Не Преклонившийся

      Следующий день, к немому удовольствию Дайма, продравшего глаза в районе восьми часов утра, оказался началом уикенда. Хм, пожалуй что, маленькие радости вечно приходят тогда, когда ты их не особо-то и ожидаешь, не так ли, старик?       Ведь на сегодня было назначено ещё и долгожданное собеседование по приёму на работу, какую Айзенграу уже споро подыскал себе, не без доброжелательного содействия отчима.       Чёрт возьми, работа на том же самом химическом концерне, с более чем приличным обещанным гонораром — не этого ли ты так вожделел, Дайм, пройдоха?! Именно эти сладкие мыслишки были ещё одной причиной, по какой он вскочил с кровати в бодром расположении духа, готовясь быть дублёром на съёмках голливудской улыбки. Вот уж свезло так свезло. Теперь и Камаро заживёт полной сладкого премиума жизнью, и новые стальные органы для трансплантации не заставят себя долго ждать. Уж что-что, а та самая сучка на Гран Спорте 455 в ту памятную субботу точно подписала себе приговор. Но только теперь — вот какой бы мудак вздумал ему что-то тут свистеть про голословность? Да и этого опустившегося выродка на рассыпающемся в египетский песочек Фаербёрде будет неплохо бы вздуть как следует на ближайшей тусовке. Ну пусть только приедет, восьмеря всеми своими погубленными колёсами. А ведь каков щегол, а? Оказывается, упорок давно петушился на местных форумах клуба, куда Даймена, достаточно для таких дел экипированного, приняли без вопросов. Этот полоумный уверял, что соберёт из какого-то грузового биг блока типа 454 дюймов Шеви, супер-мотор за сущие центы. Ожидаемо, далее слов, похоже, так ничего и не двинулось. Как и всегда.       Пожалуй, стоило бы пополнить внутреннюю классификацию долбаных позёров. И такого рода позёрство, паразитирующее на чисто мужских интересах — было, кажется, одним из худших. Как школьники, кичащиеся тысячами любовных побед, или ставящие себе в приоритеты как минимум Меган Фокс в роли пассии.       Роддеры диванные, мать вашу. Хотелось бы не разбираться в сортах дерьма, да только, волей-неволей, жизнь учит. Кажется, Кобейн говорил, что жизнь поимеет всех. И ведь как же он был чертовски прав…       Но вот его жизнь, похоже, помаленьку расцветала. Кто сказал, что в ней будет место каким-то, там, разноцветным, одинаково безголовым дурам? Вот теперь-то он заставит их пораскинуть прямыми извилинами, пусть каждый будет в том уверен!       С этими сладкими мыслями он степенно отзавтракал, строго соблюдая свой обычный рацион в виде салата, пары-тройки тостов, и крепкого кофе. Чем здоровее будет твоя пища, засранец — тем меньше химикаты прочешут твои мозги, как это любят делать в отношении горстки токсикоманов с гетто, днём и ночью валяющихся под заборами предприятия, где ему светом в конце тоннеля светила непыльная работёнка. И какого же Дьявола там такого производят, что эти вшивые эмигранты и просто опустившиеся, готовые облизывать каждый сантиметр высокого бетонного забора жизнеутверждающего серо-зелёного цвета, вечно такие удолбанные? Ну а впрочем — да какое твоё собачье дело, Дайм? У тебя на носу чёртова грёбаная работа — словно сам папаша небесный сжалился над твоей нищей задницей! Вот и покажи себя красавцем — каким умеешь и знаешь, дурачина. Ведь если тебе уже на этом самом собеседовании заспешат засунуть черенок от лопаты в жопу — ты ведь знаешь, что себе такого не простишь? Это почище, чем реальное вонючее, грязное изнасилование!       Закончив с трапезами, Даймен наскоро привёл себя в порядок, и, вскочивши на старомодную газонокосилку, принялся стричь газон у дома отчима. Ну да ничего, недолго быть такому порядку вещей. Как только порция живительных вливаний бумажных президентов будет применена к Камаро — пора будет подумать и о себе-родимом, и перебираться в отдельную квартиру. Пока хотя бы снимать, а там можно и собственную затхлую клетушку со временем прикупить. Чем не рост, мать его? А там и бакалавр, и карьера, а с таким концерном это будет реальнее некуда, как пить дать. Вот тогда-то мы ещё посчитаемся с этим городишком… Американская мечта — ты будешь моей, и не пытайся ускользать, этот засранец настигнет тебя даже в долбаном озере Коцит, если ты удумаешь свалить от него туда, к Сатане под зад. Он с упоением глядел, как свежая травка, играя яркой зеленью на утреннем солнце, пропадает под косилкой. Нет, на косилке не было хромированных труб, рисованных языков пламени — не настолько Айзенграу ещё выжил из ума, чтобы развлекаться подобной белибердой. Гоночный биг блок он поставит на свою собственную. Когда она у него будет, разумеется. И будет тот самый неприбранный газон, по которому на ней можно будет устраивать заезды. И газон этот, чёрт возьми, рано или поздно, но будет. У дома. Его собственного. И никакие Северины ему в этом не помешают.       В следующую секунду, под бодрый треск моторчика косилки, Дайм задумчиво окунулся в тишину собственных размышлений. Сегодня удивительно стройных и живых. Ведь, по существу, каков тот самый газон, лежащий перед ним? Это чёртова локальная вселенная для всяких, там, козявок, червей и прочих братьев меньших, готовых сожрать тебя с потрохами — только соберись погостить в груди Абрахама.       А вот та самая газонокосилка — это, чёрт её возьми, настоящий эквивалент непредсказуемости. Стихии, если угодно. Эта самая стихия норовит разравнять под себя всё, превозмогая зачастую невозможное. Как вторая сторона монеты под названием «жизнь». Она безжалостна к одним, взамен давая свои хитрые гранты другим. И ты, и ещё кучка всяких недоумков — уже много раз бывали пережёваны и выплюнуты её лезвиями.       Но вот когда ты управляешь самой жизнью… Должно быть, в такие минуты ты чувствуешь себя вершителем сотен и тысяч чьих-то судеб. Как и ты сейчас, чёртова задница — буксуя по этой траве, отстригая голову очередному саранчуку, мать твою.       Локальный Господь? Пожалуй. И, как всякий нормальный местный божок с наличием чёртового серого вещества в черепушке, занят тотальным уничтожением во имя будущих гармонии и процветания. А что есть тотальное уничтожение во имя собственной, неважно какого покроя, идеи? Правильно. Это война. Представь себе, как из-под неотвратимого твоего вездесущего триммера-переростка в ужасе разбегаются тысячи тех самых букашек, занятые всем, что уберегло бы их от погибели. А каково этому лесу, где они ютятся? Всё правильно, не утруждай себя. Война правит миром. Негласно. Она же — его двигатель. Его развитие. Война… по-своему прекрасна. Но особенно она родственна и привычна тем, кто… рождён ей, той самой Войной. Очень жаль, что все эти толстые задницы-яппи вокруг — этого не соображают.       Чувствуя, что не выдерживает сидеть безвылазно дома, Даймен, только успевши закончить приведение в порядок своей местной площадки военных действий, уже спешил прыгнуть в Камаро. Аккумулятор явно был не первой свежести, но и тот не помешал ему сорваться в город, полный соблазнов и не раскрывшихся мечт. Там они тускнели. Затихали хотя бы на мгновение. Но более не отпускали.       Ключ повернулся в замке зажигания — и вот он опять нёсся куда-то. Словно по чьему-то бесплотному зову.       Этот милейший Сити, кажется, походил более всего на некий абстрактный апофеоз старых европейских городов. Только выросший ввысь. Тянущийся к солнцу своей зловещей начинкой. Эта древняя, тяжеловесная архитектура, делающая из него мрачный мемориал, особенно яркое подобие одного большого средневекового монастыря — она назойливо крутилась везде. Будь то жилые дома, высотные строения офисов крупных чёртовых корпораций, а будь хоть цеха брошенных заводов на окраинах.       Через какое-то время, слишком уж увлёкшись процессом проникновения в самые неизведанные места города, Дайм обнаружил себя бороздящим просторы местного гетто, где и в лучшие времена появляться было не так уж и безопасно, а сейчас точно сошло бы за добровольный отказ от бытности неразумной железной башкой, и принятие сана какого-нибудь долбаного уличного прововедничка.       Так-так-так, что мы имеем? Ага, одна чёртова радость сменяет собой другую. Грязные, закопчённые кирпичи старых домов, исписанные кривыми граффити. Площадка уличного баскетбола, сверкающая растресканным асфальтовым покрытием и полустёртой разметкой. Играющие на той дети, разодетые в разномастные обноски. Вглядись в названия баскетбольных команд — и ты придёшь к просветлению, ибо сошлись здесь не парочка завзятых врагов, а с добрый десяток. Откуда-то со стороны слышится битбоксинг — похоже, вон те чернокожие парни опять затеяли уличное соревнование. В сторонке кого-то уже охаживают кулаками — законы здесь суровы, и правятся исключительно физическим воздействием. Летающие кругом мятые газеты, драные пакеты, а вот, совсем рядом с Шеви, позвякивая, катится пустая банка из-под колы. И кажется, словно она попадает своими звяками в тот ритм, что создаёт вот тот высокий ниггер в сдвинутой на бок замызганной кепке с ближайшей барахолки, неровные буквы на которой, подобно той самой разметке площадки, почти стёрты. Очень яркое солнце, делающее чрезмерно контрастной, полной налитых чернилами теней округу. Даже слишком. Айзенграу вспомнил, как любил в детстве специально зажмуриваться надолго, дабы потом открыть глаза, и видеть, как цвета блекнут, а окружающий мирок становится словно сошедшим со старых, не цветных кадров немого кино. И сейчас память вновь услужливо подбросила ему этот образ. Ну и дела, и куда же меня занесло? Стоп, старина-Айзенграу, не мельтеши. Виват! Только вслушаться в эти изысканные уличные постулаты!       Приоткрыв окно водительской двери чуть больше, навстречу этому яркому утру, Айзенграу внимал.       Незримая тень молчаливого террора, что скрывается под маской спокойной жизни. Бесконечные улыбки идиотов, прущих навстречу. А где-то, стоит только вслушаться — и непременно попадёшь во чью-то свершающуюся судьбу, отдающуюся прощальным эхом выстрелов. Ну разве не грёбаная прелесть? Он вобрал полную грудь сухого воздуха, насыщенного пылью и горечью. На этих столпах и строится философия любого гетто.       Однако же, все его размышления были на корню эффектно обрублены отдалённо знакомым звуком приближающегося к нему большого мотора. Мелодия, какую он узнал бы и будучи поднятым в разгар поздней ночи с постели. Здесь таланты мистера «чугунной головы"-Айзенграу расцветали с новой силой. Казалось, ещё совсем чуть-чуть, и он сможет по одному только тембру того или иного мотора опознавать каждую чёртову марку-производителя. Нет уж, но так или иначе, а каждый восьмицилиндровый парень, принадлежащий любому из тройки Детройтских гигантов — всяко творение его родственничков, раздувающих угли в Преисподней. И значит, по-настоящему привлекателен, умея уже хотя бы чертовски хорошо петь с рождения.       Долго гадать на кофейной гуще не пришлось — рядом с его Камаро остановился тот самый, хорошо им запомненный, Бьюик Гран Спорт 455 Stage 1. Чёрный, как сама ночь. Или даже готовый её опустить. Остановившись с ним окном к окну — последнее в двери Бьюика двинулось вниз, открывая слегка ошарашенному Айзенграу вид на свою хозяйку, сидящую там едва ли не в абсолютной тьме. Ну конечно же! Ты ведь знал, старина, что был тогда прав? Знал. Кажется, предстоял щекотливый грёбаный разговорчик… Ибо в салоне сидела никто иная, как мисс Шэдовитц. В довесок к наглухо тёмному салону от едва проницаемых окон, ещё и привычно обряженная в свои любимые долбаные очки. Наверное, они давно приросли к её прелестному личику, и даже ко сну она отходит непременно в них. Ну прямо как некоторые чёртовы ковбои, каких не представляешь без шляпы на башке в каком-нибудь завзятом вестерне. Которые, кажется, и грёбаный душ принимают в шляпе. И как только ты водишь это чудище по ночным дорогам, где твоё зрение вообще должно бы свалить в минус, чтобы разглядывать отсутствующее по такому поводу содержимое черепной коробки? А, что же ты за дубина-то такая, Айзенграу? Смекаешь, к чему всё идёт? Да тебя, кажется, снимать приехали, как последнюю куртизанку из публичного домишка. А что ещё вероятнее — вот и пришла долгожданная крышка в малиновом плаще к твоему родному бакалавру, придурок. Докатался со всякими чёртовыми задницами, обладающими старыми начищенными вёдрами? Докатался-докатался, засранец. Пришла пора платить должки, и не пытайся отвертеться. Случайная встреча? Да проглоти я собственные недельные дырявые носки — явно нет. Пытаясь держать себя как можно более непринуждённо, Дайм неуютно поёрзал в кресле, готовый слушать.       — И вот мы снова встретились, мистер Даймен Айзенграу, — тихим, полным достоинства голосом прошептала аспирантка. Будь он проклят, если все эти её заигрывающе-томные долбаные интонации не ведут одной жирной, только-только пройдённой купленными месяц-другой назад, свеженькими укладчиками, ещё дымящейся дорогой — да в постель.       Или же она просто дорогая проститутка, Дайм. Не тешь себя надеждами лишить подобную знатную особу мифической целомудренности. О чём ты только думаешь? Заканчивай уже. Твой будущий диплом, кажется, висит на волоске.       — И конечно, ты так споро прилетела сюда, чтобы читать мне морали о том, как плохо не спать ночами самому, и дьявольски мешать другим? Не так ли, мисс Шэдовитц?       Она слегка качнула головой. Жест отрицания. А она ничего, надобно заметить. Даже слишком уж «ничего». Такой не стыдно приходить по ночам во снах. Даже к самому отъявленному, охренеть какому разборчивому богатенькому щенку, которого старик на небесах ласково треплет за щёку. По реакции деливших с ним факультет он давненько нашёл этому самые яркие подтверждения.       — Это было бы слишком банально, Айзенграу. Почему бы нам не отбыть отсюда куда-нибудь… поближе к центру? Беседы, по моему разумению, сподручнее вести в приятной обстановке. Например, в хорошем ресторане.       Ну что же. Вот и оно.       — Даже так? Ну что же, доверюсь тебе, чертовка. Веди, — недоверчиво пробурчал Дайм, наблюдая, как стекло пассажирской двери Бьюика вновь подымается вверх. А сам про себя продолжая усиленно мусолить мысль о том, как его нагло, неотвратимо снимают. Прямо как пытаются стащить его промасленные, кое-где прожжённые пеплом штаны через забитую всяческим бредом голову.       Спустя десяток секунд машины развернулись друг за другом, с дружным рёвом моторов срываясь в направлении центра. Чернокожие, кое-где толпившиеся по тротуарам, только проводили их недовольными взглядами, ненавидя и презирая, по их мнению, сраных белоручек, привыкших грести деньги родственничков загребущими ладошками. И, в общем-то, их было бы не в чем упрекнуть. Здесь, в гетто, только зазевайся — могут и обнести вчистую, а то и вальнуть, как-никак. Однако Даймен Айзенграу, всецело объятый предстоящим увлекательным свиданием, об этом даже и не думал, сосредоточенно направляя Шевроле вслед Бьюику, взявшему курс на самый центр Сити. Даже в потоке аспирантка умудрялась прилично топтать газ, отчего порой Дайму приходилось припускать педаль ближе к полу, время от времени злостно чертыхаясь и поглядывая на стрелку указателя топлива, опасно начинавшую клониться к отметке «Е». Какого же чёрта, детка, пожалей мой тощий, как жертва концлагеря, бумажник. Мы ведь нифига не на собрании общества любителей дымить резиной и гадить на экологию, да и ни на какое важное собрание не опаздываем, а?       Однако скоро злоключения на трассе, так любящей окунаться в ритмичные спуски автоматической канализации из спешащих по своим делам индивидов, закончились закономерным финишем. Оказавшимся на деле огромным зданием «Ллевелин корп.», в чьей тени они и оттормозились, сходу ныряя под сень подземного паркинга.       Мда, золотая девочка, а ведь солнечный пляж, наверное, худшее из наказаний для тебя, не так ли? Никакой чёртов крем от загара тебе не индульгенция, а? Перед самым въездом под землю, Даймен с оттенком благоговения уставился вверх через окна Камаро — строгая и богатая, башня уходила в необозримые высоты. Не иначе, ангелы любят фотографироваться на фоне её чёртового шпиля. А тот нагло бликует и режет небеса, как жало огромного скорпиона. А уж бородатый вершитель там, наверное, едва ли ни кипятком ссытся, подбирая денёк, когда это вавилонская аллюзия рухнет ко всем чертям на головы этого Сити, чем сполна воздаст местным за гордыню и привилегии сатанинского бизнес-плана. Впрочем, им самим на шпиль забираться не пришлось, так как на уже пятом этаже был отличный ресторан, куда они и водворились. Мисс Эффи не уподобилась дуре-Кальман, и не потащила его за ручку, как сопливого несмышлёныша. Она шла первой, горделиво взрезая пространство, собирая внимание со всех сторон. А волочащему позади засаленные шмотки засранцу, какого здесь можно было узреть, наверное, только после свершения всемирного апокалипсиса, если говорить о том, чтобы он не вызывал здесь полного неприятия — оставалось только сверлить глазами её точёные бёдра. Которые, будь ты проклята, слащавая аспирантка, так соблазнительно покачивались при ходьбе, что Айзенграу-младший исправно норовил задаться вопросом — какого, спрашивается, лешего эта особа делает в его университете, а не строит, скажем, карьеру чёртовой грёбаной топ-модели?       — Откуда у тебя такая тачка? — высказал так долго мучивший его вопрос Даймен, едва только оказавшись за столиком.       Нашёл о чём спросить, дурень. У тебя что, больше совсем никаких чёртовых тем для диалога не осталось? Всё просрал при разговорах с этой Энни Кальман? Ну давай же, подумай хорошенько, поскрипи своими не смазанными ступицами, старина-Айзенграу — о чём лучше поговорить с такой цацей? Он успел отметить, что окна в ресторане, выходящие прямо на одну из центральных улиц Сити, где беспрестанно кипела жизнь, поголовно оторочены тяжёлыми чёрными шторами. Да и сами стёкла были какими-то странными. Как будто бы имели лёгкий красноватый оттенок. Обширный зал крест накрест украшала мощная, инкрустированная полированным металлом колоннада, а выполненные с величайшей детальностью затейливые барельефы изображали фантастических тварей, почему-то имевших явную страсть жрать бегущих в ужасе людей, точно так же вплетённых в хитрый орнамент. Светильники в виде раззявленых пастей демонов. Чрезвычайно высокие сводчатые потолки обильно собой украшали агрессивные, стрельчатые розетки. Между рядами колонн были развешены кровавого оттенка, не особо понятные Айзенграу знамёна. И диковатые, буквально звенящие тишина и покой обстановки, больше подходившие библиотеке. Редкие посетители, все как один страдающие безмолвием, стремились обратиться в тени, скачущие от одной колонны к другой. В неизменном молчании они садились за столики, каждый раз в отдалении от их парочки, сидящей практически в самом центре. Будто бы боялись потревожить кого-то или что-то. Интересно, и на кого же подобный антураж рассчитан? Не только же на одну-единственную его спутницу? Хм, у долбаных богатеев свои причуды. Гигантомания процветала тут и там. Она, ведьма, всегда вовремя. Быть может, тут весь ресторан служил одними не менее громадными, уже привычными розовыми очками? Сделай свой мир красочнее, усиль купированные тяжкой жизнью контрасты, как говорится.       — Хм… Скажем так, я выиграла её в одном небольшом пари со… сводным братом, — уклончиво ответила аспирантка.       Дайм, старательно работая мозгами, как старый процессор 90х годов, не нашёл ничего лучше, как просто кивнуть. Как же вы все тут любите темнить. Это негласная олимпиада, основанная на уже привычном лицемерии? По какой такой грёбаной причине нельзя отвечать прямо и открыто? Нет, надо обязательно играть в «угадайку». Хотя, если уж ты такая, то твой «сводный брат» должен представлять собой либо, как минимум, Патрика Бэйтмена, либо быть захудалым чёртовым Дракулой местного пошива. А ещё у него, кажется, денег хоть задницей вкушай.       — Тёплый денёк. Пожалуй, даже слишком, — несколько разочарованно заметила Эффи, привольно расположившись за столом, и уже царственно отпивая что-то тёмно-красное из бокала, какой ей заботливо подали на подносе выглядевшие чрезвычайно мрачно, налысо выбритые господа, одетые по моде, эдак, 18 века. — Должно быть, тебе больше хотелось бы прогуляться по тенистому парку, нежели бездарно сидеть в этой… хм, забегаловке?       Обоняние Даймена улавливало в воздухе будто бы лёгкий флёр скотобойни. Свежая кровь. Базировавшиеся за столиками немногочисленные посетители, все как один разодетые в наглухо чёрные одежды; странно бледные, как будто только после чертовски тяжёлой болезни — норовили отвести от него взгляды, стоило только Дайму уличить любого из них в паразитном внимании. Это… страх? Что за долбаный фарс тут решили устроить на обед глядя?       — Тебя и впрямь занимает подобная идея? — чувствующий себя здесь максимально неуместным, Айзенграу с превеликим трудом соизволил улыбнуться. — Между нами — ты почти читаешь мои мысли. Почти.       — Тогда, пожалуй, мы выберем для этого ночное время, — загадочно улыбнулась аспирантка, аккуратно утирая чёрным платком губы. — Ах да, у тебя ведь сегодня собеседование, как я могла забыть…       В груди как-то разом похолодало. Откуда ты, пронырливое шило в заднице, успеваешь быть в курсе того, что он ещё только планирует? Опять какая-то чертовщина, а? Твоё счастье, что у него сегодня хорошее настроение. Поскрёбши холодную чёрную столешницу ногтями, Айзенграу смолчал, более прочего просто желая понаблюдать за неожиданным развитием событий. И, быть может, подобрать к нему свой необходимый ключ. Эта особа была очень странной. Даже не так. Чертовски странной. С другой стороны — отчего же нет? Разговор с ней клеился заметно лучше, чем со всякими мокрощёлками, только и ждущими, чтобы развести на денежные посиделки очередного токсикозного ухажёра, не успевающего менять портки.       — Почему бы тебе не оставить мне свой номер? — она ещё больше удивила ранее призывавшего себя к каменному спокойствию Даймена. Нет, какого же хрена ты до сих пор не сняла эти твои обожаемые очки?       — Тебе так хочется мешать мне спать ночами? — несколько томно отозвался Айзенграу, пытаясь выпить заказанное тёмное пиво без обличающего кашля и попадания сделанных глотков не в то горло. Даже странно как-то, что пиво здесь, вообще, имелось. — Наверняка шастаешь по домам, балуясь чужой кровью, не так ли?       — Всё может быть, — он был готов поклясться, что даже сквозь очки чувствует её заигрывающий взгляд.       Она грациозно потянулась, очевидно ставя себе целью протокольное совращение. Плащ с её плеч благополучно исчез, покорно унесённый всё теми же мрачными лысыми ребятами — оставив её в одном лишь усеянном металлом, кожаном топе с массой даже слишком откровенных вырезов. Ничем более не скрываемые — какие же хрупкие, фарфоровые плечики… Её духи… они такие злые, что будят в нём нечто дьявольски звериное. Это не то, что можно задаром схватить на благотворительной распродаже у какой-нибудь тётушки Джоан. Напротив. Такие созданы крутить мужиками, как жонглёр — куриными яйцами. Нет, сучка, ты точно играешь. Вернее, пытаешься играть. Дразнишь его. И у тебя это пока что не так плохо получается. Но будь внимательнее — с чем… тьфу ты, с кем пытаешься выделывать свои гнусные фокусы, золотая девчушка. Ты ведь неспроста всё это затеяла. А иначе с чего бы тебе водить парадоксальную дружбу с нафиг никому ненужным засранцем, едва ли не красношеим? У которого из предметов гордости только разве что его кое-как ещё работающий мозг и ржавая тачка в гараже, а вместо души — давным-давно гнездится распечатка с ближайшей бензоколонки и заказ-наряд из магазина запчастей?       До чего же это была странная улыбка. Здесь-то Даймен Айзенграу, считавший себя неплохим знатоком как женских прелестей, так и методов ими, женщинами, ведения игры, так и не смог найти подходящего определения. Эта улыбка… она была многоликой. Будто бы она улыбалась над какой-то своей невинной оплошностью, какую допустила сама не ведая как. Невинной для неё. Одновременно — радуясь, что тот, кому она позволила её увидеть, смог отметить это. Возможно, отметить последний раз в жизни. Ещё один инструмент флирта с твоей стороны, бесстыжая стерва? Ну-ну, продолжай. Дайм смерил собеседницу прищуренным взглядом, в котором блеснули серебристые икры интереса. Так ему нравилось уже гораздо больше.       Впрочем, любые недомолвки и двусмысленные ухмылки никак не помешали тому самому процессу, который назывался обменом номерами телефонов. И почему только он, чёрствый и злобный тип-Айзенграу, никогда не радовался очередному номеру бабы у себя в телефоне? А вот именно сейчас, будь оно проклято, но то самое восхищение тёмной, холодной красотой барышни напротив — делало своё чёрное дело. Он уже активно воображал себе град сообщений, звонки в грёбаные три ночи, и, быть может, чем чёрт не шутит — радостные потра… да будь ты кастрирован, нудный ты засранец, всего лишь прогулки под луной.       И, конечно же, ложка дёгтя была тут как тут, выражаясь в тех самых, никак не желавших покидать хозяйку, чёрных очках. Ну уж извините, Айзенграу терпеть не мог глядеть в темень, как будто представал раз за разом перед чёртовым древним китайским судом. " — Мне вежливо попросить снять эти дурацкие стеклянные нашлёпки, или содрать их с тебя насильно?» — роились мысли в голове. Что ни говори, а он привык смотреть в глаза. Прямо и пристально. Чтобы видеть в собеседнике всю его грязную подноготную. Душу, если угодно. У кого сейчас осталась эта вещичка в загашнике, ну? Теперь он понимал больше. Сюда же и отлично ложились заигрывания этой готической блудницы с ним. И нескольких недель не прошло, Цезарь ты воскресший, как ты понял — тебе не нравится манера мисс Шэдовитц постоянно прятать свои хитрые глазёнки.       А может у неё там два бездонных грёбаных провала? На секунду он даже всерьёз задумался о такой возможности, смекнувши, что при таком-то, переполненном древним, потусторонним злом, взгляде — всякому, даже закалённому боями качку, точно можно смело отправляться на очко. Такой взгляд прописывает слабительное почище пургена.       — Можно спорить до хрипоты, но этот город мне откровенно не нравится, — подошёл к самому концу своего недлинного рассказа о самом себе Дайм. — Не проходит и дня, чтобы я не пожалел о том, что моя нога вообще ступила на его окружную трассу. Но, теперь, когда я, наконец, планирую начать новую жизнь — этому тлену не остановить меня. Так и знай, красотка. Какой бы химией меня не обласкало на просторах этого концерна — мы ещё покажем этому Сити, чего стоит наша чёртова решимость.       Любой другой на его месте спокойненько себе довольствовался бы такой, как эта чёртова Шэдовитц. Любой, но только не Даймен Айзенграу. Нет, не к добру он однажды увидал эту Рэйн Люпеску, ох не к добру… А какая сейчас была бы долбаная сука-идиллия, исключи всего-то один элемент из его не шибко успешной биографии? Но, может, стоило бы позабыть обо всех этих ничтожных неудачах, и начать глядеть в елеем ублажающее его восприятие, то самое золотое, как известный дождь, будущее?       О некоторых же вещах о себе он, не будь дураком, всё же смолчал. Нечего его новой знакомой знать больше дозволенного. Как бы та ни рвалась. А то, глядишь, и не заметишь, как все вокруг будут только и судачить о том, насколько низко ты пал.       — Я кончил и закурил, — он согласно кивнул, давая понять свою позицию аспирантке, в тот момент поправлявшей и без того отлично лежащие волосы.       — Что ты можешь сказать мне о мистере Северине? — испытующим тоном прошептала сидевшая напротив.       Перед мысленным взором вновь предстал этот нагло ухмыляющийся джентльмен, словно сошедший со страниц какой-нибудь антологии английской прозы. Ярко-синие глаза отлично дополняли собой вышколенную, добрую и лёгкую ухмылочку, от которой у него начинались колики. Будто бы эта непризнанная звезда что-то задумывала против твоей задницы, намереваясь применить на тебе чёртов грёбаный анальный зонд, только дай ему повод. Для стопроцентного сходства с царственными пареньками из королевских закромов ему явно не доставало положенных избалованной высшей знати манер. А главное — умения держать себя в рамках дозволенного, мать его.       — Северин? — искоса поглядел на неё Айзенграу, — Весьма каверзный сукин сын. Кажется, единственной его целью в жизни является утвердиться перед каждым, перед кем он ещё не успел. Я поставлю ему пробку в задницу — чтоб так больше не рыпался. Можешь во мне не сомневаться.       — Этого у него не отнять, — она на пару мгновений словно задумалась. — Конечно, если не приложить определённых… говоря проще, усилий.       — Вы знакомы? — Даймен Айзенграу отчего-то очень хорошо ощутил, как его крепко сжавшийся кулак уже готовится хватить по прекрасно полированной глади стола.       — Даже больше, чем того хотелось бы, — таков был её ответ.       Его крупные клыки скрипнули друг о друга, спину продрал лютый озноб. Пальцы добела сжали столешницу. Проклятье! И здесь этот рисованный гомик пролез вперёд него. Да что же это такое-то? От него, что, не будет никакого чёртового спасения, покуда он не провалится под асфальт этого грёбаного Сити? И то, скорее всего — там его будут поджидать какие-нибудь огромные муравьи или крысы-переростки, выведенные лично мистером Северином. Загляни в газету, видишь эту грязную статейку? Так вот, она написана мистером Северином — заметил инициалы? Открой двери собственного толчка — о нет, мистер Северин уже успел справить туда нужду! Заберись под свою чёртову машину — а кто это прилепил жвачку на тормозной диск? Конечно же мистер Северин, и сомневаться не думай. А в постель к своей барышне можешь даже не мечтать попасть первым — ибо куда раньше тебя там испробует всю «Камасутру» никто иной, как наш замечательный мистер Северин. Будь ты проклят, настырный поганец-Уайзмен.       — Почему мне кажется, что в твоих чересчур развесёлых словах сквозит нечто, похожее на замаскированное отчаяние? — попытался он себя хоть как-то утешить. — Сдаётся мне, знакомы вы не очень-то и радостно. Прямо как японские пикирующие бомбардировщики и Перл Харбор в 41м, а?       — Тебе только кажется, желанный, — легонько улыбнулась мисс Шэдовитц.       — А что же ты можешь поведать мне об этом парне? — передразнивая девушку, по-новой включился в беседу Дайм. — Наследный принц как минимум; наглец, задавшийся перещеголять наполеона? Чёртов бабник и задира? Жертва злобных обстоятельств, с какого-то преподобного хрена получающая всё, что ему вздумается — лёгким мановением волшебной палки? Твой ход, желанная.       — Ничего сверх того, что ты должен знать, мой друг, — её голос звучал как-то замкнуто, и он это отлично улавливал. Не больно-то она и хотела говорить на затронутую тему. — Пока ничего.       Дальнейшую беседу он особенно и не стремился запомнить. Когда речь льётся рекой — зачем упоминать её? Ведь чем больше ты задумываешься о своей успешности в чём-либо, чёртова задница — это самое всегда будет норовить ускользнуть от тебя. А с этой… Эффи Шэдовитц… С ней было и взаправду неплохо убивать время, мать его. Что может обозначать тот факт, что всё это потом не грех и повторить. А то, как она озвучила желание использовать ночное время… Хорошо запомнил Дайм только то, как, оставив деньги на столе, и уже уходя из этого странного ресторана, он пристально поглядел на явно никуда не торопившуюся местную королеву, начинавшую распивать очередной бокал тёмно-красной жидкости. Да какого же вампира ты из себя состроить-то пытаешься? Считаешь, что я вдруг уверую в ваши грёбаные городские легенды, а, богатая духовно дева? Запомнил, как оборвал себя на этом моменте, откровенно начиная раздражать самого себя. Но, может быть… тебя, приятель, просто банально обижает то, что эта красавица, вся такая чувственная, развратная и яркая — не бежит вся в слезах вслед за тобой, не спешит обнять, прижаться всем телом, засосать горячим поцелуем, или, там, пылко заявить, что ты тот самый, единственный на всю планету, что ей безумно нужен, а искала она тебя долгие десятилетия, а может и целые века? Окстись, придурок. Такое бывает только во влажных ночных фантазиях одиноких по всем фронтам недорослей. Малолетних пользованных презервативов, не успевших и школу просидеть до конца. Тех, кому взамен и предложить-то таким нечего. Разве что свою тощую, немытую прыщавую школьную тушку? Дайм едва не рассмеялся. Лучшее столь ничтожной подачке применение — наблюдать, как такая недоросль под молодецким пинком летит с обрыва.       Ты же… просто странник. Чужой.       — Я надеюсь, твой счёт впишут в чек, — уже не оборачиваясь, фыркнул Даймен Айзенграу, держа путь на выход. — Не хотелось бы однажды понять, что чёртов «Бойцовский Клуб» имеет местечко и в моей уютной экскурсии по этому распрекрасному Сити.