Времена года

Я не люблю дождь. Не люблю серое небо и низкие тучи, несущие в себе тонны влаги. Не люблю смотреть, как они нависают над соснами, грозя разродиться и залить водой наше шале и наш сад. Листья уже облетели с деревьев, и я могу смотреть на озеро, прячущееся за тонкими стволами. На длинных голых ветвях сидят птицы, глядящие глазами-бусинами на небо. Наверное, они тоже проклинают серость и водную пыль, делающую их перья тяжелее. Летать в такую погоду неинтересно и невесело. Собаки развалились у камина, в котором приветливо потрескивал огонь. Жёлтые языки пламени сосали дрова словно карамельки, оставляя обугленные и мигающие красным головешки. Уинстон смешно дрыгал лапами и поскуливал, бегая во сне, а Голд звонко храпел, улегшись на спине. Мягкий живот медленно вздымался и опадал, что означало крепкий и здоровый сон. Я сидел, закутавшись в мягкий бордовый плед, с кружкой какао в руках. На поверхности плавали розовые кубики зефира, превращая напиток в десерт. Руки немного жгло, но это было даже приятно. – Нам пришло письмо, – Ганнибал вошёл в гостиную и сел рядом со мной. Он был в тёплом махровом халате, расстегнутом на груди, и я мог видеть начинающие седеть колечки волос. Протянув руку, я продел палец в одно колечко и улыбнулся: – И от кого? – От Беделии. – Я думал, она не знает, где мы. Доктор обхватил мою руку и погладил большим пальцем запястье. – Ганнибал? – Я узнал, что сейчас она живёт в Турции, и решил поздравить с новосельем. – А если она пойдет в полицию? – Уилл... – Лектер наклонился ко мне и коснулся щеки, где навсегда поселился неровный шрам. – Беделия никогда не выдаст меня, ты ведь знаешь. У нее уже было множество шансов. – Хорошо, – ответил я. Поставив кружку на подлокотник дивана, я положил голову Ганнибалу на грудь и услышал чёткое и громкое сердцебиение. – Что она пишет? – Она рада, что мы решили отдалиться от внешнего мира и жить в глуши. – Наверное, она думает, что мы здесь не охотимся. – Пусть думает, так будет спокойнее и ей, и нам, – доктор поцеловал меня в лоб, и мне действительно стало спокойнее. – У нас так давно не было гостей, – прошептал я. – Хочешь позвать кого-нибудь? Я поднялся и сел на Ганнибала верхом, закутывая в плед нас обоих. Мои руки развязали пояс халата и распахнули его, касаясь тёплого живота. Лектер стал мягким, появился жирок, говорящий о тихой и размеренной жизни. – Может быть, – мои пальцы коснулись резинки его трусов и потянули её вниз, открывая моему взору дорожку волос, уходившую ниже, – мы можем пригласить её в гости? Ганнибал обхватил меня за ягодицы и улыбнулся: – Может быть, она поживёт ещё, Уилл? В окно ударили первые капли дождя, и в комнате потемнело. Отблески огня играли на наших лицах, и мне почудилось что-то первобытное в карих глазах Ганнибала. Они горели возбуждением и предвкушением. Его член стал твёрдым, и я прижался крепче, обхватывая бёдра Лектера своими ногами. Дождь становился сильнее, и в окне уже не было видно леса, не видно худых и мокрых стволов деревьев, не видно пруда, где качаются на волнах две небольшие лодки. Ветер за окном постучал в стекло, бросив в него горсть прелых листьев. Не люблю дождь. Не люблю холодный и мокрый ветер. Не люблю смотреть на потоки воды, застилающие от меня пруд и тропу, уходящую к нему. Но только в такие дни здесь, у камина, особая атмосфера с запахом тёплого огня и горячего какао. С запахом вспотевших собак и их тихим поскуливанием во сне. С запахом Ганнибала и его возбуждения... – Может быть, она поживёт ещё немного, Уилл? Я улыбнулся, стягивая с доктора трусы: – Конечно, поживёт. Я обещаю, доктор Лектер...