***
Несмотря на то, что день и ночь длились для нее мучительно медленно, они все еще существовали. Поэтому на следующий день, во время своего визита в Азкабан, Гермиона пришла рано. Добравшись до места, она практически мчалась по зданию, немного утешая себя тем, что ее не скрутили у ворот как опасного преступника. Конечно, конечно, если бы Волан-де-Морт высвободился, то охрана не позволила бы никому приблизиться к территории Азкабана, и неважно — служащий министерства ты или нет. Пока она добиралась до злополучного этажа, видела в своей голове яркие картины того, как охранники взбешенными бегают по этажу или, что еще хуже, лежат мертвыми. Однако, все оказалось как прежде. Служащие тюрьмы такие же ворчливые, как обычно, и выглядят умирающими от скуки. Конечно, еще один хороший знак. Конечно. Они не торопились со своими приветствиями и проверками безопасности, и когда все завершилось, ее провели к камере Волан-де-Морта; сердце бешено заколотилось в ожидании того, что же она там увидит. Не разделяя ее беспокойства, старший из стражников взмахнул палочкой и отворил для нее тяжелую дверь камеры, предлагая войти. Она сделала шаг вперед и… Гермиона замерла в дверях. Потому что внутри камеры, за одиноким шатким столом терпеливо и вежливо сидел не Лорд Волан-де-Морт. Его место занимал человек — лет сорока или около того. Он сидел ровно, вытянувшись во весь рост, его руки были скованы за спиной. Он худ, на висках проскальзывает седина, глаза уставшие, но он все равно выглядит опрятно. Даже красиво. Гермиона немедленно повернулась к охранникам, но они… Они смотрели на все так, будто все так и должно быть. Им как никогда скучно. Гермиона моргнула, медленно повернулась к мужчине в камере и не сразу поняла. — Мисс Грейнджер. Сидящий в камере мужчина улыбнулся, и сердце Гермионы замерло. Она узнала эту улыбку. И теперь, когда Гермиона внимательно смотрит на него, она видит, что в его глазах присутствует красный оттенок, и, хотя его черты лица другие, в нем есть что-то знакомое. — Как… — она сделала еще один нерешительный шаг в камеру. — Как это возможно? Он наклонил голову, невинно округляя глаза. — Что ты имеешь в виду? Гермиона, немного успокоившись, но не полностью, окончательно заходит в камеру, и когда охранники закрывают за ней дверь, та подпрыгивает от громкого удара металла о металл. Теперь, когда они одни, она заставляет себя дышать ровно и медленно опускается на свое обычное место за столом. Она наклоняется немного ближе к тому, кто, как она может предположить, и есть Волан-де-Морт. Гермиона пытается распознать в его чертах какие-либо признаки гламура, но их нет. — Что ты сделал? — наконец спросила она. Он улыбнулся уголком рта. — Большинство предпочитает видеть меня таким, — просто сказал он. — Не так ли? — Это… это не чары гламура. Но, может быть, это трансфигурация? Волдеморт щелкнул языком. — Я не считаю тебя той, кто прыгает дальше, чем видит. Я верю, что, проявив интерес к беседе со мной еще на нашей первой встрече, ты… ты хотела узнать все с самого начала. Прежде чем Гермиона успела что-то сказать, послышался звук падающего на пол металла, а затем Волан-де-Морт изменил положение, переместив свои освобожденные руки на стол перед собой. — Ах, — воскликнул он, когда послышался хруст его плечевого сустава, при разминке затекших конечностей. Гермиона нахмурилась. Она знала, что у него не возникнет проблем с замком на наручниках — теперь, когда они больше не были зачарованы, но трансформация черт лица… это… это продвинутая магия. Чрезвычайно продвинутая, учитывая, что у мужчины нет волшебной палочки. Но с другой стороны… — Но охранники не заметили, — вслух высказала она. — Не так ли? Волан-де-морт молчал, продолжая потягивать руки, но губы его изогнулись в улыбке. — Значит, это не трансфигурация. Иначе они бы запаниковали, как только увидели тебя. Так что, должно быть, это что-то особенное для меня или… или это видно на определенном расстоянии? Он встретил ее взгляд, и хотя его глаза все еще были цвета крови, они выглядели так, будто сверкают. — С чего бы вы хотели начать, мисс Грейнджер? — произнес он свой вопрос так, будто она его вообще ни о чем не спрашивала. — Расскажи мне, что ты сделал, — настойчиво сказала она. Хоть Гермиона и не хочет этого признавать, но она впечатлена. Какую бы магию он ни использовал, его внешность выглядит абсолютно естественно, и если бы она столкнулась с ним на улице в таком виде — никогда бы не заподозрила, что это обман. — Я скажу тебе, как только ты это поймешь, — Волан-де-Морт поднял руки перед собой и переплел пальцы. — До тех пор я считаю, что у нас довольно мало времени, так что?.. Гермиона нахмурилась. Этот вопрос засел у нее в голове, и она все еще хочет продолжить приставать к нему с расспросами, чтобы заставить того рассказать ей, как он справился с такой сложной магией. Но он был прав. У них мало времени, и она должна признать, что более приятно находиться рядом с ним, когда он не напоминает прежнего себя. Итак, Гермиона поджала губы и оставила вопросы при себе, пока не появятся еще какие-то идеи о том, что он сделал. С чего она хотела начать? Она раздумывала над этим достаточного долго, и когда тишина стала неловкой, выудила перо и блокнот, чтобы решиться: — Не мог бы ты… каким был твой первый магический опыт? Если его обеспокоил личный характер вопроса, Волан-де-Морт этого не показал. Вместо этого, расслабился на стуле и задумчиво сдвинул брови. — Самый ранний случай, который я помню, который отложился в памяти, случился, когда мне было семь лет, — ответил он без каких-либо дополнительных деталей. — Когда я был ребенком, я жил под одной крышей с большим количеством людей, большинство из них — дети. — Ты имеешь в виду, в приюте, — вмешалась она, — Вула. Он вздохнул, и его глаза уже собирались двинуться вверх, будто он хотел закатить их, но в последний момент остановился. — Да, — сказал он. Тон его голоса был немного натянут. — И, как и большинство детей, мы ссорились. О том, кому достанется первая тарелка с завтраком, кто будет ближе всего к огню зимой, кто будет читать книги, страницы которых остались нетронутыми — обыденные глупые вещи. — Но однажды, в середине лета, я был в саду, где я любил проводить время. Я нашел травяную змейку возле кучи веток у ручья, и у нас состоялся довольно приятный разговор. Я хорошо помню это: я слышал, как она разговаривала сама с собой — что-то о лягушке, которую поймала в воде, — и когда я подошел к ней и попросил ее повторить слова немного громче, она выглядела довольно удивленной. Волдеморт встретил ее взгляд и остановил свой рассказ, а затем он начал шипеть, долго и медленно. Хоть девушке и не следовало так реагировать, но то, как естественно и мягко слетали с его губ шелковистые звуки, заставило волосы на руках Гермионы встать дыбом. — Что… что это значит? — немного увлеченная его мастерством, спросила она, когда он остановился. Он улыбнулся, и ему шла эта улыбка — когда черты его лица были человеческими. Он улыбался почти дерзко, и Гермиона задалась вопросом, так бы он выглядел на самом деле, если бы не его трансформация в змееподобное существо много лет назад. — Это то, что мне сказала змея, — он повторил тот же звук, но на этот раз еще медленнее. — Примерно переводится, как «теплокровный». Гермиона неоднократно слышала, как Гарри говорил на парселтанге. Но никогда. Никогда это не звучало так естественно, как в исполнении Волан-де-Морта, и ни разу до этого дня Гермионе это не казалось таким… привлекательным. — Как я уже сказал, — продолжил Волан-де-Морт, и, к счастью, он, кажется, не заметил, как пылают ее щеки. — Это был приятный разговор, и мы долго говорили. Но потом один из сирот услышал нас и подошел посмотреть, что я делаю. Змея интересовалась мной больше, чем боялась мальчика, и поэтому та не сдвинулась с места. Билли бросил один взгляд на змею, решительно намереваясь наступить на нее, чтобы убить, но я сказал ему остановиться, и… — слегка улыбнувшись, Волан-де-Морт сделал паузу, — …так он и сделал. Когда момент молчания начал затягиваться, а он все не продолжал дальше, Гермиона предположила, что это конец истории. — Так, змея или мальчик? — спросила она и, когда поняла, что прошептала вопрос, откашлялась. — Я имею в виду, кто из них дал тебе понять, что это была магия? Улыбка Волдеморта стала шире, и он просто сказал: — Билли сделал бы все, что я ему сказал. Желудок Гермионы скрутило. Она пыталась не думать о всевозможных ужасных вещах, что он мог сотворить с детьми в приюте за три года до поступленя в Хогвартс. Она убедила себя в том, что это не имеет отношения к тому, что она хочет от него получить, и теперь, когда она вспомнила про Хогвартс… — Хорошо, тогда если мы перенесемся на несколько лет вперед, — начала она. — Когда ты был в Хогвартсе, как ты нашел Тайную комнату? Это было… — Нет-нет, — перебил он, поднимая руку. — Нет, мисс Грейнджер, я рассказал про свой опыт. А теперь ты должна рассказать мне про свой. Губы Гермионы вытянулись в тонкую струну. — Этого не было в нашем соглашении. — Ах-ах, — снова прервал он. — Зато это честно. Она фыркнула, быстро закатив глаза. — Если ты хочешь знать — мне было девять, — проговорила Гермиона, решив, что будет быстрее рассказать, чем спорить. — Я взяла книгу у своего отца, одну из его любимых. Я взяла ее с собой в школу и читала во время обеденного перерыва, но там была девочка. Ее звали Люси, и я ей никогда не нравилась. Она выхватила книгу, и, когда я попыталась забрать вещь, — думаю, она увидела, насколько это важно для меня, — она вырвала несколько страниц и затоптала их в грязи. Я была так расстроена. Когда она сделала паузу, она заметила, что выражение лица Волан-де-Морта стало… странным. Теперь, когда его черты больше похожи на человеческие, его легче читать. Его губы были приоткрыты, будто он был взволнован. Как будто он ожидает конца ее истории и он в нетерпении ожидает этот финал, который он уже представил в своей голове. Но именно тогда она поняла, что смотрит на его губы, и поэтому Гермиона устремила взгляд вниз, пытаясь не думать об этом. — В любом случае я тайно отнесла ее домой, и я так боялась рассказать все отцу. Я просто знала, что он будет в ярости. Я плакала всю ночь и только утром, когда я уже была вынуждена вернуть книгу обратно, я набралась мужества и отдала ее. Когда я это сделала, я сразу начала извиняться, умолять его простить меня, но когда он пролистал ее… книга была цела. Все страницы были на месте и полностью очищены от грязи. Когда она закончила, она осмелилась посмотреть на его реакцию. Он выглядел довольно разочарованным. — Что ж, — сказал он после паузы, — полагаю, меня это не должно удивлять. Это вполне уместно, если опираться на то, что я знаю о тебе. Она выпрямилась. — Что ты имеешь в виду? Мужчина наклонил голову. — Что ты глубоко ценишь написанное и строго придерживаешься правил, — заявил он. Гермиона приподняла бровь. — Но я же здесь, не так ли? — указала она. — Я бы не сказала, что это значит, что я придерживаюсь правил… — Нет, но ты также самодовольна до такой степени, что готова игнорировать правила, когда думаешь, что они не служат тому, что ты считаешь высшим благом, — сказал он. — Хм. Теперь, когда я подумал об этом… на самом деле, ты самая настоящая лицемерка. — Забавно слышать это от тебя! Он пожал плечами. — Это правда, и именно поэтому твои намерения извлечь уроки из нашего небольшого соглашения здесь потерпят неудачу. Хотя я рад побаловать тебя, пока это приносит мне пользу — ты слишком строга, чтобы чему-то научиться у меня. Конечно, ты это знаешь. — Эм… Что?! — Ты слишком чопорная, — сказал он громче. Ее черты лица приняли равнодушный вид. — И что именно ты имеешь в виду, говоря… — Я имею в виду, что ты слишком сосредоточена на правильном и неправильном пути, на том, как делать то, что говорит папа, как следовать за человеком, идущим впереди тебя, — сказал он, и это произошло так внезапно, когда он резко стал выглядеть разочарованным, даже взволнованным из-за этого. — На самом деле, магия не состоит из жестких линий и четких углов. Это скорее атмосфера, океан. Все, что вокруг нас. Мы созданы из нее, и она состоит из нас. Как только ты прикоснешься к ней, как только ты это поймешь — она больше не будет тобой управлять. Хотя я полагаю, что кто-то из твоих предков не согласится с такой концепцией. Гермиона моргнула. Волан-де-Морт был страстным, взбудораженным и злым. Но Гермиона… она испытывала странную смесь обиды и замешательства. Волан-де-Морт улыбнулся, будто знал, о чем она думает. Он развернул ладонь и поднял ее вверх. — Посмотри на это пламя, — сказал он, и затем небольшое пламя огня вспыхнуло прямо над его кожей, обращая свой свет ему в лицо. От этого его глаза выглядели пустыми, а скулы — острыми. — Однажды, много-много лет назад, волшебнику удалось вызвать пламя. Он практиковал это — усовершенствовал — и поделился этим знанием с другими в форме заклинания, чтобы они тоже могли вызывать пламя, копируя то, что он сделал первым. — Но в своей основе, в самом начале, заклинание, которое первым создало это пламя — и все другие заклинания, существующие для этого, — на самом деле, вообще не нужны, — его глаза скользнули от пламени, встречаясь с ее взглядом. — У волшебного существа с магической кровью способность творить магию исходит не от заклинаний и не от движения палочки, хотя они, безусловно, помогают. Это происходит от намерения. Это происходит от твоей способности воспринимать материю внутри тебя и вокруг тебя, и это происходит благодаря твоей способности понимать, что все взаимосвязано. Тебе остается только это увидеть и почувствовать эту ткань… что вся эта магия действительно связана с тем, как ты ею манипулируешь. Между ними наступила тишина, и эти его глаза цвета страсти. — Но… — Гермиона не могла с собой ничего поделать. — Даже для беспалочковой магии требуются заклинания. Пламя в ладони Волдеморта исчезло, и он откинулся назад, глядя на нее своим новым носом. — Понимаешь? — фыркнул он. — Ты слишком чопорная. Она фыркнула в ответ. — Я не слишком чопорная, я просто констатирую факты! Беспалочковая магия действительно требует заговоров, не требуя произнесения вслух. — Значит, тебя неправильно учили, — заявил он. — Чтобы иметь надлежащий контроль, ты не можешь думать о магии в прямых линиях, которые устанавливают заклинания, потому что они будут ограничивать тебя. Ты должна понимать, что единственный реальный предел — это то, что ты можешь вообразить. — Это чепуха, — возразила она. — Тогда скажите мне, мисс Грейнджер: как вам удалось починить любимую книгу отца? — спросил он, слегка наклонившись вперед. — Хм? От его самодовольства у Гермионы поднялось раздражение. — Это другое, — пробормотала она. — Это ничем не отличается, — засмеялся он, и легкость его смеха очень была близка к снисходительному. — Ты хотела что-то. Ты хотела этого так сильно, что ты пожелала, чтобы это произошло — без палочки, без заклинаний. Это пример истинной, инстинктивной магии. Разнообразные учебники, изучаемые в школах, не раскрывают этого. Под столом ее нога возбужденно подпрыгнула. — Механизмы волшебных событий в детстве не были изучены достаточно тщательно, чтобы мы могли понять, что движет такими событиями. Волдеморт продолжил смеется над ней. — Теперь ты просто сознательно невежественна. — То, что я не согласна с тобой, не делает меня невежественной! Его смех стал громче, и Гермиона сжала кулаки. Когда его смех стих, он задумчиво провел рукой по своей челюсти. Удивительно, насколько настоящей выглядит его кожа — и это только еще больше разозлило ее. — Когда вы пойдете домой сегодня вечером, мисс Грейнджер, — проговорил он так, будто у них был очень приятный разговор, — я бы хотел, чтобы вы попробовали. Опешив, Гермиона бесконтрольно приподняла брови. — Ты даешь мне домашнее задание? Услышав это, он медленно улыбнулся. — Когда ты вернешься домой, я бы хотел, чтобы ты убрала свою палочку куда-нибудь подальше, чтобы не было искушения. Затем я бы хотел, чтобы ты села где-нибудь в тишине и представила все это вокруг себя — волшебство, которое существует не только внутри тебя или внутри объекта, но и во всех промежутках между ними, — он наклонился к ней, разводя свои большие руки над столом. — А затем, когда ты поймешь, что уловила эту нить, подумай о том, что ты хочешь. Что-то простое, но что-то, для чего ты не знаешь ни движения палочки, ни заклинания. Пока он говорил, его голос каким-то образом превратился из покровительственного в соблазнительный, и, когда он наклонился к ней еще ближе, ей было трудно смотреть ему в глаза. — А потом, как только ты это сделаешь, я бы хотел, чтобы ты попыталась это получить. Не в силах сдержать себя, она перевела взгляд на стену камеры и пробормотала: — Да, и пока я нахожусь на этой волне, я пойду на охоту за мозгошмыгами, я… — Не надо. От грубого и резкого изменения его тона Гермиона вздрагивает и поднимает взгляд. Как щелчок переключателя, его черты лица стали жесткими, и, учитывая то, как его глаза прикованы к ней, Гермиона впервые в этой камере почувствовала резкий покалывающий удар страха. И хотя это чувство нарастало, теперь, когда она встретилась с ним взглядом, она застряла и не могла отвести взгляд. — Если ты хочешь научиться у меня, — ядовито сказал он, предупреждая понизившимся голосом, — то ты не будешь говорить со мной свысока. Гермиона не знает, зачем она это делает. Зачем самозабвенно слушает его слова. Она знает, что где-то в глубине души она не хочет этого, и тем не менее на принятие решения не требуется времени — никаких мыслей. Когда она кивает, ее глаза, не отрываясь, смотрят на него. Губы Волдеморта подергиваются. — Хорошо. Он откидывается назад, и затем переключатель возвращается в исходное положение. Кожа вокруг его глаз смягчается, а губы расплываются в улыбке, которая кажется почти теплой. Это неприятно, и внезапно Гермиона снова может дышать. — Тогда я с нетерпением жду встречи с вами завтра, мисс Грейнджер.***
Через несколько часов, после того как Живоглот и птицы за окном уже утихли, Гермиона все еще не может заснуть. Она скрещивает ноги и закрывает глаза, а когда успокаивается, думает о полете. Она знает, что это возможно, знает, что это умеет сам Волан-де-Морт. Это не может быть слишком сложно. Она сидит в своей гостиной и пытается сделать, как он сказал — пытается подняться в воздух без каких-либо заклинаний. Это должно быть возможно, — рассуждает она, — иначе, как еще можно было бы создать заклинание? Но по прошествии нескольких часов у нее ничего не получается, и когда часы в конце концов отбивают час ночи, она, расстроившись, сдается. Она знает, что Волан-де-Морт скажет что-нибудь грубое про ее неудачу, но она так устала, что ей все равно. Завтра она попробует еще раз. Несмотря на то, что Гермиона устала, она не сразу засыпает. Ее слишком отвлекают мысли об их разговоре, мысли о какой-либо магии, которую он использовал, чтобы изменить свою внешность, мысли о нем. Он… другой. Далекий от того представления, что она всю жизнь строила из рассказов о нем. Но она допускает мысль о том, что он просто хочет, чтобы она так думала. В этом и кроется опасность, поэтому она напоминает себе никогда не забывать, что он монстр. Я никогда не забуду, — думает она. Никогда. В конце концов ее одолевает сон. Сны Гермионы этой ночью наполняются шипением.