Не Преклонившийся

      Всё пропало. Провалилось сквозь землю. Или же это она… нырнула в сон?       Едва вновь обретя способность видеть, дампирша тревожно огляделась по сторонам. Видя ненастное раннее утро вокруг. Осеннее. Холодное и бесконечно злое. Видя разорённое поселение. Разрушенные дома. Поломанную утварь. Огонь пожаров. Мёртвый скот. И… десятки… может быть, сотни трупов. Что это? Как так получилось? Где все, и куда подевался кишевший кровососами Сити? Тишина и безмолвие окружали ничего не понимающую Рэйн, нервно озиравшуюся по сторонам. И это небо. Такое… знакомое. Тяжёлое и выглядевшее грязным, напоминающее старую половую тряпку, утреннее небо. Гнилые небеса… Почти что зимний холод, чувствительно пробравшийся под одежду. В лицо ударил ледяной ветер, донёсший с собой знакомые ароматы гари и мясницкого дела. Такие сырые и первобытные. От этого — ещё более резкие и отвратительные.       Всё это… знакомо. Слишком знакомо! Узнавание обожгло её, подобно раскалённому клейму.       Это же…       Двадцатый век, едва успевший разменять первую четверть. Румыния. Воспоминания обрушились на неё всей массой, которая была, пожалуй, практически неподъёмной. Глаза дампирши вновь видели убийство её семьи. Бряцающие амуницией нацисты, ввалившиеся к ним в дом. Приведшие с собой насилие, уничтожившее, и заместившее собой человеческое. Только сейчас Рэйн увидела маленькую рыжую девчонку с головой матери на руках, с отсутствующим видом сидевшую на крыльце разорённого дома. И в груди что-то чувствительно кольнуло. Вроде бы, там, где должно было быть сердце… Я помню тот вечер… Старшая, Светлана… она пыталась отстоять, спасти нас… Мора, столь доверчивая и беззащитная… Моя драгоценная, маленькая сестрёнка… Ей было только 10 лет… У них не было ни шанса. Этот страшный мужчина во главе нацистов… Мой отец… Тот, кто повинен во всём случившемся. Ответственный за их смерть. Она закрыла лицо руками, словно пытаясь закрыться ото всего увиденного. Сейчас Рэйн, спустя столько лет с того момента, было тяжело представить всю глубину травмы девочки-подростка. Да только именно эта травма и привела её к нынешним свешениям. Позволила достичь небывалых высот. Рэйн хорошо знала, что любое превосходство, какого добиваешься ты только своими силами — не бывает чистым на руку, по сути, питаясь тобой. Зачастую это самое превосходство забирает с собой слишком многое. Иногда — лишает всего. Глубина её скорби забрала многих детей её отца — но даже этого было недостаточно для того, чтобы расплатиться за ту боль, что была до сих пор жива в ней. Боль за мать. Боль за своих сестёр. За тех, кого отец однажды ни секунды не пожалел. И сейчас… они все вновь были мертвы. Уничтожены. Изнасилованы грубо, безжалостно. Перед ней же, повидавшей и пережившей столь многое… по-прежнему, уже навеки, молодые. Навсегда цветущие. Но молодость, цветение… Для смерти они не значат ничего.       Вот только… это был совсем не сон. Ни коим образом. Сны не в состоянии переплюнуть саму реальность, так бывает только в сказках. Но тогда… Как такое возможно?       На мгновение ей нестерпимо захотелось взвыть от безысходности. От терзающего её нутро застарелого страдания. Дампирша не была в состоянии даже помыслить о том, что в мельчайших подробностях предстающее перед тобой нечто травмирующее, даже из далёкого прошлого — может существовать в действительности. Насколько же это ужасно — увидеть всё это вновь. Своими глазами. Не со страниц какого-нибудь фотоальбома, или кадров старой киноплёнки. Не обращаться за новой дозой безумия к памяти, что с годами теряет цвета и резкость. А… вот так. Когда ты снова здесь. Когда кровь родных и близких пролита перед тобой в величайшей злобе и бессмысленности. Здесь и сейчас. Такая свежая и яркая. Только теперь Рэйн осознала, что острота горя с годами не притупляется. Это было поистине ужасное чувство. И наибольшую роль в нём играла ненависть. Чёрная, разрушительная, поистине безумная ненависть. К себе — за то, что ровным счётом ничего не смогла сделать тогда. Что может несмышлённый подросток? За то, что не могла помешать этому злу и теперь. К тем, кто сотворил это с тем немногим, что роднило её с этой жизнью. К тем, кто погиб — как могли они оставить её здесь, не забрав с собой? Как смели? Посчитали, что она недостаточно хороша для столь ранней смерти? Хвала богам, но внешне дампирша этого практически никак не проявила. Чему она за долгие годы обучилась очень хорошо — так это совершенному самоконтролю.       Тогда, сейчас… Ты, Рэйн, всегда слишком поздно. Я… не хочу… не желаю вновь жить этим…       Только сегодня Кровавая Рэйн была здесь явно не одна.       Она живо отметила, как вокруг неё продолжает прогуливаться этот странный юноша. Так легко и спокойно. Будто бы всё то сумасшествие, что творится вокруг — всего лишь обычная его среда обитания.       Вампир? Один из сводных братьев? Вот это существо? Как бы не так! Вот во что Рэйн теперь верила менее прочего. Вампиры… они, если угодно, слишком примитивны, чтобы мочь такое. Даже в качестве простого фиглярства — иллюзия такого уровня была бы непреодолимой задачей для даже самых продвинутых носителей тёмных искусств! А юноша, тем временем, неспешно держал путь к той самой, перемазанной в крови, зарёванной рыжей девчушке. Его шаги, не оставляющие следов на промёрзшей, покрытой инеем, почве — по ночи истоптанной сотней сапог, залитой почерневшей и свернувшейся кровью… они были тихи и легки, как утренняя дымка. Кажущиеся бесконечными, его длинные, чернее самой ночи, волосы вьются по ветру, как невесомые. Белоснежная кожа, усеянная неизвестными печатями, тлеющими призрачным, холодным огнём. От этого создания так и веяло чуждостью тому миру, где она, Рэйн, до сих пор жила.       Одним лёгким пассом свободной от меча руки он отбросил прочь с дороги жалкие обломки конной повозки вместе с безжизненными телами, в какой-то момент оказавшиеся у него на пути. Будто бы от надоедливой мухи отмахнулся. И тут воспоминания Рэйн вновь зашевелились.       Но как же это… Так… Так было и тогда! Она… помнила это!       В следующую секунду юноша подошёл к девчушке почти вплотную. Эта ужасная, нечеловеческая улыбка так никуда и не пропала с его лика. Частокол клыков. Легонько, едва касаясь, он гладил её волосы, бывшие в ту пору заметно длиннее. Его длинные пальцы, оканчивавшиеся этими острыми чёрными ногтями, просеивали их пряди, играясь с ними так, словно с той девчушкой, только что потерявшей всё, тихо и нежно говорил сам ледяной ветер поздней осенней ночи.       Девчушка встрепенулась. В страхе заозиралась вокруг. Дампирше показалось, будто бы та почувствовала неестественное, незримое присутствие рядом с собой. Сейчас она смотрела сквозь Рэйн невидящими, такими чистыми и печальными, потухшими глазами. Как будто чувствуя, что там, посреди улицы, кто-то есть. Помня себя в тот момент, Рэйн понимала, что много-много лет тому назад, точно так же ощутила в тот миг…       То самое наличие кого-то чужого рядом.       Это всё… было уже много раз?       Тогда юноша словно расцвёл сам. Окружённый ужасами смерти, становился ещё более живым и ярким. Рэйн не знала, но отчего-то это выглядело даже не столько отвратительно, сколь величественно. О, нет, теперь она точно знала… те самые молодость и цветение были для умирания наилучшим лакомством. Тем, что заставляло саму погибель оживать.       — Кому ли, как не тебе, помнить то безумное утро… — практически шёпотом он обратился к дампирше. — Столь беззаботное. Столь яркое. Луна, гуляющая в мертвенной дымке… Любящая смотреться в мутные зерказа мёртвых глаз, что широки от ужаса, оставшегося в них навеки. Здесь для тебя, Кровавая Рэйн, оставлено нами послание. Истина о неповторимой, первой за многие тысячи лет, ночи. Той, что единственно имеет за собой конец. Тьма, что позволит нам вознестись с рассветом.       Теперь он прогуливается уже вокруг неё. Каждый раз упрямо пропадая из поля зрения на свой манер. Не осязаемо, словно распадаясь на множество осколков. Осенний ветер переметнулся к Рэйн, принося с собой ужасный холод и ощущение бездны под своим покровом. Его меч. В его отблесках она по-прежнему видела взгляд янтарно-жёлтых глаз. Меч, тлеющий сложной системой неизвестных символов, продолжал внимательно наблюдать за ней. Точно так же, как и ранее, во время битвы — Рэйн это замечала, и не раз.       — Тьма, где жертвы наши будут поглощены навеки. — Продолжал свои довольно головоломные рассуждения юноша. — Где воспоют нас трупы. Где восхитятся промыслом нашим отвернувшие свои лица отцы и дети их. Чьи видения обернутся роковыми знамениями в нашем холодном свете.       — Зачем ты принёс меня сюда? Или, мне стоило бы употребить термин «обратно»? — попыталась обратиться к нему Рэйн с единственно верной сейчас мыслью.       — Но только помни, Кровавая Рэйн, — сверкнул на неё своими жуткими глазами тот, кто прикидывался ранее Милтоном Стромом. — Мы в состоянии вернуть тебе всё то, что потеряла ты однажды.       Почему-то именно сейчас дампирша беспомощно замерла, обдумывая слова этого существа. Вернуть… её семью? Вернуться… Скольких же ошибок смогла бы она избежать… Скольких она смогла бы спасти? И чувство это было столь сильным, что вот-вот, но Рэйн была готова уступить этому искушению. Но в тот момент, когда это стало довлеть над ней особенно сильно — дампирша поспешила одёрнуть себя. Ведь… уберечься от прежних ошибок она, быть может, и смогла бы, да только взамен совершая уже новые. Теряя других взамен спасённым. Сожаление, однажды распробованное… станет бесконечным. Это искушение было из разряда таких, что лишь выглядят избавлением. Как лечение от наркозависимости путём замещения одного наркотика другим, замаскированным под лекарство. Ещё более сильным.       Она с непониманием посмотрела на юношу.       — В праве твоём молвить слово. Слово, какое мы можем выслушать. — существо говорило так, словно подобные предложения для него были в порядке вещей, и озвучивать подобное ему приходилось в отношении многих.       — И что же ты предлагаешь, — холодно возразила ему дампирша, борясь с накатывающими на неё болью и ненавистью, — Притащив обратно, и вывалив передо мной всё это? На что рассчитываешь?       — Твои сёстры. Твоя семья. — Юноша-чудовище был само спокойствие. Хм, подобно змее перед броском. — Слушай же нас, дщерь отмщения, до тех моментов будущего, покуда сей дар не был явлен тебе Отцом Небесным. И там, отсель чего наступит его благодушие — поднесение даров его не будет Светом в прямом понимании слова сего. Темнее он будет, нежели всё, что видывала ты ранее, Кровавая Рэйн.       Он медленно прошёлся из стороны в сторону, точно в этих словах содержалась его собственная, некая внутренняя борьба.       — Каким бы ни был выбор твой… он станет крестом твоим, Кровавая Рэйн. — Заключил собеседник, вонзив меч в мёрзлую землю перед собой.       — Я… Отказываюсь. — Не веря ни единому слову чудовища, уверенно возвестила Рэйн, вновь скрестив клинки перед собой. — Демоны всех достоинств так любят говорить о выборе и свободе, что подразумевает собой сокрытые каверзы, какие они и предполагают. Но каждый из вариантов будущего, что вы прочите — ложь и ещё большая ответственность. Страдание за свои решения, если угодно. А тут уж, извини, приятель, но мне хватает своих болячек.       И тогда тёмное торжество взыграло в его глазах.       — Здесь воля твоя, Кровавая Рэйн. — У дампирши возникло полное ощущение того, что её выбор нравился существу ещё больше, нежели его собственные предложения. Юноша выглядел почти счастливым. — Воля, которой мы не в интересах угождать, как не в нашей же милости вступаться за тебя. Отсюда будет положено начало твоим новым знаниям, однажды станущим твоей реалией. И лишь впереди — да будут упомнены тобой нынешние слова и решения твои. В миг, когда встретишь ты дар Отца Небесного. Дар, что позовёт тебя вслед за собой…       В этот момент всё её родное селение, что оставила дампирша когда-то, будучи ещё совсем неопытной и ничего особо не умеющей девчушкой-подростком, что могла полагаться только на собственную природу и сообразительность, вспыхнуло и занялось призрачным пламенем.       — Запомни это, — доносились из-за стены такого холодного и безжалостного огня, слова юноши-чудовища. — Приёмная суть их, что ты вспомнишь не раз, Рэйн — когда придут они за тобой, дабы явить тебя их Отцу. Питомцы Света. Мёртвые Святые.       Его лёгкий, красивый и живой смех, перемешиваясь с рёвом пламени, постепенно перерос в ужасающую, адскую мелодию.       Мёртвые Святые…       Перед глазами опять всё померкло. Видение оплыло бесцветностью и разложением. Будто бы пожар с аппетитом пожирал лишь старые фотографии, что, спустя какие-то мгновения вновь станут прахом, откуда они и произошли однажды.       Медленно, но к Рэйн возвратилась картина привычного ей мира. Ход её мыслей был прерван с последними погибшими служками и обращёнными — когда таинственный юноша, паря в воздухе напротив дампирши, вдруг бесследно исчез. Сейчас оказываясь как раз на месте уничтоженного схваткой стола Тёмного Адепта. И тут меч вновь пропал из его рук — словно разлетевшись тысячей насекомых; расплескавшись точно вода из разлетевшейся вдребезги кружки; разбившись, точно хрупкое стекло. Не в силах понять поразительные метаморфозы этого, совершенно точно, нечеловеческого орудия, Рэйн испытующе уставилась на противника. Он же, продолжая парить в воздухе, смотрел на неё с несколько неожиданными теплотой и спокойствием, и пронизывавшей всё это, легко ощутимой болью. Сочувствующе. Точно безответно любящий — на объект своей страсти. Её передёрнуло.       — Единожды ранее, мы обещали вам настоящие былые времена — и мы сдержали слово. — Триумфально возвестил он, замерший в метре от пола. — Вы можете видеть, чего можно добиться, если руководствоваться волей, и, без сомнения, в большей степени, лишь первостатейным желанием. Единым желанием, сокрытым во многих. Желанием того же рода, что двигало и нами с момента зарождения в нас устремлений Творца. Зарождения Нового Порядка. Вы осознаёте то, что ваши базисы высоки, но в вас нет той Искры, что бытует в созданиях, истинно горящих печатью Творца. Искры, рождённой Первым Хаосом. А вы? Вновь и вновь, руководствуясь лишь собственной бессмысленной гордыней, считаете, что это вы диктуете правила?       — Не смеши меня, Тёмный Адепт! — Слабо представляя, о каких таких делишках вампирского «лидера» идёт речь, выкрикнул Говард Брок, вновь вскидывая MP-5. — Твоя ложь неуместна здесь, так как все в этом мире прекрасно знают о бесконечности обмана вашего наставника. Люди, вампиры, оборотни — все. Ибо он и есть тот, кто пропитал этот мир ложью и предательством. Всем самым худшим, что только способно выползти из самых отдалённых закоулков сознания.       — О да… До чего же живучи некоторые предания и слушки, — ехидно посмеявшись, возразил он, — И до каких же высот простирается всеобщая глупость. Но, по нашим негласным правилам, всё живое вольно обманывать само себя. Вам вверено право продавать себя тем, кто выгоднее вашему манеру падения. То немногое, над чем не властен даже вечно носящий маску Творец, что однажды окружил нас тюрьмой. Если бы мы тратились на такую мелочь повсеместно — что бы от нас осталось, святой отец? Задумайся. Мы лишь даруем отправные точки. Всё остальное — очевидно, дело техники, если выражаться исконно человеческим языком.       — Было бы странно думать, что ваш кумир, которому ты, похоже, отдал всё, чтобы заполучить эти силы — и не умеет представлять свою личную истину так, что она сойдёт за правду, — скрестила клинки Рэйн, вновь неминуемо приготовившая себя к дальнейшему сражению. — Это он сейчас говорит твоим ртом? Не думаешь же ты, что кто-то здесь уверует в твои идолопоклоннические бредни?       — Подумайте же, — по-прежнему едва заметно, холодно улыбаясь, заключил юноша, — Откуда же твоя родня набралась того, что теперь имеет, Рэйн? Неужто вы со своим орденом людского раболепия всё ещё бесстыже считаете, что только лишь благодаря «Вечерней Звезде», что является средством связи с теми местами, откуда мы родом, бытуя нашей первой, иже с ней — истинной кровью? Вы наивно полагаете, что это закончилось? Веруете вскользь, как оно когда-либо закончится?       Теперь она хорошо знала, что находилось в тех самых шандалах.       Этот блеск Рэйн не была в силах спутать с чем-либо ещё. Там были разложены осколки «Вечерней Звезды». Кое-где, среди обломков мебели и окровавленных останков, они ярко поблёскивали своими хищными, острее бритвы, гранями. Играя чистой кровью. Ещё мгновение — и они, обратившись в розоватый вихрь, словно впитались во плоть этого чудовища. На ходу будто бы разжижаясь, становясь живыми, податливыми. И такими… бесконечно холодными. Их ледяное дыхание Рэйн явственно ощутила против своей воли.       Раскинув руки, он рассмеялся. Обманчиво легко. Радостно.       Жуткое многоголосие.       И смех этот вновь показался удивлённой Рэйн уж слишком знакомым ей. Наконец, в тот момент Кайл Мартуф на пару с Маркусом Коннерсом извлекли на свет божий то, что покоилось в больших сумках за дверьми в зал. И этот сюрприз, ранее заготовленный для Милтона Строма, был ничем иным, как парой артиллерийских миномётов. Одна секунда, и два снаряда, направленные прямиком в смеющегося юношу, угодили точно в цель, развалив половину зала в крошево, обвалив крышу и стены, и открывая прекрасный вид на панораму территории промышленно-складского комплекса «Лэнко-Шварц инк.».