Времена года

Говорят, что можно бесконечно смотреть на три вещи: на то, как течёт вода, как горит огонь и как работает другой человек. И в чем-то эта поговорка верна. Сидя на высоком барном стуле, я смотрю, как готовит Ганнибал. В моих руках высокий прозрачный стакан, наполненный ледяной минеральной водой. Крошечные пузырьки поднимаются к поверхности и щекочут нос, когда я делаю глоток. Наша кухня очень светлая, здесь большие панорамные окна, за которыми виднеются жёлто-красные клёны. Солнечный свет заливает её, согревает, делая уютной. На маленькой подвесной полке у окна стоят горшочки со свежей зеленью, аромат которой витает на кухне день и ночь. Ганнибал любит выращивать пряности сам. Однажды он доверил мне горшочек с микрозеленью, которую я погубил за несколько дней. Засуха или обилие влаги... Садоводство – это не моё. Больше я не пытался выращивать траву. На поверхности стола из светлого дерева рассыпана мука, стоит молоко и масло, а также несколько видов сладкой начинки в прозрачных вазочках с крышками. Сегодня Ганнибал готовит сладкие рулетики на завтрак. Я смотрю на его руки, покрытые белой пудрой муки, и улыбаюсь, ведь только мне позволено наблюдать за ним настоящим. Тугие вены перекатываются под кожей, и мне страстно хочется их коснуться. – Хочешь помочь? – спрашивает Лектер, и его руки замирают. Он выжидающе смотрит на меня своими карими глазами. Они напоминают мне о сладком кленовом сиропе в одной из вазочек. – А можно? – я поспешно соскакиваю с барного стула и подхожу к столу, а доктор встаёт за спиной, прижимая меня к краю стола. Я чувствую его грудь, ведь он так близко. – Уилл, это тесто. Тесто, это Уилл. Голос за моей спиной глубокий, бархатистый. Я ощущаю дыхание Ганнибала с нотками мятной зубной пасты, что щекочет шею, и склоняю голову, оголяя кожу. Доктор тут же целует меня, кладя свои руки поверх моих: – Осторожно, вот так, присыпай мукой, чтобы руки не прилипали к тесту. Я набираю муку в ладонь и разворачиваюсь в кольце рук Ганнибала, чтобы дунуть ему в лицо. Вообще-то, я не знаю, как он отнесётся к этой шутке. Несколько секунд он стоит с закрытыми глазами, а затем открывает их и внимательно смотрит на меня. Его чёлка, лоб и нос покрыты мукой, немного муки на губах и ресницах. Он не смеётся, даже не улыбается. – Это... – начинаю я и чувствую, как на меня сыпется мука, застилая глаза и попадая в нос. Доктор припечатывает ладонь с мукой на моей макушке и смеётся, любовно размазывая муку по моему лицу. – Мне запечь тебя, Уилл? – Его голос чуть охрип, и я слышу акцент, который появляется только в моменты возбуждения. – Пожалуй, я откажусь. Не люблю жаркие духовки. – А жаркие объятия? Сильные руки поднимают меня в воздух и усаживают на стол, прямо в подготовленную и просеянную муку. Доктор улыбается, и я вижу не идеальные, но любимые клыки, которыми он иногда прикусывает мне шею. Солнце освещает его, такого большого и тёплого, и мне жизненно необходимо его поцеловать. Смахнув ладонью муку с его лица, я припадаю к мягким губам, наслаждаясь мгновением. Сейчас я выше его, и это очень необычно. Доктор медленно расстёгивает пуговицы на моей рубашке, не отрываясь от меня, но всё же оставаясь внимательным и слегка напряжённым. В этом весь он. Я обхватываю его ногами и прижимаю к себе, запуская ладони в пепельные волосы. – Завтрака не будет? – улыбаюсь я, заглядывая Ганнибалу в глаза. – Это ты виноват, мангуст. – Это... На улице слышится лай, и мы синхронно поворачиваем головы к окну, чтобы увидеть, как Уинстон стоит у высокого клёна, широко расставив лапы. Он смотрит вдаль, на усыпанную красными листьями дорожку, ведущую к дому. – У нас гости? – я удивлён. Ещё никто не добирался до нашего шале. Именно за уединенность он и был выбран. – Как насчёт боливийского завтрака, Уилл? – Ганнибал подходит к окну, оставляя меня на столе. – А что у них на завтрак? – Сальтенас. Блинчики с мясом. Я смотрю на беспорядок, устроенный нами на столе, и чувствую лёгкое раздражение: – Можно мне будет помочь тебе? Ганнибал поворачивается ко мне и улыбается, стряхивая муку с волос, и я не могу не любоваться, глядя на него, стоящего в свете осеннего солнца. – Идём? – Идём!