Семья

1

      — Ну что, есть какие-нибудь мысли?       — О том, зачем этот ублюдок строил из себя заботливого и ответственного?       — Нет, с этим пусть разбираются психологи-криминалисты… Я о том, помогут ли нам в деле как-то эти факты и воспоминания Карла?       — Не уверен, учитывая, что по словам Карла, он приносил ему книги без обложек, и мы не можем даже понять, какие это издания и где их можно было купить…       Шейн был прав. Но что-то казалось Рику странным. Этот псих мог купить книги где угодно, заказать, как многие давно делают, через интернет. Зачем срывать обложки?       — Он с самого начала планировал вернуть Карла. Мне так кажется. Вот только почему теперь?       — Может… Карл стал для него слишком большим и однажды мог дать ему сдачи? Оказать сопротивление?       «— Когда он начал делать это с тобой?       — Не сразу. Он подождал, пока я подрасту. Ему нравилось, как я сопротивляюсь…»       — Возможно, ты прав.       — В любом случае… Что бы там ни происходило в башке у этого урода, мы его найдём, Рик, и…       — Вы его убьёте?       Шейн не успел договорить, и они оба не успели вовремя понять, что их разговор больше не является конфиденциальным.       — А ты бы этого хотел?       Но, обернувшись, Шейн посмотрел на Карла очень серьёзно, будто его вопрос был что ни на есть обычным, а ответ Карла — имеющим значение в судебной системе.

***

      — Вы убьёте его?       Карл и сам не знал, зачем задал этот вопрос, вмешавшись в разговор, который он — как и все прочие, многие до него и после — не должен был слышать.       Отцу и Шейну в этом плане было точно не легко. Карл и в детстве всегда умудрялся оказываться не в том месте и не в то время, но теперь… После пребывания в плену Карл будто приобрёл суперспособность передвигаться совершенно незаметно для окружающих.       Ведь чем меньше производишь звуков, тем больше вероятность, что принёсший еду или другие вещи «человек» тебя тронет.       Подслушивать же что-то в собственном доме труда особого не составляло. Шейн приезжал к ним на обед или ужин почти каждый день. Хотя теперь это были совершенно иные обеды-ужины.       Если прежде Шейн приезжал и буквально привозил с собой праздник, то теперь его визиты означали в большей степени желание обсудить что-то с отцом. Это больше не были визиты к любимому крестнику. И сейчас Шейн привозил с собой лишь толику надежды, которая почти сразу угасала, потому что никаких реальных улик или зацепок по делу не было. Было лишь молчаливое, неловкое напряжение во время трапезы.       Но после них обычно Карлу, отправленному к себе отдыхать», и удавалось ловить урывки разговоров. Но почти каждый раз он в итоге разочарованно уходил к себе, не дослушав: не потому что боялся быть обнаруженным, а потому что, погружаясь снова в тот мир, понимал, что просто хочет оставить всё это.       Карл будто надеялся, что оказавшись под опекой родных, у него получится снова стать простым беспечным ребёнком, проблемы — все до единой — которого решат взрослые.       Но теперь… Карл действительно не знал, что заставило его задать свой вопрос. И почему этот вопрос появился у него и вырвался без спроса ровно в тот момент, когда речь зашла о возможных причинах похитителя вернуть его обратно. Но главное — Карл не знал и того, какой ответ он бы хотел услышать.       Убьют ли они его мучителя? Желает ли он сам этому человеку смерти? Ответ, казалось бы, вполне очевиден. Должен быть таким.       — А ты бы этого хотел?       — Я… Я не знаю.       Но по какой-то причине таковым этот ответ не был.

***

      — Почему ты не знаешь?       — Ты о чём, пап?       — Ты сказал, что не знаешь, желаешь ли смерти тому, кто держал тебя в плену.       Сеанс терапии закончился полчаса назад. Он последовал сразу за дачей показаний у папы на работе. Уже дома, в прихожей, отец после смеси из молчания и неловких попыток говорить на совершенно обыденные темы и задал этот вопрос, который, по всей видимости, мучил его уже несколько часов.       Но Карл снова лишь пожал плечами.       И вот теперь Карл наблюдал из окна своей комнаты, как к дому напротив подъехала машина, как Ниган начал выгружать из неё пакеты: какие-то он оставлял на крыльце дома, какие-то уносил прямиком в гараж.       — А ты очень добрый. — Как и обычно Джудит зашла в комнату без стука и заговорила без каких-либо предисловий. — Ты правда не знаешь, хотел бы смерти тому, кто не пускал тебя так долго к родителям?       От внезапного появления сестры Карл вздрогнул и обернулся, а на его лице, видимо, было удивление, потому что Джудит тут же быстро добавила:       — Мама всегда говорила: в этом доме…       — ...ничего не скроешь, — перебил Карл, вспоминая вечные мамины причитания о том, что ничего нельзя скрыть, невозможно побыть одной, всегда нужно следить за тем, что говоришь и делаешь.       — Я не хотела подслушивать.       — Я знаю.       — А ещё как-то в школе нам говорили: нельзя сохранить что-то в тайне, если в доме есть маленькие дети.       — Интересное выражение, — согласился Карл и почувствовал, как всколыхнулись воспоминания детства о секретах, которые должны были таковыми и оставаться.       — Ага, только мне кажется, оно не полное. Мы, дети, хоть и умеем узнавать тайны взрослых, родителей, например, но это не обязательно значит, что мы не храним их дальше, я вот умею хранить секреты.       Джудит произнесла это так серьёзно, что Карл не мог не задуматься: был ли он сам таким же смышлёным и серьёзным в этом возрасте?       — Я правда не знаю: хочу ли я его смерти, — произнёс Карл, снова повернувшись к окну и глядя на то, как Ниган моет машину. Было поздно, и Карл не мог не хмыкнуть: видимо, он тоже не знает, чем себя занять, раз взялся за такое дело в потёмках.       «Он получит всё, чего заслуживает, Карл. Не сомневайся», — вспомнились Карлу слова Шейна на скомканный и полный сомнения его собственный ответ.       — Может быть, ты не не знаешь... а не можешь сказать, потому что это секрет? Вот у меня тоже есть секреты, которые я бы не рассказала даже доктору, если бы у меня он тоже был.       — И какие же у тебя секреты? — У Карла не получилось скрыть улыбку, на что он тут же получил насупленный взгляд.       — Если бы их можно было всем рассказывать, они бы так не назывались.       — Ну, может, когда-нибудь старший брат станет для такого непростого дела исключением, а? — Карл невольно задумался о том, как же странно и непривычно звучит это словосочетание — «старший брат».       — Может быть… — многозначительно сказала Джудит, будто сменяя гнев на милость.       — А хочешь узнать один мой?..       Джудит не нужно было долго упрашивать: плотно закрыв дверь, она тут же оказалась рядом, а в её глазах Карл видел интерес с примесью сомнения. Будто она одновременно и желала узнать чей-то секрет, но в то же время боялась (а это был, как Карл позже понял, именно страх — не сомнение), что ей придётся хранить ещё одну чью-то тайну; будто их уже было и так слишком много.       — Что за секрет? — Но любопытство всё же одержало победу.       — Вон он, — Карл кивнул на фигуру за окном, уже едва различимую в сгустившихся сумерках, которые сегодня фонари будто нарочно запаздывали разбавлять светом. — И его зовут Ниган.

2

      Рассказав вчера Джудит о том, как он в детстве общался с Ниганом в тайне от родителей, Карл очень долго и во всех подробностях вспоминал перед сном свою первую встречу с этим человеком. И лишь утром, позавтракав, Карл осознал, что это была ли едва не первая ночь, когда ему не снилось ничего страшного или неприятного.       Воспоминания, будто запоздало ощутив свободу, продолжили наполнять голову Карла и утром, стоило ему только вновь увидеть Нигана в окно за тем же занятием, что и накануне.       В воспоминаниях, связанных с Ниганом, не было ни единого темного пятна, способного расстроить или заставить перестать перебирать в памяти то время, которое он успел провести с этим человеком до того, как похититель разрушил его жизнь. Их с Ниганом жизни.       Наверное, именно это всё и заставило Карла, наконец, отбросить все страхи и сомнения (ведь это же Ниган! его Ниган!) и, поблагодарив маму за вкусный (и ведь действительно, ничего не подгорело!) завтрак и выйдя на улицу, направиться к дому напротив.       Ведь страх заговорить с этим человеком действительно легко сейчас разбивался обо все воспоминания.       Вот Ниган, помогающий ему делать уроки, вот Ниган, с которым Карл как-то напросился ехать на склад за материалами для его работ; а это Ниган, который преподал ему несколько уроков самообороны, когда однажды Карла избили в школе; это был всё ещё тот самый Ниган, с которым они вместе наряжали ёлку, и которого Карл хотел позвать отмечать Рождество к себе домой. Это был Ниган, который…       «Монстр».       Именно так гласила размашистая надпись на боку машины Нигана, которую он и пытался отмыть со вчерашнего вечера...       Глядя сейчас на эту надпись, Карл никак не мог понять, что именно он чувствует. Поэтому просто взяв из ведра с мыльной водой губку, Карл продолжил начатое Ниганом, который минуту назад (будто почувствовав, что соседский мальчишка собрался с духом, чтобы его навестить) зашёл в дом.       Карлу хватило и меньше минуты, чтобы понять всю тщетность попыток стереть эти огромные, уродливые буквы. Карл, конечно, не был экспертом, но ему казалось, что просто закрасить это сверху было бы самым оптимальным выходом.       — О-о-о, нет! — раздалось за спиной недовольное восклицание.       Обернувшись, Карл увидел, что Ниган, похоже, пришёл к такому же решению: в его руках были кисти и банка чёрной краски.       — Нет-нет-нет. Что ты здесь делаешь, скажи на милость?       Это — недовольство Нигана — Карл тоже проходил прежде не раз, поэтому, несмотря на волнение, постарался заговорить как можно более спокойным голосом. Как и старался не обращать внимание на важное обстоятельство: прежде Нигану не доводилось сидеть в тюрьме из-за него практически десятилетие.       — Тебе не кажется, что лучше было бы свозить её в автомастерскую? Папа как-то так делал, когда я разрисовал заднюю дверь его служебной машины символами супергеров несмываемым маркером…       — Ну… — Подойдя ближе, Ниган протянул руку и выхватил губку у Карла из рук. — Думаю, в моём случае в местной автомастерской моя машина скорее обзаведётся каким-нибудь новым дополнением к написанному.       — Как думаешь, кто это мог сделать? Ставлю свою серию комиксов о Флэше, что это кто-то из семейки Томсонов, которые живут у супермаркета!.. Помнишь, как они тогда…       — Послушай… — Ниган оборвал Карла на полуслове и посмотрел по сторонам. — Как насчёт того, чтобы тебе пойти домой, к своим родителям, а не…       — Они ничерта не знают. — Но Карл не хотел слышать и принимать всерьёз попытки Нигана избавиться от него. Будто таким образом, цепляясь за настоящее, Карл мог оказаться там — в беззаботном прошлом. — Я про тех, кто это написал.       — Можешь не рассказывать. Людям здесь нравится видеть лишь то, что они хотят. И можно сколько угодно «закрашивать» случившееся реальными фактами, но люди в таких городах отличаются от всех прочих. Со временем у них вспоминается не хорошее, а самое худшее и красочное.       — Но всё же иногда… Знаешь, закрасить что-то это как начать всё заново. Сперва ты будешь помнить, что находится под всеми слоями краски, но со временем это забудется, а?       Ниган       Мне совершенно не нравилась тема нашего разговора. Не говоря о том, что мне совершенно не нравилось нахождение мальчишки на моей территории: по какой-то причине это казалось сейчас ещё более неправильным, нежели семь лет назад. Как и совершенно точно неправильным было моё желание продолжать этот диалог столько, сколько это было возможно...       Мне так и хотелось спросить у этого вымахавшего, худого мальчишки, как он… Как он себя чувствует? Как сумел пережить всё произошедшее с ним? Что с ним происходило, и как он смог не сломаться? И главное — как он собирается теперь со всем этим жить? Какой видит эту новую, свободную жизнь?       Но вместо всего этого, я просто швырнул выхваченную из его рук губку обратно в ведро с водой и произнёс то, что и должен был сказать ещё в самый первый день нашей с ним встречи. Ведь скажи я это тогда — кто знает — может, ничего плохого бы не случилось?       — Пацан, послушай, ты многое пережил и…       — А ты — нет?       — Окей, как тебе угодно. Мы. Мы многое пережили. И это было несправедливо и неправильно, как ни крути. Но… Знаешь, что было бы таковым? Справедливым и правильным?       Я всегда с трудом понимал, что на уме у этого ребёнка, но сейчас я со стопроцентной уверенностью мог бы сказать, что выражение его лица и его взгляд говорили мне: он знает, ч т о было бы таковым; он знает, ч т о именно я хочу сейчас сказать.       — Нам с тобой действительно больше не стоит общаться. Так будет лучше. И для тебя, и для меня. Для всех.       Я до сих пор помнил, какой эффект подобные слова произвели на мальчишку в прошлый раз, семь лет назад. Помнил слёзы в его глазах, выражение искренней обиды на его лице, покрасневшие щёки, помнил, как смотрел ему вслед, ещё не зная, что вижу его в последний раз.       Возможно, это всё так отчётливо появилось в моей памяти по той причине, что сейчас ничего это на лице Карла Граймса я не видел. А то, что выражало его лицо... Это полное спокойствие, граничащее с равнодушием, и последовавший за этим (и по какой-то причине вызвавший во мне беспокойство) ответ:       — Да, наверное, ты прав. Я… Я, пожалуй, тогда пойду. Но всё же иногда… Знаешь, закрасить что-то это как начать всё заново. Сперва ты будешь помнить, что находится под всеми слоями краски, но со временем это забудется.       И мальчишка ушёл. Оставил меня наедине с совершенно противоречивыми мыслями, чувствами и с криво написанной на машине надписью — «монстр».       Карл       Ниган ещё не успел ничего сказать, но Карл уже будто бы доподлинно знал, что именно он сейчас услышит. Как уже знал и то (каким-то образом заранее это чувствовал), что он сам ответит этому человеку.       — Нам с тобой действительно больше лучше не общаться. И для тебя, и для меня. Для всех.       По какой-то причине сейчас эти слова не задевали, не вызывали чувство потери, обиды — ничего из того, что Карл почувствовал семь лет назад. Нет, Карлу не было плевать, когда он вполне спокойно согласился с предложением Нигана — просто Карл не ощущал в себе прежних чувств относительно слов и решения этого человека.       — Но всё же иногда… Знаешь, закрасить что-то это как начать всё заново. Сперва ты будешь помнить, что находится под всеми слоями краски, но со временем это забудется.       Но, произнося это, Карл уже и сам не верил своим словам.       Чем больше он смотрел на уродливую надпись на машине Нигана — монстр! — тем больше понимал наивность своих слов и попыток что-то исправить. Поэтому Карл просто пожал плечами и направился обратно к дому.       Он пытался ухватиться за то, чему пока не было названия — за новое чувство, зреющее внутри. Карл делал это так же безрезультатно, как и в былые времена — пытался ухватиться щипцами за понравившуюся игрушку внутри стеклянного аппарата. Щипцами, которые, казалось бы, совершенно не подходили для этого дела.       Пытаясь выхватить эту «игрушку» сейчас, Карл даже не заметил, как направился в сторону дома, даже толком не попрощавшись с оставшимся возле изуродованной машины Ниганом, применение к которому слова «монстр» было совершенно неправильным и несправедливым. Карл понимал это даже теперь, оставшись по какой-то причине без прежних чувств.       Тогда, минуя разделяющую их с Ниганом дома дорогу, Карл пытался понять, куда же запропастились его прежние чувства к этому человеку? И Карлу казалось, будто этот важный кусочек пазла его детства потерян уже навсегда.       Тогда Карл ещё не знал, что это новое чувство, пусть не имело отношения к его детству, — оно не было игрушкой, которую невозможно достать и которая, оказавшись выигранной, может однажды надоесть или потерять свою значимость.       Это новое чувство было чем-то бо́льшим, было тем самым стеклянным светящимся аппаратом, из которого можно вытащить, если того захотеть, нечто необыкновенное, нечто такое, что останется с тобой навсегда и придаст смысл всему; будет представляться тебе не просто пазлом жизни, а всей жизнью целиком.

2

      — Ты сегодня какой-то тихий, Карл. Что-то случилось?       Этот вопрос от раза к разу начинал казаться Карлу если не забавным, то... неуместным? не имеющим значимости? Ведь это самое «случилось» больше подходило для описания его семи лет в плену — вот это действительно можно было именовать не иначе, как «случилось».       Поэтому, всякий раз слыша этот вопрос, задаваемый, когда в общем смысле в жизни всё было в порядке; задаваемый по пустякам: будь то плохое настроение, нечаянно разбитая на кухне чашка или его задумчивый взгляд… Всё это действительно было мелочами — мелкие безобидные облака на фоне одной огромной чудовищной грозовой тучи.       Поэтому первое, что всегда хотелось на это ответить: «Ничего, всё в полном порядке». И это почти что не было бы враньём. Карл был дома, грозовая туча — позади. Так почему же, отвечая так, Карл даже сам осознавал, что это полнейшая ложь?       Почувствовав взгляд психотерапевта, Карл наконец оторвался от своих мыслей и от попыток собрать «кубик Рубика» — одну из многочисленных игрушек в этом кабинете, больше похожем на игровую комнату для маленьких детей — и посмотрел на миссис Баум, вот уже несколько сеансов пытающуюся ему помочь.       — Ничего не случилось. Ничего такого, но… — Карл ещё раз с сомнением посмотрел на неё и всё же решил попробовать дать ей шанс помочь понять себя, раз он сам вот уже несколько дней этого сделать не может. — Вы, наверное, знаете от моего отца, что в детстве… Семь лет назад у меня был очень хороший… Можно даже сказать, единственный и лучший друг. Наш сосед.       — Которого потом и обвинили, насколько я знаю, в твоём похищении…       — И убийстве, — сам не зная зачем дополнил Карл.       Будто желал показать, произнеся это вслух, насколько в действительности это глупо и нереально звучит. Карл даже представить такого не мог: Нигана, которому бы на самом деле вздумалось его похитить и убить. Вот только на миссис Баум сказанное не произвело должного впечатления, из чего Карл пришёл к выводу, что она, как и многие в этом городе, не считала такую вероятность чем-то нереальным.       — Я видел его на днях. Говорил с ним.       — Тебя это беспокоит? Ваше соседство с этим человеком?       — Нет, нет, конечно! Я ждал возможности поговорить с ним. Ну, знаете, после всего… Ведь, как я уже сказал, он был моим другом, но… Не знаю, чего я ожидал, но ничего не вышло, и я…       — Расстроился?       — В том-то и проблема, что нет. И я думаю об этом теперь и не могу понять, почему я… — Карл замолчал.       Ведь начав говорить обо всём, что копилось все эти дни, высказав это, наконец, вслух, Карл понял почти сразу: миссис Баум не сможет ему помочь, не сможет собрать полную картину его состояния, точно так же, как и он сам не смог сегодня собрать этот чертов кубик Рубика: было ощущение, словно каких-то частей для этого не хватает, несмотря на то, что с виду он и кажется цельным и совершенно не поврежденным.       Карл рассказал о том, как на самом деле была для него важна эта встреча. Рассказал, как надеялся, что их с Ниганом возобновлённое общение станет тем самым необходимым кусочком пазла под названием «детство». При этом Карл заметил, что миссис Баум сделала пометку на отдельном листе своего толстого блокнота с закладками (каждая для своего пациента).       Карл рассказал и о разочаровании, что чувствовал, возвращаясь к себе домой, после того, как Ниган высказал мысль-требование, что им больше не стоит общаться. Рассказал, что это разочарование не было прямым следствием слов Нигана — это разочарование появилось из-за собственной спокойной реакции. Карл не хотел и думать о том, что ему всё равно, потому что ему и не было все равно, но…       — Это словно… Знаете, как будто ты ждал какой-то особый подарок на праздники, но тебе подарили его, когда он тебе больше и не нужен… Но нужен… Но… — Карл прервался, окончательно запутавшись в том, о чём говорил.       Но миссис Баум, похоже, поняла, что именно он имел в виду. Пусть, возможно, и сама тогда не до конца понимала смысл своих слов и того, что именно ей удалось обнаружить.       — Может, ты просто нашёл или только хочешь найти этому «подарку» другое применение? Но пока не уверен, подойдёт ли оно?       — Вы думаете, я перерос нашу дружбу с Ниганом? А простые соседские отношения теперь и есть это самое новое применение к подарку? И оно мне не нравится, поэтому я и расстроен?       — Ты мне скажи…       — Я… я не знаю.       — Карл… Ты молодец, что пытался самостоятельно восстановить все нити, связывающие тебя с детством. Вот только эти нити не смогут привести тебя к новой жизни. А конкретная нить, которой является твой сосед, Ниган, ведёт тебя (и мне жаль, но это так) лишь к самому началу семи лет в том месте, где тебя держали.       И, возможно, ты «разочаровался в подарке» по той причине, что он, как ни крути, связан с теми событиями, о которых тебе необходимо поскорее забыть, чтобы жить дальше?       Возможно, пусть ты этого ещё не понимаешь, но именно это и не даёт тебе покоя: образ Нигана-соседа-друга уже сам собой успел смениться на образ соседа, общение с которым, пусть и косвенно, пусть и лишь в твоём сознании, если не привело, то стоит впритык к моменту твоего похищения.       Да, ты хотел бы возобновить общение родом из детства, но твой взрослый разум уже провёл аналогии и подобрал иной образ человеку, которого ты считал другом…       Карл потом много размышлял о словах миссис Баум и о своих ощущениях, что эти слова вызвали; Карл не мог отпустить мысли об этом даже во время допроса, последующего за сеансом (Шейну было необходимо снова покопаться в деталях). Карл, несмотря на то, что он сам не мог дать логичного объяснения, не был уверен, что его врач его понимает. Хотя в одном она всё же была права.       Образ Нигана-соседа и просто друга из прошлого действительно преобразился. Карл смог увидеть это преображение в своём сне этой же ночью. В нём Карл снова был в плену, а по ступеням снова громыхали шаги в тяжёлых сапогах. Вот только на этот раз обладателем этим тяжёлых сапог был никто иной, а его сосед и друг из прошлого. Это был Ниган…

3

      — Ты точно никого не узнаёшь?       Карл пытался сосредоточиться. Пытался вглядываться в преступников, стоящих напротив за стеклом; один за другим они повторяли фразы — те самые, которые Карл слушал все долгие семь лет: «Надень на голову мешок, руки — за спину».       Карл не знал, в чём смысл этого эксперимента, если он не видел того, кто его похитил, как и не слышал его настоящий, не искаженный специальным устройством голос. Но Карл честно пытался помочь. Хотя это было сложно: не только из-за отсутствия у Карла информации — снова оказавшись в участке, Карл невольно вспоминал, как столкнулся здесь с Ниганом впервые за столько лет. Вспоминал свой собственный полуобморок перед тем, как Ниган оказался рядом — Карла в большей степени занимала теперь странная взаимосвязь между этими событиями. Хотя больше этого — сама случайная встреча, которую Карл представлял себе совершенно иначе.

* * *

      Был поздний вечер, когда, спустившись попить воды, Карл услышал голоса. Карл поплёлся в сторону кухни, уже несколько часов пребывая в раздосадованном настроении: он знал, что никто его не винит, но чувствовал ответственность за то, что ничем не может помочь следствию.       — Что ты сказал? Нет смысла в... охране? Я ушам своим не верю, Шейн!       Карл, протянувший руку к ручке кухонной двери, замер на месте. Не каждый день услышишь, как отец и Шейн ссорятся или горячо о чём-то спорят.       Карл не знал, что после его похищения подобные споры были естественными звуками, наполнявшими этот дом или любое другое помещение, где его отец и крёстный оказывались вместе.       — Рик, просто выслушай меня, хорошо? Я понимаю твоё желание защитить Карла, держа его взаперти, и твоё рвение отыскать этого урода. Поверь, моё желание это сделать не меньше, но ты не видишь всей картины целиком — не видишь так, как делал бы, не будь жертвой твой сын!       — Так чего же я не вижу, Шейн? Есть преступник, есть, как ты выразился, жертва, а значит, нам надо, как и всегда, просто взять и решить это уравнение… Чёрт бы побрал эти метафоры!.. И пока мы его не найдём, я не хочу, чтобы Карл оставался хоть на минуту без должного присмотра!       — Вот только ты не придаёшь значения важной составляющей этого уравнения — да, нахер эти метафоры!..       — И какой же?       — Этот психопат сам… собственными руками вернул Карла домой.       — Может… Может, это просто часть какого-то его плана, его игры… Может.... Вспомни мальчишку Питтерсена!       В этот момент Карл замер, стараясь не пропустить ни слова: он помнил об этом мальчике, который точно так же потерялся или был похищен, и искать которого прислали в соседний город отца.       Когда Карл ещё был дома, ещё до похищения, он помнил, как отец расстраивался от того, что дело, по его словам, зашло в тупик. И теперь, словно пересказ пропущенного эпизода одного из своих комиксов (только вот эта история вряд ли могла бы называться чем-то подобным), Карл внимательно слушал, словно эти пропущенные сцены могли частично воссоздать годы его отсутствия.       — Повторный ДНК-тест ещё не сделан, Рик, пока рано говорить о связи между этими делами.       — Его нашли почти сразу, как был похищен Карл, сравнение показывает, что похититель — один и тот же человек…       Желая увидеть лица крёстного и отца, Карл приоткрыл дверь ещё на пару сантиметров и чуть было не оказался обнаруженным Шейном, который как раз в этот момент бросил в сторону двери холодный взгляд. Но, кажется, ничего не заметил, потому что, выдохнув, продолжил, заметно сменив тон на более рассудительный:       — То есть, что мы имеем? С Питтерсеном он провёл совсем немного времени, а после — убил его, вышвырнул его.       А Карл… он держал его семь лет, но вернул живым. Он будто… Чёрт, вернёмся к сравнениям: помнишь, я одно время обожал эти штуки на радиоуправлении? Помнишь, первый мне настолько не понравился, что я разбил его и выбросил почти сразу после покупки? А потом мне попалась просто чумовая модель, она служила мне почти полгода, а потом в какой-то момент… Не знаю, надоела? Я нашёл чек и просто вернул её в магазин.       — Так что ты считаешь? Он, как и ты свою игрушку, просто вернул Карла… В «магазин»? Потому что...       — Правильно: Карл ему по какой-то причине стал больше не нужен. Надоел ему.       Отец и Шейн продолжали говорить, но Карл, осторожно прикрыв дверь, понял, что больше не хочет подслушивать. Карл не знал, что с ним происходит, но по всему телу будто бы разлилась свинцовая тяжесть, а в груди стало так холодно, так холодно…       Да, Карл понятия не имел, что случилось и почему ему стало вдруг так плохо, он лишь продолжал слышать в голове слова, разносящиеся как будто эхом по всему его существу: «Карл стал ему больше не нужен. Карл стал ему больше не нужен. Карл стал ему больше не нужен…»       Казалось бы, ну и что с того, что он больше не интересен этому, как выразился отец, мерзавцу?       Думая обо всём этом, Карл даже не заметил, как оказался на заднем крыльце их дома. На заднем дворе. Где с тех пор, как вернулся, Карл был всего лишь пару раз для дачи показаний, указывая место, откуда он пришёл, когда очнулся.       И теперь, выйдя на улицу, шагая через задний двор, Карл чувствовал себя необычайно уязвимо в сгущающихся сумерках. И если бы его похититель пожелал, он мог бы с лёгкостью сейчас, как и тогда, вернуться, чтобы снова забрать его или убить: так же, как сделал это семь лет назад.       Наступала ночь, и Карл понятия не имел, что им движет, ведь теперь позднее время суток вызывало в нём страх. Но он вышел со двора, калитка так же молча, как в прошлый раз, семь лет назад, выпустила его за пределы родительского дома, за пределы безопасной территории. И уже через несколько минут Карл оказался на том самом месте, где был когда-то схвачен. На том самом месте, куда после оказался выброшен, словно ненужный мусор.       Карл пришёл туда, откуда… этот монстр мог бы забрать его обратно к себе.       Карл замер и зажмурил глаза, сжал кулаки, будто таким образом надеялся отогнать ужасную мысль, пришедшую ему в голову. Карл будто надеялся, что разбившись о его барьер, эта мысль так и останется никогда не озвученной. Но само её присутствие заставило Карла заплакать. Заставило опуститься на землю, покрытую сухой травой.       Защитный барьер был разрушен, и теперь эта ужасная мысль стучала в висках, раздавалась пульсацией по всему телу, билась словно в конвульсиях и заставляла трястись и самого Карла, лёжа на том самом месте, где бросил его, посчитав больше ненужным, его мучитель.       ...На том самом месте, куда придя сейчас, Карл, сам этого в действительности не желая, будто бы надеялся, что его мучитель заберёт его обратно. В их отвратительный дом.       — Эй! Пацан? Какого чёрта ты здесь?.. Карл?