Не Преклонившийся

Тот же день.       Всякий раз, когда он видел их, внутри точно что-то обрывалось. Неизменно, раз за разом.       Цветы.       Знавали ли вы тот миг, когда они безжалостны? Когда всё вокруг словно теряет цвета. Оставляя один на один со слепящим, холодным солнцем. В белоснежных, покрытых трещинами, потёртостями, и чьими-то небрежными каракулями молитв своим хранителям и защитникам, стенах этого уютного, но такого чужого мирка. Вглядись, ведь даже взрезанный густой сетью трещин, покрытый сажей сгоревших в своих чувствах, здешний асфальт исписан ими. Вычерченные трясущимися пальцами, прошения от однажды оступившихся — к Богу-отцу. Возможно, не видимые глазами тех, кто их составлял. Тех, что предпочли более не видеть окружающей их боли, замаскированной под мир, что так любит лгать.       Те, что стали видеть несравнимо больше, однажды взявшие чёртову чайную ложку в правую руку.       Сегодня те самые цветы, вернувшиеся ему обратно ровно в ту же минуту, в которую и были вручены той самой, рыжей… Дайм просто расставил поодиночке. В гараже, где упорно возился с Камаро. Каждая тёмно-бордовая роза нашла свою отдельную ёмкость. Чем не ритуальное вступление в новую, свободную от прежних долбаных привязанностей, готовую стать дьявольски успешной, жизнь? Говорят, начиная новый старт, необходимо отбросить прочь старые неудачи — или же они станут твоим чертовски тяжёлым балластом, что заставит тебя проиграть любым соперникам, подбрасывая твоей тяжёлой заднице новые и новые секунды всю дистанцию. Без прищура глядя на светило, сегодня решившее покоситься на него сквозь дымчатую вуаль облаков, Айзенграу криво, надменно улыбнулся. Ничего зазорного он в некоторой ритуализации собственной жизни не улавливал. По крайней мере, пока.       Гараж сегодня был полон работы для него. Времени что-то, там, в очередной раз выкапывать из глубин своего Эго попросту не было. Даймен, заручившись поддержкой, наконец, добравшихся до него долгожданных деталей, возился с машиной. В тот самый момент он вовсю подбирал настройки задолбавшего его карбюратора, с которым он прыгал по району всё утро, доставши своими резкими ускорениями всех, кто в это время мирно стартовал на работу. Но сейчас, вкручивая жиклёры повышенного номинала во вторичные камеры, он был уже близок от финала, и это грело его душу. В подобные минуты можно было бы и порассуждать о том — о сём, явно не требуя себе в компанию грёбаных собеседников, которые никогда не готовы слушать тебя безвозмездно. Всякие годы, что были полны людьми, которые могли находиться с тобой целые дни напролёт, делясь нехитрыми новостями из своей, ещё столь молодой жизни — давно минули. Люди имели обыкновение расти, порой незаметно для тебя. И в тот миг, когда ты замечаешь, что они даже перегнали тебя во взрослости, как элитный новенький Порше обходит задрипанный семейный Додж второй половины семидесятых — ты готов злиться на любую несправедливость и стены, что разделили вас. Но прежде всего ты злишься на них. Тех, кого ранее, казалось бы, уважал и любил. Ты чертовски не хочешь их отпускать, желая любыми правдами-неправдами вернуть всё обратно. Только вот жизнь, эта потасканная шлюха, никогда не даст тебе повторно, не так ли, братец-Айз? И когда те, кто отдаляется от тебя, становятся лишь исчезающими на горизонте точками — ты понимаешь, что одиночество каждого из людского племени, в принципе и всегда, абсолютно. Тогда-то и приходит в твою жизнь вот это рукоблудие с машинами. Или, например, погоня за деньгами. А кто-то клеит модели военной техники. У третьих же, к примеру, остаётся ненавистный начальник на взрывающей мозги работе, да бутылка — подруга дней суровых. И это хорошо, ибо жизнь не терпит пустого места, правда? Она заставит тебя выбирать, так или иначе.       Засранец-Сэд был прав, говоря о том, что даже человек не может быть человеком без права выбора.       Начиналось всё с красивых, работающих почище иного долбаного зеркала, луж масла. В этом вся суть процесса смазки. Угораздило же его, в очередной раз засмотревшегося под разинутый капот Шеви, без каких-либо сомнений раскрутить пневмошприц, каким он в самом начале дня прошёлся по точкам смазки рулевых тяг. Наградой недалёкому опусу Дайма стали брызги на рабочей майке, по правому крылу Камаро, и, конечно же, несколько пятен на полу гаража, последнее из которых было чьей-то озорной волей исполнено в виде фаллоса. Красота, да и только. Хоть сразу в музей современного искусства. Символ самой жизни, чёрт возьми! Сколько всего великого, вечного и нестареющего заключено в этом жесте старика с небес! Только подумать — вот он, ответ на все твои старания, чёртова задница. Памятник тому, чего стоят все наши недалёкие, но славные мечты, не так ли? Да и, в общем-то, относительно автомобилестроения и запчастей тоже проканает. Мечтаешь об одном, получаешь совершенно другое, занимаешься, в лучшем случае, с абсолютно не тем, чего жаждал даже от противного. И в ответ на все старания получаешь в трудовой договор с Адом отметку в виде чёртового грёбаного фаллического образа. На аватар в Фейсбуке себе это поставить, что ли… Поглядывая на новый фронт работ, Дайм уже крутил в руках свежую тряпку, извлечённую с полки настенного шкафчика, исклеенного всякими журнальными красотками. Пора, кажется, в очередной раз прыгать от радости, а, парень?       Давеча менявший распределительный вал, и посбивший на том все руки, Дайм с угрюмым видом принялся за уборку разведённого им непотребства. По его мнению, порядок в делах, прежде всего, следовал за грёбаным порядком в душе. Которого было добиться равносильно идеальной регулировке надоедливого зажигания во всём диапазоне оборотов, имея в загашнике лишь сраный, разболтанный центробежный регулятор, мать его. Да и тот потом тебе в жопу медленно, с чувством и расстановкой закрутит отчим, как только узрит последствия твоей косолапости в ремзоне, олух.       Кажется, он опять немного, но провалился с кубиками в минуту. И опять нужен расширенный набор топливных жиклёров. Опять баксы… «Ненавижу карбюраторы» — настырно вертелось в голове. Быть может, пора бы и на инжектор переходить? Чем не вариант? Если сравнить эти вещи, на секунду олицетворив их в, например, ролях сиделок при тяжелобольных пациентах… То карбюратор, чёрт его возьми, будет вредной старухой, норовящей впихнуть в тебя кучу непонятного дерьма, на поверку оказывающегося домашней кухней, и, быть может, даже неплохой. За хорошее поведение, умение договориться — тебе может перепасть шоколадка. Так или иначе, сил ты наберёшься быстро, и успешно выторгуешь себе вольготные условия. Расцетёшь с прежними силами, а то и получше — и вот ты готов к свершениям! А вот инжектор — современная, подкованная в матчасти медсестра, колющая тебе особенно точно и грамотно рассчитанные порции крутых витаминов. Тебе станет в разы лучше ещё быстрее. Но будь готов к тому, что слушать твои рекомендации никто не будет, и пару стародавних стейков тебе никто не отстегнёт, засранец. Ведь причины, похрустывающие в твоих карманах, потребуются совсем другого уровня. Не стоит даже и брать в голову, если, конечно, ты не ждёшь уколов чёрти-чем в задницу… тьфу ты, не желаешь переделать ещё половину того, что уже под капотом понастроил. Быть может, как-нибудь в другой раз.       Хотя, зачем сравнивать карбюратор с какими-то, там, дряблыми старухами? Почему бы не проявить изысканность, сравнив его с озорной девчонкой-хулиганкой? Что там говаривал один из этих забавных ведущих передачки «Top Gear»? Айзенграу это хорошо помнил. «Поговаривают, что карбюратор через свои щели подсасывает воздух не хуже чем отвязные дамы из публичного дома Южного Йоркшира Великобритании!» Ну? Разве не прелесть? Наконец, оттеревши все пятна с пола, взявши в руки ещё одну чистую тряпицу, и уже старательно затирая с изгвазданного крыла масло, вполне удовлетворённый своими выводами Даймен чуть не расхохотался.       Он довольно привалился задницей на крыло, какое, оказывается, ещё способно поблёскивать на весеннем солнышке давно выгоревшей бежевой краской, кое-где разбавленной дружной когортой сколов. Ох недаром он только-только отполировал и отмыл кузов… Ведь что в этом деле самое главное? Починить или модифицировать карбюратор, да и, пожалуй, даже всю эту долбаную тачку в целом — это всегда несоизмеримо проще ремонта или грёбаного тюнинга извилин какой-нибудь местной дуры, возомнившей себя бриллиантом «Звезда Африки» в навозной куче местного расчудесного бомонда. Это вам не умные цитатки в своём личном виртуальном уголке постить, меряясь с кучкой таких же дебилов величиной навозных куч да шириной паучьих кружев, оккупировавших ваше личное пространство.       Чёрт бы тебя, да побрал прям здесь. С видом победителя поглядывая на вялую полуденную жизнь за воротами гаража, Дайм, наконец, злобно рассмеялся. Да ты гений! Его же собственный чудо-мозг — само творчество небесных конструкторов, кем бы они ни были. Он всегда говорил, что ему впору бороздить глубины непознанного космоса, навешивая тяжких подзатыльников особо ухабящимся мудозвонам. Он подсказывает ему верное решение. Будь он проклят, если это не так.       Умничка. Но… Ты же знаешь старину-Айзенграу? Правильно, очень хорошо знаешь. А что это значит? А всего-навсего то, что с тобой он не очень-то и дружит.       Словно подтверждая это, с заваленного инструментом верстака на него смотрел портрет Рэйн.       Её фотографию Айзенграу пару дней тому назад, от нечего делать убивая какое-то крайне резиновое время интернетом, украл у одного из студентов в синей соцсети. Гляди-ка, рыжая, у тебя полно фанатов вокруг! Да-да. Как у какой-нибудь особенно сексапильной чертовки из фильма ли, или же игры. Фото было явно сделано тайком, может быть даже из-под полы лоснящегося дорогой тканью пиджачка. Но большего было и даром не надо. На нём достопамятная рыжая смотрела куда-то в сторону; кажется даже, несколько удивлённо и отстранённо. В любом случае, выглядя, как всегда, до зубовного скрежета превосходно. Ничто так не заставляло его беситься, как это скрытое, ленивое, некое особое превосходство. Словно чёртово грёбаное тайное знание. Может быть, ты знаешь, как прогнать эту паршивую суку-скуку, а, мистрис? Хрустнув пальцами, и сложивши руки на груди, Даймен навис над фотографией, с нескрываемым неодобрением глядя на девушку сверху вниз. Да ты не ответишь, как ни изворачивайся ужом, прося твоей милости. Ты никогда не желала отвечать ему. Даже если припомнить эти блядские приветствия с его стороны, когда он видел тебя в университете. Ты молчишь. Всегда делаешь вид, будто меня нет. Пустое место. Отворачиваешься. Хмуришься. И… ты никогда не ответишь. Но больше он до такого никогда не падёт, будь у тебя в качестве первого приза даже бессмертие, мать его.       Я… не буду работать ради кого-либо без соответствующей отдачи. Не имею права отдавать больше, чем получаю. Это я… по-настоящему хорош. И я, Даймен Айзенграу, тоже чего-то, да стою. Быть может, я не очень хорошо знаю тебя, рыжая, потому как ты закрылась от такого, как я, за семью печатями… Однако, взамен тому я уверен, что достоин чего-то большего, нежели те, что окружают меня. Большего, чем то, чего достоин твой ненаглядный мистер Северин, или ещё кто-либо, кто мне знаком или незнаком. И я, всего лишь желающий лучшей жизни для себя, всего лишь простой человек. Такой же, как и вы. Почему вы считаете себя в чём-либо лучше меня? Кто дал вам право… так смотреть на меня? За каким Дьяволом вы считаете себя выше, чем вы есть?       Каждый раз раздумывая на тему каких-то не таких взглядов — Даймен начинал ощутимо злиться. В такие моменты ему казалось, что его, Дайма, сердце начинало биться… точно так же, как-то «не так». Температура тела тоже, походило на то, начинала вести себя «не так» — было полное ощущение что ещё немного, и его шкура вспыхнет забористым огнём.       Но… что это? Снова полыхнувшие внутренним пламенем сосуды на руках? Пульсирующее, красноватое свечение под кожей…       Дайм тряхнул головой, прогоняя назойливое видение. Дыша глубоко и ритмично, он медленно прошёлся от стены до стены, тщательно хороня весь пар в себе. Развесил обратно на стенку, предварительно аккуратно протерев, рассыпанные в беспорядке гаечные ключи. Нет уж, придурок, завязывай. Тебе кажется. Просто кажется. Айзенграу снова перебросил взгляд от сверкающих бликами и отражениями ключей на руку, что только что вывесила последний ключ с маркировкой 7/16 на место. Руки как руки. Как только что из тренировочного зала, чёрт возьми — что-что, а своё могучее телосложение Даймен всегда обожал. Вот жилы. Смотри внимательно. Обычные, чёрт возьми, жилы. Серовато-голубоватые дорожки. Не трубы какого-нибудь дрэгстера, чтобы там, в них, всё горело и накалялось, дубина ты стоеросовая! Это всё рыжая красотка, умевшая выедать все извилины даже на расстоянии, мать её. В любом случае, этот её взгляд имел в себе что-то… необычное. Перво-наперво, сказал бы каждый, у кого голова растёт с предназначенного места — этот взгляд принадлежал человеку, пережившему многое. Слишком многое. Человеку, похоже, давно утратившему даже человеческое. Откуда всё это приютилось в этой молодой и цветущей девчонке, Айзенграу не знал. Да и как-то не особо хотел знать. Время страшных сказок близ утлого костерка ещё не настало. Рассуждая здраво, но в большей мере повинуясь своим чётко сформулированным и целенаправленным идеям, он намеренно распечатал эту фотокарточку в чёрно-белом цвете.       «Столь чужая мистрис…»       Остался лишь последний, наиболее важный штрих. И Дайм, ни капли не стесняясь, выполнил данное себе обещание.       Начертил на нём чёрную полоску. Очень наскоро. Обычным перманентным маркером, какой можно было купить в любом магазине. «- А что, смотрится уместно» — констатировал он, взглядом опытного чёртового визажиста глядя на сделанное. Не забыл он и поставить несколько цветов рядом. Как ещё ранее, расставил по одному цветку раздельно во многих частях гаража. Объяснял это безобразие Айзенграу очень просто. Что-либо, однажды собравшись — сколь бы оно ни выглядело неуязвимым, крепким и полным взаимопонимания, обладая даже возможностью отзеркаливать каждый элемент себя — однако же, однажды распадётся вновь. Доверие. Дружба. Любовь. Это лишь слова. Выражение разной степени пустоты. Как барабанная установка, в каждом своём рабочем элементе выдающая разной глубины, однако одинаково пустой, равнодушный звук. За ней можно сыграть выглядящую богато партию ударных; своим мастерством поразить даже некую целевую аудиторию, если повезёт, но… от этого качественно ничего не изменится. Бесполезные определения того, что человек ищет персонально для себя. Рано или поздно, но значащие исключительно чёртовы грёбаные слова. Самоё себя. Тот самый, пустой звук. Как… капля дождя о пустое ржавое ведро, бывшее когда-то новым автомобилем. Механическим ребёнком, спешащим вступить в новую жизнь. Теперь — замученный, мёртвый остов, выпотрошенный долбаными латиносами.       Вскоре, наконец, Даймен закончил дела с машиной. Там, где попытки удовлетворить себя не замещаются всяческим дёрганьем за известные отростки на долбаном тельце? Ну, угадайте с одной попытки, что это? Правильно, сукины дети. Это гараж. Единственный и неповторимый. Осталось лишь выскочить на дорожку перед ним с воплями «прошу любить и жаловать!». Проследовав в дом, Дайм не спеша, обстоятельно вымылся, после чего, набросив кожаную жилетку «плохого парня» прямо поверх голого, затянутого мощными мускулами торса, вновь вышел в гараж. Здесь всегда можно предаться воспоминаниям, и, быть может, перекинуть местами пару-другую деталек, если не придётся по глазу, как те лежат.       Уж тут-то, однозначно, дышалось гораздо лучше. В этой скупой тишине полусонного жилого квартала, давно разменявшего полдень. Квартала довольных своим положением в обществе, в котором семь пятниц на грёбаной неделе. Вот мимо тихо, как крадущийся вор, шелестит свежий Тахо. В его лакированные борта можно глядеться, как в какое-нибудь зеркало. На секунду Айзенграу-младший уловил в отражении и себя, сидящего впотьмах гаража на замызганном стульчике рядом с Камаро. В свою очередь, Дайм игриво кивнул в ответ, словно приветствуя самого себя. Да здравствует новый пустой день, чёрт возьми! Где-то далеко, словно в другой жизни, раздаётся сухой кашель, а совсем рядом с его домом, похоже, кто-то смеётся. Нет, ну, правда же, не над корчащимся на свежевымытом асфальте туберкулёзным больным, чёрт его дери? Приглушённое лёгкой пенкой облаков, небо выглядит застиранной простынёй родом из жёлтого дома. Но гляди, вот-вот, и оно станет тем самым… жёлтым днём. Такие дни заставляют твою думалку включаться в дело, братец-Айз. Вливайся, довольствуясь не только алкоголем. А вот, как будто его динамик заложен какой-то чёртовой ватой, с полки что-то кряхтит старенький Волленсак.* " — Ты отработал своё, старина…» — мелькнуло в голове Дайма, с улыбкой вслушивающегося в мажорные аккорды Ван Халена. Ты стар, однако это не значит, что ты посредством молодецкого пинка отправишься в мусорное ведро. И не думай. Лучше слушать подбитое лихим времечком звучание проверенного приятеля, нежели менять его на какой-то паршивый, пластмассовый с клавиш по ножки, китайский контрафакт, не так ли?       Пиво, сигареты, сестричка-щетина. По обычаю, пожалуй, будет к месту и зубочистка в уголке рта. Кажется, ты ничего не забыл, а, приятель? Предусмотрителен, хитрюга, как всегда. Жаль только, за эту предусмотрительность своего лица ты не сможешь лицезреть, к примеру, с пачек хлопьев. Для этого нужно нечто большее, чем твоя бесполезная жизненная позиция в виде стойки бараном супротив каждого, кто не по тебе, или мордой не вышел, не правда ли?       Хм, а ведь, кажется, денёк-то сегодня не так уж и плох. Лишь бы не спугнуть его ко всем чертям, а то обдаст ещё невесть чем… Весь в мыслях о туманном будущем, поудобнее расположившись на стульчике, Айзенграу отвлёкся на Камаро. Кто-кто, а уж он рассыпаться в ржавую пыль под гнётом времени не собирался. Нетипично для его строгого, малоподвижного лица, каким, казалось, в базарный день можно было колоть известняковые глыбы, Даймен вновь приятно улыбнулся. Хоть что-то в этой стране умеют делать чертовски хорошо. В ответ на эту улыбку, к слову, весьма красившую его, в общем-то, довольно приметную и выразительную внешность — казалось, будто бы старый друг улыбается в ответ.       Беспокойно теребя буйную чёрную гриву, Дайм уже начинал метаться в поисках того, к чему неплохо бы за сегодня успеть приложить, как минимум, руки. Уборкой по дому, что ли, заняться… Гири со штангой побросать, возможно? Да, чёрт возьми, сначала это. А потом уж поваляться с книгой, пока не наступил вечер дивных встреч в центре Сити. Может, наконец, удастся эту контуженную помойную крысу на Фаербёрде застать в роли призрачного гонщика… Ух, тут-то ему не поздоровится!       Уже прочно решив, что сегодня-то точно задымит этого чмыря горелой резиной, Айзенграу-младший в этот момент заслышал поблизости знакомый звук мотора. Многолитрового мотора. Старого-доброго большого парня ещё тех лет, какие в наши дни недооцениваются слишком уж многими. В следующую секунду в его голове закрались смутные подозрения. Может, к нему пожаловал кто-то из его обожаемого клуба, какой давненько стал для него тем самым окошком в чёртово грёбаное светлое будущее? А быть то может, это тот самый мешок со ржавым дерьмом, рисковавший сейчас, возможно, даже свободой и жизнью, самолично спешащий бросить вызов? Вот смеху-то будет. Но… нет. Его крылатые качели так ровно и сыто не работают. Приближался явно кто-то более сознательный, и, разумеется, не лишённый финансов.       Так и оказалось.       Откровенно кислое выражение лица самопроизвольно возъявило свои права, как только старый знакомый, Бьюик Гран Спорт 455 Stage 1, сияя чёрным лаком, остановился совсем рядом с его домом, чуть-чуть не доезжая до широкой подъездной дорожки на гараж.       Ну конечно же, мать вашу. Сексапильная аспирантка, полуденный асфальт прижги её аппетитные ягодицы.       Только он мечтает побыть в одиночестве, не спрашивая чьего-либо на то долбаного позволения, и даже почти перестаёт материться про себя, видя очередную довольную рожу — так обязательно появляется кто-то такой, кого бы хотелось видеть менее прочих даже в наиболее непогожие деньки. Что же ты тут забыла, засранка? Пришла поглазеть, как братец-Айз гайки крутит, или, страшно даже подумать, поучаствовать в процессе? Тогда, быть может, ты хотя бы сейчас снимешь, наконец, свои священные очки? Сверля взглядом каждое движение взявшей курс прямо на его проклятый гараж девушки, неизменно облачённой в чёрные как смоль одеяния, и старательно укрывающейся зонтом от солнца, Дайм молча считал секунды.       — Да у тебя тут целое святилище, — с интересом произнесла мисс Шэдовитц, сходу заприметившая необычную обстановку с импровизированным цветником.       Опять этот голос. Точно эхо. Как, мать твою, ты это делаешь?       — Зачем ты пришла? — бросил Дайм, жуя зубочистку, и нисколько не помышляя о каком-либо приветствии. Право же, не в ногах ведь у неё валяться?       — Почему ты ушёл? — пускай её неизменные очки и были на месте, однако косой испытующий взгляд практикантки Айзенграу-младший уловил с тем же успехом, словно его тотчас же окатили ледяной водой с ног до головы.       Паршивая привычка. Ой паршивая… Отвечать вопросом на вопрос — самое отвратительное с точки зрения знаний таинство. Ни взять своё, ни отдать взамен.       — Вам, по-моему, и без меня там неплохо было, — сидя на любимом стульчике, закинувши ногу на ногу, играя мускулами при потягивании, и бросив расслабленный взгляд в сторону улицы, где прогудел очередной пикап марки Додж — Дайм и слышать не хотел этих претензий, видав их в богатых рюшах, удобно размещёнными в гробу.       Однако же, пропадать девушка никуда не собиралась, как будто намертво вросши в пол его, чёрт возьми, гаража. Ты что тут, корни пустила, что ли? Внимания грёбаного не хватает? Пришла качать права, или, может быть, позвать на какой-нибудь матч хоккейной лиги, а возможно — за потную масляную ручонку тащить в городскую оперу? От твоих делишек за версту разит чем-то грязным, детка. Этого тебе не скрыть ничем, хоть раздевайся прям тут догола.       Тут он даже призадумался. А вдруг именно это у тебя на уме, а? Вот только этого тут не хватало. Впрочем… валяй. Приступай. Быть может, ты ещё сумеешь удивить старину-Айза. Дорого же он дал бы, чтобы узнать всё то, что крутится у тебя на уме, красотка — под вот этой вот симпатичной чёртовой наружностью.       Кажется, по его красноречивому взгляду она всё поняла. Её холодное, почти пепельное личико нашла довольно милая улыбка. Как же. Знал бы, что ты так умеешь… Ты спешишь поставить его в неудобное положение прямо тут, глупышка? Не выйдет. Годы и годы старательного обучения самоконтролю, чёрт бы тебя выдрал на капоте моего Камаро. Тебе не вывести этого парня из себя. Но в другой день, чем кровный папа не шутит, капот Камаро был бы как нельзя кстати.       — Ах это… — томно протянула девушка, убедившись, что солнце её больше не касается, и складывая зонт. — Не обращай внимания, всего лишь милые шалости. Ты разве не рад меня видеть, красавчик?       По-прежнему нагло восседая на стуле, Даймен едва сдержался от саркастического смешка. Ага, сейчас, подожди, только вспомню, куда же я положил свой праздничный колпак в розовую крапинку. Не жди, что я брошусь к тебе в объятия с радостным смехом и шуточками, как долбаный клоун Пого.       Он готов был поспорить, выплюнутая им зубочистка с протокольным треском вонзилась бы в десятку, поставь где-либо на её траектории мишень для дартс.       — Что вам от меня нужно? — решил играть ва-банк Айзенграу, чуть подавшись на стуле вперёд, затем рывком вставая, и подходя поближе. — Превратить меня в игрушку? Послушную марионетку? Получите-распишитесь, так, что ли?       Впервые Даймен глядел на неё вот так. Сверху вниз. Унижающе и угрожающе. Недобно. Не в последнюю очередь, благодаря тому, что был едва ли не на голову выше этой самой деланной аспирантки. Ну же. Давай. Покажи свой зловещий норов, знойная мерзавка. Я весь внимание. Давненько ты шляешься вокруг да около, как будто насилуешь меня глазами таким же манером, как белобрысая подружка трахает этого своего комариного плейбоя на японском ведре. Не сдерживайся. Не отрывая прямого, даже, пожалуй, слишком вызывающего взора почти белых глаз от её опостылевших солнцезащитных очков, в которых он, очередной раз за день, выловил своё отражение, явно пыхавшее бешенством, Даймен встал напротив неё. Широко расставив ноги, и сложив мощные руки на полуголой груди — это напоминало какую-то манифестацию угнетаемого рабочего класса перед местной буржуазией. Девушка, осветившись улыбкой ещё шире, не преминула этим воспользоваться, подойдя уже вплотную к нему, и водя пепельным пальчиком с длинным чёрным ногтем сначала по его рукам, а потом по груди. Конечно, тут стоило бы отдать ей должное — кого-то более привлекательного и возбуждающего грязные желания Даймен пока ещё не встречал. Ну, разве что, за исключением рыжей. Это точёное тело, какое было недосягаемым верхом желаний любого нормального мужика; шикарные угольно-чёрные волосы, прелестное даже при этих, чёрт побери, задолбавших вусмерть очках, тонкое личико с оттенком этой холодной аристократичной усталости — этого Дайм проморгать был просто не в состоянии. А эти вот вожделенные округлости, какими эта красавица уже почти упирается в тебя… Ммм… Тьфу ты, какой же ты чёрт, Дайм! Отметив, что её руки отчего-то ощущаются весьма себе чертовски холодными, даром что изящные и красивые, Айзенграу заставил себя приложить какие-то неимоверные усилия, чтобы не начать распускать руки в ответ. Будет тебе, скотина неотёсанная. Сейчас она играется с тобой, а в следующую жеманную секунду, начни ты овеивать её своими загребущими граблями, тут-то и схлопочешь при всех в жбан. Нельзя вот так упарывать такой, кажется, всё же удачный денёк. Что скажут о твоём очаровательном расписном переднике на сегодняшней вечерней тусовке?       — Ты всё ещё ничего не понимаешь… — ещё ближе придвинулась Эффи Шэдовитц. Теперь уже коснувшись его именно теми самыми округлостями. Даймен начал всерьёз опасаться за свою реакцию и её последствия. Да что же ты такое делаешь, золотая девочка? Такого понятия, как стыд, для тебя точно не существует.       В следующую секунду она той самой рукой уверенно схватила его за полу жилетки, с необычайной силой притянула к себе, а затем накрыла его рот поцелуем. Более чем горячим — от которого Айзенграу-младший был отказаться попросту не в состоянии.       С головой в этом обоюдно желаемом процессе, он и не уловил, она поранила ему язык. Кажется, клыками. При этом девушка ощутимо… вздрогнула. Вот это он прекрасно почувствовал, так как уже уверенно прижимал её к себе — в этих руках она казалась совсем хрупкой и невесомой. Сдави её чуть сильнее… и она разобьётся, рассыплется на триллион осколков, чёрт возьми. Превратится в бесплотный туман. Дьявол тебя погладь по головке, сука, не смей! Чувствющего привкус крови во рту, всё ещё как камнем по голове пришибленного от замашек этой брутальной дивы, Дайма кольнул шок от её улыбки. Хищная, страстная, вместе с тем — теперь-то она не скрывала эти клыки. Злые, острые… Нет, они не были какой-то придурочной позёрской бутафорией. Да провались он ниже канализации Сити прямо здесь же, если перед ним сейчас не стоял самый настоящий вампир!       Почему-то в этот миг Даймен особенно страстно хотел в это верить.       Он оценивающе воззрился на неё. Так вот что ты так старательно скрывала, красотка… Тогда и от солнечного света тебе чертовски уместно скрываться, не так ли? Но… как такое, мать вашу, может быть?! Разве вся эта мифическая диаспора и впрямь существует? А, к дьяволу, какая разница, особенно теперь-то? Кругом и без этого уже давным-давно полно всякого потустороннего дерьма, так что все эти метаморфозы аспиранток его родного университета можно отпустить в дальние чёртовы небеса вместе со всеми пожитками.       Через мгновение она сняла очки. Уже особливо ничему и не удивляясь, Айзенграу, наконец, увидел её глаза. Полностью чёрные, действительно выглядевшие парой бездонных провалов. Хм, почему бы, напоследок, не посмотреться в них, как в чёртово грёбаное зеркальце? В свете того, чем грозит продолжение этого эротизированного банкета, можно благополучно на это всё забить один большой и толстый… Айз нервно сглотнул, со скрипом стиснув зубы. А, чёрт бы с определениями. Какая, к херам, разница, когда тебе дают? Шашки наголо, приятель.       — Так понятнее?.. — одними губами произнесла она.       Дайм мотнул головой, вновь растрепав по плечам шевелюру ничем не хуже, чем у партнёрши.       Дверь, закрывающая въезд в гараж, была в рекордные сроки опущена. Обернувшись вновь к машине, где до последнего лоцировалась его нежданная искра разврата и угара в пропахшем маслом и бензином царстве ржавого затворничества, Даймен оценил её чёрный плащ небрежно валяющимся на полу. Вместе с остальной одеждой. А вот саму девушку он, ожидаемо, отметил уже мило так сидящей на краю капота Шеви. При этом, всего-то к слову, совершенно голой.       Перед глазами уже не скрывающего возбуждения Дайма заплясали шальные искры. Капот, подбрось и опусти его, верного приятеля-Камаро! Вот недаром он на ум-то сегодня приходил, совсем недаром. Недаром он его мыл и полировал. Айз сально ухмыльнулся. Ты и здесь спешишь помочь, а? Извини, дружок, но сегодня ты на сверхурочных. Весьма себе чертовски почётных. Не каждый Камаро удостаивается чести работать ещё и кроватью. И пускай гуляют по чёртовым новозеландским лугам разнообразные, там, достижения в сфере заслонов дверьми гаражей своей личной жизни от любопытных глазёнок.       Попутно скинувши с себя внезапно ставшую какой-то чересчур уж утеплённой и тесной жилетку, в одно мгновение он оказался рядом с жаждущей его дивой, вновь забываясь в поцелуях, и уже ни в коей мере не ограничивая свои руки. Каждое их движение только больше распаляло его. И, можно было не сомневаться, её. Кажется, пути назад уже нет, старик. И к херам его, такой шанс самолично накрыть медным тазом — только для последних, пропитавшихся розовыми соплями дешёвой романтики, говёных тряпок, какие не подошли бы и для протирки колёсных арок от наростов дорожной грязи. Вот чёрт. Какие мы хитрые-то, а? Его рука скользнула вниз. Теперь-то братец-Дайм лучше кого бы то ни было знает, за каким таким дельцем ты сюда явилась. Кое-кто говорит лучше самой тебя. Да ты же вся… Пора показать тебе… скажем так, чертовски весомые аргументы в мою поддержку. Задорно щёлкнув напоследок пряжкой ремня, рухнувшие вниз штаны стали последней успешно минованной преградой.       Они занимались этим самозабвенно, жарко и безостановочно, прямо на капоте его машины. Не желая останавливаться. Иными словами, более близкими владельцу многострадального автомобиля, ставшего подневольным заменителем койки, при особенно выраженных вспышках страсти начинавшего откровенно, но очень жизнеутверждающе и бодро скрипеть подвеской — трахались до потери пульса.       Двигаясь в ней, и, в общем-то, ничего вокруг не разбирая под завесой чувственного наслаждения, Даймен в какой-то миг почему-то прислушался к приёмнику, всё это время не утихавшему на волне какой-то местной радиостанции. Как оказалось, намётанное на такие дела ухо спешило поделиться с ним ещё одним сюрпризом. Кем-то очень умным поставленная в эфир композиция, под которую всё и происходило… Это опять же, оказался всё тот же распрекрасный, и проверенный временем Poison.** Та же чертовски заводная штука, что преследовала его и в самый первый день появления в университете, драть его в корень. Как знать, как знать, брат мой, может выбор ведущего совсем и не случаен.       Он, слегка сдерживая ритм, стараясь никуда не спешить, наклонился к ней ещё ближе, в приступе острого удовольствия утыкаясь ей в шею, и вдыхая запах её духов. Всё тех же. Заводящих. Свежих. Аппетитных. Впрочем, до их хозяйки всяческим, даже самым разухабистым духам было далековато. Та, легонько постанывая от удовольствия, каким-то чудом сдержалась от вампирских практик. Кажется, лишь легонько тронула клыками его шею — совсем рядом с тем местом, где пульсировала яремная вена. В следующую секунду она аккуратно провела по этой области язычком, заставляя кожу подёрнуться мурашками. В свою очередь, ему безумно хотелось искусать её, но что-то его держало. Её кожа… такая тонкая, гладкая и сладкая. Целуя её шею, сейчас Айзенграу-младший был готов, дьявол его побери, и обращённым стать, или хотя бы выпитым, как бесполезная пивная бутылка, коих в корзине у ворот набралось уже с пяток. В такие моменты не раздумывают, выбирая наикратчайший путь.       Не щадя её чувств, он усилил напор, заставляя её кричать. Бисеринки пота проступали на его груди. Прекрасно коррелируя с несколько презрительной, но такой голодной улыбкой на его лице. Обладавшей примерно аналогичным ответом с её стороны. Эта похотливая стерва была явно довольна затеянным ей праздником жизни. Она желала этого. Глядя без какого-либо страха или отторжения в её глаза, Дайм всё больше распалялся, чувствуя приближение известного финала этих сладострастных телодвижений. В очередной раз, когда его гостья сладко выгнулась, он крепко схватил свободной рукой её за волосы, словно желая помучить. Палцы просеяли тёмные локоны, точно оставляя в них сквозные раны. Сейчас ты… вся в моей власти. Другая рука не отпускала её бедро. Вот-вот готовая сокрушить, сломать. Ещё чуть-чуть… Улыбка его стала поистине недоброй. Острой. Если только не разрушительной. Я чувствую тебя. Чувствую твоё желание. Жар твоей, на первый взгляд, белой и холодной, как снег, но такой бархатистой и нежной кожи. Ты можешь сколь угодно выглядеть ледяной, неподатливой сукой, гулящей в стенах этого города, похоже, слишком тесного для нас двоих. Но я-то, уж поверь, осязаю глубже. Чертовски глубже. О, да, тебе далеко до старины-Айзенграу. Выгляди таковой перед другими. Хоть, к примеру, перед тем грязным, толстым деревенским мудаком с моего факультета, который, кажется, гоняет на тебя шкурку даже в перерывах между занятиями, запираясь в толчке. Это будет мне подарком. Моим справедливым наследием. Будь такой, какая ты есть здесь и сейчас — передо мной одним. Как единоличная победа в чемпионате по регби, чёрт возьми. Будь этой похотливой, развратной сукой. Будь, Дьявол мне в помощники! Просто не останавливайся. Ты вся сжимаешься, алчешь, и выгибаешься в этом неистовом чувстве. Горишь этим, пусть и не самым честным, но единением. Лицемеришь и ненавидишь, но поддаёшься мне.       Ты поддаёшься только мне.       Потому что я… сильнее. Ты и вообразить себе не можешь, насколько мы сильнее любого из вас…       Кажется, именно в ту секунду, когда Айзенграу истово просил Дьявола о такой пикантной взаимопомощи, они кончили. Кажется, что даже одновременно. Именно что кажется. Наверное. Ведь всё надо подвергать сомнению, так, Дайм? Только на сомнении строится познание. Здесь нет светлых чувств. Здесь есть вредная бабка-скорбь и отчаянная попытка замещения своих разбитых в звёздную пыль, долбаных розоватых очков. Хоть чем-то. Твои отбыли, приятель. Попросишь такие же, как у неё, может быть? Ведь какими бы циниками мы ни были — каждый из нас продолжает таскать эту ненужную херню в загашнике, по-прежнему, в глубине себя, надеясь на лучшие времена. Где деревья будут большими, люди справедливыми, а косматый седой старик на небесах — добрым и готовым отпустить тебе все грехи за мятую пачку «Лаки-Страйка» с задней полки твоего никогда не ломающегося, и делающего всех и вся на стрипе, грёбаного Чарджера 500. Он не спешил отстраниться от разгорячённой процессом девушки, продолжая с удовольствием зарываться в её волосы. Впитывая в себя её учащённое дыхание. Её запах. Её тепло. Её далёкую от людской натуру. И это доставляло ему особенное наслаждение. Это было частью его превосходства. Достоинства, если угодно.       Как там поётся? Нет секса в насилии? Этому, без сомнения, можно верить. И не забыть отпустить коварной отсебятины, да побольше. Ну… банально, нет любви в сексе. Арифметика проста. Как же это называется? Ну же, думай, бензиновый бак дырявый, думай… О!       Сексорцизм. Он скрипнул зубами. Вдохнул полную грудь, будто бы распробуя про себя это понятие. Вот каким весёлым имечком всё это дерьмо называется. Пытаешься пьяными дорогами миновать эту рыжую суку, самозабвенно трахая чёрную, не так ли, герой фарса?       Пораскинув мозгами на эту тему уже будучи в душевой, по выходу оттуда Даймен Айзенграу набросил на себя свежую чёрную майку, сидевшую в обтяжку, попутно обругав себя за невиданное расточительство в сфере мейкапа, затем вновь спустился в гараж, заставши свою шаловливую подругу уже собранной и аккуратной. Как будто всё то, что произошло между ними каких-нибудь пять минут тому назад — всего лишь его больная грёза наяву. Вот такие они, женщины, черти бы их драли. Впрочем, если приглядеться повнимательнее по ней определённо нельзя было сказать, что всё это ему лишь пригрезилось — девушка выглядела явно более уставшей и потрёпанной, нежели на момент своего прихода в гараж. Окинув вампиршу оценивающим взором, полным язвительного сарказма, Дайм хмыкнул.       — И в этом весь разговор, хозяйка? — лениво протянул он, доставая изо взятой с верстака пачки сигарету. Щелчок крышки Зиппо, и вот, первая основательная затяжка ароматным дымком заставила Дайма почувствовать себя окончательно в своей тарелке.       — Думаю, играть в прятки более нет смысла, — при этом она вновь надела свои любимые очки, улыбаясь одним лишь уголком губ. — Моё истинное имя — Эфемера. Похоже, красавчик, здесь у тебя есть привилегия ничего к нему не прибавлять, как это водится за моей… хм, скажем так, прислугой. Таскать на себе эти приторные людские имена… что может быть скучнее. Куда утомительнее, нежели голодать по нескольку дней.       — Вот, значит, как ты заговорила… — не желая думать ни о чём, кроме себя-любимого, а внутренне вовсе собой гордясь, холодно скосил на неё глаза Даймен.       Она подошла поближе, попутно доставая что-то из кармана. Это была маленькая, изящно исполненная бутылочка, на две трети полная чем-то тёмно-красным, почти что чёрным. Это ещё что за шутки? Чёрный абсент какой-нибудь, или любая другая отрава, мешающая жить? А может быть, это чёртов грёбаный яд? И каждого, кто с тобой трахался, ты затем заставляешь умереть во имя тебя, всей такой гуттаперчевой принцессы с замашками садистки? Интересно, ты будешь снимать его конвульсии на камеру, а, детка? Теперь он был готов держать пари, что её коллекция сомнительных вещиц доминирующего характера полна ещё и эпичного, занимательного хоум-видео. Кажется, впечатление от случившегося начинало неумолимо портиться — прямо как в глотку не лезущий сэндвич после доброго денька на солнце.       — Выпьешь это, как только сочтёшь себя готовым, — Эфемера вложила сосуд ему в руку, при этом сложив на том его собственные пальцы вместо него. Жест, мягко говоря, заигрывающий, вновь заставил Дайма почувствовать ощутимое желание повторно разложить эту самозваную королеву на капоте Камаро. Вместо чего он решил сопроводить и без того слишком серьёзную физиономию недоверчивым выражением.       На прощание вновь притянув его к себе, и мимолётно поцеловав, выглядящая очень довольной Эфемера, не оборачиваясь далее, вышла прочь из гаража, лишь только ворота вновь открылись. И тут Даймен в очередной раз чуть не расхохотался. Ибо совсем рядом с воротами был пришвартован Линкольн его отчима. Однако же, старика ведь ни черта не упрекнёшь в чувстве такта, продли этот Сити его дни. Приехал с работы раньше — а тут на тебе, ни тебе в гараж причалить, ни тебе даже парадную дверку этого растреклятого вертепа с преферансом и куртизанками приоткрыть.       И вправду. Не успело пройти и нескольких минут с начала первобытно-дикого гаражного сейшена, как Айзенграу-старший, в обычно-спокойной манере ведя беззвучный Континенталь’76, уже неспешно заруливал на дорожку к гаражу. Отчим, немолодой, но крепкий, бритый наголо мужчина с окладистой бородой на суровых черт, слегка округлом лице, увенчанном старомодными профессорскими очками — уже потянулся к ручке, чтобы поднять воротину, как вдруг достоянием его слуха стало то, что в гараже, кажется, Дайм, выразиться проще, занят слишком важным дельцем. Одним из таких, в какие предпочтительно действительно не вмешиваться. Мигом бросив дурную затею, и показав палец вверх творящемуся в гараже, старик-Айзенграу улыбнулся, и, не оборачиваясь, неспешно отправился в дом. Наконец-то непоседливый, порой надоедливый, но его родной мальчишка занят настоящим, мужским делом.