Не Преклонившийся

      И… лишь слегка опалило лицо. Его ничего не выражающие глаза смотрели на слегка взрытую насыпь у дороги, в которой пуля оставила крохотную лунку.       Нет. Не смог.       Да ты, оказывается, слабак, Айзенграу. Засранный сопляк. И если этому чёртовому Северину достало силёнок помереть, как мужик, то тебе не хватает, даже как бабе. Хотя, здесь, похоже, не стоял и вопрос выбора, так что, остаётся только гадать, какими проклятиями и ненавистью усыпал свои последние земные шаги мистер дохлый герой. Но… Ведь нет однотонно плохих или хороших? Каждый человек носит в себе два начала. Конечно, со временем возобладает то или иное, но какое-то одно. И это не значит, что второе бесследно исчезнет. Добро и Зло… Они выживают в том или ином виде, зачастую, в самых разнообразных случаях принимая парадоксальную, иной раз просто непонятную личину. Но продолжают жить в нём. Друг без друга они существовать неспособны.       Наверное, и мистер Северин тоже был не таким уж плохим парнем. По крайней мере, перед своей рыжей подругой. Вполне возможно, он старался окружить её теплом и заботой. Может быть, он тоже старался заботиться о своих родителях, какие у него, без сомнения, есть. Наверное, он мог дорожить ещё чем-либо, что тебе мало известно, и вряд ли станет известно, но при этом — тем, что нельзя назвать искренне дерьмовым или достойным одиночного карцера. Но… Рэйн, та самая… Кажется, она была лучше тебя. Играла на уровнях где-то несравнимо выше тебя, засранец. И, наверное, преследовала какие-то высокие цели. Почему только он знал это? Казалось бы, знал всегда. Может быть, даже раньше, чем появился на этот сраный свет, чтобы тратить эти небеса долго и равномерно, в итоге, не оборачивая окружающее его ничем другим, кроме того или иного сорта уничтожения. Не столь важно. Довольствуйся тем, что заработал, долбаный красавчик.       — Ну что же ты, Дайм, — с каким-то особенно истеричным презрением прошептал он в пространство салона. — Волк щипаный, ты и умереть-то по-человечески не можешь.       Одним махом он раздражённо спрятал пистолет под водительское сидение. Так, скотина, это того не стоит. Это не выход. Кому он сделает лучше? Окружающим? Отчиму? Он хороший мужик. Уж точно не заслужил поиметь ещё и такую нелепость на жизненном пути. Пожалей хотя бы его. Старика надо беречь. И… это, чёрт возьми, не твоя судьба. Не твой путь. Лишь только попытки сломить твою волю. Именно о них, кажется, говорил Эндрю Сэндмен. И, давай же, вспомни. Что, сопляк, всё ещё думаешь, что какой-то кусок свинца сумеет покончить с тобой? Ты так в этом уверен? Ну же! Грёбаный ты моральный мазохист… Ты лишь хочешь, чтобы это было так. Вот только природа твоя с этим будет точно не согласна. Хочешь проверить? Давай, испытай судьбу дважды. Вот увидишь. Этот внутренний, какой-то чужой голос… ты ведь давно привык, что он не ошибается.       Возвращайся-ка ты домой. Тебе, такому-сякому, ещё коптить и коптить это неблагодарное небо. Кажется, сегодня на «Dehesto Chemicals» собирались в режиме тестирования пускать какой-то особенно, чертовски мощный насос в этой грёбаной башне, напоминавшей собой очередной фаллический, мать его, символ. А твоя смена как раз вечером. Это может быть интересным. Можно потом и на YouTube выложить свою кривенькую режиссёрскую постановку, чтобы заявить миру в который раз — я, чёрт возьми, художник, и я так вижу. А при каждом новом вопросе в комментариях делать вид какой-нибудь Оксфордской шишки, и быть презрительно немногословным. Ну? Ожил, олух травоядный? То-то и оно. А вообще, податься бы куда-нибудь в Айдахо, подальше ото всего этого. Отстроить уединённое ранчо, и выходить на люди только по огромной нужде. Хм. Пожалуй, образ жизни чёртового отшельника, отказывающего себе даже в удовольствии снять очередную шлюху ввиду личного одиночества, тебе к лицу, а, приятель?       Ага. Отказывающего по причине устойчивого желания после основного процесса прикопать ту на заднем дворе.       Лопата… так задорно, почти что свежим хромом сверкающая в лучах утреннего солнца… грызущая сырую землю. Зеркало для мёртвых глаз. Это будет чертовски лишним в случае его мечты.       — В любом случае, рыжая, — бросил Айзенграу-младший, глядя куда-то в поле, что пытались заслонить собой редкие деревья, и казавшееся сейчас абсолютно бескрайним, — Я почему-то уверен в будущем. Точно бы какая-то часть этого самого «будущего» вечно путешествует рядом со мной, иногда… хм, приспуская штаны, мать его. С тобой мы ещё пересечёмся.       Что это было? Ещё одна его бравада, выпущенная на волю, скорее, от безнадёжности и горя, нежели от веры во что-то светлое? Да и откуда бы взяться свету, когда он сам — хуже всякой тьмы? Да без разницы. Теперь без разницы. Может быть, и так.       Давай-ка несколько иначе. Услуга за услугу, приятель…       Просто именно сейчас Даймен твёрдо знал — так просто вся эта история не закончится. И будет иметь отчётливый привкус отборного, аристократического дерьмеца. Это знание ударило в его голову вместо той самой пули. Словно бы он на секунду стал свидетелем того самого «будущего». И оно ужаснуло его. Заставило то самое сердце, что жило в его груди, биться чаще. Глубже. Мощнее.       Будущее было красным.       Цветом крови, плавно переходящим в глубокий багрянец. И населяла его только боль. Боль, что таилась под городом. Или под целым миром. Ритуал. Последний акт пренебрежения перед теми, кто все эти годы берёгся до последнего — как низведение воли Лживого Света в грязь. Айзенграу мотнул головой, и странное, сюрреалистичное видение бесследно исчезло, оставив тяжёлый осадок в его душе. Хорош изнывать, тряпка. Передумал квартировать девять скалящихся зубками подземного папаши грамм свинца в своей тыкве? Так и нечего тут торчать. Трусость — вторая смелость. Будь же смелее хотя бы теперь, мать твою.       С тем самым Шевроле Камаро развернулся в обратную сторону, по направлению к Сити, сопроводив сие действие мощным сносом оси и дымком из-под ведущих колёс.       — Summer blood for fighting dogs! * — затянул Даймен, неплохо попадая в композицию своего кумира, и именно сейчас чувствуя себя по-настоящему живым. Не похожим ни на кого.       У меня своя чёртова сука-судьба. И я не буду зависеть от любого рода шлюх. Отныне, и более никогда. Долой эту грязь с моего передника. Новая жизнь начинается отсюда. Как доза лекарства, пустившегося по вене. Уже не давая машине скоростей за 120 миль, Даймен, вполне удовлетворённый собой, извлёк из-под сидения покоившуюся ранее рядом с пистолетом бутылку пива. Да, чёрт возьми, тёплая моча. Это вы хотели услышать? Да, светлый Будвайзер. Но, мать его, даже эта долбаная бутылка лучше, чем совсем ничего. Пора бы и запить свои проблемы, поставив на них последнюю точку. А то, может, дорога ещё решит пошутить над ним, поставив Камаро подножку, или сведя его с очередным торчком, быть может, как раз мчащимся попробовать старуху-судьбу на удачу. Дабы где-нибудь здесь же и убиться.       Если только то место существует. Ты всё ещё не веришь? Это так, болван. И имя ему — Ад. Что ж, в таким случае… свидимся в Аду.       Даже если этот проклятый, ублюдочный мир однажды станет тем самым Адом. Если однажды небеса над нами станут красными, как любимая столь многими кровь. Если этот чёртов грёбаный Сити в одночасье рухнет, вознеся Отцу нашему последнюю и основную жертву в только ему одному ведомых ритуалах… Я буду ждать.       А до тех пор… Я буду молить об этом моменте.       Чтобы вновь взглянуть в твои глаза.       Джэд Пане же, или «Сэд», как именовал того Даймен — всю поездку проведши на заднем сидении в процессе внимательного наблюдения, только довольно улыбнулся. Нравилось ему ездить на задних сидениях. Это было похоже на езду в личном лимузине. Даже когда ты едешь в такой тарантайке, как Камаро.       А Даймен Айзенграу уже и забылся, вновь слушая голос своего сердца. Того, что даровано ему было явно неспроста. И не хотело, чтобы его носитель погиб вот так. Без согласия со всеми своими частями, на какие раскололась его натура. И говорило оно в нём столь отчётливо, будто бы обладало собственными речевыми центрами. Зная его, сейчас Айзенграу почему-то даже не думал подвергать это сомнению. И не желал. Он просто внимательно слушал. И желал истинно услышать.       Я — сердце этой дороги. Сети любых дорог.       Я — сердце больших городов. Целых стран.       Я — сердце всего. Пульс целого мира вокруг тебя.       Мировая душа.       Серый чугун. Тот миг трансформации, в котором побывало вновь застывающее Сердце. Когда-то однажды. Остановленное той самой. Это было… так давно. Так давно… похоже, почти что близ века тому назад. Ржавчина Его боли. Ржавчина, что однажды вновь была обречена научиться кровоточить.       Это мёртвое молчание… Оно словно нарастало. Что это такое? Тебе это так важно, приятель? Живи собой. Не молчанием других, что расступаются, привечая тебя. Боятся поднять голову.       У самой черты города, остановившись на бензоколонке с целью пополнить запасы провианта в баке верного друга, какой за время передвижения галопом изрядно полегчал, Даймен несколько отвлёкся на нужды насущные, уже вполне себе материальные. Кое-как забравшись на заднее сидение, он добрался до выключенного телефона, уверенно давя кнопку включения. Эфемера, ранее пытавшаяся добраться до него в момент борьбы с самим собой, а теперь, наконец, вновь получившая такую возможность, не заставила себя долго ждать. Как не заставила этого делать, в первую очередь, самого Даймена Айзенграу.       — Прости, что молчала всё это время. — Без лишних расшаркиваний произнесла его вынужденная пассия, как только он поднёс телефон к уху. — Но так было нужно, желанный. Уверена, ты осознаёшь, о чём я.       — Чертовски отрадно вновь слышать тебя, крошка. — Айзенграу почему-то не признал себя как в этих словах, так и в своём собственном тоне, показавшимся таковым, словно принадлежал сопливому мальчишке, ранее бросившая какого девчушка вдруг предоставляет тому шанс начать всё заново.       — У меня есть к тебе предложение о работе. О действительно хорошей работе… — уже более привычно проворковала Эфемера. — С тобой хочет поговорить мой отец. Сегодня. И как можно быстрее. И ещё раз… прости меня.       С места — и сразу в грёбаный карьер. Если уже Эфемера — едва ли не королева отбитых, то каков же тогда её старик? И как с ним себя вести в процессе негаданной аудиенции? Вот и знакомство с родителями подъехало, будь оно неладно. Которое перед тобой ставят, как готовый свершиться с минуты на минуту факт. На миг всё это всколыхнуло немой протест в нём. Мне не нужны твои извинения. Ни твои, ни чьи-либо. Они слишком пусты. Не то, что тронет меня, или вызовет на приватные разговоры. Вы можете просто ничего не говорить? Айз искренне желал, чтобы вампирша на том конце провода смогла бы понять его без слов.       — Уже выдвигаюсь, — коротко отчеканил Дайм, вытаскивая заправочный пистолет из горловины бензобака Камаро. Сам факт новой работы интересовал его в достаточной степени мало, но, ради приличия, почему бы и не выслушать предложение, пускай и знакомство с родителями этой госпожи, полюблявшей пить людскую кровь, его совершенно не вдохновляло. Наверняка ведь те были ничем не лучше.       — О, нам ещё о многом предстоит побеседовать, Дайм. Давай проведём этот вечер вместе? А может быть, и ночь… — в её голосе явно прослеживалась редкая страсть. Не простая. В ней была искренность. Теперь Айзенграу, следуя голосам, жившим в нём, ощущал это напрямую.       Хм. Эй, Дайм, старина, почему же ты с такой чертовски серьёзной охотой отвечаешь ей? Любишь казаться себе значимей, чем ты есть на подлинном деле? Ты же прекрасно понимаешь, что это манипуляция. Эта невинная, на первый взгляд, просто протащившаяся по БДСМ девчушка — хладнокровный хищник, на самом-то деле. Безжалостная убийца, сведшая людей в могилу, наверное, куда побольше тебя, дурень. Чёрт, да большинство серийных убийц, включая всяких, там, Генри Ли Лукасов или Оттисов Тулов, тихонько смолят свои копчёные мундштуки в сторонке. Нет. Не так. Все разом. Соображаешь? Любой другой, будь он на твоём месте — при первых же признаках её внимания скрылся бы прочь из этого штата, или даже, пожалуй, нахер из страны. Летел бы почище SR-71, будь уверен. Или же, ещё надёжнее, свёл бы счёты с жизнью.       Но только не ты.       Ах вот оно как… Да тебе ведь нравятся только и именно такие? Похоже что так. Ну же, дружище, твой початок просто не стоит на среднестатистическую, обыденную людскую дуру, украшенную парой килограмм косметики и прогрессирующим целлюлитом в довесок. Лишь потому, что ты и сам видишь в них только одно — жертвы. Всего-то. Только жертвы. Просто, как грёбаные задачки для первоклассников. Кроме того, есть ещё одно. Один такой… маленький, да удаленький нюанс. Делить с такой горячей штучкой постель… да ещё и на полных правах… хм, это удел истинно избранных, приятель. Он вновь улыбнулся одной из самых хищных своих улыбок, смакуя пикантные подробности своей личной жизни. Ибо, кем бы он ни был… Хорошо было показаться ей тем, кем он был сейчас.       Для её же личного блага.       Словно в очередной раз чертовски точно подкараулив происходящее в моменте, магнитола Камаро вновь обратилась ко вкусам Даймена Айзенграу, сладко затянувши «My Heart's In Your Hand» старины-Риггза.** Кто-кто, а он умел вызвать улыбку у этой чёртовой задницы, вот хоть расшибить до художественных дыр свой лоб перед адскими вратами. И делал это исправно, подобно самому Дайму, всячески наплевав на любые обстоятельства.       — Встретимся в башне «Ллевелин корп.», через час, — сегодня он был не настроен рассуждать долго и пространно. По крайней мере, с теми, кто не должен был знать сверх того, что видел своими глазами, и слышал своими ушами.