Не Преклонившийся

Час спустя.       Дождливая поздняя ночь. Или, может быть, паршивое раннее утро?       Пожалуй, лучшее время для отпетых дурней и домашних маразматиков. Прямо как ты, не так ли, Айз? Такие любят чувствовать свою надуманную чёртову важность, хватаясь за любую, пускай и самую дряхлую и тонкую, как волос с задницы трупа, возможность выделиться перед себе подобными. Кто-то рисует голых баб. Кто-то рисует расчленённых голых баб. Кто-то… А, что же у тебя мысли-то все в одну сторону? Может быть, третий уже, вот именно сейчас, примеряет костюм Человека-Паука, дабы попытать счастье в посещении дома приглянувшейся барышни? Хорош, придурок. Бороться со злом. С уличным грёбаным злом, которое готово расщепить на гуляш любого зазевавшегося, засранец. Разумеется, когда и без того небогатая фантазия подводит очередного немытого хрыча с пятнами жира на давно нестиранной майке — остаётся только предаваться до чёртиков глубоким размышлениям под покровом очередной уединённой ночки в своём собственном обществе. Всё ещё не узнаёшь себя, дружок?       Криво улыбнувшись, Айзенграу метнул окурок в приоткрытое окно Камаро. Идеальное преступление? Ну-ну. В твоём случае только никем не замеченное мелкое хулиганство в душных и грязных стенах этого ветхого Сити.       Уже минут двадцать Даймен, повелевая рулём Шевроле, бесцельно кружил по Сити, погружённому в туманный, влажный сумрак. Он резко проснулся около получаса назад. Буквально в тот момент, когда дождь только-только занялся, тихонько зашуршавши по крыше, как стайка мелких грызунов. От той самой, так хорошо знакомой ему боли, пульсировавшей в голове, точно вместо мозга там находилось ещё одно, по меньшей мере, какое-нибудь бычье чёртово сердце. Боль грозилась разодрать многострадальную черепушку ко всем чертям в ближайшие пару минут, изобразив, должно быть, один чёртов грёбаный гейзер, если срочно что-то не предпринять. Но, у предусмотрительного Дайма, уже наученного подобным дерьмом, на такой случай под рукой оказалась пара таблеток обезболивающего. Любые признаки сна, вполне ожидаемо, тут же отступили напрочь, и он, угрюмо внимая тишине, не нашёл ничего лучше, как прогуляться по ночи, выхватив из гаража Шеви. Ну ещё бы. Кто ещё добровольно пойдёт с тобой на прогулку, а, чёртова задница?       Всю дорогу его преследовало такое обманчивое, но столь давно желанное ощущение спокойствия и уверенности. Царственной, мать её, неги. Кажется, именно это чувство пора бы ощутить и тебе, засранец? Это своего рода закон природы — провалиться в бездну, а может быть, в очко своеобразной победы, когда всё уже, так сказать, случилось. Чего-чего, а от этой Эф… Эфемеры — он подобного как-то и не ожидал. Или просто застеснялся, как распоследний маменькин сынок? Хм… Вот только не включай своего излюбленного грёбаного романтика, Айз. Чёрт возьми, ты ведь знаешь, что вокруг творится какой-то грандиозный балаган, взрываются тюрьмы, коренные обитатели гей-баров дерутся на кулаках с продажными политиканами, инфанты субтильной конструкции режут вены после просмотра очередного артхаусного гротеска — и надо ли продолжать список? А потому ты ни за что не можешь рассчитывать на чистоту произошедшего. Что это, как не прямая попытка тебя купить, будто бы пару долбаных лакированных кожаных сапог на рождество?       Но, чёрт возьми, какая же классная, приятная попытка…       Весь в своих мыслях, Айзенграу-младший и не заметил, как его плутания вывели Камаро на ту самую, полную боли и обид, дорогу на Дон Хилл. Кажется, старина-Люцифер сегодня решил раскидать пасьянс, а? Ну, и как же он сложится, мистер Айзенграу? В твою ли пользу, или, на сей раз, царь всея Преисподней взметнёт столик с картами ввысь, и с размаху даст тебе по бубну кочергой? Искрами из твоих хитрых глазёнок, Дайм, можно будет разжечь неплохое пламя. На пару хулиганских забегов с подрывами охваченных бюрократизмом бензоколонок точно хватит, не думай даже сомневаться!       Хмуро глядя на летящие за окнами тусклые кляксы фар встречных машин, он тяжело вздохнул. Голова по-прежнему нудно болела.       Передвигаясь по хорошо ему известной дороге, пытаясь как можно полнее расслабиться и вспоминая прошедший жаркий денёк, Даймен, кажется, был готов простить этому миру все грехи, так уж и быть, способный сегодня возложить на свои накаченные плечи тяжкую ношу местечкового Иисуса. Побыть для кого-нибудь персональным Мессией? Чем чёрт не шутит. Можно и парочку индульгенций выписать, но не ждите, упыри, что обойдётся без пожарного ремня по вашим толстым задницам. Хлеб и вино по вкусу, так сказать. Принимать только по особому рецепту.       Спокойный, без тени обычной настороженности взгляд выловил какое-то постороннее движение над дорогой. Словно бы огромная летучая мышь.       Ну опять. Вампиры? В моём городе? Прошу вас, только не сейчас, иначе буду вынужден жаловаться на ваше отвратительное, пошлое поведение вашей хозяйке… Мать вашу. Он моргнул, потирая глаз. До чего же ты стал слепым, старина. Всего лишь ветер, треплющий, по всей видимости, подорванный непогодой плакат с рекламной компанией очередного пятизвёздочного отеля.       Неуютно. Тревожно. Какой кошмар, м?       Кому в здравом уме взбредёт в башку гостить в таком злачном, наполненном отбросами по самое «не балуйся», подчинённом каким-то ритуальным играм городишке? Разве что отпетым маргиналам, видевшим мир через призму пентаграмм и тайных грёбаных знаков. У таких даже поход в магазин — знаковое событие, в котором они способны выискать долбаную прорву сигналов к какому-нибудь безумию. Криво поставленное клеймо на картофельных чипсах — вуаля, психопат, нашедший своё место в жизни, услышав приказ его личного «Бога», достаёт из-под полы истёртого плаща долбаный дедов Браунинг. Готовьте свои искупительные взносы, жертвы злостного фанатизма, Сатана раскрывает блокнотик со своей серой бухгалтерией. Он внимательно отслеживает плановые акции и скидки, но тут же готов сорваться и на стихийную распродажу. Ваши души у него на карандаше, так сказать!       Вполне возможно, эта вывеска является, по совместительству, ещё приглашением для таких, как эта забавная парочка, гостившая в его университете. Откуда ему знать, что они не тщательно конспирирующиеся убийцы и насильники? Может, именно сейчас, под уютным одеялком этой ночки, эта рыжая стерва впивается клыками в чью-то глотку? Эх, да что ты всё о дерьме, да о дерьме, а, остолоп? А может, у них радостные, здоровые отношения, полные той самой, мифической любви? И то, какими-то уж очень мрачными эти ребята были в последние дни. Что не могло не радовать Даймена Айзенграу, искренне рассчитывавшего на то, что его маленькая прогулка тогда, погожей майской ночкой, не стала напрасной.       Наверное, он был бы готов истирать свой почти новый комплект Купера Кобры до самого утра, если бы его взгляд, блуждавший по пустым, кое-где поблёскивавшим сырым гравием обочинам, не оказался прикован… к ней.       Чёрт возьми. Вот тут-то он мог тереть глаза хоть обеими руками, отпустить руль, и ввалиться к кому-нибудь с торжественным грохотом разваливающегося в куски забора на праздничную вечеринку в честь своего острого внимания и сообразительности. Ну как же, а отпраздновать такой чёртов подарок судьбы? С утра хватаешься за одну, а той самой, тёмной дождливой ночкой — можно хоть полюбоваться без высокого позволения на другую, ибо никто не смеет стягивать Даймена Айзенграу какими-то долбаными обязательствами, ежели он сам того великодушно не позволит. И уж кому-кому — но только не этой вечно темнящей и лгущей Эфемере, какая могла бы быть хоть реинкарнацией Индиры Ганди для своих полоумных БДСМ-неприкасаемых, но лишь очередной похотливой смазливой сучкой для него одного.       Что же он увидел? Отчасти не веря своим глазам, он сбавил скорость, вглядываясь в, наверное, то самое, единственное, ожившее для него сегодня, как по заказу, сновидение.       Там, невдалеке, стояла она.       Рэйн.       Подумать только, а ведь поначалу он принял её за незнакомку, спокойно голосующую на краю шоссе. Классическая картина старых малобюджетных триллеров, а, Дайм? Проходит минута — и вот, счастливая пассажирка посажена в древний, разваливающийся от каждой кочки, трухлявый пикап. А ещё минут через пятнадцать — вонючая хибара со следами насильственных практик, дымящая синим, уютным дымком бензопила, полные ужаса вопли, судорожные вздохи, визг и рычание. Господи, до чего же засрана твоя голова, Дайм… Он, сбавляя газ, вгляделся в рыжую внимательнее.       Но… сегодня всё было как-то по-другому.       Скрывшись от дождя под зонтом, одетая в облегающий кожаный плащ, поблёскивавший в свете фар, она была слишком узнаваема, и всё так же необычайно красива. Сегодня как-то… особенно…       Настолько, чтобы вновь, как и в первый раз, он словно бы провалился в эти бездонные зелёные глаза. Даймен опять захотел, было, оторвать руки от руля, чтобы протереть горевшие лихорадкой недосыпа глаза, но благоразумно сдержался. Чёрт бы тебя побрал, что ты за ведьма? Вмиг стало абсолютно не до всяких, там, озабоченных вампирш-«аспиранток». Айзенграу омрачало праздник лишь одно — как подобное совершенство может, даже теоретически, принадлежать таким картонным посредственностям, как Северин Уайзмен? Как, Дьявол расчерти крестиками-ноликами твою горелую жопу, чёртов хлыщ?! Как?!       Сейчас откровенно взбешённому Дайму показалось, что он сумел скрипнуть абсолютно всеми зубами друг о друга. Нет… Он не даст проявиться этому злу, что зреет внутри него. Просто ради неё. Ради себя. Ты можешь пытаться строить из себя кого угодно, хоть Терминатора в отпуске, но ты всего лишь… человек…       Только… человек…       Тихонько свистнув тормозами, Шеви остановился напротив Рэйн.       — Погода как-то совсем не располагает, не так ли, мисс Люпеску? Точнее сказать, готова поиметь любого с далеко идущими последствиями. Присаживайтесь.       Дайм, потянувшись через салон, любезно приоткрыл пассажирскую дверцу. Рыжая девушка, сложивши зонт, без слов поспешила юркнуть в машину. Уж не ведая, да и как-то особливо не горя желанием разузнавать, что этой особе понадобилось в столь поздний час посреди шоссе, Айзенграу-младший искоса глянул на неё. Спокойная. Холодная. Собранная. Вся как сталь. И вновь эта аристократичная, чёрт возьми, усталость в её глазах. В этот раз какая-то хищная. Недобрая. Опасаясь, как бы все его потаённые грязные фантазии не оказались чёрной правдой, он поспешил стронуть машину с места, вновь уносясь в ночь.       — Куда поедем? — глядя на неё, буркнул Дайм, раскуривая очередную сигарету.       — К… дому. Я покажу путь, — гостья была немногословна, проявляя к Айзенграу внимания не больше, чем к какому-нибудь использованному шприцу, пару часов назад загнавшему грязный дозняк в вену филиппинскому торчку.       Он даже хотел присвистнуть от очередной своей правоты, но решил, в кои-то веки, вести себя так, как подобает приличному парню, а не такому болвану, как он. Разумеется, адресом вполне ожидаемо был особняк мистера Северина. Как же не знать ему дорогу до тех красивых и дорогих местечек, когда он там совсем недавно изображал из себя подобие охотящегося индейца? С ожесточением грызя сигаретный фильтр, он втягивал полные лёгкие дыма. Спокойнее, старина-Дайм, спокойнее. Тебя всё это касаться должно вообще в последнюю очередь.       Рэйн же, садясь в машину Даймена после этого задания, и не собиралась ни с кем разводить какие-либо беседы. Ей стыдно было признаться даже самой себе, но в тот самый, первый момент, как она оказалась во мрачном салоне Камаро — дампирша похолодела в накатывающей на неё боевой лихорадке. Это показалось ей невероятной, ожившей фантазией, но… в тот короткий миг перед ней словно сидело то самое чудовище, прятавшееся под личиной Милтона Строма. Эта ледяная, злая, но такая величественная, потусторонняя красота. Квинтэссенция тёмного совершенства. Она спешно отвела взгляд, внутренне вновь собравшись, сжавши в кармане плаща припрятанный там на экстренный случай кинжал. Готовая нанести удар в любой момент. Чёрт тебя только дёрнул отказаться от компании спецназа, и пройтись по Сити с этими твоими свободолюбием и придурочной любительской разведкой…       Прекращай хворать головой, Рэйн, это всего лишь твоё разыгравшееся воображение. Только оно, и ничто больше, уяснила? Однако же, даже если это ей и показалось… в таком случае, то чудовище и этот парень были похожи в ту секунду, как две капли. Что, определённо, было натуральным бредом.       И… опять. Знакомые озорные аккорды из колонок. Снова этот Риггз. Это что, хит сезона, что ли? Если так — наверняка и тут замешан этот чёртов Бримстоун. Тамошние ди-джеи совершенно точно знают толк в выборе музыкального сопровождения её ночных прогулок. «— Опять какая-то потусторонняя херня.» — подумалось Рэйн. Впрочем… Что ни говори, но теперь эта музыка действовала расслабляюще. Как и эта ночь в целом. Пожалуй даже, что ей хотелось ещё. Ведь та самая смерть, помимо красоты, так ностальгична… Настолько же, насколько подобным ей, Рэйн, убийцам, хочется повторения этого медленного танца. И… не беспокойся о будущем, дорогая. Нет нужды. Впереди тебя ждёт ещё немало званых вечеров с самыми что ни наесть жаждущими умереть шутниками. А пока можешь, так сказать, расслабиться. Дампирша, глядя куда-то во мрак несущейся на них дороги, слегка улыбнулась самой себе. Это была её работа. И она ей даже нравилась. Сколь бы ни хотела Рэйн отдыха прямо сейчас — но сегодня… Когда она, наконец, вновь добралась пускай даже и до самого кончика хвоста проклятой отцовской крови, она была почти счастлива. Возбуждена. Не желала бы останавливаться, будь у неё хотя бы малейшая возможность. Довольство этим свершением отразилось на её настроении, сделав его в достаточной степени мягким.       Если бы каждая смерть была бы такой яркой, как сегодняшние.       Словно ты. Словно он.       Тут она внутренне запнулась. Почему она подумала именно это? Именно об этом странном парне, что вцепился взглядом этих почти белых глаз в дорожное полотно, летевшее им навстречу с, кажется, всё возраставшей скоростью… Ты ведь чувствуешь перед ним вину, не так ли, Рэйн? Какого Дьявола с тобой сегодня творится?       Внезапно ей отчётливо показалось, что позади них кто-то сидит. Кто-то третий. Сегодня была явно не самая рядовая ночка — даже для неё. И кто только, как не ты, милашка, заказала банкет именно в таком ключе? В какой-то миг она словно уловила в отражении невесть как перекошенного зеркала заднего вида те самые, сиявшие кровавым светом, глаза, глядевшие на неё с заднего дивана. Кто-то словно осторожно коснулся её волос. Дампирша будто бы уловила восхищённый вздох… Рэйн резко обернулась, однако, кроме пустого дивана, на котором валялась только бутылка из-под Будвайзера и какая-то облезлая кастрюля автомобильного воздушного фильтра, никого не было.       — Даймен… — дампирша вновь задумчиво отвлеклась на капли дождя, выхватываемые головным светом из-под покрова ночи. — Я хотела бы извиниться. Некрасиво получилось… тогда. С цветами.       Редкие знаки, мелькающие тут и там через ползущие по стеклу капли. Скорость. Она была явно выше, чем было намалёвано на табличках, но сейчас ему было всё равно. Что значила та самая грёбаная скорость? Всего лишь цифры. Так или иначе, она состояла из одних лишь чёртовых грёбаных цифр. Семьдесят миль. Семь роз. Семь проклятых секунд. Да ты всё помнишь, как на духу, не так ли, засранец? В этом твоя слабость перед этой тёмной жизнью. Она не любит тех, кто предпочитает раскладывать её на те самые цифры. С той же жаждой она пересчитает все твои траченные кости, когда настанет тот день — отсчитывать ей последние честно ли, нечестно ли, но распиханные по подкладкам баксы. И почему только ты так редко помнишь об этом…       — Да ладно, — Айзенграу был непреклонен, но Рэйн хорошо видела, что слова эти даются ему не так-то и просто. — Всё… хорошо. Чем раньше ты свыкаешься с тем, как чёртова жизнь не всегда без ума от тебя настолько, чтобы всё время торчать к тебе одной только физиономией — тем лучше.       Вскоре же, через минуту молчания, из-за последнего поворота показался и такой неприятный Айзу особняк мистера вездесущего Северина. Интересно, не торчит ли его перископ из-за забора? Хотя зачем он этому парню, когда тут всё должно бы быть извешано чёртовыми камерами? Ну-ка, вытаскивай свои кегли из своего подбитого золотом шале, покажись хоть на глаза. Так-то ты заботишься о своей, вроде как, ненаглядной пассии, а, конь педальный? Вернее, делаешь вид — как хотел бы он сказать. Прокричать ему в наглое, выхоленное лицо. Даймен, понимая, что вопреки всему начинает чувствовать какую-то абсурдную ярость по отношению к человеку, оказавшемуся удачливее, чем он, призвал себя к максимальной степени спокойствия. Ты ведь можешь, скотина? Можешь. Веди же себя подобающе, чёрт тебя дери. Не доводи до греха.       — Тебе лучше скрыться как можно быстрее, — абсолютно спокойно заметила Рэйн, предостерегая вышедшего из машины вслед за ней Айзенграу. — Если я правильно помню, вы не больно-то и ладите.       Наверное, сейчас Даймен выглядел какой-нибудь паршивой жертвой под этим тихим плачем с небес. Струйки дождевой воды бежали по лицу, пробираясь за воротник. Ощущая себя нашкодившим щенком, Дайм был вне себя. Чувствовал это, и ненавидел себя так, как никогда ранее, способный только смотреть на то, как его, можно так сказать, несбывшаяся мечта, не оборачиваясь, идёт к воротам. Глухая к нему и его проблемам. Сколь бы ни хотел суметь повернуть всё вспять, суметь вытащить её из цепких лап его гламурной, пахнущей изысканным парфюмом лжи… это было пустым. Всегда было бы пустым. Всё было решено до его, Даймена Айзенграу, появления на долбаной сцене. Когда он смотрел ей в спину, не в силах держать в голове и душе слова отчима о смирении и приятии превратностей жизни со смелым взором, взором горного орла — этот иррациональный, холодный гнев готов был сжечь его дотла.       Хотелось схватить её за плечи, и трясти. Дать несколько тяжёлых оплеух — чтобы только ты, дура, очнулась от этого кошмара.       Если бы… только… ты не могла бы ответить на них.       Он знал. Ты ведь и всё это время, отданное совместной поездке с ним, тупой задницей-Айзенграу, держала наготове нож. Да-да. Там. В кармане плаща, с какого не спускала правой руки всё это грёбаное свидание. Этот клинок… Ты заперла в нём всю свою ненависть, детка. Это чувствовалось в воздухе. Слышалось в твоём дыхании. Господи, да все твои извинения были лишь данью проклятому этикету! Попыткой выглядеть перед ним чуть более правильной, чем ты есть! Ложь! Ложь и надувательство! Даже если бы ты позволила себя трахать всю ночь, быть с тобой единым грёбаным целым — это было бы всего лишь такой же подачкой с твоей стороны! Пальцы болезненно сжались в кулаки. Тебе никогда не было бы интересно видеть первые лучи восходящего солнца рядом с ним. Не было бы никакой нужды радоваться твоему, Дайм, первому повышению. Ты не увидел бы её слёз, после того как твои сломанные ноги латали бы в грёбаной городской клинике, когда ты, чёртова задница, попал бы в аварию на спидвее, разложив об ограждение свой многострадальный болид в новой схватке. Она не была бы переполнена восхищением, когда бы ты сделал ей сюрприз в виде их нового дома. Чёрт возьми, она никто! И ты ей никто! Что движет тобой в этом сраном фарсе, придурок?! Что ты продолжаешь искать в ней, но так никогда, блядь, и не найдёшь?! Он медленно отвернул переполненный яростью взгляд от рыжей, вперив глаза в тот самый, злосчастный капот Камаро, ещё вчера бывший для него, рыцаря ключа и шатуна, самим круглым столом. Своеобразным круглым столом, со своими причудами. И каждое воспоминание о случившемся только ещё больше оскорбляло его. Хотя бы тем, что и этой самой Эфемере он был абсолютно так же не нужен тем, кем он является. Такого, как Айзенграу, обмануть было трудно. Манипуляция, скрытность, тишина и подлость — в этом вся ты, мисс чёрный цвет. Иногда и секс вымещает собой концентрат ни любви, ни желания, ни похоти — но ненависти.       Мне… не нужна ваша жалость. Не нужны ваши подачки. Противны ваши взгляды свысока.       В этот момент Даймен чувствовал себя униженным. Точно купленным на распродаже за пару центов, прорванным по промежности плюшевым чёртовым медведем. Разве что глаза такого парня, порой всего только один, смотрят на мир с известной долей грусти. А его глаза… Наверное, как в страшной сказке, следующей ночью этот медведь нашёл бы способ прикончить свою новую хозяйку. Не важно, сколь той лет — важно лишь видение её страданий. Крови. Настанет утро — и никто не заподозрит в окровавленной игрушке убийцу, растащившего по всей уютной детской комнате кишки какой-нибудь провинциальной малолетней дуры, мечтавшей о белоснежных черноволосых принцах, голубых единорогах и ярких безоблачных, бесконечных днях в играх с друзями. Лишь только вскоре истинного убийцу попытаются сжечь на заднем дворе, мать его! И управлять сим действом будет лишь воля случая. Жажда утолить боль. Потому что вы, люди, неизменно любите избавляться от любых упоминаний того, что дарит вам боль. Это нормально. Но при этом… почему же вы так обожаете дарить её — эту самую, чёртову грёбаную боль?! Наверное, потому что каждый из вас вечно голоден до неё. Боль, производное насилия — ваша пища. Насилие же — ваш столп поклонения. Священное дерево. Вы обожаете насилие, живя им, но искренне веря в то, что это всё не с вами. Это не про вас. Искренне удивляетесь и не понимаете — почему это однажды, мать вашу, случается именно с вами. И тогда вы готовы проклясть этого дикого зверя. Этого медведя, если вам так угодно. Вы не разбираетесь, кто прав, а кто виноват, лишь просто бьёте вслепую — иногда это даже получается. Пытаетесь забыть. Откреститься.       Что ж… Кажется, это и твоя участь, братец-Айз?..       Похоже, именно это-то промедление, в которое Айзенграу-младший пытался собраться с силами, дабы безмолвно покинуть новую остановку на пути локомотива своей жизни, и подвело его. Сколько бы Дайм не говорил себе о пресловутом асфальтовом катке — кажется, именно теперь-то тот его и догнал.       В воротах появился Северин.       Выглядел он мрачнее тучи. Совершенно не настроенный сейчас выяснять с этим господином отношения, Даймен удостоил того лишь приветственным кивком головой, и уже собирался, было, сесть за руль Камаро, как вдруг…       Раздался грохот выстрела.