Не Преклонившийся

Бар «Корова О’Лири», та же ночь.       Какой-то ядрёный сельский кантри, уже пару часов доносившийся из никак не желавшего менять репертуар древнего музыкального автомата, кажется, прописавшегося здесь ещё в золотой век человека, едва оправившегося от своих весёлых перепалок 40х, а теперь со всем сладострастием наслаждающегося плодами развития, выстраданными той самой войной — никак не желал смолкать, или хотя бы отчасти замедлить свою интенсивность. Ей начинало казаться, что захолустная атмосфера спагетти-вестерна, вобравшаяся в умы местного населения, отделена от реальности только отсутствием традиционной стрельбы, погрома и мордобоя. Но нет. Чинно обретавшиеся поблизости кадры с окраин, кто потягивая пиво из не великой чистоты бокала, кто ширяясь в углу, а кто загоняя наверх какую-то визгливую девицу не первой свежести, изображать театр военных действий явно не спешили. В дымном, спёртом воздухе бара буквально физически ощущалось напряжение. Не иначе, её присутствие здесь было у всего местного отребья на слуху.       Прислуга, отрёкшаяся от роду и племени своего… Она такая. Стоит просочиться какому-либо слуху в эту омерзительную среду — вуаля, скоро об этом знает едва ли не весь город. Убогим донорам пропитания можно было поручать только самую грязную работёнку, на какую руки высокородных господ не претендовали бы и под угрозой физического и морального уничтожения.       Безразлично поглядывая в окно, за которым едва светил единственный уцелевший на улице фонарь, Эфемера преспокойно посиживала за стойкой бара, не переставая копаться в себе. Нет, она была уверена в том, что делала. Уж в своих действиях усомняться она привычек не имела. Столь долгое существование в целости и сохранности было тому порукой. Что-то подсказывало ей необходимость в ближайшие месяцы заканчивать любые намёки на дневной моцион — активность этих жалких борцов за справедливость, людских отбросов под флагом Бримстоуна, день ото дня возрастала. Эти не боялись ничего. В том числе и в открытую нападать на подконтрольные её семейству владения и объекты. Может быть, подёнки-недотёпы из Сан-Франциско и привыкли жить на широкую ногу, не оглядываясь и не отзываясь ни на единый подозрительный шорох, однако того факта, что всех подчистую вырезал один-единственный человек, явно профессионал высокого класса — всполошило вампирские круги не на шутку. Гламурный выскочка-Зеренски неспроста заговорил о почившей сводной сестре — почерк был схож до зубовного скрежета, и её дражайшему братцу это наверняка бросилось в глаза первым делом. И конечно же, уже даже привычно — никто ничего, как всегда, не видел и не слышал. В очередной раз обматеривши всё и вся, Эфемера предпочла на время забыть об этом. Ей ли бояться каких-то, там, обнаглевших от безнаказанности зверей под сенью человеческой лжи? С каких это пор жертва, чья жизнь определялась лишь их, вампиров, милостью, могла бы представлять какую-либо существенную угрозу для полнокровных хозяев ночи?       Напрягало в этом ансамбле дерьмовых новостей только одно. Куда запропастился этот показательно правильный, якобы, преданный вампирским идеалам святоша, который там всем заправлял, бесцеремонно назначенный на пост местного руководителя самим Стромом?       Вампирша в очередной раз нахмурилась, глядя, как за окном, под самым фонарём кого-то с пьяными воплями повалили на землю и начали охаживать арматуринами. Нравы окраин… Тихоням здесь не место. Тут водились крысы. Действительно крупные крысы. Порой даже, кажется, проявлявшие задатки какой-то осознанной, изредка напоминавшей людскую, речи. Однако, чаще, вот такие — грязные, вонючие, шумные, агрессивные, уничтожающие себе подобных в гораздо больших масштабах, чем справедливые охотники сумерек, чей голод был продиктован природой. Это навевало скуку. Разве что… порой, людишки тоже могли быть чем-то не столь привычным и приевшимся. О, нет, не совсем «ходячие пакеты с кровью», совсем нет…       Вампирша, невидимо зажмурившись за стёклами непрозрачных очков, припомнила случившееся прошлым днём.       А ведь ты не так уж и плох, Даймен Айзенграу. Ты знаешь, как доставить девушке… хм, специфическую радость. И почему ты только всегда такой неподатливый? Такой сильный. Такой… настоящий. Почему ты именно такой?.. Ну, что, решила опять побыть наивной набитой дурой, а, девчушка с огоньком? Втрескалась по уши в него? Совсем того, что ли? Кажется. Ей только кажется. Или, может быть… Здесь вампирша жёстко оборвала все эти неясного качества мысли, сосредоточившись на делах рода. Её выгода должна была стать доминантной, если всё пойдёт по плану. Здесь не было места слабостям человеческого видка. Однако на ум вновь нежданно-негаданно притащился эпизод их близости. Вампирша находила его необычным для себя. Нет. Не секс. Она словно чувствовала нечто кроме этих совершенно необязательных фрикций. Что-то большее. А такое с ней случалось совсем не часто.       Даже немного жаль, что у него, по-видимому, в обычное время «полшестого» на тебя, властительница теней. Кому расскажи — не поверят. Наверное, лицом не вышла. Или, может, осанка сутулая? Хм, конечно. Не то, что подружка мистера Северина… Когда-то ведь и он был… Нет, всего лишь пешкой, моя обожаемая Эфемера, всего лишь пешкой. Игра должна оставаться игрой. Если в один прекрасный миг игра бесславно ломается, теряет свой строй и ритмы, становясь опасной для тебя — партия, утративши ценность, должна быть насильно отменена. Проигранная игра — залог неудачного поворота в твоей жизни. Словно паршивый солнечный свет, разгоняющий твою тень.       Она задумалась, без каких-либо эмоций наблюдая за тем, как приснопамятного пьянчугу уже утаскивают куда-то в подворотню, чтобы докончить там воё чёрное дело, и сбросить тело в один из проржавевших до дыр мусорных баков. Вспоминая тех, кто когда-либо мог ей даже нравиться. Кем они были? Не столь важно. Всего лишь разными. Не столь уж и продолжительное время милые ей — знавшие цену себе и своим способностям. Такие, какими никогда не быть крысам, чьи способности кроются лишь в запрятанной за отворотом грязной куртки арматурине. Такие, кому были неведомы неудачные геройские бравады, сотканные очередным дешёвым дурманом. Строги к себе, строги к ней. Насильственно строги… Вампирша позволила себе скупую улыбку.       Даймен, которого Эфемера пыталась затащить на очередную встречу, чтобы продвинуться в своих идеях ещё чуть дальше, так и не объявился. А теперь ещё и, по своему обычаю, отключил телефон. Как вампирша себе это и представляла. Она вздохнула, подумывая нажать клавишу вызова ещё разок, но передумала. Уж с её-то стороны это означало бы окончательно перегнуть палку. С реверансами в сторонку людской клоаки пора было кончать.       Зато появился лунный свет, постепенно очертивший собой улицу за окнами. Вот уж какого гостя она сегодня точно не ждала. Но, раз уж такая встреча, то… Вот и я вновь перед твоим лицом — лицом небес, прощающих и дарующих тени. Чтобы испросить твоего совета. Что скажешь ты мне?       По-прежнему, он был безмолвен, глазами небес, полными незримой доброты, глядя на неё. Гладя её невидимыми прикосновениями. Шептавший о вечности, как о своём кредо. Похоже, сей томный вечер не мог обойтись без мыслей об этом. Вечность была всегда рядом. Вечность была тебе парой, если ты остаешься один в последний раз. Вечность жила в них.       Не те ли, в ком вечность приобретала сформировавшиеся черты, были особенно близки ей, Госпоже Теней?       Из глубоких размышлений вампиршу вырвали звуки, донёсшиеся снаружи. Истошный рёв спортивного мотоцикла. Как же она эти штуки не любила… А раз в такое время кто-то проявляет нетерпеливость в выгуле этого двухколёсного недоразумения, созданного для переработки в фарш неуклюжих и бесконечно медленных банок с кровью, любящих почувствовать себя быстрыми, как когти демона, провозглашая о своём присутствии полные отребья, полузаброшенные окраины Сити — жди лишь одного решения данного вопроса. В чём Эфемера, сосредоточенно размышлявшая, что от неё могло опять понадобиться, и оказалась права.       В бар водворилась Феррил. На сей раз — наплевавши на всяческую конспирацию, и явившись в своём обычном, привычном её хищной, дикой природе, виде. Похоже, смекнула Эфемера, дело было серьёзным. Это заставило ещё обретавшихся тут полу-трупов самого разного социального положения всей толпой, резко повалить прочь из «Коровы ОʼЛири» — от греха подальше. Кто-то ломанулся через чёрный ход, а кто-то не побрезговал тем, чтобы вовсе выпрыгнуть из окна второго этажа. Простые послушники и наёмники, коими и были все эти немытые крысы, были прекрасно осведомлены о том, кого из себя представляет госпожа Феррил, и чего от неё можно ожидать, бросив на ту хоть один неосторожный взгляд.       — Ты идиотка! — С порога же перешла в наступление Феррил. — Какого же дьявола ты тут валяешься, как никому ненужный мешок с дерьмом?! Милтон Стром, дери его черти в зад! Кто-то его взгрел!       Внезапно всяческая мыслительная деятельность в голове вампирши исчезла напрочь. Эфемера натурально обомлела, впившись в сводную сестру взглядом. Она не могла в это поверить. В её душе пронеслось, сменяя друг друга, множество эмоций. Смятение. Гнев. Страх. Даже иррациональная радость. Дьявол… Вне всякого сомнения, всё это время она думала совершенно не о том, о чём следовало бы. Игра начинала всё быстрее и быстрее выходить из-под контроля.       — Как это произошло? — резко спросила она, искоса глянула на Феррил.       — А ты догадайся. — Взгляд Феррил полыхал бешенством. — Его логово, вместе со всеми его дражайшими последователями, заодно с этой шикарной коллекцией охотничьих трофеев — сравняли с землёй! Ни одного живого очевидца случившегося, штаб «Духовного Наследия» превращён в блядское пепелище! Эти людские отбросы натурально разобрали его по кирпичам! И это после того, как его столько раз пытались устранить как наши конкуренты, так и выходцы из этих грёбаных трупоедов-полукровок!       — Кажется, — нахмурилась Эфемера, — Дорогой наш братец, Зеренски, не зря дал зелёный свет своим прихвостням. Легион Теней ближайшие часы будет на подходе, пора браться за некоторые… перестановки в среде городского управления. Мне понадобится определённое время, чтобы лично разобраться во всём.       — Рада, что ты дошла до этого почти что сама, сестрица, — с неотделимым от её образа, картинным презрением глянула на неё Феррил. — Пускай и при содействии пинков под твой расслабленный зад. Проклятый Бримстоун зашёл слишком далеко. Эта ночь станет для меня одной из тех, что нарушат покой людишек. Теперь и далее, так и знайте, грёбаные родственнички.       — Планы меняются, — напряжённо отозвалась Эфемера. — Немедленно отбываю к Зеренски. Перед весельем стоит обговорить несколько запасных идей.       С теми словами она, было, подалась к лимузину, стоявшему в глубокой тени поблизости от бара. Если бы только не…       Она знала. Только что случилось… нечто. То, с чем не идут в сравнение никакие потери в их, вампиров, рядах.       Даже насыщенная паразитами обязательного зла, городская ночь вокруг них словно сгустилась. Все её голоса слились в некое ритуализированное, угрожающее сопрано. Другие словно бесконечно понижались, превращаясь в далёкий, но мощный, будто бы подземный гул. В эти моменты всё живое точно окутывалось пеленой дурмана, напоминая пытавшиеся ожить статуи. Затем на город, по её памяти, падала всеобщая мёртвая тишина — внимавшая тяжёлому, холодному, пению.       То была песнь безумия. Того, что живёт среди выцветших, крутых скал, поросших кровавой коростой, ютящих среди рваных, бесконечных хребтов… то, что однажды найдёт путь. Обратно. В эту жизнь. Песнь яркой, радостной и долгожданной боли — которую будто бы причинили не кому-то одному, но целому городу.       Всякая разница между человеком ли, машиной ли, светом или тьмой, знанием и неведением — здесь каждый раз стиралась. Всё это замещал собой некий холодный, туманный свет. Сейчас он стоял перед её глазами, будто бы желая приоткрыть перед ней часть своей сущности. Самую малую толику тех самых знаний, что, несомненно, жили за этим мёртвым саваном. Что-то происходило. Чуждое кому бы то ни было. Даже среди них — казалось бы, до последнего хозяйствовавших посреди своих охотничьих угодий в разгар той самой тьмы. Те времена, когда Сити превращался в один огромный собор, умещавший в себе некие тяжёлые, незримые службы, не было возможно спутать ни с чем. Они призывали ко своему, особенному… тому самому, насильственному уважению.       И собор этот пах… чем-то безмерно древним. Чужим. Совсем иными ароматами, нежели были бы свойственны всему тому, что Эфемера знала. Некое маслянистое разложение… примешивающийся к тому запах неких одурманивающих сознание, неизвестных, и столь же бесконечно древних цветов. В такие моменты ты мог чувствовать себя точно при эксгумации чьего-то, выделенного волей Тёмных Богов ещё при жизни, бережно хранимого в обширном, усыпанном погребальными дарами и душистыми зарослями цветов склепе, таинственного тела.       Вопреки всему, Эфемера была этому рада. Этот город умел петь. Имел свой, ни с чем не сравнимый глас. Глас, что затмевал собой любые попытки живого населения Сити славить свою истину. И талант его бесконечно возрос в последние годы — становясь всё отчётливее, весомее, глубже. Будто бы в нём пробудилась некая особая, мировая душа. Нашедшая здесь свой выход. Своё место.       И, вне всякого сомнения, вампирша верила своей природе и своему дару, позволявшему ей видеть куда больше, чем прочие. Эфемера знала — оно разумно.       Оно наблюдает.       Оно чего-то ждёт.       А сейчас ждёт так, как не ждало никого, ничего и никогда.       Или же ей следует сказать… это ведь твой голос… Хозяин?       И сейчас, видя это неестественно-багровое зарево, висевшее над городом, слушая сегодня как никогда громкое, многоголосое пение стекла, камня и стали, она спешила обратиться к самой себе. Как бы сказал Даймен о тех, кто окружали его каждый божий день, этих глупцах без возможности избирать свою судьбу? Чем бы определил их натуру? В конце концов, как бы он определил тебя саму, Дочь Тени? Во всём ища личную выгоду, идя на разрушение принципов ради поживы, подобные тебе не упускают шанса надуть нового идиота, мать вашу. Лицемерно заводите дружбу. Настойчиво проедаете извилины с парой пива в местном, пропахшем дешёвым табаком и травкой пабе с парой комнат для плотских утех наверху, и десятком килограмм блевотины на заднем дворе. Обещаете помочь разобраться в опостылевших делах в офисе, метя принести в жертву пару часов короткого, как жизнь китайского резистора, уикенда. Для чего? Всё чертовски просто. Лишь для того, чтобы хоть немного побыть настоящими. Чтобы доказать самим себе, что вы не бесполезная, безликая тень, а что-то большее. Что вы существуете. Вы нужны. Вы материальны. Вы тело из плоти и крови — не бесполезные рисунки мелом на месте очередной грёбаной расправы одного мудака над другим. Любая ваша мысль подобного рода просто греет ваше эго. Извечное тщеславие и зацикленность на себе — вот ваш чёртов дымящий двигатель.       Быть может, именно так сказал бы Дайм? Или же как-то иначе? Завороженно внимая ожившему демонической стезёй городу, Эфемера задумалась. Нет, кажется, она слишком уж плохо его знала. Никогда не будь столь уверенной в своём превосходстве над тем, чья суть тебе абсолютно незнакома.       Вот только… почему же он опять пришёл ей на ум?       Почему именно он?