Тьма моей души

Я продолжаю лежать на спине на простынях, пропитанных его запахом. Солоноватая амбра и сандал, с нотами сена и чем-то тягуче сладким… Выдох облегчения готов вырваться из груди, но его сдерживает широкая ладонь, зажавшая рот. И все же предательское спокойствие уже растекается по венам, расслабляет скованные страхом органы: Лео Нолан явно лучше, чем непонятно кто с неизвестными намерениями. Хотя, подождите… А какие намерения у охотника? Мы вдвоем в темном подвале, где сам черт нас не отыщет, и преимущество — не на моей стороне. Стоит ли ожидать, что он предложит чаю и заведет великосветскую беседу? Я дергаюсь в его руках и выдаю нечленораздельное мычание. — Узнала? — его шепот нежно касается уха, и он, наконец, освобождает мне рот. — А должна была? — шиплю я в пустоту перед собой, все еще тесно прижатая спиной к его телу. — Не слишком ли много чести? — Ты же вампир, Лайя? У вампиров чувства обострены. — Насмешка обжигает шею. Его рука, покоившаяся на моей талии, вдруг оживает и ползет вверх. — А ты, значит, у нас совсем бесчувственная? — С этими словами его пальцы бесцеременно пробегают по соску, прикрытому одной лишь тонкой тканью платья. Лео делает это намеренно, но даже понимание сего гнусного факта не помогает мне сдержать сладкого стона. Тело выгибается ему навстречу, бесстыдно прося добавки. Внизу живота начинает разгораться жар, рискуя воспламенить каждую клетку тела. — Тебе же нравится, Лайя! Хватит сопротивляться. Доверься ему! Голос из недр сознания мгновенно промывает мозг под холодным краном. По сей день Лале мне еще не насоветовала ничего дельного. Желание сделать ей наперекор — уже сродни условному рефлексу. Я хватаю руку Лео и грубо стряхиваю со своей груди, а он покорно отпускает меня, не скрывая самодовольной улыбочки. Делаю глубокие вдохи, стараясь усмирить срывающееся дыхание и болезненное томление между ног. Но кое-что меня все же выдает — отвердевшие горошинки сосков под тонкой тканью. Какой идиот придумал платья из шелка? Преступление против женской половины человечества! Лео, конечно, замечает красноречивые изменения в моем теле, но, к удивлению, не распускает свой ядовитый язык. — Что ты тут делаешь? — набрасываюсь я на него, чтобы поскорее сменить тему. — То же, что и ты, полагаю. Комната погружена в черно-бурый сумрак от заженного на столе канделябра. Пляшущие тени от пламени расползаются по каменным стенам и нашим с Лео лицам. Здесь жутко. И присутствие охотника еще больше будоражит кровь. Запретное влечение, терпкий страх и запах его кожи уже сплелись воедино и наполняют собой тесное пространство. Сознание туманится, завлекая меня в игры собственного разума. — Я… я просто гуляла по замку, — пытаюсь я подобрать слова, чтобы разумно объяснить Лео, какого черта я здесь оказалась. — Тебя привела кошка, — поправляет он меня. Твердо и бескомпромиссно. — Д-да… — Я прибежал сюда за Носферату, а твоя Фиона уже ждала у двери. — Он так обыденно об этом говорит, будто его каждый день животинки по подземельям водят. — Носферату? Но… как они могли здесь оказаться? — Не знаю, Лайя. Думал, ты мне сможешь это объяснить, — он впивается в меня цепким взглядом. — Хотя… лучше прибереги свое красноречие. Кое-что я хочу узнать больше, чем про перемещение кошек в пространстве. Иди сюда! Он хватает меня за руку и подводит к пустой стене, у которой одиноко стоит рама, небрежно укрытая куском ткани. Это можно было бы принять за старый, забытый хлам, но ткань новая и чистая. Я гадаю, что могло так заинтересовать Лео. Почему это что-то стоит в темном подземелье, если оно столь ценное? И имеем ли мы право что-то здесь трогать и вынюхивать? Но прежде, чем я успеваю договориться с собственной совестью, Лео хватает краешек полотна и позволяет ему сползти на пол тяжелыми складками. Свечи колышатся, будто порыв ветра налетел и вот-вот потушит их. Комнатка на миг погружается во тьму, чтобы потом вспыхнуть ярким, ослепляющим светом. Светом моей памяти. Моего отчаянного, пронзающего насквозь потрясения. Я шире распахиваю глаза. Вернувшийся после внезапной вспышки рыжий сумрак слишком жидок, чтобы спрятать то, что с легкостью скрывала ткань… И с картины на меня смотрят трое неразлучных друзей из Османской империи. Такие юные и счастливые. Еще не подозревающие, что уготовила им судьба… Лале почти закончила. Она так довольна собой, что просто сгорает от нетерпения показать работу двум самым дорогим ее сердцу людям. Но все же… Она снова берет кисточку, макает в зеленую краску и чуть подкрашивает радужку глаз Аслана. Они становятся еще ярче и искристее. Потом аккуратно обтирает кисть и берет уже небесно-голубую… Лале с пристрастием еще раз оглядывает портрет, и ее губы расплываются в искренней улыбке. Друзья должны вот-вот прийти. Она с нетерпением предвкушает их восхищение. Радостный лай Гузалик оповещает округу о долгожданных гостях, и Лале спешно вскакивает на ноги, роняя палитру. Разноцветные капли окропляют траву. Она загораживает спиной мольберт, чтобы не выдать свой секрет раньше времени. — Опять рисуешь, Лале? — одаривает ее Аслан улыбкой, таящей слишком много личного для них двоих. — И снова лужа? — хихикает Влад. Друзья весело смеются и подтрунивают над ней. — Да ну вас! — притворно надувает девушка губки. — А я еще сюрприз им хотела сделать! — Это хорошо! Мы любим сюрпризы. — Аслан подлетает к Лале, притягивая ее к себе, собираясь закружить в воздухе, но нечаянный взгляд, брошенный через ее плечо, заставляет замереть. — Это… Это… Влад! Аслан чуть отходит назад, увлекая девушку за собой и давая возможность Владу увидеть тот самый сюрприз. — Лале… Это… это… — заикается тот. — Что такое? Что вы там бормочете? — теперь пришла ее очередь над ними посмеяться. — Это великолепно! — в один голос выдыхают юноши. — Боже! Ты настолько талантлива, Лале! Невозможно описать словами, как это прекрасно! — добавляет Влад. — Вам правда, нравится? — уточняет она, хотя видит их смешные от потрясения лица и сама раздувается от гордости. — Мне нравится все, к чему прикасается твоя рука, — шепчет Аслан ей на ухо. — Даже лужа была бы прекрасна, ласточка. Лале фыркает, но не может злиться, встречаясь с восхищенным взглядом любимого мужчины. Его глаза в тысячу раз ярче, чем нарисовала она: нет краски, способной передать этот дивный цвет и переливы. — Как жаль, что прекрасному творению не суждено обрести ценителей, — сокрушается Влад, возвращая Лале из ее сладких грез. Она переводит взгляд на парня и с грустью обнаруживает, что его глаза — потухшие. В них нет той небесной голубизны, над которой она так старалась. И причина вовсе не в том, что у ее таланта не найдется почитателей. Лале неловко улыбается Аслану и мягко отстраняется. Они не наедине, поэтому стоять, обнявшись, так долго — едва ли честно по отношению к их другу. Лале, будучи уверенной, что и Влад испытывает к ней нежные чувства, старается оберегать их и боится причинить боль своим собственным счастьем. Как же это несправедливо, что кому-то приходится страдать! — Вы — мои самые главные ценители, — отвечает она. — Вы — те, кто озаряет мой путь. Те, кто способен вытащить из самого сильного отчаяния. — Лале притягивает двух парней к себе и крепко обвивает их шеи тонкими ручками. — Других и не нужно… — Что скажешь, Лайя? — охотник штурмом выдергивает меня из светлых воспоминаний. — Хотя ты же не Лайя, верно? Эта девушка на картине — ты? Лале? — Лале, — шепчу я. В груди болезненно пульсирует, будто в сердце впилась его гребаная пуля. Я умираю медленно и мучительно, истекая тоской по нам прежним. — А рядом я и Влад? «Господи, какой же смышленый у тебя сын получился! Как он догадался вообще?» — Точнее Аслан и… ? — Лео смотрит на меня, ожидания ответа. — И Влад. Влад III Басараб. Он же Цепеш. Он же… — Дракула, — заканчивает Лео, на глазах теряя свою дерзкую спесь. Я вижу тени смятения в его глазах. Похоже, охотника выбило из колеи то, что в прошлом у него были крупные связи. — И… что мы там делали? Кем были? Ну с Владом все ясно, а Лале с Асланом? Я не хочу ступать на эту зыбкую почву. Все, что касается этой парочки, как колючки, впилось в память, и заросло там. Выдергивать их будет слишком мучительно. Но я знаю, что Лео все равно выпотрошит из меня ответы. — Лале, — хрипло начинаю я, — была племянницей султана. Аслан и Влад — два плененных наследника покоренных земель. Аслана она… я знала с самого детства. Юноша совсем не помнил свою страну и был предал той, которая его вырастила. А вот Влад… Влад появился, когда мы были уже подростками. Диковатый, озлобленный. В отличие от Аслана он должен был вернуться на родину и править Валахией. Все примерно так, как можно прочитать сейчас в учебниках истории, — я сглатываю, потому что в горле пересохло. — Мы были друзьями. Настоящими и неразлучными. — Только друзьями? — с подозрением переспрашивает Лео. — Да! — резко слетает с языка. Чувства этой безумной и Аслана — священная территория, на которую не пускают посторонних. Нечего охотнику там делать! — Поэтому ты меня не убила, — констатирует парень. Я поднимаю на него удивленные глаза и вижу, что он смотрит сквозь меня. Просто утверждает, как факт, говоря сам с собой. А потом в два шага Лео настигает меня и сжимает за плечи: — Хорошо, с тобой все понятно. Но какого черта мы с Владом живем опять? Это ты можешь объяснить? Что за проклятие заставило души вернуться и вновь встретится с тобой? Лео — на пределе. На грани. В любой момент его может разорвать от уже кипящих эмоций. Я не знаю, что бы чувствовала сейчас на его месте, узнав себя на старой картине 15 века. Но меня пугает не это. Не его злость заставляет содрогнуться, как от удара. Он назвал нашу встречу проклятием. — Ты слышала, идиотка? Все еще предлагаешь довериться? Но, возможно, он прав. Сколько раз я задавалась этим вопросом и не находила ответа. Чье это проклятие? Для чего мы вместе сейчас? — Я не знаю, — выдыхаю я. — Я не имею к этому отношения. Лео долго и пронзительно пытает меня взглядом, а потом отпускает. Его шаги, которыми он меряет комнату, размашистые и нервные. Он кусает губы до крови, запах которой тоже примешивается в атмосферу комнаты. — Значит… фактически это замок Влада? И он не узнал его? — наконец, выдает он. — Думаю, что он что-то чувствует, — зачем-то решаю пооткровенничать я. — Когда Сандра пояснила, где библиотека, Влад ответил, что знает. И когда мы впервые встретились… он тоже сказал, что у него ощущение, будто мы знакомы. Лео чуть скалится и губы трогает едкая усмешка, но тут же его лицо смягчается и он произносит: — Ты мне снилась после нашей первой встречи. Назвала Асланом и растворилась в поле розовых тюльпанов. И сейчас я понимаю, что это была не ты, — Лео бросает взгляд на портрет, — а она. Его неожиданное признание обдает ударной волной, и я чуть теряю равновесие. Лео проникает на ту самую запретную территорию, и часть меня отчаянно требует этого, а другая часть продолжает сопротивление. — Кто рисовал картину, Лайя? — Опять новый вопрос. И Лео избегает называть меня Лале. — Она. — И тебе известно, как она оказалась в доме Дракулы? Да, мне известно… Отъезд Влада — событие, раздирающее Лале сердце. С одной стороны, она понимает, что вдали от нее и Аслана его боль неразделенной любви притупится. Да и не это главное. Он, наконец, станет свободным, он станет правителем Валахии. Можно ли пожелать лучшего дорогому другу? Но с другой стороны, она понимает, что будет тосковать. Тосковать по нему, по их юности, былым временам, посиделках в домике Хюмы. Будто от нее самой оторвут кусок, и ничто уже не залечит эту варварскую рану. Рано утром они встречаются в излюбленном месте втроем, чтобы расстаться спустя час. Может статься, навсегда. Лале кидается на Влада с горячими объятиями, ее грудь надрывается от безутешных рыданий. Таких, что Аслана даже колет крошечной иголкой ревности. — Ну же, Лале, все хорошо! Не плачь! — утешает ее Влад, аккуратно обнимая за плечи. — Я не могууууу! — опять завывает она, роняя голову на грудь юноши. Нет, не юноши. Уже настоящего мужчины, который готов управлять страной и вести за собой народ. — Мы же встретимся, Влад? Пожалуйста, пообещай. Мы должна когда-нибудь встретиться опять? — Лале, милая, дорогая, — Влад отстраняется и крепко сжимает ее ладони. — Я не могу пообещать то, что во власти одного лишь Господа. Но я властен молить его, чтобы это когда-нибудь произошло. Она неуклюже вытирает слезы и пытается вглядеться в его лицо, запечатлеть его в памяти. А потом срывается и убегает в домик. Лале возвращается с заветным свертком и протягивает его Владу: — Вот, возьми! Это мой подарок. Я не переживу, если ты нас забудешь. — Я никогда вас не забуду! — Влад слегка разворачивает трубочку и видит краешек самого себя. — Это же… наш портрет! — Да, я хочу, чтобы он был у тебя. Чтобы у тебя всегда были мы! Она опять кидается к нему на шею, и Аслан сверху заключает их в свои объятия. Так они стоят несколько минут, каждый думает о чем-то своем. Их овевает ореол тихой грусти и безусловной, искренней, сверкающей любви, на которую способны только самые светлые сердца на земле. Одинокие сердца, обретшие друг друга… Может быть, это Лале… я всех прокляла, взяв с них обещание встретиться? Сказать об этом Лео? Вряд ли его это обрадует. — Я́ подарила эту картину Владу. И он… сохранил ее. — Одному Богу известно, как, но сохранил. Осознание этого приятным теплом растекается в груди, наполняет меня благодарностью. — Значит, Владу? — задумчиво тянет Лео. — Какие-то проблемы? — Я с прищуром смотрю на охотника, кидая вызов своей надменностью. — А почему не Аслану? — А тебе жалко? — распаляюсь я. — Я нарисовала, мне и решать, что с ней делать! — Не поспоришь! — рычит Лео, метаясь по комнате, словно обезумевший лев. Бедный обиженный мальчик! Конфетку отдали другому. — Но… картина теперь принадлежит Сандре. Вот же она удивилась, когда нас всех увидела! Я застываю! Я совершенно забыла про Сандру! Но теперь паззлы стремительно складываются в голове, и мне становится ясно ее поведение. Она действительно каждый раз была, мягко говоря, в шоке, знакомясь с нами. — Вот только на Влада она отреагировала особенно болезненно, — подмечает Лео. Да, это так. Но и этому теперь у меня есть объяснение. Сандра так профессионально увлекалась его персоной, что это переросло в личное. Ее мечта с картинки переступила порог дома. Хорошо, что мы вообще ее откачали! — К Владу у нее… самая сильная привязанность, — туманно отвечаю я. — А ты коварная, Лайя Бернелл. На глазах подруги целуешь мужчину, к которому та испытывает сильную привязанность? — Слова обжигают своей беспощадной правдивостью, хлестают меня, как провинившуюся рабыню. — И как, тебе понравилось? — Понравилось, — язвлю я. — Даже очень! Как бы то ни было, не ему читать мне морали и подавать пример непогрешимости. Лео сжимает кулаки и стреляет в меня уничтожающим взглядом. Кажется, он переступил грань, на которой с трудом балансировал. Да нет, это ж я дала ему пинка. Комнатка вдруг чудится мне тесной клеткой, и я в ней вместе с разъяренным зверем. Он медленно приближается ко мне, заставляя отступать. Пугает меня. Еще пара шагов — и мои ягодицы касаются стола. Канделябр, стоящим на нем, чуть дергается, заставляя подскочить опутывающие нас тени. Охотник упирается руками в столешницу по обеим сторонам от меня и нависает сверху. Мне некуда деться от его властного взгляда, испепелящего в прах. — Знаешь что? Ты достала меня, Лайя, — шипит он. — Надеюсь, ты наигралась. Потому что теперь буду играть я…