Рапсодия

Pack and get dressed Before your father hears us Before all hell breaks loose Breathe, keep breathing Don't lose your nerve Breathe, keep breathing I can't do this alone

      Тело кажется свинцовым, почти неподвижным. Итачи мог бы решить, что проснулся в той реальности, где тяжело болен, но дерево за окном ясно дает понять — это его комната в Конохе. Он слабо перебирает пальцами складки влажной от холодного пота простыни.       Сегодня с одним фальшивым отчетом его ждет Четвертый, с другим — Данзо, а отец ничего не ждет, кроме смирения и покорности. Но тоже сегодня. И все это не вызывает уже ни злости, ни страха, ни внутреннего сопротивления. Только усталость.       Итачи не знает, как долго лежит и сколько бы еще провел в постели, если бы дверь его комнаты не скрипнула.       — Сынок? — тихо окликает его мама.       Он поворачивает голову и на секунду думает, что проснулся в какой-то третьей реальности, где Шисуи по-прежнему вхож в их дом. Иначе объяснить, почему тот стоит у мамы за спиной, не получается.       — Доброе утро, — говорит Шисуи, улыбнувшись, а сам выглядит не менее растерянным и смущенным фактом своего присутствия.       Итачи садится в постели, стыдливо прикрыв перед мамой рубцы на боках, пусть те и сгладились, благодаря подарку Рин.       — Не засиживайтесь только. Вдруг кто-нибудь вернется пораньше, — мама подталкивает Шисуи в спину.       — Спасибо, Микото.       Шисуи широко улыбается ей, она отвечает бегло и выходит из комнаты, прикрыв за собой дверь.       — Почему ты здесь? — голос звучит хрипло со сна.       — Уже полпервого, — Шисуи подходит ближе, садится на край кровати и пятерней убирает волосы с лица Итачи. — Ждал тебя в переулке у дома, но встретил Микото и она предложила зайти. Я бы ночью пришел, но вызвали на дежурство. Застрял там с Фуу и Торуне. Скользкие все-таки ребята.       Итачи морщится при упоминании этих имен, но спрашивает совсем о другом.       — Ты меня ждал?       — Хотел повидаться до собрания.       — Зачем?       Шисуи смотрит на него удивленно, улыбается одной из своих самых печальных улыбок, молчит. И без ответа понятно — зачем. До того отчетливо, что становится стыдно за свой вопрос. Итачи подается вперед, прижимается лбом к плечу, глубоко вдыхает. Пахнет кожей и почти выветрившимся стиральным порошком. Хочется вжаться плотнее, врасти и раствориться без остатка. И немного еще — вцепиться со всей силы зубами.       Думать об этом куда приятнее, чем о грядущих событиях. Развернувшись к нему торсом, Шисуи обнимает двумя руками. Одну кладет поперек спины, вторую — на затылок. Утыкает носом себе в ключицу, а сам целует макушку.       А потом возвращает в реальность.       — Уверен, что со всем справишься? — и фальшивые нотки в его голосе едва ли заметил бы кто-то, кроме Итачи. Спрашивает, потому что сам не до конца уверен.       — Справлюсь, — тихо говорит Итачи и отстраняется.       Пока он умывается и одевается, Шисуи молча сидит на кровати, наблюдает с нечитаемым выражением на лице. Но встает и подходит со спины, стоит Итачи заняться волосами. Тот сам передает ему расческу и резинку.       — Скучаю по тебе, — тихо говорит Шисуи, аккуратно разбирая взлохмаченные после сна волосы.       — Мы почти каждый день видимся.       — Понимаю, но… знаешь, я думал мы теперь будем жить вместе.       Набившие оскомину разговоры вдруг не вызывают раздражение.       — Мы будем, — твердо говорит Итачи. Шисуи довольно хмыкает в ответ и отрывается от своего занятия, чтобы клюнуть губами в висок. А после, собрав волосы в хвост, легонько дергает. От привычного жеста в груди становится до нестерпимого жарко. Итачи разворачивается, целует в губы, а, отстранившись, выдыхает так, будто они не прерывали разговор:       — Совсем скоро.       Шисуи обнимает его.       — Я люблю тебя, родной.       — И я тебя.       Прежде чем они разойдутся, Итачи обещает зайти к Шисуи, как освободится. Не ради какой-то высшей цели, а просто из желания побыть вместе и собраться с мыслями. Тот бегло сообщает, что, возможно, уйдет на их место у обрыва, чтобы размяться, и в последний раз целует на прощание.       Встреча с Четвертым носит больше формальный характер.       Отчет Итачи о незначительных беспокойствах в клане Учиха — фальсификация, о чем без сомнения в курсе все присутствующие в комнате. И все же он должен отправиться на пыльную полку, откуда его с некоторой вероятностью вытащит и прочтет руками кого-нибудь из своих подчиненных Данзо. Потому что такие люди никому не верят на слово. А в особенности носителям фамилии Учиха. Будь это не так, сегодняшний вечер был бы ничем не примечателен.       — У тебя все? — спрашивает Четвертый.       — Так точно.       — Завтра утром прибывают делегации и гости из других деревень. Мы максимально мобилизуем АНБУ и полицию, потому в штабе будет общая планерка в шесть утра.       — Вас понял, — Итачи коротко кланяется.       — Хорошо. Тогда можешь быть свободен.       Напоследок поймав взгляд Обито из-под маски, Итачи прощается, покидает кабинет Хокаге.       Только сейчас он осознает, что все это время боялся отстранения от миссии после своего опрометчивого поступка. Боялся подвести, разочаровать, потерять доверие, учитывая, что то и так держится на последней ниточке.       На выходе Итачи чуть не сталкивается с посетителем резиденции. Они оба инстинктивно ловко отступают назад и пересекаются взглядами. Протектор Конохи, светлые волосы, круглые очки — выглядит обманчиво безобидно.       Итачи знает его имя — Якуши Кабуто. Вот только совершенно непонятно, что он тут делает, если клан проведет врагов в деревню только ночью. Здесь, в дверях резиденции, нельзя не то, что спросить об этом, а даже подать вид, что они знакомы.       Поначалу Итачи хочет вернуться в кабинет Четвертого и намекнуть Обито, но взгляд быстро цепляет бумаги у Кабуто в руках. Заявление на участие в экзамене. Значит, очень скоро Обито увидит все своими глазами.       — Прошу прощения, — с официальной улыбкой Кабуто коротко кланяется.       Итачи не отвечает, только отходит на шаг, пропуская внутрь резиденции. Уходит привычным маршрутом до штаба АНБУ, внешне спокойно и безразлично. Но думать теперь ни о чем другом не может.       Стоит ли поговорить об этом с Обито? Стоит ли докладывать об этом отцу? Данзо? — Итачи не знает и беспомощность перед не принятым решением выбивает почву из-под ног. Он крутит эти мысли по кругу и несколько раз замедляет шаг, обдумывая возможность вернуться.       — Господин Данзо пока не может принять тебя, — сообщает боец в маске кабана, стоя у дверей кабинета. Итачи только кивает и смиренно опускается на скамью в коридоре. Каменеет в одной позе, упирает невидящий взгляд в стену напротив.       Ожидание только заостряет чувство тревоги. На старые сомнения слой за слоем ложатся новые. Кабуто едва ли шиноби того уровня, что может позволить себе нелепые случайности. А это значит у их встречи была конкретная цель — заключает Итачи и утыкается в закономерный вопрос, какая именно. Подняв взгляд на закрытую дверь кабинета, он приходит к единственному, как ему кажется, верному выводу — очередная проверка.       Узел в груди развязывается, дышать становится чуть легче. Это решение Итачи вполне может принять и без указки Обито.       Он проводит в коридоре по меньшей мере полчаса, прежде чем двери открываются, выпуская из кабинета четырех воинов АНБУ в плащах и масках. Молча они удаляются, прихватив с собой пятого, что оберегал проход от непрошенных гостей.       Выждав для приличия десяток секунд, Итачи поднимается, стучит в дверь.       — Входи.       После формального приветствия, Итачи преклоняет колено и бегло подмечает, что Данзо выглядит необычайно хмурым.       — Докладывай.       — Я видел человека, с которым до этого встречался в лесу, Якуши Кабуто.       — Вот как? — Данзо чуть приподнимает бровь. — Где и когда?       — Чуть меньше часа назад около резиденции Хокаге. На нем был протектор Конохи. Полагаю, он приносил документы на участие в экзамене.       — Ясно, — Данзо кивает. — Кто-нибудь еще в курсе?       — Нет.       — Хорошо. Кабуто здесь под прикрытием, потому не сообщай никому об этой встрече.       — Вас понял.       Смотреть на Данзо тяжело — нет-нет, да и промелькнет мысль закончить все здесь и сейчас. Теперь не только ради Конохи, но и ради мамы.       — Есть новости из резиденции Хокаге?       — Подготовка к экзамену идет согласно плану.       — А что насчет твоей миссии? — глянув сверху вниз, Данзо поднимается с места, чтобы описать круг по комнате медленным шагом. Итачи инстинктивно напрягается и прислушивается к скрипу половицы так остро, будто есть основания ждать удара.       — Я докладываю Обито о волнениях и недовольстве внутри клана. Насколько мне известно, у них нет других причин для подозрений.       — Что насчет Шисуи? — спрашивает Данзо из-за спины и, кажется, подходит на шаг ближе.       Только попробуй — думает Итачи, скрипнув зубами, и отвечает ровно.       — Он доверяет мне.       Сухая до шершавости ладонь ложится на затылок, проходится под хвостом по линии роста волос. И от нее вниз по позвоночнику стекает тревожный холодок. Стоило бы спросить Данзо, что он делает — вопрос вне всяких сомнений обезоружит — но Итачи не хватает решимости нарушить субординацию. Терпеть осталось совсем недолго, месяц-другой, а потом, если представиться возможность, Итачи с радостью отсечет Данзо руку.       Но это будет потом, а сейчас тот чуть болезненно сдавливает затылок пальцами, а затем скользит так, что ладонь оказывается на боковой части шеи.       Пульс — вдруг отчетливо понимает Итачи и медленно выдыхает, выжимает контроль на максимум.       — У нас есть основания сомневаться в нем.       — Если это так, я смогу его переубедить.       Итачи кажется, что с кунаем у горла он чувствовал бы себя спокойнее, чем с чужой рукой на пульсе. Но он дышит ровно, пот не проступает на висках, а сердце бьется лишь немногим тяжелее обычного.       — А если нет? Сможешь ли ты убить его?       — Смогу.       На этот вопрос ответить легко, потому что Итачи уверен — такого не случится.       Но почти сразу на него накатывает тревога. Он вспоминает то, чего никогда не было — собственные ладони, упертые в чужую спину, ком в горле, и то, как отчаяние переплетается с решимостью. Так нужно, так правильно — вот о чем думал он второй, лишая жизни единственного друга.       Следом приходит отчетливое осознание — что-то не так. Этот разговор, проверка, отряд АНБУ, долгое ожидание, встреча с Кабуто, воспоминания из снов и, наконец, Шисуи, что собирается пойти потренироваться у того самого обрыва. Детали мозаики не складываются в однозначную картину, но и без этого Итачи понимает, что должен как можно скорее выбираться из штаба АНБУ и не дать Шисуи покинуть деревню.       — Отец хотел меня видеть до собрания.       Ладонь чуть сползает под ворот. Поначалу почти неощутимо, раздражающе, как бегущая по коже муха, но затем Данзо надавливает, вынуждая склониться ниже.       — Тебе не волнует, почему я сомневаюсь в верности Шисуи?       В спешке Итачи упустил важную для достоверности деталь. Мысленно выругав себя, он чуть приподнимает голову, говорит безразлично.       — Это очевидно.       — Ясно.       Немного помедлив Данзо убирает руку из-под ворота, но не уходит. Тяжело опускает раскрытую ладонь на макушку, вынуждая вновь сильнее пригнуться.       Итачи сглатывает пересохшим горлом.       — Я опасаюсь, что у него может быть свой приказ, о котором неизвестно даже тебе. Что помешает ему в решающий момент использовать котоамацуками на мне, нашем союзнике, твоем отце или тебе самом?       — Ему не хватит твердости.       — В тебе сейчас говорит личная симпатия. Социальные связи, лишние эмоции — это все путь в никуда. Ты никогда не сможешь стать достаточно хорошим шиноби, пока чувства застилают тебе глаза.       Итачи не отвечает. Все его мысли сосредоточены на одном желании — как можно быстрее покинуть кабинет. Он мог бы признать, что чувства и привязанности в самом деле ослабляют его. Но именно они уберегают его от участи того, второго. Шисуи, живой и здоровый, теплый и родной — та причина, по которой Итачи никогда не станет лжецом и циником.       — Мои чувства не встанут у меня на пути, если это касается безопасности деревни.       — Тогда сделай это, если возникнет такая необходимость.       Наконец Данзо убирает руку, отходит на шаг назад и продолжает описывать круг по кабинету. Когда полы его накидки оказываются перед лицом Итачи, тот не торопится поднимать голову. Если Данзо ждет покорности и смирения, Итачи покажет их.       — Приходи в штаб к шести утра. Будет общее собрание. Тебе нужно встать на дежурство поближе к Четвертому, чтобы убедиться в том, что ночная операция прошла успешно.       — Вас понял.       Недолго Данзо молчит, прежде чем сообщить заветное:       — На этом все.       Итачи не тратит ни одной лишней секунды. Выходит из штаба, отдаляется на почтительное расстояние, прежде чем забраться на крышу и бегом направиться в сторону квартала Учиха.       В голове нет никаких мыслей, кроме одной, единственной важной сейчас — скорее, скорее, скорее.       Итачи перелетает с одной крыши на другую, ловко взбирается по водосточному желобу, съезжает по косому скату, спрыгивает в ближайший переулок. Последний рывок — уже бегом, лавируя между прохожими. Тормозит и спешно переводит дыхание Итачи уже только ближе к входу в квартал — там нужно вести себя естественно, безразлично. Препираться с отцом, до которого могут дойти любые слухи, накануне начала конца — это не то, что Итачи может себе позволить.       И все же шаг все равно не получается обычным. То и дело ускоряясь, Итачи добирается до дома Шисуи, звонит в дверь и, убедившись, что никто не спешит ему открывать, отпирает ее своим ключом. В коридоре темно, двери на кухню чуть приоткрыты, но там все почти так же, как они оставили вчера вечером, когда Итачи уходил.       — Шисуи? — окликает он, проходя вглубь дома. Никто не отвечает.       В спешке Итачи осматривает первый этаж и, перескакивая через ступеньки, поднимается на второй, проверяет все, даже пустые комнаты.       — Шисуи! — уже осознавая тщетность своих попыток, зовет Итачи. Ответная тишина кажется до пугающего плотной, почти что физически осязаемой. То и дело увязая в ней, Итачи выходит на балкон, прикрывает за собой дверь и перебирается на крышу. Ему уже все равно, о чем вечером спросит отец, лишь бы скорее покинуть стены деревни и добраться до их с Шисуи обрыва.       Солнце уже клонится к горизонту, а значит со всеми своими отчетами и проволочками Итачи потерял непростительно много времени.       Он пересекает ворота деревни, взбирается на ближайшее дерево и продолжает свой путь по ветвям.       Машинально Итачи активирует шаринган, явственно видит — кто-то был здесь совсем недавно. Группа из шести человек, без сомнений хорошо обученные шиноби — едва ли следы их присутствия возможно заметить невооруженным взглядом.       Тревога нарастает.       Итачи примечает меж деревьев то, чего здесь быть не должно. Присматривается и уже не сомневается — мертвое тело. Униформа, плащ, маска кабана и перерезанное горло. Итачи решает не приближаться, чтобы не оставлять следов, но ему и с высоты ветвей все хорошо видно.       Боец возвращался в деревню, судя по всему, один. Вокруг нет не просто следов драки, а вообще ничего, что намекало бы на чужое присутствие. Убийца словно бы появился из ниоткуда, резанул по горлу и исчез. Или нет?.. — Итачи присматривается внимательнее — плащ распахнут, на ткани у пояса штанов борозда. Вывод напрашивается только один — убийца срезал поясную сумку. Что бы боец ни нес в деревню по приказу Данзо, его миссия провалена.       Итачи дает себе десяток секунд привести мысли в порядок и движется дальше. И чем ближе к месту, тем чаще ему попадаются сломанные ветки, вытоптанные поляны, брошенные кунаи и сюрикены, еще теплые пепелища. Сражались шестеро на одного и Итачи очень хочет верить, что Шисуи был загадочным шестым в отряде, а не тем, кого этот отряд загонял.       По пути ему попадается еще два тела. В отличие от первого смерть забрала их вне всяких сомнений в бою. Итачи недолго осматривает очередную поляну, прежде чем его привлекает звон стали. Он срывается с места и ожидает увидеть у обрыва бой трое на одного.       Но видит уже четвертое по счету тело и двоих дерущихся. Худшие опасения оправдываются. Последний выживший воин АНБУ и Шисуи скрещивают мечи.       У Итачи не возникает даже сомнений, чью сторону принять. В прыжке выхватив сюрикены из сумки, он бросает их в бойца. Не надеется достать, хочет просто отвлечь. И это срабатывает — боец отскакивает, подарив драгоценную фору.       — Шисуи, назад!       Только коснувшись земли, Итачи выдувает огонь. Периферийным зрением, он впервые замечает лицо Шисуи — веки опущены, щеки в крови. Понимание, что это значит, приходит моментально, вместо чувств только холодок по спине и сухая констатация факта — они забрали его глаза. На большее сейчас нет времени.       Теперь уже со своим мечом наперевес Итачи кидается в бой. Противник уже порядком измотан, но на ногах стоит еще твердо.       — Отойди, у нас приказ! — голос из-под маски звучит глухо, но вполне различимо.       Итачи и сам понимает, что у них приказ. Знает чей, хоть и не совсем уверен почему. Сомнения в лояльности — скорее всего только повод, а истинная причина в котоамацуками. Такое уже происходило во сне.       Противник хорош во владении мечом, избегает смотреть в шаринган и, кажется, подготовлен именно для этого боя. Он знал, что его противником будет Шисуи, а, значит, застать его врасплох проще тем, что не укладывается в представления об Учихах.       Первым в голову приходит самое очевидное решение и, резко отступив назад, Итачи вбивает меч в землю, чтобы сложить печати. Вместо ожидаемого огня, он выдыхает воду, упругим сильным потоком. Секундного замешательства хватает, чтобы достать — немногие в деревне могут посоревноваться с Итачи в скорости.       Достать меч из земли, сделать бросок на опережение, вбить лезвие между ребер до самого сердца. Смерть забирает бойца почти мгновенно.       — Итачи?.. — голос Шисуи звучит непривычно слабым.       Упершись коленом в живот покойника, Итачи выдергивает меч из тела, стряхивает кровь, убирает в ножны. Убить воина Конохи оказалось легко, легче, чем обернуться и теперь уже внимательно разглядеть лицо Шисуи. Но Итачи оборачивается.       Тот стоит у края обрыва, до сих пор готовый броситься в бой.       — Я здесь, — выдыхает Итачи, подходя ближе, опуская ладони на плечи. Шисуи в ответ перехватывает его запястья.       Вместо глаз у него зияющая пустота. Веки надрезаны по вертикали двумя тонкими, аккуратными, будто хирургическими линиями.       — Как это произошло? — Итачи говорит почти ровно, хоть и чувствует, как ком становится поперек горла.       — Они просто напали. Пятеро АНБУ и один незнакомый шиноби. Он и забрал мои глаза, — Шисуи дышит чуть тяжелее обычного, но в остальном он тоже как будто бы спокоен. — Итачи, ты должен вернуть их.       — Шисуи, у тебя был другой приказ? О котором я не знал?       — О чем ты?       — О том, чтобы использовать котоамацуками на ком-то еще.       На мгновение, что он ждет ответа, Итачи холодеет.       — Нет. Мы говорили об этом, но приказа не было, — отвечает Шисуи и Итачи верит ему безоговорочно. Мягко тянет на себя.       — Я отведу тебя к Обито.       Но встречает сопротивление. Шисуи крепче сжимает его руки, и сердце пропускает удар. Сумерки уже густые, тот самый обрыв, лицо Шисуи в крови. Итачи знает наперед, что будет дальше, но говорит себе, что ошибся.       — Мы убили нескольких АНБУ. Я должен взять их смерть на себя, а ты — закончить миссию. Слишком многое уже стоит на кону.       Слова совсем другие, но до боли похожие на те, что раз за разом Итачи вспоминает во сне.       — Шисуи…       Тот тянет на себя и крепко обнимает, дотягивается до собранных в хвост волос, скользит по ним, чуть дернув, привычным жестом. От этого становится трудно дышать.       — Я отведу тебя к Обито, — повторяет Итачи.       — Ты ведь все уже понял.       Не боясь испачкаться кровью, Итачи касается его щек кончиками пальцев, целует в лоб и переносицу, целует губы и подбородок.       Если Шисуи попросит столкнуть его, Итачи не станет этого делать. Просто нужно успокоиться, перевести дыхание и суметь добраться до деревни. Это там, во сне, они были вдвоем против клана и совета, а здесь у них есть пути к отступлению.       — Я хочу подарить тебе кое-что, — шепчет Шисуи на ухо.       — Потом, — обрывает его Итачи.       — Я правда хотел сдержать обещание. Прости меня, пожалуйста. Прости и поверь, все будет хорошо.       В руки Шисуи, одного из тех немногих, кому Итачи уступает в скорости, возвращается сила. Он действует быстро и резко, без тени сомнений. Упирается в плечи Итачи, рывком отталкивает, а сам, целенаправленно потеряв равновесие, откидывается назад.       — Шисуи! — Итачи еще делает бросок и даже успевает задеть скользкие от крови пальцы. Задеть, но не удержать.       Дыхание перехватывает.       До панического ужаса.       Перекатившись на четвереньки и чуть не уткнувшись лбом в пол, Итачи заходится кашлем. Боль в груди острая настолько, будто там что-то рвется, ошметками и сгустками забивает трахею. Глаза заливают удушливые слезы.       Итачи пытается ползти, сам не понимает зачем, до тех пор, пока чужие руки не перехватывают его за плечи. От резкой смены положения кружится голова, в глазах темнеет, кажется, уже от удушья.       Реальность проясняется короткими вспышками, между которыми только беспомощность и пульсирующий первородный страх.       Плечо обжигает мимолетной болью от укола.       Жар расползается от груди, заходит под ребра, касается легких. В застилающих глаза слезах только зеленые всполохи чакры.       Чужие пальцы, обмотанные бинтом, проталкиваются ему в рот, так глубоко, что, кажется, входят в горло. Итачи пытается отбиваться, как может, но толку с этого никакого.       Нос зажат. Губы к губам. Легкие наполняет воздухом от чужого дыхание и на мгновение страх отпускает. Выдыхает Итачи сам. Так повторяется несколько раз, прежде чем у него получается вдохнуть самостоятельно. И вслед за коротким облегчением снова приходит кашель.       Не без помощи, Итачи переворачивается. Отхаркивает густую кровь, сплевывает мокроту, кашляет снова и снова до тех пор, пока его не рвет пустой желчью на собственные ладони.       В реальность его возвращает непривычно ослабший голос:       — Признаться, в какой-то момент я предположил, что вы не переживете эту ночь.       Итачи сидит голый, укутанный в одеяло, привалившись спиной к стене. Влажные от пота волосы кое-как стянуты на макушке. Пахнет лекарственными травами и еще черти чем. Итачи не знает и знать не хочет.       — Отрадно, что вы все же боретесь за свою жизнь.       Кисаме обтирает его руки влажным полотенцем от остатков крови и желчи. Разумеется, это с самого начала был он. И, разумеется, Итачи просто приснился тревожный сон на фоне подкатывающего приступа. Шисуи мертв уже достаточно давно, чтобы если не смириться, то хотя бы привыкнуть.       — Но все же хочу заметить, что медицинская печать у нас осталась всего одна. Смею надеяться, мы сможем пополнить запасы до того, как используем ее. Хотя я совершенно не уверен, что такие можно приобрести в Югакурэ.       Итачи знает — Кисаме говорит с ним, чтобы сфокусировать внимание на звуке голоса, не дать снова впасть в панику, которая неизбежно приведет к удушью. Но слушать его не хочется, да и нет в этом никакой необходимости — Итачи не чувствует уже ни страха, ни отчаяния. И вообще ничего.       Он сидит на берегу у обрыва, там, где и упал в неудачной попытке спасти жизнь Шисуи. Внутри ничего, только плотная глухая пустота. Произошедшее никак не укладывается в голове. Итачи все ждет, что проснется в какой-то еще реальности, где нет ничего этого. Проснется с Шисуи в одной постели, легко поцелует прикрытые веки и впредь всегда будет выбирать слова в разговорах с ним.       Давно забытой болью жжет глаза. Итачи даже не сразу придает ей значения, пока чувство не становится невыносимым. Он жмурится, по щекам течет горячая влага. Слезы — думает Итачи, бегло утеревшись рукой. Но стоит найти силы открыть глаза, он видит, как на коже мешается его свежая кровь с подсыхающей, что осталась от прикосновения к лицу Шисуи.       Глаза снова обжигает. Итачи сгибается пополам, упирается руками в землю, заходясь надрывным сухим кашлем. Удушливо. Больно.       — Итачи? — его окликают со спины, рука в перчатке ложится на плечо, сдавливает. Дает время прийти в себя, прежде чем потянуть назад и вверх. Итачи позволяет поставить себя на ноги.       Ему абсолютно все равно, как Обито оказался здесь.       — Шисуи мертв, — говорит Итачи. — Я убил его по приказу Данзо.       — Как скажешь, — отзывается Обито, а затем встряхивает Итачи за плечи. — Что еще я должен знать?       — У него забрали глаза.       — Понял тебя.       Недолго они молчат, пересекаются взглядами. На лице Обито не прочитать никаких эмоций — он не то мрачен, не то безразличен.       Из-под век снова течет кровь, мир искривляется под алой пленкой, но глаза не видят ничего нового, как это было после пробуждения шарингана. А иначе и быть не может, ведь, что бы Итачи ни говорил, он дал Шисуи умереть, а не убил собственноручно. Как сделал это тот, второй, во сне.       — Соберись, Итачи, — Обито хлопает его по щеке. Прикосновения раздражают, но не более.       Тогда воздух вокруг скручивается спиралью. Итачи кажется будто его и самого свернуло, а затем распрямило в совсем другом месте.       Вокруг будто бесконечный склад бетонных блоков. Вместо потолка — чернота. Итачи отчетливо видит все перед собой, хоть и не понимает, где источник света. На секунду он решает, что оказался не более чем в гендзюцу, но не видит подлога даже сквозь до сих пор активированный шаринган.       Пространственная техника Обито — догадывается Итачи и вдруг испытывает граничащее с бессилием облегчение от осознания, что он здесь один. Ноги подкашиваются. Свернувшись на полу, Итачи в голос кричит и его крик эхом прокатывается между бетонных конструкций.       Сразу после он перекатывается на спину, в очередной раз утирает лицо и упирается взглядом в черноту бесконечного потолка. Дышать становится чуть легче.       Обито появляется из спирали лишь за тем, чтобы протянуть Итачи руку. Тот, будто провалившись в анабиоз, не может сказать точно, как много времени прошло и о чем он думал, лежа без движения. Он хватает руку, прежде чем мир снова сворачивается спиралью.       В этот раз они оказываются в самом обычном санузле, должно быть, у Обито дома.       — Собрание через час, — говорит тот, усаживая Итачи на край ванной, и зовет в приоткрытую дверь. — Рин!       — Собрание… — эхом повторяет Итачи.       — Мы поговорим про Данзо завтра. Зайдешь ко мне с рассветом, чтобы успеть до планерки. Ты слышишь меня? Итачи?       — Слышу.       — Вот и славненько, — Обито мочит полотенце в раковине и обтирает руки и лицо Итачи.       — Ни слова про Шисуи. Не знаешь, не виделись сегодня. Понял?       — Понял.       Дверь приоткрывается шире, пропуская в ванную комнату Рин.       — Обито, я немного занята… — начинает она возмущенно, но тут же осекается. — А с ним что?       — Перенервничал немного, — натянуто усмехается Обито, в очередной раз промокая щеки Итачи. — У тебя не осталось успокоительного?       — Обито… — выдыхает Рин, стягивая с рук перепачканные кровью латексные перчатки. — Не лучше ли?.. — она замолкает, будто ожидая, что ее мысль и так окажется услышанной. И Обито не подводит ожидания.       — Он должен быть на собрании клана сегодня.       — Я справлюсь, — машинально повторяет Итачи то, что говорил всем из месяца в месяц. Слова потерявшие для него какие-либо смысл и ценность.       Рин больше не спорит. Бросает скомканные перчатки в ванную и спешно удаляется.       Обито, отложив полотенце, обхватывает лицо Итачи ладонями и склоняется так низко, что утыкается лоб в лоб.       — Ты ведь понимаешь, сколько поставлено на кон? Ты понимаешь, Итачи. И Шисуи это понимал. Теперь любая твоя ошибка сделает его смерть напрасной.       Лицо Обито так близко, что Итачи может разглядеть каждую деталь в узоре его шарингана. Дыхание, медленное и горячее. Все это помогает стянуть края реальности и осознать смысл услышанного.       — Все будет хорошо, — будто эхом повторяет Обито последние слова Шисуи.       Нет, не будет — хочет сказать Итачи, но молчит.       Обито отстраняется за несколько мгновений до появления Рин с наполненным шприцем. Итачи машинально задирает рукав. Рин протирает кожу на его плече спиртовой салфеткой, прежде чем ловко и безболезненно поставить укол.       — Спасибо, солнце, — Обито улыбается ей непринужденно. Рин будто бы осуждающе качает головой и выходит из ванной.       К назначенному времени Итачи является в храм, собранный и спокойный. Должно быть, успокоительное подействовало, потому что с каждым десятком минут его охватывает все более густое безразличие.       Он смотрит на клан, который некогда считал своим, и не чувствует ничего, кроме брезгливости.       — Где Шисуи? — спрашивает отец почти шепотом, когда все уже в сборе.       — Я не знаю.       Отец глядит на него с мрачным удивлением и молча уходит занять свое место перед собравшимися. Итачи, как обычно, приваливается плечом к стене, не выражая ни интереса, ни участия. Правда сегодня он особенно остро чувствует упертые в него взгляды. Изуми, несколько молодых парней, несколько стариков, одинокая вдова… должно быть, все те, кого Шисуи успел настроить против клана.       Итачи уже все равно, что они о нем думают.       Отец скрещивает руки на груди, хмурится и, набрав в легкие побольше воздуха, начинает говорить:       — Сегодня наступил момент, когда мы от слов переходим к делу. Это было тяжелым решением и потому перед тем, как мы начнем, я хочу напомнить о наших целях. Мы по-прежнему полиция Конохи, мы все присягали этой деревне на верность и клялись ее защищать. И что бы о нас ни говорили, мы никогда не станем врагами Конохи. Наша цель — восстановить справедливость малой кровью. Мы не предаем ни Коноху, ни Страну Огня, мы отвечаем на действия Хокаге и совета, унизивших нас, пренебрегших нами, обрекших нас и наших детей на нищету и презрение.       За отцом подхватывают и другие, поддерживают, соглашаются. Не нужно присматриваться, чтобы увидеть их злость и отчаяние.       Они в любой момент могли пойти на компромисс — думает Итачи и взглядом выискивает в толпе маму. Та спокойна, сидит неподвижно, опустив голову, прикрыв глаза. В ней не кипят обиды, но все же она уверена в том, что делает.       Итачи неприятно ежится, но любое чувство в нем угасает раньше, чем он успевает дать ему название.       — Я надеюсь, — продолжает отец, — все вы осознаете риски, на которые мы идем. Я осознаю и потому принял решение пойти сегодня один.       Жестом он пресекает любые удивленные и недовольные возгласы. Недолго ждет, пока снова не становится тихо.       — Я знаю пути и смогу провести союзников в деревню. Так что нет нужды подвергать никого из вас опасности. Вы нужны своим семьям. А я, если что-то пойдет не так, смогу взять всю вину на себя.       Итачи не слушает вопросов, что задают отцу наперебой, не слушает тех, кто согласен, и тех, кто пытается оспорить. Он так и смотрит на маму, а та утирает глаза быстрым хорошо знакомым ему жестом.       Отец ещё долго говорит о том, что делать в случае успеха, а что — в случае провала, прежде чем окончить собрание. Но в этот раз клан не уходит сразу, многие из них задерживаются, чтобы пожать отцу руку, по-товарищески обнять за плечи, пожелать удачи. И даже удивительно насколько радостными и воодушевленными они выглядят в этот момент.       Постепенно все расходятся, тактично оставив отца наедине с семьей. Разве что Саске не хватает, но Итачи рад, что хотя бы его здесь нет.       — Микото, — окликает отец, поднявшись на ноги, и мама только сейчас открывает глаза. Красные, чуть припухшие, но все же сухие. Взгляд у нее прямой, решительный.       Встав, она подходит к отцу и обнимает его, уткнувшись лбом в плечо, и, кажется, это первый раз, когда Итачи видит родителей настолько близко. И он не решается влезать, ждет, когда его позовут.       — Береги себя, — шепчет мама и отходит на полшага назад.       Отец кивает ей, прежде чем поднять взгляд.       — Итачи.       Приходится покинуть свое укрытие в тени, подойти ближе, чтобы обменяться внимательными взглядами.       — Я иду с тобой, — Итачи хочет спросить, но выходит только утверждение.       — Нет.       — Почему?       — После меня ты старший мужчина в доме. Если что-то пойдет не так, позаботиться о матери и Саске. Я рассчитываю на тебя.       Хочется сжать руки, скрипнуть зубами, малодушно закрыть глаза и считать до десяти в надежде, что реальность изменится. Волевым усилием Итачи никак не реагирует, только коротко кивает.       — Понял тебя.       Недолго они смотрят друг другу в глаза, молчат, пока отец не отводит взгляд.       — Пора.       Итачи остается неподвижен. С четким ощущением, что отец хотел сказать что-то еще, но в последний момент передумал.