Не Преклонившийся

25 июня. Утро.       Шум. Вибрации. Сочный рёв мотора. Руль опять ритмично потряхивает. Как и в старые-добрые времена. Когда-то. На заре приложения, кажется, бывших прямыми, рук. Кажется? Чёрт возьми, приятель, как же ты любишь оправдывать всё, что есть у тебя, сиюминутными грёбаными миражами. Но… Кажется, какое-то из колёс потеряло балансировку. Надо, чёрт возьми, делать.       Монотонный вой моста. Смещённое пятно контакта.       Усталые куда более, нежели у любого полицейского, почти бесцветные глаза. Их взгляд, казалось, существует постольку, поскольку. И уж точно ничего не способен видеть. В частности, скорости старого ведра по имени Шевроле Камаро, которое перемещалось по федеральной трассе прочь от города. Как можно дальше. И передвигалось быстро. Стрелка спидометра, легонько колыхаясь временами, трепетала где-то между отметками 110 и 120. Дьявол, а ведь он никогда не разгонял этот драндулет до таких скоростей. Скоростей, которые желают тебе закрыть глаза. Остаться наедине с самим собой. Возможно, слиться с железом в одно целое, и заставить его превратиться в крылья…       Делать? Надо ли? Теперь… Вот так незадача, а? Да ты расклеился в какашку, будущий старпёр. В кого же ты превратился, Даймен Айзенграу? Кем стал? Чью сторону ты выбрал? Ты по-прежнему видишь за собой будущее? Какое-то странно неудобное сидение. Даймен попытался придать себе более подходящее положение на засиженном, кое-где изрядно потёртом сидении Камаро, но не встретил ничего кроме ухудшения условий пребывания за рулём.       В ответ на все его страдания, магнитола, что-то там упорно вещавшая в духе злого металла, выплюнула инструменталку очередного, действительно чего-то стоящего коллектива.       Ограниченный? * Хм. Ты права, сталь. Хороший выбор. И Либерти Роуд сегодня поёт вместе с нами. Оно давно ждало в гости таких засранцев, как он, и ты, верный приятель. В конце концов и для нас с тобой должна быть свобода. Как и для всех. Свобода — это выбор. Но именно в тот момент, когда выбор всё ещё не смеет быть совершён, ты по-настоящему свободен.       Выбор…       И одновременно, вокруг него, насколько мог это осознать Даймен Айзенграу, сейчас перемещавшийся с безумной скоростью по той самой трассе, по какой они путешествовали в этот проклятый даже демонами Сити — царила удивительная тишина и умиротворение. Спокойствие. Безмолвие, если угодно. Лишь только… Что в скорости тебе моей?.. Что в существе тебе моём?..* Ну вот ещё. Теперь ты начал на свой лад перефразировать известного русского писателя, засранец. Крутится и крутится в голове, и хоть ты тресни. Как будто стародавняя механическая дрель, которую сейчас приводит в действие твой, чёрт возьми, ангел-хранитель, чёртова задница. Он бы мог даже уверовать в это, если бы знал, что над ним нет таковых. А старик-Дьявол, покуда он не выжил из ума, не станет корить за грехи, какими бы они не были. Или… Может быть, старый железный приятель, Камаро, общается с тобой телепатически? Тогда он чертовски прав.       Наверное, он и сам бы не заметил, как пролетел бы и Морнингстар Айленд, если бы не внезапно огласивший сигналом вызова салон, уже и позабытый им телефон. Найдя в себе силы не касаться педали тормоза, Дайм извлёк из кармана жилетки надрывающийся мобильник, мельком глянув на дисплей. И лишь найдя в себе силы на тень удивления. Настоящих эмоций, в прямом смысле этого слова, уже не было. Только лишь эффект неожиданности.       Что? Эфемера?!       Тогда, когда он уже и не ожидал твоего появления, грёбаная детка-кровопийца. Ко времени ли ты? Сложно сказать. Какой ответ ты хочешь услышать от него? Ну? Выдать очередную дерьмовую сентенцию о том, что мы с тобой никогда больше не встретимся, нам надо расстаться, я сваливаю в Антарктиду на ПМЖ, и ещё тысяча грёбаных отмазок в том же духе? Какой тогда желаешь получить ответ? Молчание. Вот что будет сегодня тем, чем ты будешь обязана довольствоваться, мисс кровососущая лже-аспирантка. Улыбка в трубку. Ничего более, чёрт возьми. Если разговор известен тебе, засранец, с самого же начала и до конца — какой в нём смысл? Ты ведь не из тех, кто будет упрашивать вернуться, не так ли? Те самые, разрушительные долбаные мысли, рвавшиеся из головы, и призывавшие держать в подчинении насильно… Есть ли у них право на волю, когда твоя грёбаная гордость душит их одной левой, измазанной в краске да отработке? Закономерно. Телефон Айзенграу здесь же и отключил, швырнув его куда-то назад откровенно раздражённым жестом. Тот с готовностью приземлился на заднюю полку, прямо под самое стекло, напоследок сумевши звонко наподдать по тому.       Слишком поздно…       Камаро, казалось, всё ещё набирал скорость. Пускай физически уже и не мог. Внешние раздражители… Пускай они будут насильно изгнаны прочь из его дня. Им нет места здесь. Не думайте вырывать его из этой сладкой дрёмы. Дрёмы, что диктует ему дорога. Она ведь живая. Чертовски живая. Живее, чем многие из окружавших его. Живее тебя, Эфемера. Живее и тебя, Феррил. И за всё берёт свою плату, сходную с вами обеими, наложницы Сатаны. В ней живёт игривый, хитрый старик — её повелитель. Демон, если угодно. Дорога бесконечна. Постоянно растёт. Словно сеть капилляров, пронизавших страны и континенты. И, как у любой сети сосудов, у дороги есть своё сердце. Оно невидимо. Неосязаемо на первый взгляд. Но достаточно лишь найти в себе тщание прислушаться. И ты непременно станешь его слушателем. Просто знай… Для него нет такого места, что задерживало бы его. Оно перемещается вместе с каждым из вас. Живо в каждом из вас. О, да… Старик Дороги — он тот ещё гуляка. Бродяга. Тот, кто путешествует сам по себе. Тот, к кому попутчики неизбывно стремятся. Тот, кто учит избавляться от тех пассажиров, кто тебе неугоден.       Каждая кочка, каждая складка его дороги, что ты прочувствовал особенно ярко и сильно — это его предупреждение. Его касание. Его взгляд. Он играет. Он даёт шанс быть внимательнее. И он не прощает ошибок.       А ведь, наверное, интересно нарваться на кого-нибудь. Ошибиться в последний раз. Сейчас Даймен был даже слегка возбуждён этим.       Этот день такой жёлтый. Стушёванный, чёрт возьми. Усталый и задумчивый от момента своего нарождения рано утром. Тот, что и умрёт таким же усталым — это Даймен знал хорошо. Поля, летящие мимо. Редкие деревья по их границам, кое-где окружающие и саму дорогу. Мрачные и тихие, как будто скрывают под собой не одно чёртово кладбище. На секунду Айз задумался о том, какую роль может играть его единственный друг, пускай и склёпанный в незапамятные времена из различных металлов. Роль того, кто никогда не спрашивает. Не ставит под сомнение твои решения. Чем хороша машина — она примет твою смерть. Не станет отговаривать. И за это её стоит уважать.       В отличии от людей. Ведь эти самые люди, смертные существа со своими радостями и горестями… Это ведь они дали ему, кроме наибольшей ненависти, и наибольшие радости. Восхищали. Ну, признай же, засранец. Заставляли желать быть собой иногда. Однако… всегда видели в нём чужого. Небезосновательно. В его памяти опять всплыло личико той миниатюрной блондинки, когда-то оканчивавшей с ним тот самый университет. То самое личико, что машина, какой умел быть и он сам, раскрошило пополам. Разбило, как гнилой арбуз. А затем эта… Рэйн. Рыжая. Та, которую он проводил в загробный мир, пытаясь быть рядом хотя бы теперь. В самый последний миг. Когда что-либо менять было уже слишком поздно.       Айзенграу, отмечая, что ранее прямая, как двуручный меч, дорога начинает слегка петлять, будто бы предостерегая, вновь скривился. Почему ты думаешь о ней? Думаешь так часто и запойно, сукин ты сын… Чем Эфемера хуже? Она хороша. По-своему. Однако совсем не тем. Теперь он знал. У неё нет этих глаз. Зелёных. Этих чёртовых грёбаных зелёных глаз. Ты, Эффи… Ты не выглядишь такой живой. Ты чёртова грёбаная мертвечина. Без разговоров, чертовски соблазнительный, привлекательный и желанный, но проклятый ходячий труп, какой бы волшебной долбаной пудрой ни пользовалась. Старину-Дайма на мякине не проведёшь, властительница, мать твою растак, теней. До чего же это мерзкая, прицельно обоссывающая любых москитов нахер, привычка — подолгу и помногу думать… Так можно и до технологий межмировых переходов допетрить, мать их. Ну а ты, Эфемера, мистрис в накидке из теней… Порой я чувствую, словно ты куда как более мертва, чем это старое, выщербленное дорожное покрытие.       Дайте же ему когда-нибудь выбраться из этой бесконечной смерти. Хоть бы сейчас. На несколько десятков минут. На мгновение, чёрт вас подери. Неужели он, Даймен Айзенграу, не заслужил ничего подобного? Неужели вся его суть — купаться в погибели, окунаясь в неё с головой, изредка выныривая, чтобы глотнуть воздуха, как какой-нибудь полубезумный кит? Это ли есть то, что было написано у него на отсутствующем роду? Впрочем, почему же это отсутствующем? Не ври себе, дурень. Род великого убийцы… Вот уж действительно, и ничего не возразишь.       Немного унявшись и распрямившись, дорога летела ему навстречу, сливаясь в монотонное полотно. Чего же ты тогда хотел, а? Смиренной жизни очередного смертного неудачника с наполеоновскими комплексами? А что ты получил? А, резинка от трусов? Разве самый худший вариант? Припомни-ка — сколько гадливых весельчаков хотя бы с твоего бывшего факультета старательно прятали ручонки под столами, когда мисс «точёные ляжки» Шедовитц появлялась в поле видимости? А тебе всё ямы да канавы с мусором, куда ты неизменно записываешь каждого, чёрт возьми, кто тебе не по душе. Да и, если попробовать покрутить шестерёнки в нужном направлении, могла ли она сделать тебя счастливым? Ты сам-то веришь во всё то, что варится в твоей неуёмной башке?       Спустя какое-то время Шеви, сбавив ход, медленно остановился у обочины трассы. Там, где уже виднелись первые признаки границы Морнингстар Айленд. Фермы, мелкие частные фабрики, и ещё что-то в том же духе. Знакомое по отсутствовавшему детству. Даймен, сквозь жёлто-чёрный контраст задумчивого, недоброго дня любуясь тем, по чему успел, оказывается, даже заскучать, сейчас замер. Руки словно окоченели, примёрзнув к рулю. Именно сейчас до него, наконец, дошло. То, о чём он много раз хотел, но забывал спросить себя. Но мог теперь. Здесь и сейчас. А был ли он счастливым хоть раз в жизни? Знавал ли это чувство?       Покопавшись в себе, здесь он понял всё. И не боялся представить ответ самому себе в лицо. Говоря себе лишь единственно верное определение.       Нет.       Долгое время Дайм рассматривал оружие. Безобразно долго — настолько, что, казалось, успела пройти пара-тройка часов. Всё тот же самый Вальтер. Ещё одна штука, что не умеет спрашивать или сожалеть. С видимой бережностью он потёр тряпкой затвор, осязая, как редкие блики заслонённого желтоватыми облаками солнца отражаются на том. Рассеянные в воронёной стали, как ночные фонари, ускользающие из твоего меркнущего восприятия, друг. Вот оно, то самое предназначение этих странных, мутных дней, точно подёрнутых мертвенной дымкой. Освещать единственно верный путь тем, кто заблудился. Давать последний ориентир.       К дому, откуда ты однажды ушёл…       Перед глазами всё плыло. Однажды ты потеряешься. Так ведь? Ты уже потерялся. Но… всякий раз вернёшься домой. И если эта дорога сейчас так суха и безразлична к тебе, это отнюдь не означает, что вести она себя будет подобно злобной мачехе, которая не желает видеть тебя. Ты найдёшь свою дорогу. Однажды.       По-прежнему, ощущая тот же холод и непослушание в руке, Айзенграу-младший приставил дуло Вальтера к виску. Медленно, как во сне. В сущности, а чем эта жизнь отличалась ото сна? Названием? Кажется, пришло время попробовать стать живым. Как никогда ранее. Взвалить на себя ношу собственной жизни… Это ли не тот чёртов грёбаный момент, когда ты ощущаешь себя на вершине? Ледяной пик. Миг, когда твоё единение с тем, что породило тебя, как никогда сильно.       Айзенграу со всей силой, имевшейся в его руке, вдавил курок. Шедший, казалось бы, так неохотно, будто бы, как в книге покойного Эндрю Сэндмена, кто-то держал его с другой стороны.       Прогремел выстрел. Звенящая тишина стала ему последствием.