Не Преклонившийся

30 апреля.       Как говорится, ничего не предвещало беды. День был полон безмолвного противостояния между университетом и традиционным засранцем, Дайменом Айзенграу, который, где бы тот ни появлялся — любые учебные заведения тотчас же норовили объявить ему негласную войнушку.       Впрочем, теперь это было не столь уж и важно, когда у него была и работа, и перспективы на будущее.       Скажем так, бакалавр утратил изрядную долю своего нездорового лоска, больше не просясь на роль прыща на заднице. Той самой Рэйн Люпеску, к его же молчаливому удовлетворению, сегодня было нигде не видно. Да и поганец-Северин Уайзмен тоже обретался хоть у чёрта на куличиках, но только не в университете. Не желая думать о том, где эти двое могут быть, а самое главное — что делать, Айзенграу сосредоточенно строил вид, что усердно подвергает свой разум заучиванию очередной кипы страниц грёбаного учебного пособия. В действительности всё было не так. Он постоянно находился в размышлениях. Которые ему определённо не нравились. Исправно действовавшая на нервы Эффи Шэдовитц сегодня так и не попалась ему на глаза, также явно строя козни где-то вдалеке. Высокие, богато украшенные стрельчатыми мотивами коридоры университета он, двигаясь к кафедре иностранных языков, пересекал в гордом одиночестве. По коридорам даже прокатывалось эхо его шагов. Вот уж невидаль какая, а? А может она уже с другим кальсонным монстром торчит в том своём любимом кафе? Но что если она хихикает там и вовсе на пару с мистером Се…       Он одёрнул себя, берясь за дверную ручку, чей приятный холод отдался в руке, несколько Дайма протрезвив. Чёрт, картонная башка, складывается такое ощущение, будто бы ты даже ревнуешь, м?       Кое-как выстояв незримый шквал косых взглядов и молчаливого презрения до обозначенного конца учебного дня, и едва покинув пределы аудитории, Даймен был совершенно неожиданно остановлен каким-то панком малоприятного видка. Тот как из-под земли возник прямо перед на секунду даже обалдевшим Даймом, стоило тому только высунуться из-за дверей. По количеству пирсинга и татуировок этот маргинал мог бы спокойно поспорить с любыми самыми смелыми экспериментами людей над своей внешностью. Крашенные в вырвиглазно-голубой цвет, волосы на его голове торчали своеобразными «шипами» во все стороны. Создавалось впечатление, что перед Айзом стоит шаман дикого африканского племени каких-нибудь каннибалов, вот-вот готовый принести тебя в жертву, а потом тобой же и откушать. Поначалу недоумевая, и уже готовясь наподдать непрошеному гостю под зад коленом, ибо подозревал в нём засранного провокатора из числа дружков того самого зловещего аспиранта, Дайм был немало удивлён, когда тот молча всучил ему в руки какую-то свёрнутую бумагу, и, столь же немедленно, молча удалился прочь. «Что это было за дерьмо такое?» — носилось у него в голове, когда Айзенграу сощурившись глядел вслед странному пришельцу, скрывающемуся среди кружащихся кругом студентов, не менее удивлённых присутствием в университете таких кадров. Да у этого отморозка на лице перманентным маркером выведена жажда крови. С каких таких пор высерки с окраин заделываются разносчиками чёртовых писем? Дайм многозначительно усмехнулся, представляя себе весь абсурд ситуации. Ага, это я воскресный бобби-мен, разносчик грёбаной почты на полставки. Ещё утром я зверски укокошил в свирепой ломке своего знакомого, с кем уже три года пилим на игле, вбил его дозняк, а теперь, когда отпустило — мысли встать на путь истинный, заработав парочку баков на новую дозу честным путём, занимают всю мою чёртову прояснившуюся на пару дней действительность. Верьте мне, да-да! Я обещаю быть честным и непорочным впредь! Ну давай же, придурок, скажи, что это плохо. Я знаю, ведь это крутится на твоём грязном языке. Топая к выходу, Айзенграу сально ухмыльнулся вслед уже пропавшему из поля зрения панку.       Ну а впрочем, с какого такого бы и не поглядеть, чем ему грозит разворот этого письмеца, которое добрая фея едва ли не в долбаной медвежьей шкуре забросила ему в ручонки. В крайнем случае, тебе это действие ничего не откусит и не парализует. С уверенным видом развернув странную грамоту, Айзенграу-младший в очередной раз за день подивился факту — это было приглашение. Приглашение от мисс Шэдовитц — к ней в особняк. Притом гласящее, что видеть его непременно хотят сегодня. Право же, не приглашение же это в школу чародейства и волшебства, приятель? Ну и как это понимать, чёртова ты похотливая девчушка-аспирантка? Зачесалось кое-где? Да что же у тебя одна дурь-то в голове… А почему бы ей просто не хотелось бы увидать твою постную небритую рожу, не прибегая при этом к непременному выпрыгиванию из трусов? Шахматы, домашняя выпечка, чай, там. Попробуй на секунду осмыслить такой вариант. Он вновь воспрял духом, бодрым шагом двинувши до стоянки.       Вечером того же дня он был по назначенному адресу. По такому случаю даже не сквозя шальными мыслишками заставить задрожать от рёва открытых хедеров окошки скромного жилища этой купающейся в жирных, как сливки, благах, позёрки. Ах, кажется, этого бы не получилось при всём желании — мисс Шэдовитц, как оказалось, жила в действительно королевских хоромах. Закономерно приведших Айзенграу к старой-доброй мысли — какого чёрта лысого эта богатая дама позабыла в каком-то занюханном университете, мать его? Вот какого, спрашивается?       Это было даже не имение. Это один большой чёртов грёбаный замок, многочисленными чёрными башенками, подсвеченными скупой подсветкой, стремившийся вгрызться в небеса — будь те, конечно, чуть пониже. При такой постановке вопроса, наблюдая подобные откровения, Айзенграу хотел, было, содрать враз прилипшие к рулю руки, дабы попробовать протереть глаза, которым резко перестал вдруг доверять. Расположенный на одной из окраин Сити, в элитном районе Дон Хилл, на возвышенности, замок мисс Шэдовитц, выполненный в нарочито викторианской, даже слегка гротескной стилистике, был окружён густым садом, напоминавшим какие-то валашские леса. Ну просто чертовски прелестно, нечего сказать. Хоть с гончими выходи в уикенд, и рви чью-то зазнавшуюся задницу — их зубами, да залпами из винчестера. Это почище, чем гонять в очередной опостылевший шоп с новым списком, якобы, необходимого. Тут тебе и анонимность, и классный кирпичный забор, и наверняка обширная коллекция оружия под сенью застенков местного ложа всей из себя аристократии. И, как добрый кастелян, эта чёртова аспирантка, Эффи Шэдовитц, с хлыстом… тьфу ты, со снайперской винтовкой. Специально, чтобы пролупить чью-то пустую головёнку. Например, твою, придурок. Камаро Даймена Айзенграу почти неслышно подвалил на самую гостевую парковку, щедро присыпанную гравийным покрытием — пользуясь тем, как ворота неслышно отворились буквально за несколько секунд до его прибытия. Мелкие камешки захрустели под Купером Коброй. Несколько тускловатые, старомодные фонари, какие при дневном свете многие бы приняли за те, которые когда-то заправлялись сырой нефтью, едва выхватывали очертания обступающих паркинг тяжёлых, высоких деревьев. Через тёмную материю которых, откуда-то словно издали, проглядывали огни местного замка.       Эй, это какой-то местный аналог Беверли Хиллс? Ручки местной элиты, несмотря на все потуги в дорогущих фитнес-залах, наверняка тянутся к земле под весом нацепленного на них золота. Так бы сразу и сказали, чёртовы поклонники шарад. Раз вы не показывали на него пальцем с момента знакомства — значит, вам что-то от старины-Айзенграу точно нужно.       Тихонько насвистывая, Дайм выполз из Шеви, стараясь, дабы обличающий хлопок дверью не встал ему в приветствие всех с ним здешних обитателей на манер какого-нибудь особо шумного дня рождения. Этого ему сейчас только не хватало, а? Только представь. Грянут вувузелы, рвутся хлопушки, отовсюду летят конфетти, мишура, путаясь в руках и ногах, едва не заставляет упасть лбом о гравий, а тебе уже лезет пожимать руки и подобострастно поздороваться целая толпа давеча виденных тобой панков. Ну а потом эти вампиры замочат тебя из какого-нибудь крупного калибра, полакомятся твоей ядовитой кровяной плазмой, да прикопают где-нибудь в здешнем леске. Вот будет смеху-то… Хорош нести мысленный бред, эти умственные поллюции ни к чему хорошему тебя не приведут, дурень-Айзенграу.       Какой же здесь свежий воздух… будящий некие потаённые ощущения и желания. Клянусь карбюратором Демон 750. Одним прыжком перемахнув невысокую ограду стоянки, представлявшую собой недобро выглядящий стрельчатый заборчик, на который и в лучшие дневные поры не стоило рисковать садиться задницей даже для безвинного отдыха, Даймен попал на территорию сада. Сразу же отметивши, что почва здесь и впрямь похожа на лесную. Мягкая, податливая, кое-где грешившая опавшими ветвями деревьев, и какими-то невысокими, но раскидистыми травами типа папоротников. А у аспирантки неплохой вкус, надобно заметить. Достигнуть стилизации дикого состояния природы в изначально культурном саду — это вам не снежинки на рождественские каникулы вырезать. Он огляделся, хорошо ориентируясь в, казалось бы, непролазной ночной темени — пожалуй, в копилку щедрых даров от старины-Люцифера можно было бы прибавить и его абсолютно не людское зрение, позволявшее Даймену Айзенграу видеть в едва ли не кромешной тьме — как днём. Мало ли какие прохиндеи могли тут водить свои грязные делишки? Здесь может быть не менее весело, чем в это же время в достославном гетто. А может и ещё чего похуже… болван, повеселее. Не хватало только с горящими кустами поговорить, как в известной апокрифической книжонке. Они, думается, могут поведать много дьявольски интересного. Даймен удовлетворённо хмыкнул, направляя шаги в сторону светящих ему огней замка. Желая уподобиться дикому зверю, раз уж такая петрушка. Пафосным шагом, да подбоченившись, разгуливать по парадной аллее? Оставьте это таким щипанным павлинам, как Северин Уайзмен. А у него, засранца-Айзенграу, свои мотивы и поступки.       И в тот момент, когда он едва ли на десяток шагов отошёл от заборчика, его словно что-то крепко приложило по голове. Перед глазами мелькнула вспышка. Забрав с собой его зрение, мысли, чувства, и всё к ним приставленное в назидание. Но нет. Никто в самом деле не бил его. По крайней мере физически. Это было переживание иного рода. Его ударили как будто чужие воспоминания — словно бы он жил чужой жизнью.       Неполной. Усечённой.       В глазах помутилось, но через мгновение их застлал небывалый свет. Чужой. И поистине ледяной. Старательно сотканный чьими-то, словно бы его собственными, и, одновременно, абсолютно посторонними понятиями. Куда как более обширными и развитыми. Столь же зловещими. Отчётливее прочего Айзенграу-младший уловил в них смиренное торжество. Радость. Вдохновение. Так, как встречает блудного сына, наконец-то вернувшегося в свой кров, ждавшая этого долгие годы семья.       Его собственная, родная семья?..       Бесконечный, злой холод…       …Приход, являющий в своей ретроспективе великолепную, кажущуюся бесконечной галерею, был щедро присыпан лёгким слоем снега, остатки которого, однако же, споро развеивал по углам неугомонный ветер, завывающий среди рядов тонких колонн, неустанно глядящих в печальные, стальные небеса уже не одно столетие. Словно стремящихся уйти. Они помнили руки, что их возводили. Прикосновения тех, кто был достаточно верен Хозяину, чтобы строить дом для него, были священны для одних, и прокляты другими. Эти камни… Могли бы рассказать столь многое, если бы умели говорить. Их безмолвная память, однако же, была памятью и Его — порождения запрещённого, ледяного Света, бережно касающегося каждого бугорка на суровом, выщербленном полу его храма.       Каждое касание равнялось одной жизни. Но когда жизней бытует равно с песчинками на пляже — их груз становится неподъёмным для всякого, пожелавшего искупаться в бездонном омуте памяти. Только не для того, кто был сама вечность, запертая во временном…       Ставни, покрытые тленными останками древесины, тихо реяли в лёгких, но сильных руках ветра, скрипя давно заржавленными петлями. Равнодушная, холодная речь мёртвой машины. Цепи в чертогах темниц, бесконечно покачиваясь, едва слышно поющие свою песнь безысходности и древнего, затаённого зла. Памяти о Мучителе, скрытой в них. Повествующие о великом запустении, однажды коснувшемся не только этих мест, но и душ, живших здесь. Они вторили то и дело воющим решёткам ворот, не могущим устоять перед напорами метелей и вьюг. Словно безвольная, бесконечно далёкая органная музыка, разливавшаяся по покрытым слоями пыли, необитаемым галереям, залам и тайным комнатам дворцового комплекса, что некогда пытались узурпировать предатели, пришедшие снаружи. А сегодня — умирающего остова, населённого лишь единственно оставшимся верным племенем утративших даже человеческий вид, но болезненно ожидавших появления своего Хозяина, затерявшегося во тьме тысячелетий. Все эти годы они ждали. Сохраняя в неприкосновенности каждый атрибут прежней, свободной и сытой жизни в лучах Запрещённого, сотканного холодной Зарёй, извечного покровителя обездоленных перед столь строптивым видом, как человечество. Забытых бездушным «Богом». Бережно хранили богатейшие библиотеки, произведения искусства, неповторимое в совершенстве исполнения оружие, но также и редчайшие артефакты, среди которых были и недостающие части Его природы…       С момента, что Он был в их сердцах — люди не смогли сломить их. Сколько бы ни пытались. Всякий раз программа отрёкшихся от «Бога» оказывалась сильнее.       Он чувствовал на себе внимание отовсюду. Слышал его. Как словно бы они были бы его собственными — видел помыслы, полные осторожности и опаски перед новым, неизвестным доселе противником. Существом, что чуяли они за многие-многие километры. Вселявшим в них ужас и преклонение. Обитатели замка по-прежнему были слишком недоверчивы, готовые наброситься в смертельном прыжке на любого, сделай тот лишь неосторожное движение. Они привыкли на генетическом уровне. Ошибка была словно спусковой крючок, что неосторожно нажимался самоубийцей. Впрочем, её рано или поздно совершал любой. Это было своеобразным развлечением для них. Бесконечной и унылой, но любимой их игрой. Здесь было немного того, что могло бы связать их со внешним миром, да и он был им не нужен. Они предпочли монашеское отрешение, затворничество, и бесконечный цикл ожидания…       В этот момент видение так же резко схлынуло, как и явилось. Перед глазами заплясали разноцветные круги. Чертыхаясь, Айзенграу хотел, было, бегом отправиться дальше, туда, где его, вроде как, ждали, но по-прежнему был во власти этой ментальной грёбаной западни. Определённо, это дерьмо было слишком хорошим, чтобы быть случайной фантазией недосыпающего и лакающего пиво, простого городского засранца. И таким это всё было ярким, полнокровным и реальным, что окружающая, его собственная жизнь, внезапно для Даймена, сейчас предстала какой-то болезненно неполноценной. Как будто бы чужой.       Ограниченной.       Он с силой мотнул головой, прогоняя внезапные сны наяву. С непониманием огляделся по сторонам, отчасти начиная соображать, что вид его сейчас, должно быть, полон отчаянием. Ну вот ещё, чтобы перед такой важной встречей — и сходить за какого-то сопливого новобранца в рядах морской пехоты? Ау, парнишка, чем таким забористым ты уже успел уделаться по дороге? У этой смазливой мисс Шэдовитц в саду произрастают тропические сорта дурманящих растений?       Сейчас Айзенграу словно чувствовал чьё-то присутствие совсем рядом с собой. В саду, кроме него, кто-то был. Совершенно точно. И был он совсем рядом.       Дайм тревожно огляделся, пытаясь остриём взгляда нащупать того, кто, кажется, караулил его здесь, но так и не сумел этого сделать. Сад был девственно пуст, сквозь прорехи в листве пропуская только скупые лунные блики, и более ничего и никого. Кругом стояла первозданная тишь. Как гадалка отшептала. Нет, он никак не мог ошибиться. Кто-то тут действительно только что был. Был, и всё тут, мать его. Просто так его сердце не ёкает вот так, знакомо и предсказуемо. Оно знает лучше старины-Айзенграу. Оно — сердце самого Люцифера, чёрт вас дери, а с ним шутки плохи. И он ведает, о чём говорит. Ну, чёртов незримый выродок, попадись ты мне при лучшем раскладе!..       Дайм, ты ведь чертовски любишь сравнивать людей с машинами? Что, ещё не догадался? Медленный сукин сын, я же говорил? Так вот, знай. Ты — чёртов кабриолет. Почему? Да потому что крыша у тебя складывается. Подчистую. Даже почище, чем со всякими электроприводами.       Спустя пару минут гуляний по как-то уж явно опустевшему палисаду, Даймен, никак не желающий отойти от случившегося с ним под кронами деревьев, вышел к помпезному, украшенному многочисленными мраморными изваяниями крыльцу. Будь у того пояс — и парадная лестница университета окажется за него заткнутой. Нет, вы видели такую горькую наглость? Вот что делают зелёные лица мёртвых президентов. Вы им не указ. Зато они — ваш собственный указ. Конечно, если в достаточном количестве водятся в ваших кармашках, дети. И да, гляди-ка, у дверей стоят те самые панки, чёрт бы их побрал. В голове сверкнула догадка, и он выдохнул. Вот и ответ! Скорее всего, кто-то из них справлял нужду поблизости от тебя — вот ты, засранец, и переполошился.       Предъявив тем приглашение, он нырнул в пышный холл особняка. Какой враз показался ему мрачной фантазией на тему средневековой церкви. Особенно на это намекали высокие, стройные мраморные колонны, расположившиеся в строгом порядке, и подпиравшие собой сводчатые потолки. Полы, искусно выложенные мозаикой, демонстрировали прекрасное владение мастеров растительными мотивами орнаментики. Тут и там были расставлены богато выполненные предметы меблировки, несколько тяжёлых, роскошных столов из чего-то вроде красного дерева, вокруг которых обступали кресла тем под стать. У стен рядами были расставлены роскошные стулья с высокими спинками, обитые тёмно-красным бархатом. На стенах скудно тлели лампады. Похоже что, создающие эту чарующую дымку по всему пространству вокруг. А ещё они выхватывали портреты каких-то малоизвестных личностей, всех как один похожих на переселенцев из богатых на страдания прерий самой Преисподней. Иными словами — кто-то старательно, раз за разом малевал ребят, отлично сошедших бы на роли вампиров безо всяких проб и утомительных часов в гримёрке. Некоторое время Даймен потратил на разглядывание привлекших его внимание предметов живописи. Выглядело так, словно ты путешествуешь в чьём-то не самом приятном сне. Такие сны, как правило, заканчиваются увечьями, посажениями на кол и тотальной злобой, не так ли, прохвост-Дайм? Ну же, признайся хотя бы себе, ты ведь уже и в штаны напустить готов, а? Спрашивается, какого хрена ты тут, вообще, делаешь-то? Он, сбавив шаг, внимательно осмотрелся. Похоже, неведомые дизайнеры, явно из какой-нибудь секты, по-своему трактующей библейские сказочные истины, пробрались и сюда. Кто там вечно жалуется на бедность? Церковь? Вот в каком городе эти псы господни сумели бы сжать всенепременно жирную паству, мать их. Где-то рядом раздавалась красивая, печальная музыка, исполняемая, казалось, на клавишных и духовых инструментах. Целая чёртова симфония. Воздух был полон деликатными ароматами цветов и каких-то неизвестных трав. Или, может быть, каких-то масел. В такой момент можно было пожалеть, что ты ни разу не похож на этого забавного актёра, Белу Лугоши. Всяко было бы чертовски антуражнее, не правда ли? Того и гляди, из-за угла выскочит какой-нибудь книжный вампир Лестат, и мигом вопьётся тебе в шею. Впрочем, это фигня. Главное чтоб не засосал жарким поцелуем. О, нет, вот этого-то точно будет не смыть, хоть стальным ершом потом денно и нощно скребись.       Не иначе, тут дело нечисто. Впрочем, в дерьме ему возиться уж точно не привыкать. Эта песочница была его вотчиной с самого детства, и он на отлично усвоил все правила игры в таковой.       Внутри усадьбы, стоило только взойти по парадной лестнице на второй этаж, обнаружилась и осознанная жизнь, открытию которой Даймен Айзенграу, правда, совсем не был готов обрадоваться, как, например, радовались бы космонавты, чей чёртов звездолёт пощупал бы почву нового мирка на задворках нашей занюханной вселенной. К панкам, которые старательно изображали из себя каких-то, что ли, секьюрити — он уже пообвык, видя в них просто конченных идиотов, до поры-до времени безобидных. Но вот обряженные в какой-то драный чёрный латекс, анорексичные элементы, ещё больше намекающие на интересы госпожи Эффи, были чем-то новым. И как вас, таких высерков, земля-то носит, а? А это ещё что такое? Ну-ка, ну-ка? Да не может такого быть. Колючая проволока на запястьях, лодыжках, и прочем? Поздравляю, ребята, вы выигрываете один из первых грёбаных призов. Ворота клиники душевнобольных, сердобольно распахнутые настежь, ждут вас с пивом и орешками наперевес. И не пытайтесь отвертеться, вы и на людей-то ни хрена не похожи. А, впрочем, парочка уколов в задницу Лоразепамом сделают из любого остервенелого хмыря того самого человека, так что не обольщайтесь, шутники.       Все вокруг упорно молчали. Как воды в рот набрали. И это начинало плавно давить Айзенграу на психику.       — Вы кто такие? — попытался достучаться Дайм до ближайшего прохожего, представлявшего собой угрюмого вида парня, больше смахивающего на героинового наркомана, напялившего на башню шкуру кабана. — Панки? Может быть, готы? Здесь что, званая вечеринка? Чёрт побери, не рано ли для Хэллоуина?       Однако же, любые попытки заговорить провалились, и Даймен лишь пожал плечами. Направил только свой взгляд на очередное полотно на стене. Святой Нил исцеляет бесноватого мальчика маслом лампады, висящей перед образом богоматери. Точно в цель, мать его. Не иначе. В качестве богоматери, наверное, этим отщепенцам отлично служит здешняя хозяйка.       Он продолжил свои неторопливые исследования окружающего его пантеона каких-то слишком уж высоких для его привычного уровня господ. И Даймен всё больше контролировал себя от того, чтобы не оглашать протокольным свистом округу, стоило ему только завидеть очередное богатство, вываленное на всеобщее обозрение с небрежностью бомжа, опрокидывающего очередной мусорный бак в поисках объедков. Хм, а ведь неплохо устроилась. Интересно, кто её отец? Откуда все эти несметные сокровища? Так или иначе, она — птица явно гораздо более высокого полёта, нежели он, Даймен Айзенграу, сошедший бы сейчас за облезлый трупик ворона. И ладно, чего теперь распускать нюни? Особенно, когда ты здесь именно по приглашению этой орлицы?       В том-то и дело… Только клинический кретин не догадается, к чему всё катится. Вернее, куда. Разные, там, амурные интрижки оставим под подолом этой ночки — они явно не имели к этому делу никакого отношения. Кое-как добившись реакции от внеплановых выпускников жёлтого дома, приодетых в этот грёбаный латекс, сошедший бы за отличное подспорье на какой-нибудь вшивой подпольной дискотеке, Айзенграу был жестами перстов указующих направлен в нужном направлении. Опять наверх. Ну уж теперь-то он искренне надеялся, что все его ожидания оправдаются сполна. А иначе какого, спрашивается, он таскал сюда свои шары? С теми мыслями он и залетел по широкой, окружённой высокими перилами мраморной лестнице на третий этаж, оказавшийся, к удовольствию Дайма, которого начинала слегка нервировать вся эта костюмированная петушня, полностью пустым. Равно как и лишённым любых источников освещения. Не иначе как местные злачные представители подзаборной фауны элементарно писались кипятком в штаны, чтобы заползти в полное неизвестности, тёмное помещение — да в таком говорящем своими визуальными аспектами замке. Мысли про Лестата, кажется, рисковали быть претворёнными в жизнь, будь они прокляты.       — Подыми, приятель, — приближаясь к месту назначения, Даймен вкрутил в забрало одного из щедро расставленных кругом рыцарских доспехов не докуренную сигарету. Которой всё это время нагло дымил местным панкам и готам в густо размалёванные лица. В случае чего готовый свою дымную правоту отстоять ещё и кулачным влиянием — ежели, вдруг, какому-нибудь недорослю придёт в голову предъявить уничтожение им, засранцем-Айзенграу, какого-нибудь чёртового озонового слоя.       В конце центрального коридора, который он избрал для передвижения первым делом, виднелся рассеянный свет из-за приоткрытых дверей. По всей видимости, ведших в некие личные покои. Можно было не сомневаться — это было именно тем местом, где его и ждали. Интересно, зачем? Этот вопрос, бегая взад-вперёд по его, казалось бы, распрямившимся в превосходную трассу извилинам, успел откровенно достать задающегося им. Вдобавок отвратительно ложился на произошедшее с Даймом в саду, превращая все эти несущиеся друг другу навстречу мысли в одну большую аварию, создавая на просторах трассы извилин малоаппетитное месиво. Тем временем двери были уже перед самым его носом, гостеприимно приоткрытые ровно настолько, чтобы через созданную щель можно было бы без особых проблем подглядеть. Чем Айзенграу и воспользовался, заглядывая в тонкую линию пространства, откуда струился приглушённый свет.       То, что он там увидел, заставило его замереть. В который раз за такой длинный вечер он поразился, хотя, пожалуй, в этот раз, приятно.       На попросту до неприличия помпезной софе, напоминавшей небольшую двуспальную кровать, на которой, в качестве балдахина, был возведён едва ли не целый памятник готической архитектуры, возлежала никто иная, как та самая высокая, обряженная в мотоциклетные шмотки, подруга мадам, приславшей ему приглашение. Совершенно голая. Но даже не это более всего удивило Дайма. Её кожа была серовато-голубой. Как чёртов грёбаный океан! Как холодное небо! И по ней поразительным образом бегали какие-то… татуировки? Такого он вообще никогда не видел. Пялился безотрывно, как какой-нибудь хилый школьник, перед которым впервые открылись ворота гаража, где стоит отцовский чёртов Чарджер 500. В который раз за вечер Дайму вдруг резко захотелось попробовать протереть глаза. Что это, вообще, такое, мать твою? Он не мог ошибиться — пару раз видел, как та уже практически по ночи появлялась у института, и они с его хорошей знакомой о чём-то разговаривали в укромном теньке, ну а этот взрыв тёмно-синих волос на башке он бы узнал везде, пожалуй даже, среди сотен тысяч. Черты лица явно принадлежали ей же. Какая такая херня с ней приключилась? Попала под неведомое космическое облучение? Что за ролевые долбаные игры, кто-нибудь ему объяснит? Нет, его сегодня явно пригласили на какой-то внутренний праздник в этой среде, больше смахивающей на чумной пир.       Дальше было ещё круче. Эта самая голубокожая мэм встала с софы, и проследовала к уже действительно огромному ложу, застланному атласной чёрной тканью, остановившись рядом с тем. За полупрозрачными, такого же цвета, шёлковыми гардинами которой виднелась, сомнений быть не могло, та самая, приславшая Айзу пригласительную грамоту аспирантка. Одетая в уже действительно отлично подчёркивающие её исподволь пробивающийся БДСМ-имидж, наряд, напоминавший те, что носят доминатрикс. Хм, нет уж, она тоже едва ли могла именоваться столь тонким определением, как «одетая». Лицо было скрыто в густых тенях гардин, не давши в очередной раз лицезреть её вечно спрятанные глаза. Плакали все твои попытки установить визуальный контакт, приятель. Айзенграу, квадратными глазами глядя на это безобразие через щёлку, нервно сглотнул.       Он предусмотрительно отодвинулся от приоткрытой двери, чтобы ненароком, стоя вплотную, по понятным причинам не приоткрыть её ещё побольше.       Вопрос на миллион. Его здесь, вообще, для чего ждали? Для просмотра безвозмездной лесбийской порнографии, главные роли в которой исполняют местные чёртовы богини, на которых при одном только их виде молятся?       В следующую минуту до его чуткого слуха, который здесь, в полном, гробовом вакууме третьего этажа, не нарушался ничем, донеслись вполне ожидаемые им разговоры.       И разговоры эти были на хорошо понятную ему тему. О нём.       — Сколько… Сколько, будь всё проклято, мы ещё будем бродить вокруг да около?! — возбуждающе потягиваясь, истерично воскликнула та самая, голубая кожей. Голос у неё был хорошо поставленный, громкий и властный, оттенённый какими-то безобразными уверенностью и требовательностью.       Присмотревшись к ней чуть внимательнее, Даймен не переставал изучать эту мадам, столь внезапно открывшуюся в новом свете. И чем больше он на неё глядел — тем менее она казалась ему похожей, собственно, на человека. Тому было много причин, но, кроме них, об этой разнице, в первую голову, говорили её манеры. Буквально кричали. Вся её стать сходила за некоего человекообразого, лютого хищника. Плотоядную тварь. В каждом, даже самом невинном её движении так или иначе читался голод.       Но особенно его занимали её руки. Неестественно длинные, больше походившие на стилеты, когтистые пальцы. Это что, чёрт возьми, такое? Перчатки? А что если это совсем и не бутафория?       — Обожди ещё немного, сестра, — донеслось хорошо ему знакомое эхо из-за гардин. — Ты ведь не хочешь, чтобы он попал в руки этим фанатикам?       Айзенграу обомлел. Сестра? Вот, значит, как?       — Мне абсолютно всё равно, чтобы ты знала. Не знаю деталей, и не горю желанием знать. Ты же напрочь лишена осторожности там, где следовало бы таковую проявить, — едва ли не прорычала голубая кожей. От неё буквально веяло желанием сорваться и кромсать, рвать и пожирать.       — Осторожностью ты называешь свои участившиеся явления широкой публике? С твоим-то имиджем? — проронило эхо.       — Что у тебя на уме? — продолжала перформанс татуированная девица. — Уж ни грязно ли поиграться с ним, как с кучкой твоих послушных игрушек ранее? А тем временем грёбаные интервенты дотянулись до Ставроса с его командой. Ты хоть понимаешь, что мы терпим убытки?!       А бывал ли ты хоть раз, да неправ, старина? Это была злая, но ожидаемая досада. Даймен едва сдержался, чтобы не зарычать.       — Не в моих интересах, — отозвалась Шэдовитц, — Хотя, не скрою, подобного рода соображения, на начальных этапах, у меня имелись. Что касается этого дампира… Когда бы мне были интересны эти, как ты их называешь, «убытки»? Прямо потеря потерь… Таких сопляков, как Ставрос, ещё с десяток-другой околачивается на территории тренировочной базы в Южной Америке. Подумаешь, мастер владения Катаной… был. Больше было разговоров. Не далече как только сегодня, слышала о том, что тамошние примечательные полукровки, Ольстад и Эдельхайд, уже выразили желание переместиться сюда. Чем не приобретение большего взамен меньшего?       — Опять во главу угла ставятся, прежде всего, твои мелкие слабости, сестра! Не пора ли заявить людишкам о том, кто здесь хозяин? — продолжала нападки первая. — Ты ведь в курсе, сестра, что эти паршивые овцы, будут пожраны Лордом Белиалом их имена, уже гуляют по нашим угодьям? И ты прекрасно знаешь, где искать наводчиков!       — Не будь такой паникёршей, Феррил, — ленивое, надменное эхо было невозмутимо. — Пока они не нападают — мы успеем расставить все необходимые для них силки. А кроме того — провести всестороннее расследование об их деятельности. И в этом нам поможет мистер Айзенграу. Потому что милашка-Северин, бегающий за ним по пятам…       Самую малость не доводя двери до обличающего щелчка замков, Даймен Айзенграу, не ставши слушать то, во что там замешан ещё и этот привилегированный выскочка-Уайзмен, удалился прочь.