же учебный день? Похоже, это новое достижение в твоём личном табеле. Эй, добрый доктор Айзенграу, кажется, ты вновь приходишь в форму. Осталось только выписать немного хороших, зубодробительных лекарств по уколы в задницы таким, как Северин. И мировая практика — твоя, док.       Последний раз пробежавшись глазами по вечерним крышам жилого сектора, постепенно одевающимся в закатное золото, легкомысленно посвистывая, он направился в дом. Закономерно, проявившиеся вслед всему, мысли о той девушке, Рэйн, не оставили его и здесь. Сколько бы он ни пытался абстрагироваться от них, занимая себя предстоящими гаражными делами. Чёрт побери, да кто же она такая — эта прелестница? Эх, кажется, он будет не собой, если не разузнает это в ближайшее же время.       Почему он так уверен… что… давно знаком с тобой?