When I was a young boy, My father took me into the city To see a marching band. He said, "Son when you grow up, Would you be the savior of the broken, The beaten and the damned?"
Впервые после миссии Итачи чувствует себя отдохнувшим. Прошлый день дал больше сил, чем все время, проведенное в больнице. Надев чистую одежду, повязав голову протектором и поцеловав Шисуи на прощание, он выходит на улицу. Итачи предстоит путь почти через всю деревню — от вытесненного на отшиб квартала Учиха до резиденции Хокаге. Погода хорошая, потому он никуда не торопится. Ночь сегодня была тревожной. Шисуи за завтраком сказал, что Итачи дрожал и стонал во сне. Тот ответил, что это из-за допроса, и, в целом, даже не соврал. Пока настоящая жизнь отнимает достаточно сил, времени и чувств, Итачи предпочитает не думать о том, что ему снится. Это просто страхи и сомнения, ответ его подсознания на все события, которых становится все больше на единицу времени. — Не надо преклонять колено, — просит Четвертый. — Я это не люблю. Привыкший к строгой субординации АНБУ и дистанции, что держит с подчиненными Данзо, Итачи теряется, но все же встает. В кабинете, кроме них двоих, еще один шиноби, стоящий за левым плечом Хокаге. Высокий, темноволосый, но неопознаваемый из-за маски. На нем униформа АНБУ, отличающаяся от стандартной только длинными рукавами. Возможно, Итачи и не обратил бы на него столь пристального внимания, если бы не полная уверенность, что он знает этого человека. Первое и самое очевидное предположение — Обито и, чтобы его проверить, Итачи пытается поймать взгляд шиноби. Вместо левого глаза — темный провал маски. Сомнений не остается. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Четвертый. — Почти в полном порядке. — Рад это слышать. Но, насколько мне известно, тебе еще рано возвращаться на службу? — К сожалению. Четвертый встает из-за стола. — Давай пройдемся, поговорим. Итачи кивает. Когда они выходят из кабинета, воин АНБУ беззвучно следует за ними по коридору. — Мне передали твой отчет. Твоя верность деревне достойна уважения. — Я поступил должно шиноби Конохагакуре. — Разумеется. Но и мне, как Хокаге, должно ценить верность своих людей, — глянув на Итачи, Четвертый улыбается. — К тому же иногда даже самые сильные воины ломаются. Итачи опускает взгляд, не знает что ответить, так, словно услышанное ставит под сомнения именно его волю. Снова грузом на плечи ложатся собственные ошибки, и смутно знакомый голос говорит «Вы проиграете в тот момент, когда позволите себя связать». — Я встретился с семьями пропавших без вести генинов, — продолжает Четвертый, пока они поднимаются на крышу резиденции. — Они просили передать благодарность вашей команде за расследование. — Ясно… — Итачи мог бы принять это, если бы они покарали злоумышленников и вернули домой если не самих детей, то хотя бы их останки. — Также мы взяли в работу твой отчет. Нам пока не удалось опознать тех шиноби, что напали на тебя. Но версия про Орочимару выглядит вполне правдоподобной. Его след потерялся несколько лет назад, потому нельзя исключать его причастность к произошедшему. Под конвоем как будто невидимого Обито они выходят на крышу. Небо зацвело редкими облаками, поднялся слабый ветер, но погода оттого стала, пожалуй, даже лучше. Остановившись у парапета, Четвертый задумчиво смотрит на деревню, а Итачи — на него. Он не знает, что Хокаге хочет от него услышать, разговоры, особенно неформальные, никогда не были его сильной стороной. А уж ухищряться и лебезить в надежде произвести впечатление так и вовсе ниже его достоинства. — Я рад, что был полезен для деревни, — отвечает Итачи нейтрально. — Как обстановка внутри клана? — вдруг буднично интересуется Четвертый, встретившись с Итачи глазами. — Ничего такого, о чем стоило бы беспокоиться, — ответ выходит раздражающе обтекаемым, но даже он лучше обескураженного молчания. — Вот как… Они оба затихают ненадолго. — Совет деревни планирует сократить расходы на полицию. Одна фраза, а точнее, возможные последствия того, что за ней кроется, выбивают почву из-под ног. Итачи пытается прочесть отношение Четвертого к сказанному, но это оказывается излишним — тот сам поясняет. — Я не поддерживаю эту инициативу, но и противопоставить совету мне нечего. Полиция работает только внутри деревни, в то время, как мы все чаще сталкиваемся с внешними угрозами. АНБУ нуждается в расширении штата и увеличении финансирования. И деревенская казна не потянет расширения расходов без того, чтобы сократить их в другом месте. Итачи внимательно слушает Четвертого и при всем желании не находится, что возразить. Разве что с каждой фразой все отчетливее желание узнать, почему Хокаге обсуждает это с ним. Но Четвертый предвосхищает и здесь. — Вечером я буду говорить об этом с Фугаку и, очень надеюсь, мы найдем компромисс. Но, зная, как ты предан Конохе, я решил поговорить для начала с тобой. Выражение на лице Четвертого меняется, вроде бы чуть заметно, но черты его становятся будто острее и тверже. — Я понимаю, что отношения клана Учиха и деревни далеко не гладкие. Неправильно было бы просить тебя шпионить за собственной семьей, но все же… я хочу попросить тебя доложить мне, если в клане начнутся волнения. Так деревня сможет повлиять на ситуацию до того, как она станет необратимой. Предотвратить мятеж куда проще, чем подавить его. Итачи бросает беглый взгляд на Обито и пытается понять, отчего Четвертый не обратился к нему или к Шисуи, уже назначенными под личное руководство Хокаге. Неужели только из-за прямого родства с главой клана? Такое объяснение Итачи вполне может уложить у себя в голове. Но принятию решения это мало помогает, в первую очередь потому что он не может понять, являются ли одинаковые указания, поступающие от разных людей — краями капкана назревающего заговора внутри совета деревни? А если так, то кому Итачи должен быть верен — Хокаге или непосредственному руководителю АНБУ? Если подумать, и тот, и другой, зная о вероятности мятежа, допустили снижение расходов на полицию. В любом случае, это не то предложение, от которого возможно отказаться. Итачи уже набирает воздуха в легкие, чтобы ответить, как Четвертый продолжает: — Пожалуйста, хорошо обдумай мою просьбу. И приходи, если примешь решение. — Спасибо… — невпопад отвечает Итачи, опершись рукой о парапет. Четвертый снова улыбается. По дороге заскочив в госпиталь, но не застав там Рин, Итачи возвращается к дому Шисуи в смешанных чувствах. Он всегда думал, что готов на все ради деревни, но не мог даже предположить, что это «все» будет включать в себя такой выбор. Клан, Данзо, Четвертый — все они ждут, что Итачи встанет на их сторону. А он никак не может взять в толк, почему сейчас, когда у них под боком враги похищают генинов, это имеет такое значение. Может быть, Данзо и Минато просто не успели обсудить его роль в предотвращении заговора? — спрашивает себя Итачи и тут же ругает за наивность. Данзо почти прямо сказал, что не верит в компетентность Хокаге. Четвертый хороший человек, Итачи не сомневается, но у него нет никаких оснований полагать, что тому хватит мудрости и опыта для решения внутренних конфликтов. Оснований же сомневаться в Данзо, кроме собственных снов, у Итачи нет. Он возвращается к пустующему дому — Шисуи ушел на службу и обещал вернуться не раньше полуночи. Итачи даже рад такому раскладу — так он точно на эмоциях не скажет лишнего о ситуации, в которой оказался. До вечера чувства улягутся и в голове, если повезет, появится ясность. А пока, чтобы отвлечься, Итачи решает прибраться — дом Шисуи уже успел обрасти беспорядком. Он начинает с кухни и постепенно продвигается на второй этаж, как и всегда, делая вид, что не замечает закрытых комнат. Шисуи никогда не говорил, что в них, но догадаться было нетрудно — спальни его семьи. В открытой части дома не сохранилось ничего, что напоминало бы о них, кроме этих вечно закрытых дверей. Не решаясь спрашивать первым, Итачи довольствуется тем немногим, что когда-то узнал от матери: родители Шисуи погибли на передовой Третьей Мировой, оставив двоих детей сиротами. Что случилось с их вторым сыном Итачи так никто и не рассказал. Закончив уборку, Итачи готовит ужин, заваривает чай и садится ждать. Усталость, что он чувствует, приятная. Растворяясь в ней, Итачи почти не думает о последних событиях. Его мысли плавно перетекают, возвращаются в последний сон. Он пытается вспомнить, мог ли раньше слышать про Ходзедзюцу… если такая техника действительно есть, то, вероятно, он читал про нее, когда изучал культуру Киригакуре. Итачи поднимает руки, смотрит на свои запястья, где остались чуть различимые желто-лиловые следы. Некогда растертая в кровь кожа между большим и указательными пальцами восстановилась уже полностью. Ногти почти не болят. Но чем дольше Итачи смотрит на свои руки, тем красочнее в его голове воспоминания. Он резко сжимает кулаки и прячет руки под стол. Шисуи, как и обещал, возвращается чуть за полночь. Скрипнув дверью в прихожей, он окликает Итачи. Когда тот выходит его встретить, сидит на пороге, стаскивая ботинки. — Привет. — Привет. Ужинать будешь? — Ага. Шисуи встает, целует Итачи в уголок рта и осматривает дом. — Я надеялся, ты отдохнешь. Завтра бы вместе прибрались. — Я слишком долго отдыхал, — отвечает Итачи, возвращаясь на кухню. Пока Шисуи переодевается из рабочей одежды, Итачи греет ужин, накрывает на стол и думает о том, как быстро они вжились в новые роли. Быть вместе, жить в одном доме… все это одновременно и удивительно в своей новизне, и понятно так, словно они уже не первый год каждое утро просыпаются в одной постели. — Выглядит вкусно, — сообщает Шисуи, сев за стол. — Приятного аппетита. — Спасибо. И тебе. На пару минут разговоры затихают — они едят молча и увлеченно. Но вскоре Шисуи обращается к Итачи. — Мне дали миссию. Я отправлюсь завтра вечером и пока не знаю, как надолго пропаду. Но я оставлю тебе ключи, живи тут, сколько захочешь. Итачи отгоняет легкую досаду. Сейчас не тот момент, когда он готов легко отпустить Шисуи, но за неимением других вариантов, остается только принять услышанное как факт. — Четвертый? — спрашивает он как можно более буднично. — Нет. Данзо. — Разве ты не под личным руководством Хокаге? — Да, но там сложно получилось… Данзо нужен носитель шарингана, а, поскольку ты не в строю, он запросил у Четвертого разрешение назначить меня на миссию. Итачи вспоминает, что так и не смог обсудить с Шисуи свои сомнения относительно Фуу и Торуне, потому торопится спросить: — С кем ты идешь? — Там большой отряд, человек пять-шесть. Данзо с Четвертым, как я понял, не сошлись во мнениях, так что это пока обсуждается. Тревога растет, но Итачи никак не решается спросить о деталях миссии, что смогли его успокоить или окончательно утвердить его в подозрениях. Задумчиво постучав палочками по столу, он взвешивает все за и против. Ему совсем не нравится подозревать в чем-либо тех, кто спас ему жизнь, а уж тем более Данзо. Но даже мимолетная вероятность, что Шисуи встретятся те же шиноби, что пленили его самого, отзывается болью в ребрах и руках. — Ты отправляешься в Страну Рисовых Полей?.. Шисуи смотрит на него удивленно, затем качает головой. Итачи расслабляет до того окаменевшие плечи и медленно выдыхает. И становится уже не так страшно отпускать Шисуи, пусть на неделю, пусть на месяц. — С тобой все в порядке? — Да, — Итачи улыбается. — Просто жаль, что у нас так мало времени. — Согласен, это обидно. Но у нас есть по крайней мере, еще одна ночь, — Шисуи смотрит на Итачи, хитро прищурившись, и от одного этого взгляда жар растекается по телу.***
Утро начинается с тяжкого, надсадного возбуждения. Чаще всего в такие моменты Итачи просыпается рядом с Кисаме, к которому достаточно просто прижаться, чтобы он все понял. Но сегодня Итачи один. Да и не хочет он себя касаться после сна, где был вместе с Шисуи. Вопреки желаниям тела, это представляется ему неправильным. Потому он остается лежать, глядя в потолок, в ожидании, когда возбуждение пройдет само. Вот только память предательски подкидывает образы комнаты, освещенной только уличными огнями сквозь щель в занавесках. И кровати, где они на влажных от пота простынях, долго целуют и трогают друг друга. И то, как Шисуи улыбается, как подрагивают его ресницы, когда он прикрывает глаза от удовольствия. Итачи вздрагивает и переворачивается на бок, смотрит в, как и всегда, серое окно. Может ли это происходить на самом деле? — спрашивает он себя и, вытащив руки из-под одеяла, осматривает свои запястья в поисках синяков. Следы вчерашней тренировки сошли полностью — и неудивительно, ведь Итачи провел связанным совсем недолго. Собственные мысли кажутся ему чем-то на грани безумия, но, устав раз за разом отрицать факты, он позволяет себе сделать хотя бы теоретическое предположение. Что если в самом деле есть другая реальность? И там он встретил Кисаме или другого носителя Самехады, владеющего Ходзедзюцу. Там Шисуи до сих пор жив. Там еще не поздно уладить конфликт миром. Если это так, то как много Итачи бы отдал за право являться туда не только зрителем. И чем дольше он об этом думает, тем яростнее ненавидит второго себя. Как может тот так слепо вестись на очевидные манипуляции со стороны что Данзо, что Хокаге? Он должен рассказать правду Шисуи, ведь теперь, когда они оба старше и опытнее, ничто не помешает им уладить конфликт миром. Злость перебивает возбуждение. Итачи садится, трет глаза. Ему по-прежнему не нравится полагаться на то, чего он не может объяснить. Был бы в доступе хоть кто-то более мудрый и менее циничный, чем Кисаме. На секунду Итачи даже задумывается, не поделиться ли своими сомнениями с Мадарой, но отказывается от этой идеи. Мадара — последний, кому стоит знать о его слабостях. Итачи завязывает хвост, выбирается из-под одеяла и уже хочет одеться, как подмечает неприятную деталь — сухие красные пятна на своих щиколотках. Сначала он принимает их за последствия вчерашней тренировки, но, присмотревшись, заключает что это похоже не то на следы от аллергии, не то на кожную болезнь. В ответ на прикосновения, они неприятно зудят и раньше, чем начать чесаться, Итачи скрывает отметины под одеждой. Кашля сегодня нет. Лекарства с тумбочки переехали в ящик, чтобы скрыться от лишних глаз. Насухо Итачи глотает три таблетки, а четвертую кладет под язык. Нужно прополоскать горло и выпить отвар, но он не хочет заниматься этим в убежище. Умывшись, Итачи идет на кухню, согреться чаем. Там куда тише, чем обычно. Какузу за завтраком лениво переговаривается с Сасори. Дейдара, непривычно тихий и спокойный, сидит в углу, забравшись на стул с ногами, возится со своей глиной. Итачи он, впрочем, встречает неизменным злым взглядом. — Ты уверен? — уточняет Какузу, задумчиво рассматривая сгорбленную фигуру Сасори. Невольно слушая чужой разговор, Итачи проходит в дальнюю часть кухни. Убедившись, что чайник горячий, он льет кипяток в кружку. — У него целая сеть лабораторий в Стране Рисовых Полей, — отвечает Сасори. Рука вздрагивает. Итачи успевает отдернуть ладонь раньше, чем на нее упадут горячие брызги. Он спешно переводит дыхание и теперь уже осознанно прислушивается к разговору. — Он все также ставит эксперименты над людьми. Насколько мне известно, начал собирать детишек с Кеккей Генкай. Все надеется приблизиться к вечности, — Сасори хрипло усмехается. — Думаю, за его голову можно много выручить… — Погоди-ка, — вдруг встревает Дейдара, — это наша с Мастером Сасори миссия, ага! Звук его голоса нервирует. Резко обернувшись, Итачи подходит к столу и, поставив чашку, спрашивает: — Орочимару? Все трое смотрят на него, каждый со своим выражением — злостью, безразличием, сдержанным любопытством. Итачи и сам удивлен тому, как решительно вступил в разговор и, чтобы скрыть замешательство, он принимает самый будничный вид, садится за стол, берет в руки чашку. — Да, Орочимару, — Сасори с недовольством подтверждает догадку. — Откуда эти новости? — Мы сами видели, — от благостного настроения Дейдары не остается и следа. Итачи не смотрит на него, так как Сасори представляется куда более ценным собеседником. — Мы выслеживали его в перерыве между миссиями. — Что узнали? — А с чего тебя это волнует? — На его голову не претендую, — коротко отвечает Итачи, чтобы очертить границы. Сасори осматривает его так пристально, будто ищет слово «лжец» на лбу. До того молча наблюдавший за ними Какузу косо улыбается. — Но если вы не добудете его голову в ближайшее время, то никакое чувство солидарности меня не остановит. — Не лезь не в свое дело! — огрызается Сасори, прежде чем вернуться к разговору. — Я все уже сказал. Сил он себе собрал уже на небольшую деревню. Думаю, он планирует напасть на Коноху, но это уже, — он звучно усмехается, — мои домыслы. Итачи сохраняет безразличное выражение на лице, только пульс подводит. Он не может с уверенностью сказать, что беспокоит его больше — угроза, о которой он не может даже предупредить, или еще одно ничем не объяснимое совпадение. Щиколотки зудят ощутимо сильнее. Итачи медленно делает несколько глотков чая и начинает размышлять, как бы покинуть кухню наиболее естественно. — Так что тебе за дело до Орочимару, а? — очень удачно не унимается Дейдара и словно в ответ на его назойливость Итачи встает из-за стола. — Стоять! — Дейдара вскакивает, комкая в ладонях глину. — Прекрати орать! Под шум перепалки Итачи выходит с кухни, прихватив с собой чашку чая. Впрочем, Дейдара при желании может пойти следом, чтобы в очередной раз поведать о том, как он оскорблен, но когда-нибудь наступит день и они сразятся на равных… Итачи слышал эту песню уже без преувеличения с десяток раз и сейчас совсем не тот момент, когда у него есть силы на еще один. Потому, свернув в жилую часть, он открывает дверь напротив своей. Кисаме, сидя на кровати, изучает разложенную поверх покрывала карту. Рядом лежат несколько свитков, книг и злосчастные записки от врача. Итачи мог бы спросить, чем тот занимается, но, пожалуй, он не хочет этого знать. — Доброе утро, — приветствует его Кисаме, почти не отвлекаясь. Кивнув в ответ, Итачи ставит полупустую чашку на тумбу, садится на свободную часть кровати. Долгое время они оба молчат. Кисаме разбирается со своими бумагами, Итачи пьет чай и пытается дополнить утреннюю картину новыми деталями. Повторно он спрашивает себя, может ли это происходить на самом деле? — Кисаме. Тот поднимает на него взгляд. — Чем могу быть полезен? — Ты знал, что Орочимару построил сеть лабораторий в Стране Рисовых Полей? На мгновение Кисаме задумывается, прежде чем покачать головой. — Определенно нет. Выдохнув сквозь зубы, Итачи прислушивается к ощущениям в голове и в теле в поисках явных признаков гендзюцу. Реальность кажется материальной, но, наступая на горло собственной гордости, Итачи готов поверить даже в то, что позволил чужой технике обмануть себя. Активировав шаринган, он смотрит на свои руки, а затем ловит взгляд Кисаме. Тот удивленно вскидывает брови и подбирается, молча оглядывает комнату, должно быть, в попытке понять, что так встревожило напарника. Но, очевидно, не находит. Итачи не сдается, складывает печать и меняет движение чакры в собственном теле. — Гендзюцу кай. И снова ничего не происходит. Ни комната, ни тело не теряют своей материальности. — Прошу прощения, не хочу вас отвлекать от бесспорно важных дел, но могли бы объяснить, что происходит? — Кунай, — просит Итачи, потянув край бинта на руке, где еще не зажила рана от Самехады. Кисаме, видимо, догадывается, зачем нужен кунай и вместо выполнения просьбы перехватывает Итачи за запястье здоровой руки. — Очень сожалею, но вам все же придется поговорить со мной. Молча тот дергает руку на себя, но Кисаме не отпускает. Итачи привык к безапелляционному доверию с его стороны, оттого эта упертость раздражает все острее. Как будто Кисаме предполагает, что он хочет воткнуть в себя кунай без веской на то причины… Впрочем, что еще Кисаме должен думать? Итачи и сам не до конца понимает, что происходит с реальностью в последнее время. — Отпусти, — приказывает он. Кисаме повинуется, но без особой уверенности, а затем протягивает руку к ране Итачи. Тот медлит, но все же опускает предплечье на раскрытую ладонь. Рану саднит уже от одних прикосновений, но Итачи терпеливо ждет, глядя на Кисаме в упор. Пальцы сжимаются, грубо впиваясь в изорванную кожу. Больно, почти как было во время пыток. Итачи шипит, рефлекторно дергает руку и осознает, что уже много дней переживает воспоминания о допросе, как свои собственные. Кисаме отпускает и, снисходительно улыбнувшись, обращается к Итачи: — Итак, теперь, когда вы всеми способами убедились, что не находитесь в Гендзюцу, смею надеяться, что вы все же посвятите меня в свои переживания. Осмотрев рану, Итачи пытается накинуть на нее старый бинт, но Кисаме не позволяет ему даже начать — встает, чтобы достать из сумки чистый. — Я все еще вижу сны про жизнь в Конохагакуре. Каждую ночь. Кисаме не перебивает, усевшись рядом и занявшись перевязкой. — Во сне я получил миссию в Стране Рисовых Полей. Там было убежище, похожее на лабораторию Орочимару. Пустое. Я пошел по следам и встретил Сасори и Дейдару. Они напали на меня. Я пришел в себя связанным. Много часов меня пытали. Думаю, кроме них там были Хидан и ты. Если помнишь, у меня был жар в ту ночь. Когда я проснулся, то решил проверить, совпадут ли ощущения от раны, нанесенной Самехадой. Разумеется, я был в бреду. Но ощущения совпали. Вчера ты в точности повторил узел Ходзедзюцу, что я видел во сне. А сегодня я узнал, что Орочимару действительно построил лаборатории в Стране Рисовых Полей. После того, как Итачи замолкает после непривычно длинного монолога, состоящего из откровений, которыми он изначально не планировал делиться с Кисаме, тот надолго задумывается. — Я понимаю степень вашего замешательства, но давайте попробуем рассудить здраво. Ощущения от прикосновения к Самехаде, которую вы к тому же много раз видели в действии, легко угадать. Лаборатории Орочимару — это сложнее, но это может быть и самым прозаичным совпадением. То, что он выбрал граничащую со Страной Огня землю, где нет своей деревни шиноби — довольно логично. И вариантов по сути не так много. — А Ходзедзюцу? — Вы не думали, что ваше сознание обманывает вас? Предположу, что сон наложился на реальность в тот момент, когда я связал вас. Стресс последних дней заставил вас думать, будто это те самые узлы, хотя ваш разум вполне может подстраивать воспоминания под новую информацию. Итачи не хочет соглашаться с услышанным. Но, если смотреть на ситуацию глазами Кисаме, реальность остается в рамках понятных и привычных представлений о ней. Что не может не успокаивать. Опустив взгляд, Итачи морщится и не отвечает. Самолюбие Кисаме не пострадает из-за отсутствия вербального согласия, а у Итачи нет желания подбирать слова. — Вы позволите? — Кисаме, закончив перевязку, протягивает к Итачи руки. Тот кивает и дает за талию притянуть себя ближе, усадить на колени. Даже сам утыкается носом в плечо, вдыхает запах кожи, не уютный, но такой привычный. — Относитесь к себе снисходительнее. Хочу напомнить, что вы тяжело больны и это не может не сказываться не только на вашем теле, но и на разуме. Само слово «снисходительность» звучит чуждо, но Итачи не высказывает недовольство. В руках Кисаме тепло — кажется, это единственное место, в котором не чувствуется сырого холода Амегакуре — и его снова начинает клонить в сон. Это тоже последствия болезни. Болезни и огромного количества лекарств, что Итачи теперь принимает. — Могу предложить вам отвлечься? — спрашивает Кисаме, скользнув двумя пальцами вдоль его позвоночника. А Итачи невольно вспоминает, как обжигало шею дыхание Шисуи, ежится, качает головой. — Давай потренируемся. — Хорошо, — Кисаме непривычно ласково целует его в висок, породив еще череду излишних воспоминаний о том, чего никогда не было.***
Утро выдается спокойным — Итачи пока не ждут на службе, а Шисуи по праву наслаждается последним днем перед долгой миссией. Из постели их поднимает только голод, но прежде, чем это происходит он проводят там по меньшей мере час. Эмоциональности Шисуи хватает на двоих и тот больше не тушуется от сдержанного нрава Итачи. Разве что шутливо обещает заставить его когда-нибудь не то что стонать — кричать. Когда Итачи заходит в ванную, в зеркале его встречает совсем непривычное отражение. Прежде он не помнит, чтобы его глаза так светились. На щеках румянец, а губы красные и припухшие от долгих поцелуев. И даже оставшиеся на щеках разводы от синяков никак не портят этой картины. Шисуи заходит следом и, обняв со спины, смотрит через зеркало. — Красивый ты, — говорит он тихо. — Спасибо… — растерянно отвечает Итачи, не привыкший получать оценку своей внешности. Поцеловав его в висок Шисуи отстраняется и, взяв с края раковины щетку, принимается расчесывать Итачи волосы. Это странное, но приятное, отчего-то очень интимное проявление заботы. Итачи прикрывает глаза и невольно улыбается. — Сегодня я приготовлю завтрак, — говорит Шисуи. — Ты не устроишь пожар? — Эй! Я же как-то без тебя справлялся. — Думаю, что с трудом. Шисуи собирает его волосы в хвост и, легонько дернув в знак недовольства, стягивает с запястья резинку Итачи, что принес из комнаты. С завтраком Шисуи справляется без особых приключений. Вопреки шуткам Итачи он готовит пусть просто, но довольно неплохо — оно и неудивительно для человека с малых лет предоставленному самому себе. — Ну как, есть можно? — Вполне. Улыбнувшись, Шисуи встает, чтобы убрать со стола. — Слушай, я хотел тебя кое о чем попросить, — его голос звучит тише привычного. — Хорошо. — Не лезь на рожон, пока не восстановишься. Ты не единственный шиноби Конохи и деревня не рухнет, если ты отдохнешь еще хотя бы неделю. — Я и не считаю себя единственным шиноби Конохи, — резко отвечает Итачи. Напряжение не успевает натянуться между ними — Шисуи дергает его за хвост и передразнивает. — Ну, конечно, ты так не считаешь. Поймав порыв веселого азарта вместо злости, Итачи пытается перехватить Шисуи за руку. Тот ловко уходит от нападения и попадает в очевидную ловушку. Упустив руку, Итачи вцепляется в край его футболки и тянет на себя. — Повтори. Вынырнув из футболки и в один рывок оказавшись по ту сторону стола, Шисуи улыбается. — Я говорю, они в АНБУ и без тебя разберутся. — Нет. Повтори, кем я, по-твоему, себя считаю? — подобравшись, Итачи перепрыгивает через стол и валит Шисуи на пол. — Сдаюсь! — смеется тот, но уже поздно. Оседлав, Итачи щекочет и щиплет его за бока. Неожиданно все обрывается звонком в дверь. Замерев, они переглядываются. Шисуи сдерживает смешок, а вот у Итачи сердце заходится. Неловко они отпускают друг друга, поспешно встают. Шисуи прикладывает палец к губам, подбирает футболку и, на ходу одеваясь, спешит в прихожую. По звукам Итачи понимает, что дверь была не заперта, а оттого становится еще тревожнее. — Привет. — Привет, Шисуи. Скажи, Итачи не у тебя? — звучит от двери голос мамы. — Да, у меня. — Я пройду? — Конечно. Итачи спешно поднимается с пола и садится за стол. У него горло пережимает от одной только мысли, будто какая-то деталь — растрепанные волосы или блеск в глазах, что он заметил утром — может их выдать. — Здравствуй, Итачи, — мама проходит на кухню. Через силу он отвечает. — Привет. Когда мама садится за стол напротив, Шисуи за ее спиной приваливается к кухонному гарнитуру. — Так и думала, что ты здесь, — говорит она. — Итачи, сынок, пожалуйста, вернись домой и помирись с отцом. — Зачем? — Мы все очень переживаем за тебя. Итачи снова молчит, чувствует, как злость поднимается снизу живота. В поисках поддержки, он бросает беглый взгляд на лицо Шисуи поверх материнской макушки. — Пойми, Итачи, отец ведь так себя ведет не со зла. Ему сейчас очень тяжело — он чуть не потерял тебя, на него давит клан, на него давит деревня. Итачи хочет спросить, не думает ли она, как тяжело было ему, но вместо этого склоняет голову. — Хорошо. Пойдем домой. Шисуи подается вперед, но вовремя себя останавливает, чтобы ничего не сказать. Он не согласен и это видно по всей его позе, по каждой складке на лице. Шисуи потерял семью слишком давно, чтобы до конца понимать причины некоторых поступков. Итачи встает, подходит к нему и протягивает руку для пожатия. — Спасибо, что пустил, — говорит он. — Удачи на миссии. Неуверенно Шисуи жмет его руку, а затем притягивает к себе, быстро обнимает, хлопает по спине и тут же отпускает. Как и тысячу раз до этого, но только сейчас этот жест кажется вдруг слишком личным. Домой они с мамой идут молча — благо, им предстоит преодолеть всего пару переулков. Ветер, что поднялся вчера, разошелся, зябко забираясь за широкий ворот футболки. А может за эти два дня, Итачи пригрелся на новом месте и теперь чувствует себя словно рыба, выброшенная на берег. — Это, что, одежда Шисуи? — вдруг спрашивает мама. — Да, — отвечает Итачи как можно более безразлично. Он сначала хочет пояснить, как так вышло, но решает, что не стал бы этого делать, если бы ему было нечего скрывать. Когда до дома остается не более минуты, мама повторяет: — Итачи, попроси у отца прощения. Ты наговорил много лишнего. — Чушь, — фыркает тот, не сдержав раздражения. — Итачи… мы все-таки семья. Если ты не чувствуешь вины перед отцом, сделай это хотя бы ради меня и Саске. Он очень тяжело переживает все, что сейчас происходит. Последние слова отдаются болезненным эхом. И верно, Итачи в последнее время был настолько занят собой, что снова подвел брата. Он не то что не нашел возможности поговорить с ним про шаринган, а даже узнать, кто его наставник и товарищи по команде. — Он дома? — На миссии. К ночи должен вернуться. Они подходят к дверям. Итачи сжимает кулаки до боли в поврежденных пальцах и глубоко вдыхает. — Отец, прости меня. Я не имел права так с тобой разговаривать. Желая поскорей закончить с самой унизительной частью, Итачи сразу пошел к отцу. Получил разрешение войти и после холодного приветствия опустился на колени, низко склонил голову, как того требовала вежливость. Сделал он это так резко, что даже не успел толком взглянуть отцу в глаза, о чем, впрочем, сейчас нисколько не жалеет. Это просто формальность. Он делает то, что должно. Отец, как назло, долго молчит, продлевая момент унижения. Итачи терпеливо ждет, гадая, не должен ли еще каким-то образом продемонстрировать смирение и раскаяние. Облегчение приносит лишь та мысль, что Саске на миссии и не видит этого позора. — Я не верю в искренность твоих извинений. Уж не знаю, делаешь ты это ради матери или потому что тебе некуда идти… — наконец, начинает отец. — Но, раз ты лучше всех знаешь, что делать, послушай вот что: вчера Четвертый сообщил мне о снижении расходов на нужды полиции. Как начальник я должен самостоятельно распределить оставшийся бюджет. Теперь мне предстоит решить урезать зарплаты своим подчиненным, фактически вытолкнув клан Учиха за черту бедности, или выбрать тех, кого я брошу на произвол судьбы в деревне, что с ними так поступила. Ты говорил, что я делаю недостаточно. Так давай, расскажи, как тут должно поступить? Пока отец говорит, Итачи рассматривает фактуру пола и с удивлением обнаруживает, что та интересует его куда больше бед, что свалились на голову клана. Собственное безразличие могло бы напугать, но оно лишь бегло смущает. — Я не знаю, отец, — отвечает Итачи глухо. Он знает, что стоило сделать раньше, чтобы не допустить такой ситуации. Но сейчас уже поздно, да и вряд ли его станут слушать. — Хорошо запомни этот день, Итачи. Вот и вся благодарность от деревни, которая чуть не отняла у меня сына, — с горечью выплевывает отец. — Встань. Итачи поднимается. На секунду они встречаются взглядами, мрачными и упрямыми. Выходя из комнаты, отец говорит: — Собрание клана сегодня в полночь. Не опаздывай.