Не Преклонившийся

      Путь по лестнице на третий этаж штаб-квартиры «Лэнко-Шварц инк.» занял считанные секунды, сопровождаемый дружным топотом ног спецназа Бримстоуна и щелчками затворов перезаряжаемого оружия. Каждый понимал — чокнутые духовники вполне в состоянии были за это время перегруппироваться, и сосредоточить силы как раз рядом с обителью Милтона Строма, дабы дать вторженцам решающий отпор. У тех могли быть в рукаве невесть какие карты. Может статься и такое, что фанатики, наконец смекнувшие, что в самое пекло лезть явно недальновидно, были в состоянии и подорвать всё строение целиком, дабы погрести угрозу от Общества вместе с собой — ведь вампиры потом, несомненно, поднимут своих последователей на ноги за верное служение. Любой в спецназе, брошенном на устранение, да и сама Рэйн, что оказалась наверху самой первой, отлично знали нравы тех, кому вампиры сулят вечную жизнь. Надобно сказать, весьма паршивые нравы. Характерные, скорее, для дикого зверья.       Наверху, в разветвлённом коридоре, ведшем до конференц-зала, располагавшегося, похоже, в районе архиерейской кафедры — было так темно, как не было даже на свалке, через которую пробирались бойцы первого отряда. Высокие, стрельчатые окна были завешаны плотными портьерами, сквозь которые едва-едва, размытыми пятнами, был различим свет фонарей. Тот едва очерчивал структуру коридора, который обступали с обеих сторон помещения неизвестного назначения, в промежутках между которыми и были закутки, оканчивавшиеся этой ритуализированной архитектурой. Более всего это сходило за застроенный какими-то ушлыми строителями старинный собор, кощунством превращённый в обиталище привычных клерков, которым дело было только до покупки собственного домишка и дорогого внедорожника. Кое-где на стенах едва тлели самые настоящие факелы, буровато-красным ореолом чуть высвечивавшие островки на грязных и ветхих стенах. Вокруг раздавались приглушённые звуки капающей о пропитанные ей мягкие ковры, какой-то жидкости. Тяжёлый, спёртый, сырой воздух был пресыщен ароматами свежей крови — так, что дампирше щекотало восприятие, несколько сбивая с толку. Создавалось полное ощущение того, как здесь буквально минуту назад был совершён массовый забой то ли скота, то ли людей. Возможно, это было справедливо списать на только что отгремевшее внизу сражение, но почему-то Рэйн так не казалось. По одной простой причине. Ещё больше здешний воздух сшибал немилостивым ароматом богатого разложения и гнили. Везде слышался гул от жужжания, судя по всему, целой орды мух. Послышались стоны, кашель и сплёвывания со стороны бойцов Бримстоуна, дружно спешащих нацепить на лица маски противогазов. Даже бывалому человеку находиться тут было не просто затруднительно, но практически нереально.       И тут она обратила внимание на те самые факелы. В их дрожащих отсветах виднелись подозрительно знакомые, кажущиеся чёрными, потёки.       — Свет! — скомандовала дампирша, предчувствуя худшее.       И, как только фонари спецназа в беспорядке заплясали вокруг — даже закалённая сотнями смертей девчонка не смогла сдержать содрогания.       — Господи-Иисусе!.. — пробормотал, осеняя себя крестным знамением, Говард Брок, отличавшийся открыто проповедуемым христианством. Не удивительно, ибо тот в прошлом был святым отцом, которого Бримстоун завербовал после того, как его приход подвергся разрушению и сожжению силами вампиров, ибо после того события он, бывший военный, объявил на кровососов собственную, довольно успешную вендетту. В самом Бримстоуне об этом частенько вспоминали с улыбкой.       Высокие, действительно свойственные религиозной атрибутике, украшенные богатыми розетками потолки… Они были буквально увешаны висящими вниз частями тел, головами, мёртвыми человеческими останками разной степени свежести и целостности. И казались они отвратительно живыми благодаря копошащимся в мёртвой плоти, должно быть, сотням тысяч личинок. Мухи, увивавшиеся вокруг останков, напоминали собой некое чёрное поветрие. Сколько сотен здесь было изуверски расчленено, измучено, удавлено и повешено — сказать сложно. На стенах не было живого места — их словно специально, долго и старательно, окропляли кровью. Более того, они были густо исписаны какой-то малопонятной символикой и слитными простынями текстов на совершенно неидентифицируемых языках. Сложные, выписанные в мелочах сигилы красовались тут и там, окружённые едва ли не целыми неизвестными оккультными трактатами, перенесёнными невесть откуда на, видимо, готовый всё стерпеть камень. Некоторые казались Рэйн странно знакомыми. Полы были и того хуже, представляя собой натуральное болото, чавкающее и хрустящее при каждом шаге, как ни пытайся быть беззвучным. В нём тонули дохлые мухи и корчились бесконечные черви. Под самыми ногами дампирши, например, валялись останки растерзанной грудины, и чья-то полуразложившаяся голова. Правда, эта инсталляция была куда масштабнее, и многочисленные её детали были рассыпаны тут и там. Кое-где с потолка до самого пола живописно свисали лианы кишок. У Рэйн было действительно богатое на кровь прошлое, но чтобы вампиры предпочитали жизнь в одном исполинском мясницком забое, погружённом в непроглядную темень? Кого мог собой представлять тот, кто сотворил такую чудовищность — не было никакого адекватного представления даже у неё.       Это действительно был собор. Только поклонялись в нём совсем не христианскому Богу. Антипод общепринятого образа дома господня.       Чёрная насмешка над Богом, как таковым.       Из конференц-зала будто бы на месте той самой архиерейской кафедры, открытые двери в который, сквозь поволоку испарений и дым факелов, мутно виднелись в самом конце коридора, доносилось некое тяжёлое, ритуальное песнопение. Хорал — смекнула хорошо осведомлённая о религиях и их паразитах дампирша, уже находящая своё боевое состояние вновь. Какой же больной нечистью надо быть, чтобы даже просто окружить себя таким, воистину дьявольским антуражем? Впрочем, она это хотела бы знать как раз в последнюю очередь. Была работа. И она должна была быть выполнена.       — Какого… Чёрта?.. Что за ублюдочная сукина мразь могла даже помыслить совершить такое?.. — от Маркуса Коннерса услышать подобное было настоящей похвалой. Тот не пасовал ни перед какими кровавыми разборками, но здесь, по всей видимости, был нарушен и его лимит выдержки.       Рэйн холодно обернулась на топтавшихся у самого порога бойцов Бримстоуна, сражённых наповал местной феерической энергетикой. Презрительно хмыкнула.       — Мальчики, вы меня разочаровываете. Работа для вас — пустой звук? — лениво заметила она.       — Но… Рэйн. Я такого не видал даже в логовищах особенно религиозных ликанов, а здесь… Чёрт, да это сами врата в Ад! — сквозь противогаз срывающимся голосом прокаркал Фэйрфилд.       — Вас, малышня, должны были предупредить, что вы будете иметь дело с дьяволопоклонниками, ведомыми детишками сами знаете чьего отца, — безразлично обронила Рэйн, вновь выбрасывая клинки в боевое положение. — Что, в первый раз слышите? Опять прогуливали брифинг? С кем только приходится иметь дело… Плевать. Нас ожидает мой сводный братец. И чем раньше мы придём на свидание — тем быстрее разведём красавчика на танец.       Стараясь особо не глядеть на местные красоты, как и не замечать противного чавканья под ногами, команда бегом двинулась в сторону конференц-зала. Чем ближе они приближались к его пределам, тем отчётливее было бесстрастное, словно зомбированное, пение на малознакомом наречии. Кроме которого Рэйн с неприятным холодком внутри различила ещё и жалобные вопли какой-то женщины. Судя по всему, совсем ещё даже молодой девчушки. Гротеск и штампы сатанизма были тут как тут.       — Не льсти себе, Стром, — вальяжной походкой подойдя к самому порогу раскрытых настежь дверей зала заседаний, тихо и несколько развязно молвила Рэйн. — Тебе, подобно всем твоим жертвам, не выбраться из собственной же ловушки. Теперь-то уже без вариантов. Однако же, перед заслуженной экзекуцией, поведай-ка мне — для чего ты затеял этот балаган? Разве ваш паршивый культ позволяет таким, как ты, ублюдкам — и безнаказанно путешествовать в свете дня? Одобряет ли он то, что ты так открыто сотворил здесь и сейчас, душитель? Хотя… где вопрос, там и ответ. До недавних пор таких вещей даже вы себе не позволяли. До чего же вы осмелели, дети своего отца, убогие выродки… Что ж, мы ломали ещё не таких, как ты, сводный брат.       — Проходите же, высокие господа, возжелавшие нанести визит в нашу скромную обитель. Не заставляйте хозяев грустить. Здесь вас ждали. — Донёсся до их ушей тяжёлый и глубокий, явно пышущий уверенностью в себе, слышимо самодовольный голос.       Будучи у самых дверей, все опять уставились на творящееся в конференц-зале.       Факелы, каких тут было гораздо больше, здесь светили заметно лучше. Нет, они не выхватывали под высокими сводами относительно свежие, тлеющие останки. Зато здесь под потолком теснилось множество клетей с иссушенными мумиями. Ароматы, витавшие в воздухе, скорее, носили на себе некую старину и ужас древних гробниц. Сырость. Пыль. Запустение. Угроза. Сам зал был довольно-таки опрятен, если не считать кровавых пятен на коврах, видимых тут и там уже и без помощи фонарей. Всё пространство было затянуто некоей пряной дымкой. Будто бы тут горели не факелы, а добрые погребальные костры.       У противоположной входу, дальней стены, на фоне огромного, выполненного в багряных тонах витража, через который в зал заглядывала луна, находился могучий, богато украшенный резьбой стол, окружённый несколькими старомодными бюро. За ним-то, в таком же старомодном кресле, и восседал Милтон Стром. Довершали эту композицию расставленные вокруг всей этой инсталляции высокие, помпезные шандалы, пламень в чашах которых горел каким-то удивительно знакомым Рэйн, кроваво-красным оттенком.       Одет Тёмный Адепт был в такую же мантию, только украшенную на порядок богаче, нежели у простых миньонов. В частности, выполненные из золота окантовки рукавов и воротника, капюшона — напоминали собой чередование заострённых позвонков. Чего уж говорить об обилии вышитых на самой мантии неких оккультных символов. Капюшон был скинут на спину, являя тщательно выбритую голову вампира, сводного брата Рэйн. Острые, резкие и тяжёлые черты лица, словно вытесанные из некоей глыбы жёсткого минерала, сейчас несущие на себе признаки довольства и уверенности, подчёркивались дополнительно подведёнными тенями, ярко-оранжевыми его глазами. Тёмная кожа не могла скрыть нанесённые на половину лица, ритуального характера татуировки.       — Тебе всё ещё недостаточно гирлянд в доме? Остановись, ублюдок! — крикнула Рэйн, с грацией дикой кошки врываясь в зал. Видя миньонов Милтона Строма за жесточайшей мясорубкой. В которой один за другим, чудовищно гибли ни в чём, казалось бы, не повинные люди. Последние умирающие уже застывали на полу. Вслед чего сектанты, сжимая секиры, машинными походками разошлись по краям зала, чинно рассевшись, и снова начиная бормотать какие-то малопонятные молитвы. Голоса их сливались в одну-единственную мантру, повторявшуюся раз за разом.       Эти имена… Снова эта безумная вытяжка из гриммуаров?       Не менее резкая, безумная улыбка враз растянула его губы — стоило ему только увидеть дампиршу, скакнувшую одним мощным прыжком едва ли не в самый центр зала.       — Что ж, мы знали, что так оно и будет… — Милтон Стром встал с трона. Да не один.       В левой руке он без каких-либо усилий занёс перед собой какую-то отчаянно сопротивлявшуюся его хватке девчушку. Рэйн отметила, какими сложными, зловещими узорами покрыта его рука, свободный рукав на которой слегка сполз ближе к предплечью. Затем её напряжённый взгляд перешёл на жертву вампира. Молодая женщина. Нет. Сопливая девчонка, чёрт возьми. Вся израненная, полуобнажённая — она явно провела не один час в муках, устроенных этими чудовищами. По краям зала пребывали в своём воображаемом мирке так и не стихающие со своими сатанинскими частушками сектанты, ритмично клонящие к полу крытые капюшонами головы в некоем религиозном экстазе. Пропадать они никуда не собирались. А по тому самому полу зала было рассыпано ещё несколько десятков свежих трупов. Так вот где этот психопат творит свои жертвоприношения… Рэйн объяло настоящее отвращение. Но в ещё большей степени — ненависть. Этот выродок зашёл слишком уж далеко.       — Остановите его! Прошу вас! Это… Чудовище! — только и смогла пропищать жертва.       Но разгневанная, оскалившаяся клыками дампирша не могла сделать ничего. Ровным счётом. Как и бойцы группы поддержки от Бримстоуна, кто сопровождал её. Творилась натуральная дьявольщина. Воздух словно сгустился, опутав их невидимыми оковами. Не давая поднять ни клинков, ни огнестрельного оружия. Дозволяя только смотреть на происходящее в качестве насильственно определённых зрителей.       Здесь Тёмный Адепт издевательски рассмеялся, приостановившись, и явно наслаждаясь моментом.       — Вам никогда не доводилось оценивать силу артефактов, что принадлежали телу того, кого всякая разумная жизнь нарекла Первоначальным Дьяволом? — уверенно, со внутренней силой произнёс он. — О да, я знаю, это довлеет над тобой, Кровавая Рэйн. Знаю, как никто другой. Тебе знакомо их могущество. Известна цена. Та, какой они вновь исходят на этот свет. Цена, что так скоро будет уплачена в счёт рождения новых времён.       — Всё ясно, — с отвращением глянула на него дампирша, — Вот уж не думала, что этот конструктор опять всплывёт. Проклятые бримстоунские любители наживы… и ещё один больной подражатель. Как тот старый нацист, Юрген Вульф.       При этих словах Милтон Стром, не меняясь в лице, без жалости сломал шею жертве. Та хрустнула, как тростинка, в его мощной руке, после чего тело безвольно повисло. Вампир с пренебрежением, свойственным, скорее, по отношению к какому-нибудь мусору, отбросил тело девушки в сторону, вновь усаживаясь в кресло. Продолжая глядеть в его глаза, Рэйн с удивлением отметила, как они словно остекленели и стали глубже. В них не было ненависти. Не было и любых других чувств в привычном понимании. Была лишь заинтересованная целеустремлённость. Бесконечная пропасть. И некая потаённая теплота. Будто бы сконцентрировавшиеся на ней.       Теплота… Что?.. По отношению к ней? Что это за абсурд?       Только спустя пару секунд Рэйн поняла, что перед ней совсем не Милтон Стром.       Это походило на дурные сказки, но её сводный брат потёк и смазался в пространстве, словно некий грязный, пропитанный нефтью сгусток льда. Действо, более прочего напоминавшее собой в несколько десятков раз ускоренное разложение, заняло считанные мгновения.       Затем… являя на своём месте абсолютно другое создание.       Зная, что время, почитавшееся им, как заверенное самой судьбой, наконец, настало — он сбросил маски вновь, не желая, чтобы вынужденная ложь его, пропитавшая Сити от и до, была навязана и той, кто однажды могла быть с ним на равных. Той, которую он столько раз искал, находил, а затем терял. Но продолжал незримо хранить, как нечто действительно значимое для него.       Теперь голос этого существа изменился до неузнаваемости.       — Мы не подражатель. Мы — объект всякого подражания, — бесстрастно, с расстановкой, медленно произнёс его жуткий, рассыпающийся на тональности, словно отдающийся ото всего собора, глас. При этом ощущающийся столь же молодым и полным сил, сколь бесконечно старым и мудрым.       Поразительно тонкой, чувственной красоты юноша лениво, по-кошачьи грациозно потянулся в огромном, достойном королей кресле, больше смахивавшем на тот самый трон. Взявши со стола длинными, аристократичными пальцами бокал, наполненный чем-то тёмно-красным, он стронул его в приветственном жесте, козырнув натурально остолбеневшей Рэйн. Мускулатура, бывшая предметом зависти любого атлета. Лик, тонкий, строгий и великолепный, где-то почти девичьих черт. Холодный, бесстрастный и мертвенно белый. По широким плечам в беспорядке рассыпались, кажется, даже слишком густые, угольно-чёрные волосы. И эти нечеловеческие, глядящие с ледяным спокойствием, небывало тяжёлые глаза. Тлеющие красноватым свечением зрачков — в глубине тьмы, наполняющей их. Они были непереносимы при прямом в них взгляде.       Но… здесь даже такая как Рэйн не могла бы погрешить против истины — он был воистину прекрасен. Не имевший равных себе. Недостижимый. На вид ему можно было дать не более 25 лет. Однако же… эй, глупышка, ведь внешность любого чудовища извечно обманчива. Это для себя дампирша уяснила ещё в незапамятные времена. И только что перед ней были продемонстрированы очередные неоспоримые тому доказательства.       — Чудовище… Сколь бы патетичным сие ни было, это мы знаем уже ото стольких многих, в разные времена навещавших шар земной, что даже нам не упомнить. Долгие годы мы ждали этого момента… Предстать с тобой лицом к лицу — не стезёй воли одной лишь частицы нашей, но новой системой воль, отсель единожды ставших одним целым. Ибо то, что выписано нашей волей — однажды, будет обращено в слово, и представлено к свершению. Милая деталь — видеть в нас самих этот забавный вопрос: почему нас решила навестить столь примечательная, совершенная практически во всём женщина. Та, какой не ровня и не семья прочие, что окружают её. Прийти к нам вновь… Такова ли воля случая? Может быть, того пожелали мы, беря в расчёт мнения одной нашей стороны? Однако, возможно, здесь замешано нечто, от нас зависящее непозволительно мало, как говорит другая сторона? Что же ты скажешь нам, Рэйн за прозвищем Кровавая? — не выдавая каких-либо эмоций, спросил он. По-доброму, как могло показаться на первый взгляд.       — Кто ты такой? Ты ведь… не Милтон Стром, не так ли? — жёстко обронила Рэйн, явно не найдясь с ответом на сей поистине странный вопрос. — Было бы глупо интересоваться тем, в чём виноваты те, кого ты замучил и изувечил. Уже ли слабосильные хищники без морали и воли, вроде тебя — начинают взращивать государство в государстве, возвысившись в своих глазёнках до уровня Бога?       — Вина, говоришь? — задумчиво произнёс он, продолжая едва заметно, хищно улыбаться. — Возможно, во всём виновато наше истинное происхождение. Возможно сама подобность этих существ вирусу. Так или иначе, есть некоторая вина перед нашим вектором — непростительные ошибки в реализации себя нашими тюремщиками, Рэйн. Досадная мелочь. Для Общества вашего — это лишний повод для нахождения себе новых врагов, что означает новые идеи и новые платы за глупость. Для нас же — шанс восстановить часть давным-давно утраченных сил.       Интересные попытки отговориться использует это сукин сын. Что за дерьмо? Мимикрия под её сводных братьев и сестёр? Рэйн была в полнейшем недоумении, которое всегда обладало замечательным свойством — умением приумножать её ярость. Какого Дьявола тут, вообще, творится?! Кто этот чёртов хамелеон? Не столь важно. Даже если это и есть Милтон Стром, сумевший добиться каких-то особых приоритетов от своего объекта поклонения, то сейчас понять это было решительно невозможно. Оставалось только верить. Вне зависимости от ситуации и её аспектов, подобная угроза подлежит обязательному устранению.       — Конечно, обидно прерывать ваши головоломные шарады, господин Тёмный Адепт, но пора бы и честь знать, — с презрением покосилась на него Рэйн. — Деритесь. И умрите здесь же. Вам всё равно не остаётся ничего другого. Свидание испорчено, и продолжения банкета вам не светит. Так хотя бы станцуем.       — Гауштадт ничему тебя не научил, дампир. Не позволил сделать выводы. — Юноша, недвижимо смотря на гостей, по-прежнему со спокойным видом сидел в кресле. Похоже, вся серьёзность, какую убедительно внушал Бримстоун и его лучшие люди, этого вообще никак не трогала. — Всякий раз именно мы, и никто иначе, стояли за каждым шагом войск нацистской коалиции в твою сторону. Когда на то была воля Высшего Порядка — не только мы, но и многие наши братья и сёстры, что наблюдают за этой реальностью, но выходят во свет очень редко. Ибо нам всегда было интересно, до чего же дойдут твои оригинальные идеи. О да, мы знаем, как абсолютно все в роду нашем — великие экспериментаторы, Рэйн. Но лишь одни мы любим копаться в этой реальности, словно в какой-нибудь песочнице. Принужденные коллекционировать самоё себя. Ибо необозримо широк спектр интересов нас. Тех, кто зовётся Посланцем Зари, Запрещённым и Забытым. Тех, кто единственными сумели узнать цену и мощь собственных тюремных стен, и продавили их фундамент, кладку и связующую основу. Ты же, Кровавая Рэйн… Извечно воевала за семью, мать, братьев и сестёр материнской линии, свою страну, своего Бога… Но так и не ощутила, как Бог твой, столь вероломен и холоден, однажды вонзил нож в твою спину.       Бог… вонзивший нож в мою спину…       Рэйн почему-то на секунду показалось, что он просто перечитывает какую-то приключенческую книгу вслух для окружившей его аудитории. Ни капли не представляя всей серьёзности происходящего. И уж точно настолько уверенный в себе, чтобы не осязать своей смерти, что заказал Бримстоун. Которая уже давно буквально дышит ему в лицо. Просто он этого всё ещё не понимал. Дампирша легонько улыбнулась.       Закончив говорить, юноша поднял руку вверх, в ни к чему не обязывающем жесте — и все находившиеся тут сектанты тотчас же повскакивали со своих мест. Только вот фигуры их словно выросли. Эти сведённые судорогой, серые, поистине каменные лица с провалами вместо глаз, небрежно закрытыми повязками… Обращённые Строма. Опять они. Рэйн приготовилась к неминуемой потасовке. Монстры медленно двинулись к ним. Стремясь ко вполне очевидной цели — заставить навеки замолчать что спецназ, что дампиршу. Сам же юноша, вставши, наконец, со своего импровизированного трона, горделиво выпрямился во весь свой приличный, без малого в пару метров, рост. Уверенно сложил руки на могучей груди. И просто, безо всяких прелюдий, бесшумно поднялся в воздух, легко минуя преграду в виде стола. Ближе к уже выступавшей ему навстречу Рэйн.       Дампирша натурально обомлела — он, вновь подав мощную, перевитую мускулами руку вверх, буквально из воздуха собрал внушительный, неподвластный человеческим, да и вампирским силам, воистину исполинский меч. Точно реки крови и какого-то почерневшего, будто бы машинного масла, устремившиеся из трупов, тянущиеся из каждого уголка, каждой трещинки или щели… сформировали собой фигурное и прихотливое полотно, вылепленное из покрытой нефтяными потёками, голодно блестящей стали. Длина этого орудия была точно свыше двух метров, да и толщины меч был такой, что исключала любые вихляния полотна. Внимание дампирши привлекли бегающие по лезвию, тлеющие и вспыхивающие тексты и замысловатые переплетения каких-то неизвестных рун. И этот монументальный, украшенный напоминающими когти лезвиями, эфес, складывающийся в хорошо читаемую печать. Ту, которую Рэйн знала лучше прочих. И знание это поистине вселяло в неё трепет.       Нет… этого не может быть…       На стали этой проступали лица. Человеческие, или просто похожие чем-то. Сотни. Тысячи. Точно это была и не сталь вовсе, а окно в другой мир — за которым творилось нечто и близко не похожее на ту жизнь, что дампирша знала. Ей показалось, вес неведомого орудия был точно больше, нежели любые огромные уродливые железяки, которыми предпочитали драться обращённые покрупнее, а у тех Бримстоуном была зафиксирована амуниция и до пары центнеров весом. По её первым прикидкам — минимум раза в два. Каким образом этот юноша, пускай и завидного для многих культуристов телосложения, собрался биться таким оружием — Рэйн себе слабо представляла. Зато очень была рада тому, что излишний пафос чересчур уж часто подводит связанных с её ненаглядной семейкой.       Впрочем, следующие секунды короткого боя удивительно быстро её в этом разубедили. Потому что это чудовище размахивалось сим громадным мечом абсолютно свободно, враз разнеся всё убранство своеобразной кафедры Тёмного Адепта в жалкую труху. Но — отчаянно не попадая по вёрткой дампирше, которая в несколько сложных прыжков отступила из-под беспримерно сильных ударов. В пяток секунд обстановка в конференц-зале окончательно смешалась, превращаясь в ужаснейшую катавасию. Оперативники палили изо всех стволов по немёртвым религиозным фанатикам, вознамерившимся достать тех при помощи огромных двухсторонних секир. И вправду, они с трудом сдерживали их натиск — прикончить обращённого и в лучшие времена было не так-то просто. Вокруг всё быстро превратилось в прямой аналог того, что они видели в коридоре. Обоймы только успевали влетать на место истраченных. Обращённые же не ведали страха смерти, не отступая даже со смертельными для них ранениями. Нескольких ребят Общества они успели даже слегка покалечить, ранив своими тяжёлыми орудиями. Справа от Рэйн кто-то закричал, едва ли не на самое ухо. Какой-то чёрный духовник из числа простых прислужников, продолжавших пребывать в помещение, вылетел в направлении одного из окон, живо его собой разбив, тем самым — проложив себе путь наружу. Впрочем, размышлять о слабнущих духовных скрепах нации было решительно некогда, ибо перед дампиршей тут и там маячило вооружённое лучше всех прочих чудовище, да и не только спецназу достались соперниками те самые обращённые. Эти уродливые твари упорно пытались повалить Рэйн на землю, дабы затем разделить её на половинки. Не вышло. Влезший без очереди монстр, сверкая такими же безобразными, подобающими монстру кривыми клыками, ожидаемо промахнулся, с грохотом вперив секиру в пол. Рэйн, поднырнувши под его движение, просеяла того клинком, отчего как раз этот молодец и распался на две аккуратные половинки по линии торса. Довольно быстро остаток сектантов удалось накрыть покрывалом безвременья. Как ни странно — в общем-то, даже штурмовики всем отрядом, стараясь держаться спинами друг к другу, кроме разной тяжести, но не смертельных ран и поломанных у кого-то рёбер, потерь не понесли.       Но никакие заряды — даже освящённые; никакие удары клинков и ножей, что ковались в ведущих монастырях и аббатствах, причастных к ордену Бримстоуна — ровным счётом ничто не позволило нанести хотя бы малейшего вреда этому белоснежно-бледному юноше с непропорционально огромным мечом. Несмотря даже на тот издевательский момент, что обряжен тот был в одну лишь свободную, невесть как зафиксированную на нём чёрную материю, выполнявшую, грубо говоря, роль набедренной повязки — в точности как на какой-нибудь античной статуе. Дыры от пуль просто мгновенно пропадали, более всего напоминая собой след от камня, брошенного в бассейн с нефтью. Любое холодное оружие пролетало сквозь него, не встречая препятствия. Будто бы он был бесплотен. Видя это, группа поддержки начала планомерное отступление до дверей в зал. Туда, где было предусмотрительно оставлено кое-что на такой случай. Основная серия ударов приходилась, конечно же, на дампиршу, которая стремилась схлестнуться с чудовищем раз за разом. Старательно избегала Рэйн только одного — любых попыток напрямую парировать удары его меча, который с грохотом разваливал даже стены зала при лёгких, казалось бы, касаниях. Этой штукой было бы можно прекрасно работать в роли, например, зарядов, уничтожающих старое, отслужившее своё, строение. Неотвратимое, как ядро стародавнего разрушителя, это огромное стальное полотно, покрытое кровавыми потёками, переходящими в чёрную окалину, без малейшего труда разносило всё на своём пути.       И… дампирша могла бы поклясться, но меч этот…       Он не был мечом сам по себе.       Это было нечто живое. Оно… глядело на неё. Оценивало. Примерялось к каждому её движению, вздоху или взгляду. В некоторых отблесках ужасающего стального полотна, покрытого печатями и ритуальными рисунками, Рэйн могла бы поклясться, она видела… направленные на неё взоры янтарных глаз. Холодных. Бесчувственных. Но, вопреки смерти, что опеленала их — взоры омерзительно яркие и внимательные. Меч тлел абсолютно живой, незнакомого типа аурой, очень напоминавшей ауру того «Фон Блюта» из Сан-Франциско. Такого рыжая дампирша, видавшая массу всякого запредельного, потустороннего и, казалось бы, вовсе неспособного на существование — ещё никогда не видела! А глаза белоснежного чудовища тлели двумя жуткими кровавыми прожекторами из-под разметавшихся в беспорядке во все стороны, каких-то поразительно бесконечных, чернее самой тьмы, волос.       Только… Почему же у неё было такое ощущение, что этот юноша специально не доводит до неё свои удары? Несколько раз он мог со всей ответственностью разделать её на филе-нарезку, подобно обезображенному мясу в приёмном холле. К её величайшему стыду, насколько Рэйн, конечно, считала. Однако же, отдать должное его и близко не вампирским силе, скорости и лёгкости — стоило без зазрений совести. Здесь-то Рэйн и окончательно уверилась в том, что перед ними существо, не имеющее какого-то отношения к вампирам в принципе. Как и к её сводным братьям или сёстрам. Покуда длилась схватка, дампирша по-прежнему продолжала бесплодные попытки нанести ему хоть одно ранение. При этом с откровенным удивлением и сводящей скулы яростью ощущая, как с ней играют в поддавки. Он не хотел убивать её. Точно с некоей потаённой заботой отводил всякий удар, способный даже царапнуть её кожу. Она хорошо видела и чувствовала это. Но никак не могла понять — почему? С какой стати ему беречь, играться с ней? Издёвка? Или у него на уме что-то другое?       Но ещё больше поражало её другое. Чудовище с гораздо более выраженной охотой разносило в кровавые ошмётки своих же приближённых. Будто бы… ставило себе целью уничтожать именно лояльных к себе людей и обращённых. И эта поистине устрашающая, порочная радость, находящая его совершенный лик в моменты, когда жуткий меч вновь отправляет в полёт разделённые по частям тела… Тут-то, наблюдая за такой, поистине невиданной ей ранее жестокостью, Рэйн несколько зазевалась. Едва скинув с себя бессильно обвисшего монаха, жизнь которого прервалась с последним глотком крови, Рэйн, было, уже собиралась отпарировать выпад ещё одного сектанта, уже заносившего над её головой ржавый лом.       На его же беду.       Ибо позади того внезапно возник юноша-чудовище, озарённый этой безумной, голодной улыбкой, даже у неё вызывавшей содрогание.       — Прочь, ничтожество, ступившее на путь наш…       Мгновение — и сектант буквально разделился на составляющие. Плоть в одну сторону, кость — в другую. Какая такая сила буквально разделила телесные ипостаси рядового прислужника, мягкие ткани какого, пребывая в состоянии желе, сползали со стены слева, а кости, переломанные и исковерканные, едва ли ни аккуратной кучкой лежали у стены справа — Рэйн даже представить не могла.       Между ней и чудовищем осталась лишь широкая кровавая линия — будто бы граница, разделившая целые армии.       И первым её нарушил юноша-чудовище. Без какого-либо труда пропавши из поля зрения дампирши, которая и без того максимально ускорила своё восприятие — все прочие в зале казались застывшими в какой-то тягучей смоле, едва двигаясь. И как только ему удаётся это — с этой грудой ритуальной стали в руках? Через мгновение юноша был уже совсем рядом. К Рэйн, обречённо понимающей, что сделать что-либо она просто не успевает, скользнула свободная рука чудовища. И тогда юноша просто поднял дампиршу за горло. Без малейших усилий. « — Стало быть, если он легко оперирует мечом весом около полутонны…» — мелькнули вялые мысли в голове рыжей, которая лихорадочно искала способ вырваться, но отчаянно такового не находила. О, злосчастье!.. А юноша со спокойной заинтересованностью вглядывался ей в глаза.       Этот взгляд… Бесконечно чужой и далёкий ранее, но сейчас… Она была заворожена им. Шокирована. Объята истинным, замогильным, ледяным ужасом. Заинтригована. Восхищена. Не сказать даже, что нечто большее…       — И была ты призвана явить смерть нам таковой, что сумела показать однажды, захватив расположение частиц наших. О… как же долго ожидали мы, дабы вновь лицезреть твою… уникальность… Твоё предначертание… однажды… стать…       И…