Не Преклонившийся

      — И вот мы с тобой снова здесь… совсем как тогда…       Раскинувшееся посередь топей последнее пристанище мёртвых кораблей. Их кладбище, полное векового молчания и ржавой, затхлой воды. Рассохшееся, осыпавшееся дерево и сгнивший металл. Последнее пренебрежение теми, кто служил верой и правдой, однажды, призванный вновь вернуться в грязь. Многие из них давно ушли вглубь, желая и после жизни походить на своих создателей. На имена владельцев, давно мёртвых, как и они сами. Другие всё ещё спали мечтами о прежних, полных водной стихии и радостного смеха ли, или же грязного мата, но тех, не желавших давать слабину или сдаваться, сильных телом и духом хозяев — даже через многие десятилетия снов. Отцы и дети… бесконечно древний, и обречённый на столь же неразрывное повторение, цикл.       Топи, когда-то поглотившие её плач.       Стонущие порывы холодного ветра, всегда бывшие достоянием этой молодой, неспокойной и одинокой весны, вторили шелесту юной, изумрудной зелени. Желание жить… переполняло всё, что его окружало. Год за годом лишь вселяя в него тоску и горечь.       — Всё, наконец, закончилось, бедная моя малышка… Прости, что заставил тебя ждать. Ты всегда ждала. Все отпущенные тебе, столь короткие годы, что жива ты была человеком — не чудовищем… Пожинала лишь эти бескрайние пренебрежение и ненависть… Их… людскую ненависть.       Он бережно погладил одинокое ребро, в зеленоватом, густом свете дня сверкавшее гранатовыми письменами, непрерывно текшими по нему, точно живая кровь. И слёзы, уже давно собиравшиеся на уголке единственного видевшего глаза, безмолвно упали на такую живую, тёплую поверхность некогда пробуждённого Не Преклонившегося.       Мои слёзы… твои.       Однажды… пробудившаяся… но так и не смогшая обрести того самого, детского счастья. Сведённая с ума катарсисом похороненной заживо в топях. Теми, кого восхитила и ужаснула своими возможностями. Своим рождением… той, что никогда не поклонится их безобразным людским святыням. Их «Богу».       — Мечтавшая обрести родителей… Жившая ожиданием увидеть братьев и сестёр своих… Прости. Прости меня за всё, малышка. Теперь ты ближе к Отцу, чем когда бы то ни было…       С этими словами он осторожно коснулся ребра, что, самостоятельно направляя его руку, встало на своё, законное место. Без боли. А он… вдруг ощутил её радость. Счастье. Спустя так много лет… ставшие правдой.       — Я никогда не брошу тебя. Сделаю всё… чтобы мы вернулись к Отцу… Мы — твои братья и сёстры…       Ласковая и наивная, невинная улыбка… Твои небесно-голубые, столь чистые и счастливые глаза… Глаза семилетней девочки, что больше никогда не оживут… всегда будут со мной…       Пусть мой плач станет тебе колыбельной. А неотвратимый рассвет навеки запечатает твоё горе. Как небо, что, подобно нам с тобой, никогда не состарится…       Ты нашла свою семью…       Всю обратную дорогу из давно ставшего призраком Мортона, штат Луизиана — он чувствовал призрачную детскую ладошку, покоившуюся в его руке.