Принц-Солнце

В Замке не было ни души — лишь гулкое эхо и пронизывающий до самых костей сквозняк в пустынных коридорах. По каменной кладке стен поползла плесень, а расшитые дорогими нитями гобелены прогнили насквозь. Пыль осела толстым слоем на полу и по подоконникам. Металлические держатели факелов проржавели настолько, что некоторые отвалились от стен. Та же участь постигла коллекционное оружие, когда-то украшавшее коридоры. Сотни лет неотапливаемая каменная громада, коей теперь и являлся замок, изнутри была холодной, как декабрьское утро в лесу. Часть стен внутри башни обвалилась, преграждая прямой путь к тронному залу, но замок на то и был замком, что был построен с расчётом на возможную осаду — несколько разрушенных переходов не угрожали его целостности. Да и в любом замке всегда скрывались тайные проходы для прислуги, чтобы вельможам не приходилось на регулярной основе сталкиваться с челядью в узких проходах, не врезаться случайно в поднос с едой, вот-вот приготовленной на кухнях, или в тазик с грязным бельём, переносимый прачкой. Слуги знали такие проходы как свои пять пальцев — лучше любой дворцовой стражи. Даже сейчас, столько лет спустя, Чародей мог припомнить как использовал разветвлённую систему коридоров в своих интересах — посреди ночи было гораздо проще улизнуть под носом у стражников, если знать обходные пути. Он, возможно, мог бы с закрытыми глазами отыскать дорогу даже сейчас. Вот только вёл их не он. Рыцарь-странник уверенно прокладывал путь сквозь лабиринты узких переходов и винтовых лестниц. Металлический звон его шагов разносился по каменным коридорам. Входная дверь поддалась ему безо всяких усилий, распахнулась от первого же касания. Если бы Чародей явственно не ощутил, как при этом разошлись плетения древней магии, то подумал бы, что чары, защищающие Замок от вторженцев, были чьей-то выдумкой. Пытаясь одолеть озноб, Чародей обхватил себя руками, поёжился, а потом всё же соорудил магическую сферу перед собой. Тусклым голубым сиянием она освещала тёмные стены Замка и источала едва заметное тепло. Его изношенные кожаные сапоги ступали почти бесшумно по пыльным каменным полам. За своей спиной в небольшом отдалении Чародей слышал тихую поступь босых ног Ведьмы, шлейф платья с едва заметным шорохом скользил вслед за ней. В тишине за свистом ветра мерещились забытые голоса: детский смех, звон рыцарских доспехов, перебранки прислуги и будто бы важные беседы вельмож. Чудился запах свежеиспечённого хлеба и старого вина. Сквозняк разносил лишь затхлый запах гниения и плесени. Чародей поёжился вновь, и теперь совсем уже не от холода. — Это место совсем запущено, — сказал Рыцарь-странник задумчиво. Он молчал с того момента, как распахнул перед ними двери. — И немудрено, — ответила ему Ведьма. — Король никого почти не подпускал к себе всё это время. А после того, как избавился от своих рыцарей, так и подавно. Он был здесь один слишком долго, и я не думаю, что убранство Замка хоть сколько-нибудь его беспокоило. Думается, он и шагу не ступил за пределы тронного зала. А может, и с трона не поднялся ни разу. Рыцарь-странник тяжело вздохнул. А Ведьма цыкнула и продолжила: — Совсем не этого ожидаешь от великого Короля, не так ли? Но старость и взращенное горем безумие взяли своё. Паранойя породила его изоляцию, и он позволил одиночеству сломить себя окончательно. Это уже не тот человек, которым можно было бы восхищаться. Да и не человек теперь уже. Чародею вдруг подумалось, что Замок разваливался — тут и там расползались трещины, расширяясь от застоялой сырости, холода и ветра. Стены его стояли на месте, но ещё сотня-другая лет и даже мрамор проиграет времени. Когда-то так же он глядел на Утера Пендрагона. Иногда он отчётливо видел, что век Короля подходил к концу. За горизонтом обещался новый рассвет, строилась новая эпоха, которая готова была потеснить прежний порядок вещей. Но ничего этого в итоге не случилось. Под руинами оказалось лишь будущее, а прошлое, каким бы мрачным оно ни было на самом деле, обратилось в воспоминание о ясном Солнце на небосводе… Вот только не погибло бы будущее при Утере Пендрагоне в любом случае? — Едва ли им когда-то можно было восхититься, — сказал Чародей с горечью, — разве что его жестокостью. Ему и хотелось бы не прощать Моргану. Оставить её наедине с тем ужасом, что она сотворила, поддавшись своей злобе. Но в глубине души он понимал её. Больше даже, чем хотелось бы. — Так и есть, — тихо добавил Рыцарь-странник. — В конечном итоге старый король заслужил своё заточение. Внезапно под их ногами зазвучал мерный стук, сотрясающий всё строение мелкой дрожью. Будто бы что-то огромное перемещалось глубоко под землёй. Рыцарь-странник замер, перехватывая меч. Чародей тоже остановился. — Не пугайтесь, — сказала Ведьма, продолжая идти как ни в чём не бывало. — Они уже сотни лет обитают глубоко под Замком и не представляют для нас никакой опасности. Мы повстречаемся с ними, если удача окажется на нашей стороне, и вы в этом убедитесь. — Как скажешь, — ответил он и снова пошёл вперёд, игнорируя тряску. Чародей же не двинулся с места. — Не стану я лгать сейчас, — сказала Моргана и фыркнула, проходя мимо него. — Не тогда, когда мы в шаге от исполнения моего давнишнего плана. Стук сначала стал громче и разнёсся грохочущим эхом так, что стены затряслись, а в магическом свету заплясала поднятая в воздух пыль, а потом затих, удаляясь. Чародей прислонил ладонь к каменной кладке стены, но дребезжание не вернулось, всё снова было спокойно. Что же, по крайней мере, это объясняло обвалы. Он прибавил шагу, чтобы нагнать своих спутников. Рыцарь-странник сжимал рукоять меча болезненно крепкой хваткой, а с каждым новым шагом в его позе всё больше читалась нервозность. И всё же Чародея охватило странное спокойствие. Даже не спокойствие, нет. Магия щекоталась на кончиках пальцев, зудила прямо под кожей — даже сфера света едва заметно дребезжала в воздухе от напряжения. Будто бы пустые коридоры Замка пробуждали в нём что-то забытое, что-то утерянное. Словно постепенно исчезали все пределы его магии. А может быть, и не в Замке было дело. Он ощущал себя странно с того самого момента, как, обернувшись на площади перед Замком, увидел вновь Рыцаря-странника. Или когда встретил его впервые у Центральных Врат и мгновенно обратил в прах Хранителя Врат. И даже фантом Рыцаря-странника будто бы придал ему сил в бою под стенами города. — Рядом с тобой моя магия становится в разы сильнее, — сказал Чародей вслух, чтобы хоть как-то выразить это ощущение. Рыцарь-странник лишь мрачно усмехнулся: — А в этом нет ничего странного, — ответил он, но хватку на рукояти меча едва заметно ослабил. А Моргана, напротив, лишь напряглась сильнее. Она подняла вокруг себя облако пыли внезапным всплеском магии, а потом взяла себя в руки и сказала: — Берегись, Чародей, только магия здесь не поможет. Так что не полагайся на неё одну. — И какая ж тогда от вас двоих помощь, если не в магии? — раздражённо спросил Рыцарь-странник до того, как Чародей успел прокомментировать её странное поведение. Ведьма нисколько не смутилась такому тону. — Когда-то я под руку с моей сестрой наговорила свечи под полной луной, над метеоритным камнем в день осеннего равноденствия. Покуда не угаснет последняя ведьмина свеча, иная магия не будет сотворена в тронном зале... Без этой меры ни за что на свете отец не согласился бы вести со мной дела. Она вынула из складок платья голубоватый камень — он светился блеклым голубоватым сиянием, а его резные грани переливались тёплыми бликами, словно крошечные языки пламени были заперты изнутри. — Это могущественные чары, но не непогрешимые. Требуется такой вот лунный камень, — заговорила Ведьма вновь. — С нужным заговором и помощью второго колдуна я способна снять чары. И как только это произойдёт, бой будет окончен в считанные секунды, не волнуйся. — Мы не можем попасть в Усыпальницу как-то иначе? Битва с ним — единственное решение? — спросил Чародей. Ему припомнилось всё то, что он успел выяснить в городе, и перспектива битвы с чудищем, в которое за годы отчуждения мог обратиться Король, немного пугала. Особенно если основной удар придётся на Рыцаря-странника, а они не в силах будут помочь. Она рассмеялась: — Ты всегда можешь вежливо попросить его уступить свой трон. Посмотрим, как мой милый упрямый отец согласится на такое. Он не уступил бы и когда сохранял ещё толику рассудка, и сомневаюсь, что годы благостно отразились на его характере. А потом Ведьма смягчилась: — Рыцарю-страннику нужно будет продержаться всего несколько минут, не больше. Не беспокойся за него слишком. С твоей магией нам не составит труда пересилить прежние чары, а до тех пор он продержится. — Не сомневайся во мне, Мерлин, — добавил Рыцарь-странник. В его голосе впервые с тех пор, как они вошли в замок, звучала ухмылка. — В конце концов, я сдерживал Хранителя Врат сотни лет в одиночестве. Мне не привыкать к чудищам, порождённым проклятием. — И он не может умереть по-настоящему, — сказала Ведьма. — Это не звучало успокаивающе, — ответил Чародей и передёрнулся. — Мы сделаем всё необходимое, чтобы добраться до Усыпальницы, — отозвался Рыцарь-странник, и веселье исчезло из его голоса. — У нас нет иного пути. Ведьма задумчиво хмыкнула. — Кто бы мог подумать, чем обернётся твоё тысячелетнее паломничество, — она усмехнулась, — раз на исходе эпохи ты всё же решился согласиться со мной. — Ты все эти бессолнечные годы проспала в каменной крепости в лесной глуши, Ведьма, — ответил рыцарь. — Не тебе меня судить. Они общались между собой со странной лёгкостью, с тем самым благоприязненным раздражением, какое бывало только у тех, кто знал друг друга уже очень давно. И встретились возле Замка они не впервые: рыцарь ведь навестил её в Башне Культистов. Рыцарь-странник направился именно туда сразу после того, как Чародей распахнул Центральные Врата. Он, вероятно, её и разбудил. Но тогда получалось, что он знал Моргану и раньше, до того, как проклятие погрузило её в сон. Возможно, и до того, как исчезло Солнце. Мысль — яркая и отчётливая — промелькнула в его голове, но как только он попытался за неё зацепиться, тут же исчезла. — И в этом точно было больше смысла, чем в попытках отвадить от чудища глупых путников, решившихся пробраться за стены Камелота, — парировала тем временем Ведьма. — По крайней мере… — Мы пришли, — прервал их Чародей. Они оказались по другую сторону завала: груда камней виднелась слева по коридору. По правую же сторону оказались широкие деревянные двери, будто бы и не пострадавшие от времени. Даже лак не потрескался на древесине. Двери эти были Чародею знакомы: в конце концов, он сопровождал наследного принца повсюду на протяжении нескольких лет. На поверхности тёмного дерева были разрисованы золотом силуэты драконов, угрожающе выдыхающие красочное пламя. Так перед ними предстало последнее пристанище короля Камелота — Утера Пендрагона. Рыцарь-странник замешкался, а Ведьма лишь ухватила Чародея под руку. От неожиданности он выпустил контроль над сферой света, и та рассыпалась на ворох крошечных искр, которые погасли ещё до того, как достигли пола. — А теперь доверься мне, — сказала она ему на ухо и переплела свои пальцы с его, в вырезах маски засияли слепящим золотом её глаза, — и позволь магии струиться без сопротивления. Чародей вздрогнул: в ладонь как будто впилась сотня крошечных пламенеющих иголок там, где Моргана касалась его кожи. Её касание было холодным, хоть и ощущалось обжигающим — Чародей подумал, что в одном лишь платье и даже без ботинок ей в промёрзлом Замке было до ужаса холодно. Несмотря на покалывание, он крепче сжал её ладонь и передал вместе с остальной магией мерный поток тепла, и на мгновение это заставило её растеряться. И всё же спустя несколько секунд Моргана безмолвно кивнула, до побелевших костяшек сжав лунный камень во второй руке. Она бросила короткий взгляд в сторону Рыцаря-странника и спросила напряжённым голосом: — Готов? Он глубоко вдохнул, выдохнул и после кивнул. Двери в тронный зал со скрипом распахнулись от одного лишь взгляда Морганы. — Здравствуй, отец, — сказала она и крепче сжала ладонь Чародея в своей. От лёгкого порыва ветра тут же зажглись тлеющие свечи, расставленные плотными рядами вдоль стен. Их зловещее бледно-жёлтое мерцание едва ли могло осветить всё пространство огромной залы. Пахло трупным разложением, храмовым ладаном и чем-то маслянистым. А ещё магией, отвратительной магией, отчаянной и губительной, словно шаг над чернеющей бездной и последний вздох на увитом тиной озёрном дне. Чародею подумалось, что коснись он хоть одной такой горящей свечи, всё его существо тут же вспыхнет, как сухая прошлогодняя листва в ветреную погоду. В зале было почти совсем пусто: лишь колонны тянулись ввысь к скрытому глубокими тенями потолку, и по стенам висели потускневшие знамёна. А ещё в центре комнаты стоял высокий трон из плотной древесины — украшенный резными узорами и обшитый красным бархатом. На троне, источающий незримые миазмы безумия, сидел человек. Впрочем, нет. Скорчившаяся фигура уже мало напоминала человека, но Чародей всё равно узнал его — голову существа венчал золотой обод королевской короны. Когда-то сияющий доспех насквозь проржавел, а плотная ткань бархатной мантии истлела. В руках фигуры покоился скрошившийся от ржавчины меч. — Мор-га-на? — прохрипел Король. Голова его, словно кукольная, качнулась в сторону. Пустые глазницы уставились на нарушителей. А потом он, словно раненое животное, оглушительно взвыл. Правая его рука подняла меч, а левой он беспощадно отодрал себя от трона. Часть его мантии, сросшаяся от времени с древесиной трона, порвалась с звучным треском. Та же участь постигла и значительную часть его правой ноги — со смачным звуком оторвалась уже прогнившая плоть. Свечи загорелись ярче-ярче-ярче, пока весь зал не озарился зеленовато-жёлтым светом. Тем же пламенем оказались объяты останки меча. Ссохшиеся черты лица Короля исказились в яростной гримасе, искривлённой неровными тенями от пляшущего пламени. Он покачнулся на месте, словно обессилев, а мгновением позже уже оказался всего в паре шагов от Чародея. — Ты-ты-ты! — Король взвыл, а потом занёс свой ржавый меч так, что гнилое магическое пламя веером потянулось за ним. Чародей попытался вырваться из хватки Ведьмы, но её пальцы лишь крепче вцепились в его. Во второй руке она сжимала ярко сияющий лунный камень: — Замри, Мерлин, — сказала она напряжённо. В голосе её читался тот же страх — одно лишь прикосновение к пламени было бы для любого из них фатально. Чародей зажмурился, ожидая удар… Но чудовищной боли не последовало — да и никакой боли вообще, лишь раздался звон металла о металл. — Не так быстро, — отозвался Рыцарь-странник. Меч его, скрещённый с оружием короля, сиял ровным белым светом, нисколько не подверженный гнилой магии, а там, где лезвия соприкасались, проклятое пламя будто и вовсе затухало. Пользуясь заминкой противника, рыцарь сменил стойку — в левую руку он взял щит, помеченный гербом Камелота. Это привело Короля в бешенство: он принялся размахивать мечом из стороны в сторону с невероятной скоростью и силой — но безо всякой точности. Лишь несколько выпадов достигли щита, оставляя длинные линии чёрной копоти за собой, но все остальные атаки пролетели мимо, стоило только рыцарю немного отступить в сторону. Ведьма начала читать заговор, и Чародей почувствовал, как тягучая магия потекла по его жилам в её ладонь, и жжение на коже стало почти невыносимым. В ушах слегка звенело, а перед глазами мерцали светлые и тёмные пятна — сродни лёгкой кровопотере. Но он больше не предпринял попытки вырваться: свечи на полу тронной залы одна за другой принялись затухать. Вместе с ними ослабевал душок проклятой магии. Король замер в своих бессмысленных метаниях и скривился, опустив руки чуть ли не до самого пола. Кончики его иссушенных пальцев подрагивали, а жёлто-зелёные язычки пламени на поверхности меча продолжали свой танец, рисуя длинные кривые тени, пляшущие вслед за ними. Что-то в душе Чародея съёжилось и зашипело в испуге, принуждая его непроизвольно дёрнуться, но стальная хватка Ведьмы держала его крепче иных тисков. Рыцарь-странник и не думал расслабляться, даже щит не опустил: лишь сделал осторожный шаг назад. Король меж тем рухнул на пол, коснулся лбом холодного камня и… засмеялся. Пол вокруг него загорелся, вновь поджигая затушенные уже было свечи. Пламя взвилось всё выше — по колоннам и до самого потолка — поджигая на своём пути полусгнившие знамёна и полотна. Оно растянулось по всему полу и поползло дальше, горящими щупальцами выбираясь наружу. Рыцарь-странник спешно отступил к тому углу залы, который чудом не воспламенился — к счастью, для тех, кто не был источником магии, такое пламя было лишь обычным огнём, а металл доспехов не мог загореться так быстро. Ведьма не прервала чтения заговора, но в голосе её послышалась дрожь, когда пламя вышло за пределы комнаты. Чародей увидел, как язычки пламени потянулись и к его кожаным ботинкам. Ступни объяло знакомым жаром, а сердце забилось в бешенном темпе. — Колдунам и их приспешникам дорога одна — в пекло, — сказал Король, отсмеявшись. И Чародей вспомнил. Солнце зашло. Камелот тонул в алых сумерках, а тронный зал был погружен в чужеродную тишину. Тело Артура было тяжёлой бездыханной массой на его руках, и пока стража не рисковала приблизиться, Утер, нависший над ним, заговорил — дрожащим сломленным голосом: — Что ты сделал, колдовское отродье? Что ты сотворил? И Мерлин тогда тоже засмеялся холодно и зло. Он ощутил такую злобу по отношению и к Утеру, и к Моргане, и даже — пусть и вовсе не справедливо — к Артуру за то, что тот посмел вот так вот просто умереть. Он возненавидел Камелот и своё предназначение. На мгновение его не стало — была лишь оголённая до нервов ненависть. А ненависть, ох, ненависть, несмотря на всю свою бесконтрольность, была неостановимой силой. Впиваясь пальцами в плотную ткань принцевой рубахи, словно пытаясь удержать уходящее тепло, он напевно — всей своей безмерной магией, которую так страшился Король, — произнёс: — Да не взойдёт над Камелотом Солнце, покуда сердце Принца не забьётся. Солнце было заперто, тени больше не плясали в закатном зареве. И в Мерлине что-то раскололось. Он склонился над телом своего дражайшего друга, вложил в его неподвижные ладони клочок оторванной от плаща ткани — запачканный в собственной крови от неловких порезов о лезвие меча. И вся злоба тут же его покинула. Чародей уткнулся лбом в неподвижную грудь принца и навзрыд зарыдал. Стража в конечном итоге оттащила его — да он и не собирался сопротивляться, и Утер прокричал с той же ненавистью, которую Чародей больше уже не чувствовал: — Готовьте костёр для этого предателя! Колдунам дорога в пекло! Он склонился над мёртвым сыном, не бросив ни единого взгляда на дочь. За мгновение до того, как стража вытолкнула его из тронной залы, Чародей, однако, ненароком встретился взглядом с Морганой. Лицо её было искажено в бессильном отчаянии и слепой злобе… И ужасе. Она знала, что значили его слова. На что он их всех обрёк. — Я могу всё исправить, — сказал голос Морганы в его голове настойчиво, отчаянно, — мы всё ещё можем это исправить. Но Мерлин ничего ей не ответил, хотя мог бы. Чародею было всё равно. Сумерки потухли вслед за закатом, и замок погрузился во тьму. В конце концов, рассвет так и не наступил на следующее утро. Пусть даже это никак не помешало его казни: руки его были связаны за спиной, а на кострище явно не пожалели дров. Голоса горожан слились в яростную какофонию, а дым взвился вверх к тёмно-бордовому небу. А Солнце осталось тем же, где он его оставил, — подле Артура. Ничего из этого больше не имело значения, только огонь, огонь, огонь и невыносимая боль. А потом были лишь корни дуба, оплетающие его в крепком объятии, и сырая земля. Пламя щекотало его ступни, и вот Чародей снова был в проходе тронной залы перед гниющими останками Короля, не сохранившими ни крупицы былого величия, но поглощённые злобой насквозь — словно ненависть лишь расцветала в мраке тысячелетнего одиночества. Пол и стены были залиты маслом — задолго до того, как они явились сюда — и теперь мелкая искра вызвала пожарище. В конце концов, пусть магическому огню топливо не было нужно, но никакое пламя не откажется от подкормки. Но это не был костёр на городской площади, сложенный умелыми палачами из податливой огню древесины. Для этого пламени почти не было пищи: масло, просочившееся в замковые камни, почти совсем выветрилось, а годами непроветриваемый тронный зал едва ли содержал достаточно кислорода. Чародей затоптал пламя под своими ногами без особых усилий. Огонь не пугал нисколько, если его потушить — даже проклятый огонь. А вскоре, кроме стремительно гаснущих под заговором Морганы свеч, не горело уже ничто больше — масляные разводы прогорели красочно, но быстро. И Король больше уже не пугал, лишь вызывал жалость. Он и боя-то не заслуживал. — Утер Пендрагон, — сказал Чародей сквозь зубы, — оставь своё безумие и посмотри, что ты наделал. Ты, а не магия, которую ты так ненавидел. И старый Король, скрючившись на полу ещё сильнее, отчаянно заплакал — имя, в конце концов, хранило в себе совершенно иную магию. И как бы Утер Пендрагон не ненавидел её, она действовала на него так же, как и на любого другого человека. Ведьма закончила читать заговор, и все оставшиеся свечи погасли, погружая комнату в полумрак — лишь проклятый меч догорал, отброшенный на пол. Ведьма отпустила руку Чародея и медленно осела вниз, лунный камень в её ладони утратил сияние. Чародей глубоко вдохнул затхлый задымлённый воздух тронной залы и размял зудящее запястье. Рыцарь-странник, наконец, опустил щит. — Нет, нет, нет, — прошептал Король сквозь всхлипы и закрыл скелетоподобными пальцами своё ссохшееся лицо. Ведьма хмыкнула. На дрожащих руках она подняла себя с пола и, пошатываясь, направилась к нему. — Не переживай, отец, — сказала она сладким мелодичным голосом, — тебе не придётся долго мучаться с этой болью. Хотя, наверное, неприятно осознавать, что ты всё — абсолютно всё — сделал не так. Ты сам убил свою дражайшую жену Игрейн, чтобы она могла подарить жизнь твоему сыну. И нет, не магия была виновата, а ты. Ты сам. В жажде мести ты убил сотни, тысячи колдунов. Стариков, женщин, детей. Ох, а сколько простых людей оказалось на кострище, а ведь они даже крупицей магии не обладали… Просто попались под руку. Король ничего не ответил и не двинулся. Моргана, сделав ещё пару шагов, склонилась над ним и продолжила говорить: — Но тебе было плевать на всех этих людей, так? Что же, подумай об этом: твой сын и твоя дочь никогда не были для тебя чем-то «достаточным». Ты пытался любить нас, как мог. Но ты видел в нас других людей. Тех, кем мы не являлись. И мы никогда по-настоящему не могли довериться тебе. Мы хотели, отчаянно хотели, чтобы ты гордился нами. Моргана присела на корточки перед ним и сказала тише: — Но мы никогда не были тем, кого ты хотел видеть. Мы не могли закрывать глаза на твою глупую и жестокую месть. Я не хотела жить в страхе. Только и всего. Согласись ты вовремя, и ничего этого не было бы… Я знаю, что я виновата, но извинения мне нести не перед тобой. — Моргана, — позвал Рыцарь-странник тяжёлым голосом. — Да, да, ты прав. Всё это не важно уже, — сказала она, — в новом мире — каким бы он ни был — тебе не будет места, отец. Она коснулась указательным пальцем его лба, и вся фигура Короля обратилась в пыль. Лишь корона со звоном брякнулась о пол. Моргана подняла её и, не оборачиваясь, бесцельно повертела в ладонях. — Не печалься, о Рыцарь, — сказала она будто бы короне, — это был единственный исход. Тебе даже почти не пришлось сражаться. Рыцарь-странник отбросил от себя щит с гербом Камелота, попорченный проклятым пламенем, и тот с раскатистым звоном упал на каменный пол. — Король был мёртв уже долгие годы, — ответил он, пожимая плечами. — И тем не менее ворота Замка тебе отворились, — заметила Моргана. Чародей обнял себя руками: он не хотел сейчас слушать их перебранки. В зале всё ещё пахло дымом, а в их спорах было что-то страшное, что-то знакомое. И он пока не хотел и не мог с этим разбираться. — Наш путь лежит к Усыпальнице Принца. Может, мы уже продолжим путь? — предложил он. Моргана вздохнула и поднялась с пола, небрежно отбросив корону. Она тихо усмехнулась: — Хватит себя-то обманывать, ты давно уже всё понял… А впрочем, продолжай, если тебе так уж хочется. Недолго осталось. В ладонях она бережно сжимала Ключ Горя.

───※───

За громоздким троном прятался миниатюрный медный рычаг, украшенный резными листьями и лозой вьюнка. Когда Ведьма потянула его вниз, на полу перед ними отворился невидимый ранее проход: винтовая лестница, уходящая далеко вниз во мглу. Но стоило только Рыцарю-страннику шагнуть внутрь, и на стенах прохода тут же зажглись факелы, освещая путь. — Утеру хотелось думать, что так он сторожит покой сына, — сказала Моргана. — Заперевшись в комнате, где оставался единственный проход к Усыпальнице. Но он так никогда и не навестил Принца. Это делала я. — И давно ты была там в последний раз? — спросил рыцарь. — Давно. Очень давно. — И насколько безопасен проход сейчас? Она фыркнула. — Проход безопасен, а даже если нет, то с нами Чародей, и с его мощью нам бояться нечего, — а потом Ведьма тряхнула головой: — До тех пор, пока мы не откроем Усыпальницу, по крайней мере. — А что может быть опасного в Усыпальнице? — спросил Чародей. — Тысяча лет прошла, теперь я бы ничему не удивлялась. — Пойдём, — позвал их вниз по лестнице Рыцарь-странник. Винтовая лестница привела их в тёмную пещеру. По настоянию Ведьмы каждый из них забрал себе по факелу. Эти места не стоило понапрасну тревожить магией, — так она объяснила. Каменная пещера ветвилась на узкие и не очень туннели, а те в свою очередь делились развилками вновь, но Моргана вела их, почти не раздумывая над направлением. Чародей был в растерянности: — Я не припоминаю, чтобы под Замком было столько туннелей. — А их и не было, пока ты был жив. Я создала эту систему подземных переходов специально для Усыпальницы, — она вздохнула. — Когда Солнце погасло, я знала, что велик шанс, что Камелот падёт. Будь то голод, чума или война, но конец казался неизбежным. Лишь в одном мы с Утером сходились — если бы Замок оказался захвачен, мы не могли допустить того, чтобы до Усыпальницы добрались мародёры. — Это было ещё до того, как я прокляла всех этим недобессмертием, — добавила она позже. По стенам туннелей кое-где тянулись глубокие разломы, будто следы огромных когтей. Где-то потолки пещер обвалились, но Моргане всегда без труда удавалось отыскивать обходные пути. Когда они достигли очередной развилки, неподалёку послышался стук — такой же, как тот, что они слышали в Замке, только гораздо более громкий — и стены затряслись. Стук, сопровождаемый металлическим клацаньем, остановился резко, и какая-то тень промелькнула впереди. Чародей поднял руку перед собой, но Моргана его остановила. — Нам бояться нечего, — сказала она и протянула вперёд собственную ладонь. В свете факелов перед ними предстало огромное существо, занимающее собой почти весь проход. Голова его походила на вытянутый конус, обрамлённый дугами ушей, а протяжённый нос заканчивался вытянутой трубочкой. Чёрные глаза существа были крошечными относительно остальной головы, но ярко поблёскивали в свете факелов. Пухлое туловище держалось на коротких лапках с заточенными металлическими когтями на конце — короткими относительно общего размера чудища, пусть даже сами по себе они были размером с взрослого человека. Шерсть чудища была облезлой и невзрачной, но пучок усов сохранился неплохо. Это была землеройка. Точно такая же, как те, которых Чародей в детстве помогал вылавливать матери на Эалдорских полях в сезон жатвы, только громадная и, похоже, проклятая. А огромная землеройка тем временем ткнулась носом в протянутую ладонь. — Отправляйся к своим друзьям, — сказала Моргана мягким тоном. — Ваша работа подошла к концу. Землеройка будто бы коротко кивнула, а потом, клацая когтями, отправилась туда, откуда явилась. Её длинный хвост при развороте едва не затушил факел в руках Рыцаря-странника мощным порывом воздуха. — Это началось странно, — сказала Моргана, когда клацанье и стук затихли окончательно. — Когда Солнца не было уже пару недель, совет понял, что это означает для зерна. Нужно было сохранить хотя бы то, что ещё осталось. Грызуны тоже быстро смекнули, что еды им больше не отыскать в полях гниющей растительности, и полезли в зернохранилища. Объявили целую охоту на вредителей. За каждую мёртвую мышь или землеройку давали целую горсть золота. В конце концов, этого добра в казне было больше, чем оставшегося зерна. Она повела их дальше, но продолжила рассказ: — Трупы этих зверьков, разумеется, почти всегда заканчивали на королевской кухне. Зачем переводить мясо? Однако однажды крестьянский мальчик принёс в Замок корзину, плотно затянутую простынёй. Там оказалось с полдюжины живых землероек. Мальчик хотел награду, поэтому расставил ловушки на грызунов по владениям семьи, но убивать зверьков самому ему было слишком жалко. Я подумала, что для строительства туннелей мне могут пригодиться помощники. — Постоянный стук под Замком наверняка сводил обитателей с ума, — сказал Рыцарь-странник. — О да, — Моргана рассмеялась, — больше всех был раздражён Утер. Он даже нервный тик под глазом заработал — в первое время шум был почти непрерывным. Рыцарь-странник коротко усмехнулся. Вместо очередной развилки перед ними предстало огромное пустое пространство: стены расступились, а потолок уткнулся так высоко вверх, что свет факелов больше его не достигал. — Я не помню этого места, — призналась Моргана. Рыцарь-странник повертел факелом перед собой: — Кажется, твои питомцы слегка перестарались, разрыв всё насквозь. — Нет, — сказал Чародей. Он чувствовал странное жжение на кончиках пальцев: они были почти на месте, они были почти на месте! — Потушите фонари. Моргана тут же смела порывом ветра пламя на их факелах, Рыцарь-странник успел лишь издать недовольный возглас. Вначале ничего не изменилось — только мгла заполонила всё вокруг — но спустя пару минут их глаза привыкли к темноте, и им стал виден крошечный огонёк света по правую сторону огромной пещеры, сооружённой землеройками. Чем ближе они подходили к источнику света, тем заметнее были переливы цвета — это был витраж на двери Усыпальницы, изнутри которой лился свет. Они разговаривали. Кажется. Чародей ничего не слышал. Он знал лишь, что его ноги двигались вперёд и что Артур был близко — всего лишь по ту сторону двери. Ведьма и Рыцарь-странник что-то говорили, но всё, чего он дожидался, так это поворота ключа в замочной скважине. Он тут же распахнул дверь и ввалился внутрь. Вот только Усыпальница… была пуста. Над потолком завис в невесомости клочок яркого света, мерцающий и переливающийся в своём ослепительном белом блеске. Словно крошечное солнце, запертое в затхлой гробнице. Вдоль стен ютились сундуки, наверняка доверху забитые золотом и шелками, и стенды для мечей и щитов из лучших камелотских кузней — бесполезная валюта для мертвеца. А в центре комнаты стоял каменный гроб с откинутой крышкой. И в гробу не было ничего. — Я не понимаю, — сказал Чародей. Ведьма тяжко вздохнула: — Проклятие, на которое я обрекла Камелот, имело в конечном итоге одну лишь цель: исправить мою роковую оплошность. Воскресить моего брата. — И это сработало, — сказал Рыцарь-странник. Чародей лишь покачал головой. — Но… — Принц никогда не был мёртв по-настоящему, — продолжила Моргана, — ведь тех, кто пересёк грань между живыми и мёртвыми, не способна вернуть никакая магия. Даже самое могущественное тёмное колдовство может вызволить из мира теней лишь блик прошлой жизни. И я не обрекла бы Артура на такую судьбу. Но, повторюсь, принц никогда и не умирал. Спустя месяцы после злополучного вечера тело его не показывало ни следа разложения. — Ты справился тогда, Мерлин, — мягко проговорил Рыцарь-странник и потянулся к своему шлему. — Пусть и не до конца. Чародей отпрянул от них, бедром врезавшись в каменный постамент надгробия. — Ты запер Солнце с кусочком собственной души в сердце Камелота, — сказала Моргана. — И в этой Усыпальнице мы искали не Артура. Рыцарь-странник осторожно снял шлем, будто бы не расставался с ним уже столетия. У него были знакомые до боли светлые волосы, от застарелого пота неровными клочками слипшиеся на лбу, и голубые-голубые глаза. Чародею вдруг подумалось, что до этого самого мгновения он будто бы и не помнил этого лица. И этого голоса. Будто бы на их месте в его памяти зияла огромная дыра. — Здесь мы искали тебя, — сказал… Артур. До того, как Чародей успел сказать хоть что-то, холодные пальцы обвились вокруг его ладони. Свет над его головой засиял ослепительно ярко. И погас.