All around me are familiar faces Worn out places, worn out faces Bright and early for their daily races Going nowhere, going nowhere
— Тебя что-то беспокоит? Все утро Итачи пытается скрыть тревогу, но от внимания Шисуи ничего не ускользает. Для честного ответа нет подходящих слов. Итачи без труда может объяснить случившееся тем, что не до конца проснулся, вот только он сам себе не верит, а оттого не решается убеждать в этом кого-то еще. Как есть сказать тоже нельзя, чтобы это не прозвучало так будто он повредился в уме. — Сегодня наш последний день здесь, — Итачи пытается собрать хвост не твердыми руками. Шисуи смотрит на него, будто подозревает, что ответ неполный, но ничего не говорит и продолжает одеваться. Его молчание пугает, потому приходится продолжать разговор самостоятельно. — Чем хочешь заняться? — Не знаю, — Шисуи пожимает плечами. — Позавтракаем? — Хорошо. Тебе помочь? — он вопросительно кивает и забирает из рук Итачи резинку. — Я тоже расстроен, — Шисуи заходит со спины и принимается пальцами прочесывать волосы. — Мы с тобой говорили о том, есть ли смысл и дальше хранить нашу тайну. Но так ни к чему не пришли. — Надо повременить до конца экзамена на чунина. — Три с половиной месяца? — в голосе Шисуи звучит разочарование с оттенком раздражения. — Да, — ответ выходит резким, сквозь зубы. — Итачи, — с нажимом отдергивает его Шисуи, — если Обито согласится на мой план, это никак не решит нашу с тобой проблему. — Что ты предлагаешь? Послать отца и жить как заблагорассудится до тех пор, пока вся деревня не будет в курсе? Шисуи перетягивает хвост резинкой, прежде чем ткнуться носом в затылок Итачи и тяжело выдохнуть. — Отец много для тебя значит и тебе тяжело его разочаровывать, я понимаю… — Мне плевать, — Итачи делает шаг, уходя из еще не сцепленных объятий, и оборачивается, глядит в глаза. Сказанное резануло, как тупым ножом по голым нервам, вызывая закономерную злость то ли на Шисуи, то ли на себя, то ли вовсе на отца просто за то, что все проблемы Итачи сводятся именно к нему. — Я не хочу, чтобы Саске испытывал ко мне отвращение. Шисуи хмурится и смотрит мертвым взглядом, хотя его губы даже сейчас растянуты в улыбке. — Итачи, он же твой брат. Возможно, не сразу, но Саске примет тебя таким, какой ты есть. Перед глазами становится очередное воспоминание о том, чего никогда не было — Шисуи целует Итачи в щеку и Саске отводит взгляд. Тот он, не похожий ни на настоящего, ни на того, другого, провел в бегах без малого четыре года. У Саске было достаточно времени, чтобы привыкнуть, и, если он этого не сделал, значит, таковы его принципы. Аргумент убедительный для самого Итачи и совершенно не имеющий ценности для Шисуи. — Ты сам еще тогда, в больнице, говорил, что никто не должен знать о нашей связи, — сухо замечает Итачи. — Да, говорил, — Шисуи нисколько не теряется. — Но с тех пор многое поменялось. Легко было рассуждать об этом до того, как Фугаку запретил нам видеться. Я не готов и дальше перебиваться игрой в гляделки на планерках. Я хочу, чтобы мы стали семьей. — Шисуи… — Итачи сглатывает раздражение, чтобы говорить ровно. — Такие, как мы, не могут стать семьей, — и тут же понимает, что сказал. — Такие, как мы… — эхом повторяет Шисуи. — Прости, это было лишнее. — Да нет… я давно заметил, что ты себя за это презираешь не меньше, чем тебя презирает Фугаку, — его улыбка становится еще болезненнее. И, глядя на это, Итачи жалеет, что вообще начал этот спор. — Шисуи, прости, — он тянется, чтобы обнять и не встречает сопротивления, но тело, напряженное и натянутое, как струна, выдает настоящие эмоции. — Я люблю тебя. Недолго они так и стоят, пока Шисуи, наконец, не обнимает в ответ. — Я тебя тоже. Сегодня наш последний день здесь. Давай не будем спорить и постараемся провести его хорошо? — Ладно, — на секунду Итачи вцепляется в него крепче, прежде чем отпустить. Это натяжение между ними сохраняется, хотя оба делают вид, что все в порядке. Покидают постоялый двор, идут на рынок и даже неуверенно пытаются сменить тему разговора на что-нибудь однозначное и насущное. Итачи догадывается, что причина в нем, а не Шисуи, привыкшем притворяться, будто у него все хорошо, но никак не может себя пересилить. Его бросает то в жар от злости, то в ледяное чувство вины. Оттого и ответы выходят пресные, односложные. — Чего-нибудь хочешь? — спрашивает Шисуи, прогуливаясь вдоль прилавков. — Все равно. Шисуи склоняется над развалом с фруктами. Без интереса Итачи останавливается и берет в руки блестящее темно-красное яблоко, рассматривает, хотя, на самом деле, глядит сквозь него. Голоса и шум рыночной площади то и дело разрывают спутанные цепочки мыслей. Итачи прикрывает глаза и по его рукам прокатывается судорожный холодок. Он сначала чувствует и только потом вылавливает из калейдоскопа звуков то, что повергло его в ужас. — Не хочу показаться грубым, старик, но все же не могу не осведомиться, насколько свежий твой товар. Потому как, если тебя интересует мое мнение, то пахнет эта рыба весьма и весьма сомнительно. Итачи замирает, не в силах заставить себя пошевелиться. За секунду пульс срывается. И когда Шисуи, должно быть, заметив перемены в лице, окликает по имени, Итачи не может ответить. — Да херовая это рыба, ага. — Давай все же будем выражаться корректнее. Из уважения к возрасту, так сказать. Повернуться лишь немногим проще, чем сдвинуть каменную глыбу. Итачи смотрит в сторону рыбной лавки, и яблоко выскальзывает его рук. Мир на секунду плывет перед глазами. — Итачи? Что случилось?.. — рука, положенная на плечо, возвращает в реальность. — Давай уйдем. — Почему? — Идем, — сквозь зубы приказывает Итачи и, не дожидаясь согласия, отворачивается. Шисуи больше не спорит и ни о чем не спрашивает. В спешке они покидают рыночную площадь — окрашенный шаринганом взгляд мечется между прилавками, прохожими, приземистыми домиками и улицами в поисках угрозы, но ни за что не цепляется. Кровь стучит в висках. Завернув в тупик между домами, Итачи пытается осознать увиденное и воспоминания десятками полупрозрачных кадров накладываются друг на друга. — Не сочти за излишнюю самоуверенность, но я точно знаю, что ты нам ответишь. — У меня, знаете ли, иногда складывается впечатление, что вы вполне целенаправленно пытаетесь себе навредить — Ваши шансы в любом случае невысоки. — И вот именно это мы и вернем в Коноху твоей семье. У тебя ведь есть семья? — Как пожелаете. — Вы хотите жить? — В конце концов, не по моей вине вы тут корчитесь. Дыхание поверхностное. Мелкая дрожь в руках. Шисуи обращается к нему, Итачи видит движение губ, но уже не слышит. Когда ладонь сдавливает плечо, он открывает глаза и моментально подбирается, увидев перед собой чужое лицо. Серая кожа, улыбка частоколом, рыбий взгляд. Итачи охватывают страх и ненависть. Все происходит быстро, на инстинктах — до боли чакра наполняет глаза. Враг успевает только дернуться, почувствовав опасность, и тут же валится на пол. Глаза разрывает такой болью, словно они вот-вот лопнут. Итачи прижимает ладони к лицу, пачкает пальцы теплым и густым — кровь. Сдерживая подступающий к горлу крик, он опускает руки, но перед глазами только месиво из цветных пятен. Но главное, что он смог. Нужно только понять, где он и найти… — …Шисуи?.. — собственный голос звучит глухо, а под конец и вовсе обрывается от осознания, что произошло. — Дерьмо!.. — наощупь Итачи находит тело Кисаме, трогает его, трясет за плечи, но тот не отзывается. Обхватив чужое горло, Итачи скользит большим пальцем вниз от угла челюсти до тех пор, пока не прощупывает пульс. Жив, но, скорее всего, находится в агонии. Все, что Итачи может сделать — это наполнить его тело чакрой, чтобы отогнать видения. Но едва ли это поможет разбудить Кисаме. Итачи пытается встать, но тело после вчерашней встречи с Кинтаро будто ватное. Потому он, придавленный болью — в голове, в глазах, в животе, в мышцах — ложится и дает себе десяток секунд, чтобы перевести дыхание и собраться с мыслями. Использование Мангеке шарингана никогда не проходит без последствий, но впервые они настолько фатальные. Не рассчитал силы, не сосредоточился, влил в глаза слишком много чакры — собственная неосмотрительность придавливает к футону не меньше мышечной слабости. Со второй попытки Итачи перебирается через Кисаме и, упершись в спину обеими ладонями, закатывает его на свое место. Едва ли тому это поможет, но оставлять тело лежать на полу представляется неправильным. Вот только это решение требует слишком много сил и, закончив, Итачи утыкается лбом в плечо Кисаме, берет еще одну передышку. Произошедшее начинает приобретать смысл не только логически, но и эмоционально. Итачи сделал с Кисаме самое худшее, на что только способен. Он не знает, как объяснит причину своего поступка, так как даже для него она не звучит убедительно. Итачи теснее упирается лбом в плечо Кисаме и произносит слово, которое стоило говорить почаще: — Прости…***
Вновь открыв глаза, он видит перед собой сидящего на корточках Шисуи. Доли секунды хватает, чтобы вспомнить о случившемся на рынке и догадаться, что произошло дальше. — Я в порядке, — спешит заверить Итачи и, приняв протянутую руку, встает на ноги. — Может расскажешь, что тебя так напугало? Выбранная формулировка цепляет, но Итачи гонит от себя раздражение и, прежде чем ответить Шисуи, пытается ответить самому себе. Разумеется, в реальном мире не существует ни Кисаме, ни Дейдары, а те двое, кого он увидел со спины, просто оказались похожи на образы из его снов. Нелепое совпадение с не менее нелепой на него реакцией. — Мне… просто показалось. — Просто показалось? Итачи, — Шисуи прикладывает ладонь к его лбу, — я никогда тебя таким не видел. Я беспокоюсь за тебя. — Не стоит, — Итачи перехватывает его запястье и убирает руку от лица. — На рынке были двое, похожие на тех, кто меня пытал. Растерянность на лице Шисуи сменяется решительностью. — Хочешь их выследить? Мы на границе со Страной Рисовых Полей, так что это вполне могли быть они. Вопреки всем представлениям Итачи о себе озвученная идея вызывает отторжение, граничащее со страхом. Как можно спокойнее он качает головой: — Нет. Риски слишком велики, чтобы преследовать их без приказа. Пока план завязан на мне, я не могу подвергать свою жизнь неоправданной угрозе. — Тоже верно, — без особого воодушевления соглашается Шисуи. — Как тогда поступим? — Двинемся в сторону Конохи. — Хорошо. Давай тогда ты сдашь комнату, а я куплю еды в дорогу. — Встречаемся через полчаса у постоялого двора. Шисуи кивает и, прежде чем уйти, коротко сжимает ладонь Итачи в знак не то прощания, не то поддержки. Сборы их немногочисленных пожитков проходят быстро и без особых трудностей, разве что, прежде чем покинуть комнату, Итачи осматривает ее в последний раз. Сколько бы он не гнал это чувство, напоминая себе, что в Конохе его ждут дела, покидать место, где было настолько хорошо, горько. Это будут тяжелые три с половиной месяца — отчетливо понимает Итачи, прежде чем выйти из комнаты и закрыть за собой дверь.***
Проснувшись, Итачи не сразу может открыть глаза — ресницы слиплись от запекшейся крови. Он так и заснул на полу. В этот раз Итачи поднимается на ноги со второй попытки, стоит довольно твердо. Зрение до сих пор не восстановилось, потому приходится ориентироваться на ощупь. Добравшись до кухни, он жадно пьет, чтобы избавиться от сухости и привкуса гниения во рту, смывает кровь с лица и, пропитав полотенце прохладной водой, возвращается, кладет его Кисаме на лоб. По цвету пятен перед глазами Итачи предполагает, что еще светло. Хотя он не может сказать наверняка, сколько проспал, что в первый, что во второй раз, так что от этого знания мало толку. Усевшись рядом, Итачи опускает ладонь Кисаме на плечо, чуть сжимает. Все его знания о Мангеке шарингане и Цукиеми основываются на собственных наблюдениях и умозаключениях, увы, не дающих полной картины. Он умеет погружать в гендзюцу, умеет выводить из него, но совершенно не представляет, что может сделать с последствиями. Однажды Итачи поделился с Кисаме предположением, что ключом от двери, ведущей обратно в реальность, может быть любовь. Тот только посмеялся над тем, насколько Итачи не к лицу такие рассуждения. Больше они об этом не говорили, как, впрочем, и всегда. Тогда Итачи был наивнее и выбирал куда менее точные формулировки. Сейчас он бы сказал, что от действия Цукиеми оправляются те, кому есть ради кого бороться. Ситуация от этого не выглядит более обнадеживающей. Отчего-то Итачи уверен, что у Кисаме никого не осталось, а, быть может, никогда и не было. Он хотел бы спросить об этом, если тот проснется, хоть и знает, что никогда этого не сделает. Слишком неправильно вытягивать из Кисаме правду, а потом молчать на просьбу об ответной откровенности. Итачи снова ложится рядом, тесно прижимается к горячему, чуть влажному от пота плечу. Его ладонь скользит по груди и останавливается слева, чуть ближе к центру, ровно в том самом месте, где беспокойно бьется сердце.***
После дня в пути и ночевки в лесу поздним утром следующего дня они добираются до стен Конохи. Останавливаются и, глядя на хорошо знакомые ворота сквозь листву и ветки, не сговариваясь берутся за руки. Дни подаренной Обито передышки рано или поздно должны были закончиться, но, как оказалось, никто из них не успел к этому толком подготовиться. Они смотрят друг на друга, подаются навстречу, целуются, возможно, в последний раз перед долгими месяцами разлуки. И только в этот момент решимость покидает Итачи — он вцепляется в плечи Шисуи обеими руками, сжимает так, будто их разлучает не долг, а нечто физическое, чему возможно сопротивляться. — Эй, — Шисуи отстраняется и гладит его костяшками пальцев по щеке, утыкается лоб в лоб. — Мы со всем справимся. Даже если ты решил поступать по-своему, я приму твое решение и дождусь тебя. Приходи в любое время. — Я люблю тебя. — Я знаю, родной, знаю. И я тебя люблю, — Шисуи целует его в уголок рта напоследок и отстраняется. — Иди первый. Я вернусь в деревню через пару часов, чтобы не вызывать подозрений. На мгновение Итачи застывает, вспомнив щеки Шисуи, перемазанные кровью, последнюю улыбку, шум воды, собственные ладони, упертые в его спину… он смаргивает вереницу болезненных образов, гонит от себя иррациональный страх и, обняв на прощание, направляется в сторону деревни. Коноха встречает его зеленью и желтыми от солнца улицами. Совсем не изменилась за неделю и это очевидное наблюдение отчего-то успокаивает. Кивком поприветствовав чунинов на воротах, Итачи направляется домой. Отец, скорее всего, на службе, так что есть время отдохнуть и привести себя в порядок. Итачи касается стены здания, рядом с которым проходит, словно в попытке поприветствовать деревню. Напомнить и себе, и ей, ради чего принял свою миссию. Он вытерпит грядущую разлуку, сыграет все свои роли, пойдет на любые лишения, лишь бы эти улицы остались такими же безмятежно желтыми. Из-за угла, чуть не налетев на него, выбегает мальчишка, в котором Итачи признает Наруто. Но столкновения удается избежать — Итачи отступает на шаг назад, а Наруто нелепо заваливается в сторону, чуть не упав. Они обмениваются удивленными взглядами. — О, братец Итачи, привет! Ты с миссии? — Ага. — Опять тайное поручение? — доверительно спрашивает Наруто, прищурив глаза. — Вся моя работа тайная. — Класс! Я должен поработать в АНБУ до того, как стану Хокаге. — Вот оно как, — Итачи не сдерживает улыбку. — Куда бежишь? — О, точно! Я опаздываю. Рин сказала нам собраться, хочет что-то обсудить. Надеюсь, она одобрит нам участие в экзамене. Так что бывай! Наруто хочет продолжить свой путь, но Итачи вновь его окликает. — Передашь Саске, что я вернулся? — Легко. — И еще кое-что, — он подходит к Наруто на шаг ближе, внимательно смотрит в глаза, ясные и честные, точно как у Четвертого. — У меня сейчас много работы. Присмотришь за Саске? Ты ведь его единственный друг. Во взгляде Наруто загорается огонек, словно ему была поручена тайная миссия по меньшей мере S-ранга. Он весь вытягивается, приосанивается, со всей детской серьезностью кивает. — Саске — мой лучший друг. Я его не подведу. И тебя не подведу! А я не подведу твоего отца — отвечает Итачи мысленно, а на деле только снова улыбается и в сентиментальном порыве треплет Наруто по волосам. — Спасибо. Удачи вам сегодня. — Ага. И тебе, братец! Он убегает также быстро, как и появился. Итачи недолго смотрит ему вслед, прежде чем продолжить свой путь домой. Эта короткая встреча оставляет после себя теплое чувство в груди. Квартал Учиха тоже не изменился за эту неделю, все такой же мрачный и ветхий. Почти три месяца прошло с момента, когда расходы на полицию сократили, и с каждым из них бедственное положение клана становится все очевиднее. Не явно, но в деталях — облезшей краске, обветшалых тканях, рассохшейся древесине. Насколько Итачи известно, никто из Учих так и не покинул ряды полиции. У двери его встречает Широ, растерянно виляет хвостом, вьется под ногами и даже несколько раз подает голос. Присев на корточки, Итачи треплет пса за ушами. — Привет-привет, — говорит он полушепотом, гладит по спине, перед тем, как встать и открыть входную дверь. — Я дома. Мама почти что выбегает ему навстречу и так непривычно сжимает в объятьях. — Я так волновалась! За неделю злость прошла и, преодолевая неловкость, Итачи обнимает ее в ответ, выдавливает из себя слова: — Миссия затянулась, но я в порядке. — Точно все хорошо? — мама резко отстраняется, чтобы осмотреть его с ног до головы. — Ты не ранен? — Нет. Я занимался разведкой, не вступил ни в один бой. — Ты не представляешь, как мы беспокоились, когда ты не вернулся в срок! Фугаку собирался сегодня идти в управление АНБУ. Надо сходить в штаб полиции, сказать ему… — Мама, — заметив, как она суетится, Итачи опускает ладони ей на плечи и повторяет тверже, — со мной все хорошо. Правда. — Ох, мальчик мой… — на пару секунд мама прикрывает глаза, медленно выдыхает и наконец берет себя в руки. — Ты устал, наверное, с дороги? Есть хочешь? — Хочу. Но сначала в душ. — Иди, конечно. Я пока как раз что-нибудь приготовлю. — Ага, — отвечает он растерянно и добавляет, — спасибо… Дома оказывается куда лучше, чем Итачи ожидал. Мама готовит ему завтрак прежде, чем уйти к отцу в штаб. Но даже ее спешка и воодушевление не помогают поверить, что тот настолько беспокоился. Спустя короткий отдых Итачи садится за подготовку отчета. Два набора фактов они с Шисуи согласовали еще на обратном пути, осталось только перенести одни в отчет для Хокаге, а другие в устной форме передать Данзо. Все вместе вызывает закономерное раздражение, всем сторонам очевидно, что миссия — фальсификация. Отцу, к счастью, можно своими словами пересказать то же, что будет в официальном отчете, только умолчав о том, что Итачи был не один. А завтра предстоит показаться Обито, поговорить насчет Шисуи и узнать план дальнейших действий… Задумавшись, Итачи обнаруживает себя уже несколько минут смотрящим отсутствующим взглядом в окно. Он жмурится, считает до десяти и снова склоняется над отчетом. Мама возвращается не одна. Выйдя ее встретить, Итачи натыкается на внимательный взгляд отца и замирает в непонимании, как стоит себя вести. Его вдруг охватывает непрошеное чувства, к которому сложно подобрать название — лишь волевым усилием он не отводит взгляд и не позволяет дыханию сбиться. — Рад, что ты дома, — говорит отец со сдержанной улыбкой. — Пойдем. Расскажешь, что тебя задержало. — Хорошо, — Итачи коротко кивает и следует за отцом в его кабинет. Когда Итачи садится на татами, он собран и спокоен, а в его руках твердость. При желании он может ощутить фактуру стен и как пах воздух в лаборатории, что он обследовал — это ничем не отличается от других воспоминаний о вещах, которых никогда не было. — Говори. — Согласно приказу, я три дня наблюдал за лабораторией и не обнаружил следов чьего-либо присутствия. Внутри — тоже ничего. Потом застрял на границе, пришлось пережидать, чтобы уйти без боя. Отец слушает, прикрыв глаза, в конце только кивает и продолжает молчать еще по меньшей мере минуту. — Ясно, — наконец хоть как-то реагирует он. — В деревне уже начали готовиться к экзамену. Надеюсь, твои слова о верности до сих пор в силе. Итачи смотрит на него колко, словно услышал неоправданное оскорбление. Сквозь зубы он отвечает: — Не сомневайся. Отец обходится без ответного раздражения, только снова кивает. — И еще кое-что. Зайди завтра к Изуми, ее отец совсем плох. — Понял тебя, — Итачи коротко кланяется и встает на ноги. Ощущения после разговора иррационально скверные. Отец не сказал и не сделал ничего такого, к чему нельзя было бы привыкнуть за семнадцать лет под одной крышей. Фальшивая миссия должна была если не починить, то хотя бы подлатать все, что было сломано, но теперь, когда Итачи вдохнул свободы, стало только хуже. Радость от встречи с мамой оказывается слишком мимолетной. Дома опять тесно и душно. В коридоре Итачи бегло смотрит на входную дверь, прежде чем продолжить путь до комнаты. Нужно вычитать отчет. Нужно провести ревизию расходников. Нужно наточить меч. Нужно дождаться Саске. Нужно занять себя хоть чем-нибудь и не думать о тех, кого Итачи видел на рынке.