Karma police, I've given all I can It's not enough I've given all I can But we're still on the payroll
В раздевалке сегодня шумно, только и разговоров, что о первом этапе экзамена. Итачи слушает вполуха и жалеет о том, что из-за ночной смены снова не нашел времени для Саске. — Не многовато ли дозорных у семьи Четвертого? — против воли он вычленяет слова из чужого разговора. — Раз ставят смены, значит, надо. — Я понимаю, но все это выглядит как-то… ну, странно. — О чем ты? — Ребята говорят, что Четвертый усилил охрану у своего дома, а сам с женой больше не живет. Ночует в резиденции, знаешь. — А может ты не будешь из штаба устраивать базар и перемывать кости Четвертого? — Да я просто… — Не живет и не живет. Тебя это волновать не должно. Итачи переодевается в гражданское и на мгновение замирает, уставившись на собственную руку, касающуюся волос. Чуть ощутимо тянет, прежде чем перекинуть хвост через плечо. Закрыв шкафчик, он уходит тихо, ни с кем не прощаясь. Единственное, чего ему хочется — вернуться домой и поспать хотя бы пару часов. И даже мысли о другой реальности не вызывают никаких эмоций. Уже несколько дней ему снится дорога от Югакурэ до Страны Волн. Они не идут напрямик, сквозь Страну Огня, а крадутся вдоль границ, держа дистанцию и переговариваясь только по делу. Купить все необходимые лекарства в придорожных поселках не представляется возможным. Потому к боли в легких и кашлю прибавляется еще целый букет побочных эффектов. Тошнота, отеки, горечь на языке, ноющее чувство в правом боку и почти непрекращающаяся мигрень. Но даже так просыпаться невыносимо. Просыпаться и знать, что мир крошится в руках и утекает сквозь пальцы. Знать, что клан предал деревню. Знать, что Шисуи предпочел смерть. Знать, что где-то по улицам ходят люди, которых не должно существовать в реальном мире. Домой Итачи возвращается без спешки. Все чаще он вне рабочего времени ловит себя на вполне физическом бессилии. Двигаться, думать, дышать — все это только выматывает и раздражает. И с каждым днем желание не вставать утром с постели все отчетливее. Широ лежит у порога, глядя в одну точку, не поднимает голову, не машет хвостом в знак приветствия. Дверь заедает, когда Итачи пытается ее открыть, так что приходится приложить силу. — Я дома. Никто не отвечает. Итачи разувается, проходит в комнату и валится на кровать в подушку лицом.***
— Я бы советовал нам сделать крюк в Отафуку за вашими лекарствами и, возможно, медицинскими печатями. Если хотите знать мое мнение. — Я не хочу знать твое мнение. Итачи сидит на корточках около костра, греет ладони и никак не может проснуться. Чувствует себя измотанным настолько, будто и в самом деле простоял ночное дежурство. Вчера у них закончились шприцы, но такую мелочь — Итачи уверен — они без особых проблем купят в любой аптекарской лавке. Куда больше его раздражают вновь проступившая на ногах сыпь — та чешется и саднит не переставая и, пожалуй, только нежелание лишний раз говорить с Кисаме, не дает Итачи разодрать кожу в кровь. Несмотря на ясное небо, его чуть ощутимо знобит. Живот ноет, но даже мысли о еде заставляют тошноту подступить к горлу. Итачи жадно пьет воду и надеется, что хоть к вечеру станет лучше. Кисаме, ничего не ответив на выпад, накидывает плащ и, предварительно выложив лекарства, пристёгивает сумку к поясу. Вопросительный взгляд он оставляет без внимания, потому приходится говорить: — Куда ты? — В Отафуку. За день обернусь. Без привычных многоярусных конструкций и вводных слов его речь режет слух. — Я сказал!.. — начинает было Итачи, поднявшись на ноги, но Кисаме его обрывает. — Вам не интересно мое мнение, а мне ваше. — Это касается меня напрямую. — Можете идти со мной, можете оставаться. Можете даже попробовать меня остановить, но мне хочется верить, что вы еще не растеряли остатки благоразумия, — огрызается он и, подхватив Самехаду, отворачивается. Итачи недолго смотрит в расшитую красными облаками спину, прежде чем опуститься обратно на корточки. — Как пожелаешь, — возвращает он Кисаме ненавистную фразу. Тот фыркает, но не отвечает. Оставшись наедине с собой, Итачи садится у костра, скрестив ноги. Расслабляет зажатую до боли челюсть, трет раздраженные от недосыпа и дыма глаза. Ему неожиданно дышится легче. Когда озноб проходит, становится даже жарко. Итачи стелит плащ на землю ощутимо дальше того места, где сидел до этого. Костер почти затух, но угли остывать будут еще долго. Потом придется разжигать заново, чтобы согреть воды и заварить лекарственные травы. Но это потом, а сейчас Итачи ложится поверх плаща и накрывает глаза предплечьем. Он впервые осознает, что с тех самых пор, как им пришлось покинуть Амегакурэ, толком не был один. И эта мысль досаждает, как комариный писк над ухом, как камень в сандалиях. Итачи не отрицает, что Кисаме действительно делает много, но, чем дольше тянется болезнь, тем отчетливее понимание, что делает он это ради себя. Итачи уверен, что тому все равно, чего он хочет, что он думает, как себя чувствует на самом деле. И доказательство тому, что Кисаме никогда не спрашивает об этом. Просто самоутверждается за счет Итачи, навязывая заботу. Да и в постель ложиться, должно быть, приятнее с обладателем здорового тела. Единственный озвученный аргумент, что Итачи может подвести Кисаме на миссии, не вызывает особого доверия, ведь они всегда сражаются по отдельности. — Тебе нравится видеть меня слабым? — Очевидно. Даже удивительно, что сейчас Кисаме с его тягой контролировать каждый шаг Итачи, дал ему побыть в одиночестве. Возможно, правда устал, а значит все их бесконечные споры не были напрасны. — Он будто пытается присвоить себе кусок твоей жизни. Сколько бы Итачи не думал про их с Кисаме взаимоотношения, все приходит к этим словам Кинтаро. Он отказался от доверия, задушил на корню любую возможную привязанность со своей стороны, но даже так Кисаме продолжает находить способы заявить права. Причем, права на то, что по любой логике и системе ценностей должно принадлежать Итачи. Непонятное злорадство поднимается в груди от вопроса — а если он правда не желает себе ничего, кроме смерти? Что тогда Кисаме будет делать? Ведь Итачи от желания заснуть и не проснуться останавливает только чувство долга и, возможно, желание еще хоть раз увидеть брата. Не было бы этого всего, он, наверное, бросился бы тогда со скалы вместе с Шисуи. От последнего вывода делается горько. Итачи кашляет, переворачивается на бок, недолго лежит прежде чем встать и заняться костром.***
Сквозь сон Итачи слышит голос Саске и тут же понимает, что не задремал возле костра. Он подрывается и торопится на кухню. Вся семья в сборе. — Прошел? — спрашивает Итачи уже в дверях. — Ага, — Саске кивает и даже улыбается. — Поздравляю. Облегчение прокатывается теплой волной по телу. Не то чтобы Итачи сомневался в Саске, но о том, как тот будет себя чувствовать, если завалит первый этап, не хотелось даже думать. Мама накрывает на стол, отец наблюдает за семьей с такой непривычной улыбкой. Итачи ловит его взгляд, но тут же отворачивается, садится рядом с братом. — Значит, уже завтра второй этап? — мама ласково треплет Саске по волосам, но тот уходит от прикосновения. — Да. Утром собираемся командой. — Ты как, готов? — Итачи знает ответ наперед, просто пытается проявить участие, еще раз показать, что ему не все равно. — Готов. — Не сомневаюсь, — вдруг говорит отец и смотрит на Саске с интересом. — Итачи в твоем возрасте уже служил в АНБУ. А тебе неплохо было бы хоть чунина получить. Молчание после его слов звенит напряжением и неловкостью. До того сияющее лицо Саске темнеет и, сдвинув брови к переносице, он опускает взгляд. — Фугаку, может быть, не стоит?.. — обескураженно просит мама, но отец непреклонен. — Отчего же? У Саске есть тот, кого он должен превзойти. — Не нужно нас сравнивать, — голос Итачи звучит холодно и твердо, в основном потому что горло пережимает подступившая злость. — Саске не обязан превосходить меня. Что ошибся, он понимает почти сразу. — А что, братец, — Саске сжимает кулаки, смотрит исподлобья, — думаешь, я не смогу? Раз до сих пор не работаю на предавшего наш клан Хокаге? Слова слишком резкие и как будто снятые с чужого языка. Итачи глядит на отца и чувствует, как холодеют руки. Саске тоже хорош — то дает понять, что скучает, то по щелчку пальцев возобновляет конфликт. — Возненавидь меня еще сильнее и у тебя получится, — цедит Итачи сквозь зубы и встает из-за стола. Судя по лицу, Саске понимает, что перегнул палку. Итачи ловит печальный взгляд матери. Видит, что та хотела бы его остановить. Но он чувствует злость — на нее за бездействие, на отца за подначивание, на Саске за глупость. И, пожалуй, лучшее, что Итачи может для них сделать — это избавить от своего присутствия. — Итачи!.. — Саске еще пытается окликнуть, но он не отвечает. Стоит входной двери закрыться, как Итачи чувствует нарастающие слабость и головную боль. Глянув в расчерченное проводами небо, он медленно переводит дыхание. Последней догоняет злость на себя от одного простого осознания — это были не его слова. Итачи, настоящий, не считает и никогда не считал, что ненависть может привести к чему-то, кроме слабости. Лишние эмоции затуманивают взгляд и он сам тому подтверждение. В груди болезненно тянет. Итачи кашляет, сухо и коротко, но после остается тревожное чувство. Решение приходит быстро и не оставляет сомнений. Через пять минут он уже звонит в дверь дома, стоящего на отшибе квартала. — Привет, — Рин улыбается, жестом приглашая Итачи в прихожую. — Ты к Обито? Он пока на службе. — Я к тебе. — Ко мне?.. — растерянно переспрашивает Рин, но все же провожает в комнату и внимательно выслушивает жалобы на беспричинный кашель и головную боль. — …Я не пошел в госпиталь, так как не хочу, чтобы кто-то знал об этом. — Я поняла тебя, — Рин задумчиво поджимает губы. — Я не смогу провести полное обследование без специального оборудования, только общий осмотр. Итачи коротко кланяется. — Хотя бы так. — Тогда подожди. — Рин подходит к двери, но в последний момент, словно немного смутившись, все же уточняет. — Ты ведь понимаешь, что я не хочу скрывать твой визит от Обито? — Об этом я и не прошу. — Хорошо. Когда она возвращается, то просит снять футболку. Меряет температуру и давление, слушает дыхание через стетоскоп, давит рукояткой ложки на язык, чтобы рассмотреть горло. — Подними голову, — просит Рин, а после придирчиво ощупывает шею. Закончив, она опускает ладони Итачи на грудь, ровно поверх легких. От ее чакры делается тепло и чуть ощутимо щекотно. Но это чувство скорее приятное. Пол тихонько скрипит. Итачи чувствует присутствие Обито всего на секунду раньше, чем тот сам себя выдает. — Могли бы и третьим позвать. Они оборачиваются на голос. Рин, хоть и улыбается, но осуждающе качает головой. Итачи ничего не говорит — слишком привык к таким шуткам, чтобы теряться. — Не здоровится? — интересует Обито, подходя ближе и по-отечески отпуская ладонь Итачи на плечо. — При общем осмотре все в порядке, — отвечает вместо него Рин, складывая стетоскоп и тонометр в коробку. — Горло немного воспалено, но никаких шумов ни в легких, ни в сердце. Головная боль может быть результатом стресса или недосыпа. Но я бы все равно советовала тебе сходить в госпиталь, сдать анализы. — Понял. Спасибо. Даже удивительно, насколько прикосновения и в целом близость Обито, когда Рин рядом, не вызывают тревоги. Это кажется безопасным настолько, что невольно веет чем-то давно забытым из детства. Итачи хмурится, моргает, отгоняя непрошенные ассоциации. — Сейчас вернусь, — Рин встает, подхватив коробку. — О, солнце, прихвати ту штуку, которую я просил сделать, — восклицает Обито и садится на татами рядом с Итачи. — Ладно. Когда Рин выходит, он смотрит уже мрачнее и серьезнее. — Плохо себя чувствуешь? — Ничего особенного. — О! Настолько, что ты сюда пришел на срочное внеплановое обследование? Понятно. Сарказм в голосе неприятно режет. Иллюзорное спокойствие спадает также быстро, как и зародилось. — Кашель и голова болит, — нехотя отчитывается Итачи. — Тогда молодец, раз пришел, — Обито улыбается, добродушно и лучезарно, что привычно не вызывает доверия. Вернувшись, Рин садится напротив и передает Обито закрытый малообъемный шприц. Тот, кажется, хочет пояснить что-то, но она заговаривает первой. — Итачи, посмотри на меня через шаринган. Просьба немного удивляет, но он без споров наполняет глаза чакрой. — Попробуй, — Рин складывает печати и поднимает охваченную зеленым сиянием ладонь. Благодаря шарингану, Итачи видит немного больше и без особых усилий повторяет. В собственных руках медицинская чакра все такая же теплая. — Здорово, — Рин улыбается. — Это самая простая медицинская техника. Она не поможет тебе при серьезных ранениях, но снимет боль и приостановит воспалительные процессы. — Спасибо, — Итачи расфокусирует зрения, давая глазам передохнуть. — Может заодно и Сайкан Чушутсу его научишь? — спрашивает Обито, чем ставит закономерный вопрос. — Зачем? — Итачи трет веки и смотрит со сдержанным удивлением. — Как славно, что вы обратили на меня внимание! — с торжественным видом Обито поднимает шприц над головой, прежде чем передать Итачи. — Я попросил Рин сделать противоядие на основе тех образцов, что вы принесли из Страны Рисовых Полей. Ну, знаешь, если ребята из Кусы те, за кого ты их принял, лишним не будет. А Сайкан Чушутсу уже так, дополнительная предосторожность. Итачи вертит шприц в руках — он не ожидал, что Обито настолько серьезно отнесется к его опасениям — и уточняет. — Что именно это за техника? — Медицинская, — отвечает Рин. — Помогает вывести яд из тела. Не уверена в ее эффективности, если применять на себе. Но, думаю, может пригодится. Давай попробуем, если хочешь. — Хочу. — Вот и славненько, — снова вмешивается Обито. — А я пока что-нибудь приготовлю. Итачи, ты же останешься на ужин? Дома поесть так и не получилось, да и возвращаться туда раньше времени не хочется, потому Итачи без раздумий соглашается. Обито встает и, подхватив футболку Итачи, со смешком кидает ему в лицо. — Только тогда заканчивай светить тут голым торсом перед моей женой. Домой Итачи направляется уже затемно, сытый, спокойный, готовый, если будет нужно, к прямому столкновению с отцом. Ему не стало хорошо, но впервые с той самой ночи — хоть немного лучше. Он проходит несколько переулков и поворотов. Тревога возвращается, стоит ему увидеть порог родного дома — одинокий фонарь выхватывает фигуру Саске. Тот сидит на корточках, лицом к лежащему Широ, спиной к улице. Что-то не то в позе, не то просто в воздухе подсказывает Итачи — случилось непоправимое. Ускорив шаг, он зовет: — Саске? Тот откликается не сразу, расстегивает цепь, осторожно поднимает Широ и оборачивается ровно в тот момент, когда Итачи подходит на расстояние вытянутой руки. Опасения оправдываются — глаза стеклянные, язык выпал из распахнутой пасти, лапы окоченели в неестественном положении. Придерживая Широ одной рукой, Саске гладит его по спине и смотрит Итачи в глаза. — Наверное, он болел, поэтому кидался на отца, — говорит тихо, отрывисто. Итачи опускает ладонь между ушей пса. Еще едва теплый, но уже твердый. Смотрит на Саске в ответ и отчетливо осознает, что, как бы не заострялось лицо и как бы не крепли его руки, тот все еще ребенок. — Давай похороним его? Саске кивает и прижимает Широ к себе уже двумя руками. Хоронить решают во внутреннем дворе — тот все равно зарастает травой. Тело Широ они заворачивают в старую простынь. Итачи берется за лопату, но Саске останавливает его. — Я сам. Копает молча, с силой вбивая наконечник в землю. Не то расстроен, не то злится, а, скорее всего, и то, и другое. Итачи не мешает, просто ждет, слушает неровное дыхание в короткие зазоры между лязгом лопаты и шорохом земли. Закончив копать небольшую могилку, Саске берет сверток из простыни на руки и в последний раз обнимает, так крепко, что зажмуривает глаза. По-прежнему ничего не говорит. Укладывает в землю и после короткого промедления закапывает. Это занимает куда меньше времени. Саске как будто не удовлетворенный результатом, опускается на колени и ровняет землю руками. Жест уже совсем отчаянный, но Итачи снова решает не вмешиваться. И это решение оказывается правильным — распрямив спину, но так и не встав с колен Саске начинает говорить. — Я совсем не заботился о нем в последнее время. Из-за миссий и тренировок. Он скучал, а я отмахивался, все думал — в следующий раз. Слова больно поддевают. Итачи подходит ближе и, опустившись перед Саске на колени, обнимает его. Тот не сопротивляется неожиданной нежности — пускай по началу его спина еще напряжена, очень быстро он расслабляется. Итачи хочет сказать «прости», сам не понимает почему. Но ничего не говорит, только прижимает Саске к себе крепче.***
Костер истлел до углей, и, проснувшись на прохладной земле, Итачи ежится от холода. В первую секунду он хочет собрать дров и вновь развести огонь, но понимает — его разбудило чужое приближение — и тут же скучнеет. — Рад видеть вас в добром здравии, — мрачно сообщает Кисаме выходя на поляну. Итачи не отвечает, садится и натягивает отсыревший плащ на плечи. Смотрит, как Кисаме возится вокруг костра и все ждет еще одну колкость. Но дожидается только лаконичного: — Не забудьте поставить укол, — и мягко брошенной под ноги сумки. Они без особого интереса завтракают готовой едой, что Кисаме принес из города. В пути та помялась и заветрилась, но теперь, когда вся пища имеет привкус крови, мокроты и лекарственных трав, Итачи это не волнует. В путь отправляются с первым предрассветным заревом. Все также молча и держась на расстоянии чуть ли не в несколько метров друг от друга. Воздух постепенно прогревается. Просыхает плащ, а вслед за этим уходит неприятный озноб. Первым заговаривает Кисаме, но только по делу. — Скоро будет прибрежная деревня. С вашего позволения, я возьму поиски лодки на себя. Итачи кивает, чтобы не инициировать разговор. Он и сам здесь бывал, еще с Джузо, и хорошо помнил унылые пейзажи прибрежных деревень. А еще знал, что по ту стороны пролива, в Стране Волн, хуже. Там их ждут прогнившие дома, полупустые рынки и кладбища судов. Тогда это оставило тягостное впечатление. Сейчас — Итачи уверен — ему будет все равно. Ближе к полудню они выбираются из леса и оба замирают на опушке, увидев совершенно не то, что ожидали. В отдалении, за деревней, тянется уходящий в туман на том берегу мост. Итачи несколько раз моргает, словно ожидает, что наваждение уйдет. Но мост стоит, соединяя Страны и Огня и Волн. Мост, про который тому, второму, говорил его не настоящий Саске. Надавив пальцами на висок, Итачи вспоминает все рациональные версии о происхождении своих снов, что успел собрать. — Ты сильный шиноби. Кто знает, как далеко могут видеть твои глаза? — Вы не думали, что ваше сознание обманывает вас? — Послушай, Итачи, реальность только одна и она вот здесь. Кисаме многозначительно хмыкает, но от комментариев воздерживается. Но его присутствие будто отрезвляет, одним своим фактом напомнив, где Итачи находится и какую жизнь живет. Преодолев заметно похорошевший поселок, они поднимаются на мост. Совсем новый, камни еще не истерлись под подошвами, копытами и колесами. Из-за тумана видимость небольшая. Очень скоро поселение за их спинами растворяется в нем. И до момента, пока очертания домов на том берегу не проступают сквозь белесое марево, кажется, что они застряли посреди ничего. Деревня на том берегу не просто преобразилась. Теперь это другое место. В воздухе больше не витает запах залежавшейся рыбы, а на смену покосившимся халупам пришли уютные приземистые домики, да даже люди стали как будто моложе и улыбчивее. Когда Кисаме сворачивает на рыночную улицу, Итачи не возражает. Они проходятся между прилавками с посудой, рыбой, овощами и готовой уличной едой. Кисаме скользит внимательным взглядом по товарам и продавцам, пока его выбор не падает на небольшую забегаловку. Отодвинув занавеску, он заходит внутрь с широкой, не обнажающей зубов, улыбкой и завязывает беседу с хозяином, поинтересовавшись ценой на икаяки. Догадавшись о целях Кисаме, Итачи садится за стойку. Он хотел бы не обращать внимания на чужие голоса, но инстинктивно напрягается всякий раз, как разговор касается моста или недавних перемен. А хозяин только и рад свободным ушам — болтает без умолку, попутно обжаривая на гриле крупных креветок и тушки кальмаров. — И как давно, позволь полюбопытствовать, у вас появился мост? — спрашивает Кисаме. — Это не просто мост! Это Великий Мост Наруто! — хозяин вдохновенно улыбается. — Уж почти три месяца стоит родной. — Необычное название, хочу заметить. Местный герой? — Да! — охотно соглашается хозяин. — Без него и других шиноби Конохагакуре мост никогда не был бы достроен. — Не будет ли наглостью попросить тебя рассказать эту историю? И хозяин рассказывает в красках и с эмоциями историю, которую Итачи и так знает. Про архитектора Тазуну, про преступника Гато, про Момочи Забузу и команду номер семь под менторством Хатаке Какаши. Итачи никак не меняется в лице от упоминания имени брата, продолжает есть икаяки, пить чай. Хотя внутри все заворачивается узлами и тянет так сильно, что хочется выть в голос. Чего хочется Кисаме при упоминании другого Мечника Тумана Итачи не знает, но невольно подмечает, что под конец повествования тот больше не улыбается. Когда они, доев и расплатившись, покидают забегаловку молчание между ними особенно тяжелое. Итачи бросает на Кисаме взгляд, тот с упрямой мрачностью смотрит в ответ. С десяток секунд кажется, что еще мгновения и слова хлынут наружу, искренне, отчаянно, наперебой. Кисаме хмыкает, скривив губы, и отводит взгляд первым. — Вас, конечно, не интересует мое мнение, но я все же предложу найти ночлег и заняться миссией завтра утром. В любом случае, мы здесь куда дольше, чем на один день. Итачи молчит в знак согласия и безразличия.***
В комнате еще темно, за окном — ранние сумерки. Простынь неприятно липнет к телу и сердце тяжело колотится, несмотря на то, что последний сон не был ни тревожным, ни пугающим. Голова болит, а горло раздраженно, уже даже привычно. Просто нервы сдают — успокаивает себя Итачи и находит силы встать. Он подбирает волосы в высокий хвост, чтобы проветрить шею, и надевает свежую футболку. Сегодня на службу только днем, а, значит, на второй, самый тяжелый и опасный этап экзамена он сможет проводить Саске по-человечески. Кажется, Итачи удалось нащупать нить, что их связывала, и он не хочет упускать ее снова. Хоть в памяти досадным эхом и отдается брошенное вчера: — Думаешь, я не смогу? Раз до сих пор не работаю на предавшего наш клан Хокаге? Но Итачи злится не столько на Саске, сколько на отца, не просто вложившего эту дрянь брату в голову, но и спровоцировавшего вчерашний спор. К удивлению Итачи на кухне горит свет и, заглянув туда, он застает маму. Растрепанную, в воспаленными глазами. Взгляд в колени, меж бровей болезненная морщинка, ладони безвольно обхватывают пустую чашку. Совсем недавно плакала — Итачи в этом уверен. — Мама?.. — зовет он. Она тут же пытается придать себе бодрый вид. — Сынок, ты чего так рано поднялся? Но очередная фальшивая улыбка — это не то, что Итачи хочет видеть. — Мама, что случилось? — он садится рядом и берет ее за руки, сухие и шершавые от постоянной работы по дому. — Просто не спится. Не бери в голову. Итачи не спорит, но продолжает смотреть в глаза, всем своим видом давая понять, что ждет настоящего ответа. И мама вздыхает, отводит взгляд первой. — Фугаку… не понимаю, что происходит, но я совсем не узнаю его. Он сегодня опять не ночевал дома. Я понимаю, что сейчас на полицию большая нагрузка, а у него еще и дела клана… — шмыгнув носом, мама утирает глаза рукавом. — Да и проблема не в этом, а в нем самом. — Что с ним? — внезапно севшим голосом спрашивает Итачи, готовый хоть сейчас сорваться в участок. — Ничего. Ничего, но… — мама качает головой. Следующая фраза требует больших усилий. На глазах снова проступают слезы, — мне очень страшно с ним рядом, — она вдруг переходит шепот. — Его как будто подменили. Но я проверила, пока он спал. И сквозь шаринган смотрела. И шрам у него есть — это ему на войне грудь до ребер пропороло, — мамина ладонь ложится слева в попытке указать точное место. — Да что там шрам? Все на месте, до последней родинки. — Может его кто-то контролирует? — осторожно предполагает Итачи. — Да я все техники, что знаю, на нем применила! Мама снова сгибается в рыданиях. Итачи подхватывает ее и прижимает к себе, чтоб плакала в плечо, а не зажимала рот руками. Никогда раньше он не видел маму такой слабой и беспомощной и ее эмоции нагоняют тревоги даже больше, чем слова. Но и их Итачи не оставляет без внимания. Перебирает все техники, что известны уже ему. Но не может вспомнить ничего, что могло бы изменить сознание бесследно и необратимо, кроме, разве что, Котоамацуками. Этот вариант неприятно тянет — глаза Шисуи сейчас у Обито. Итачи поднимает взгляд к потолку, слушает судорожное дыхание, гладит по спине. Не пытается успокоить — маме сейчас нужнее выпустить все то, что она держит в себе. Но она сама вздрагивает и отстраняется, стоит двери в глубине дома скрипнуть. — Не хочу, чтобы он меня такой видел, — испуганно шепчет она. — Иди в комнату. Мама кивает и, пока Саске умывается, сбегает с кухни. Итачи переводит дыхание, поднимается, ставит чайник на плиту. Руки мелко дрожат, но он успевает взять чувства под контроль к тому моменту, как приходит Саске. — Доброе утро. — Доброе, — Итачи оборачивается и сам натягивает фальшивую улыбку.