Семья

1

      «Зачем ты общаешься с моим сыном? Я не пытаюсь тебя в чём-то обвинить — сейчас нет — но мне нужно понять это, и лишь тогда я смогу начать доверять тебе, но до тех пор…»       Я поморщился от вопроса шерифа в своей голове, ответа на который я не знал и вряд ли узнаю когда-нибудь. А если честно, я и не хотел ничего знать. Потому что я будто нутром чувствовал — эта дорожка ни к чему хорошему меня не приведёт; ступи я на неё и начни шаг за шагом выяснять причины, по которым меня влекло (да, я чертовски устал это отрицать) к общению с мальчишкой.       «Зачем ты общаешься с моим сыном?» — эти слова, будто светлячки, вспыхивали то тут, то там, пытаясь заманить меня на «опасный путь», но пока мне удавалось успешно от них отмахиваться.       И на сегодня у меня имелся неплохой план, чтобы держать этих чёртовых «светлячков» от себя подальше.       Громко включённое радио, транслирующее какую-то игру, документы на развод, собранные моим адвокатом и теперь лежащие на соседнем сидении, образ Люсиль и её реакции, когда она поймёт, что от моего нынешнего внезапного обогащения она не получит и цента, возвращение в город, где всё началось, — всё это давало мне возможность игнорировать вопрос шерифа хотя бы ещё несколько дней, а там, кто знает, — быть может, я, наконец, смогу сделать по-настоящему большой шаг и уехать навсегда? Забыть обо всём случившемся?       Правда, сперва придётся как-то объясниться с мальчишкой. Хотя думать об этом сейчас было явно не лучшей идеей. Потому что в памяти тут же возникла сцена (и не одна) подобного разговора:       «Мы больше не можем с тобой общаться».       Но, готов поспорить, в этот раз всё будет гораздо сложнее. Хотя всегда существовала возможность написать короткое смс, уже находясь на борту самолёта, летящего в какую-нибудь Скандинавию, Аляску или, быть может, даже в Россию — туда, где требовалось бы бороться с погодными условиями, а не с самим собой; туда, где от холода свело бы не только тело, но и чувства. От мыслей о подобном побеге передо мной снова представилась картина-прощание:       «— Мы больше не будем общаться.       — Ты шутишь?»       Нет, я не шучу, чёрт возьми. Как не шутил и папаша мальчишки, продлевая «судебный запрет» на приближение к его сыну, к их дому, к его развалившейся семье. И хуже всего то, что я понимаю: есть доля правоты в решении Рика Граймса. Ведь наше с Карлом общение было…       Мне никогда не удавалось подобрать слово, потому что первое и желающее быть единственным определением было «неправильное».       Да, сейчас Карл намного старше того возраста, когда наше общение (взрослого и ребёнка) было действительно странным. Да, сейчас для тех, кто не знал нашу историю, мы с Карлом в обществе друг друга уже не так бросались в глаза, как прежде. Но проблема была в том, что все (и я готов был поспорить на что угодно — все!) в этом городе, а может, и за его пределами, в пригородах, знали, что случилось.       Сейчас, общаясь с Карлом, я больше не чувствовал, что мы уж так сильно отличаемся. Карл будто бы догнал меня в развитии, в возрасте, во всём, в чём у меня было превосходство прежде, и в том, что помогало мне общаться, если не свысока с десятилетним мальчишкой, то с позиции человека, который знает жизнь, который может пренебречь мнением ребёнка, если оно не нравилось.       Но этим Карлом Граймсом — всем, что он говорил или делал, — пренебречь было невозможно. Я сам часто ощущал себя так, словно теперь этот ребёнок говорит со мной о жизни так, словно знает её.       Во много так и было.       Наверное, это и пугало меня. Теперь мы с Карлом были слишком похожи, теперь Карл ещё больше приносил своим существованием в мою жизнь смысл. И я будто был не уверен, что рад такому смыслу, а в глубине души я даже боялся его.       Я остановился на перекрёстке у школьной парковки, которая сейчас была переполнена. Светофор никак не желал загораться зелёным, и нехотя я бросил взгляд на группу школьников, почти поголовно одетых в спортивную форму приехавшей и проигравшей сегодня футбольной команды.       А почти в центре этой группы стоял Карл, чёрт бы его побрал, Граймс.       Я уже успел изучить этого ребёнка и видел, что несмотря на открытую позу и относительно естественный вид (если можно было так назвать ситуацию, в которой он оказался: ребята по какой-то причине явно были не сильно к нему расположены)... Я видел, что мальчишка едва держит себя в руках, и что его выдержка несомненно закончится в тот же момент, когда кто-то из этих здоровяков до него дотронется.       Я видел, как Карл оглядывается, будто в поисках кого-то (и кому только пришла в голову идея привести его и оставить одного среди толпы незнакомых ему людей?). И я чуть было не поддался желанию поверить, что этот кто-то вот-вот явится и уведёт Карла, увезёт его домой, где он сможет с головой зарыться в сооруженный из одеял кокон (от этих мыслей я ещё больше возненавидел себя за желание уехать, не попрощавшись).       В это мгновение мне захотелось, чтобы взгляд Карла обратился именно ко мне, нашёл меня, но Карл повернулся и начал что-то говорить, будто доказывая свою позицию, окружившим его ребятам, один из которых подошел к Карлу непозволительно близко, желая видимо что-то сказать или ещё хуже сделать, но этого я уже не мог допустить.       Так и не дождавшись зелёного сигнала светофора, я под парочку недовольных взвизгов других машин миновал перекрёсток и, круто развернувшись, нарочито резко затормозил прямиком у скопления мальчишек, заставив их в страхе разбежаться в стороны. Всех, кроме Карла. Он хоть и был напуган, но на его губах уже начала проступать та самая нагловатая, самодовольная улыбка, которая так меня раздражала и так нравилась одновременно, потому что она означала, что на данный момент с ним все в порядке.       Выйдя из машины и обойдя её спереди, я открыл чёртову пассажирскую дверь:       — Как насчёт пиццы?       — А как же судебный запрет?       — Знаешь, по-моему, в Бостоне он не действует.       — Звучит как-то неуверенно.       — Ну, мы этого никогда не узнаем, пока не проверим, так ведь?       Да, в тот момент мы оба были в порядке, и даже лучше.

2

      Пока пацан устраивался на пассажирском сидении и пристёгивал ремень, я убрал на приборную панель документы и вырулил обратно на дорогу, оставляя кучку изумлённых подростков позади.       — Что это? — Карл кивнул на мои бумаги, а после бросил взгляд в зеркало заднего вида.       Хотелось бы мне знать, о чём он думает.       — Дела, которые я откладывал на потом слишком долго, и которые мне сегодня нужно решить.       — Так мы едем не в Бостон? — Парень попытался скрыть в голосе разочарование. Видимо, он решил, что мой поступок — простая показуха, и я высажу его за первым же поворотом.       Мысль хоть и была притягательной, но нотки разочарования в голосе мальчишки перевесили любое моё желание оставить его сегодня в городе.       — И туда — тоже.       — Погоди… О… Ты хочешь съездить к… жене? — Мальчишка взял один из договоров и, вероятно, наткнулся на её имя.       Я тут же поморщился, потому что перспектива ехать с Карлом к Люсиль во многом была не самой лучшей, но что сделано, то сделано.       — Раз уж ты роешься в моих вещах, то должен был прочесть и то, что она без пяти минут моя бывшая жена. Ну, или без пары часов, если эта пробка в ближайшее время не устранится.       На выезде из города был небольшой затор: видимо, на юношеские игры до сих пор приезжают не только сами спортсмены, но и полгорода болельщиков. Я тут же нехотя подумал о том, что буду делать, если в этом заторе участвует хоть одна патрульная машина.       — А почему вы не развелись сразу?       — Потому что ей было так удобно, плюс ко всему, меня тогда оправдали — угрозы для её магазина больше не было. И я уехал так быстро, как только мог, а потом… Потом случилось… всё это, и ей, наверное, было проще делать вид, что она меня вообще не знает. Может, боялась, что репортёры пронюхают.. Чёрт её пойми.       — Может быть, она просто любит тебя?       — А может быть, ты лучше расскажешь мне более увлекательную и правдоподобную историю? Например, о том, что случилось на парковке?       Лучше бы я не спрашивал...       — Ничего. Просто некоторые очень хотели узнать, стал ли я после изнасилования геем. Вот и всё.       ...Потому что оправдались не только мои худшие опасения — Карл говорил об этом так просто, будто уже смирился с неизбежностью подобной жизни.       Смирился с тем, что в глазах каждого в этом городе он будет жертвой семилетнего изнасилования. И ужасно в этом было то, что для кого-то (как правило подростков) во всём случившемся виделся повод для унижений и издевательств. Ведь какой из Карла может вырасти «настоящий мужчина», если с ним делали то, что делали? Если он «позволил» делать всё это с собой...       — Ты в курсе, что Бостон считается самым европейским городом Штатов?       — Конечно, я это знаю.       — Потому что раньше ты преподавал в школе?       — Именно, — я хмыкнул, стараясь быстро вписаться в поворот, прежде чем разрешающий делать это сигнал погаснет, и отмечая про себя, что совершенно не хочу признавать, что знаю эту информацию от Люсиль, у которой в Бостоне жили когда-то родители. Которые терпеть меня не могли.       — Врёшь! Ты не похож на…       — Преподавателя?       — На того, кто может рассказывать подобные вещи в качестве дополнительной информации, мол, а вы знаете, ребята, что Бостон… — Карл засмеялся, очевидно найдя забавной представившуюся ему картину, и Ниган не стал его одёргивать: мальчишка редко пребывает в хорошем настроении. — Но и, да, на преподавателя ты тоже не очень похож. Я тебе ещё тогда хотел это сказать. Когда мы только познакомились. У меня вот в школе таких преподавателей не было.       — А так? — Достав из бардачка свои старые очки, к которым я не прикасался с того самого дня, когда вернулся домой из зала суда полностью оправданным, и надев их, я серьёзно, входя в роль учителя, проговорил, посмотрев на Карла: — Мистер Граймс, вы в курсе, как ещё называют столицу нашего с вами штата?       — Даже не знаю, сэр, — так же серьёзно и подавляя улыбку заговорил Карл, стараясь изображать из себя студента. — Не думаю, что без должного стимула найду в себе силы и желание отвечать на столь сложный дополнительный вопрос.       Припарковавшись, я остановил машину.       — Ну, что ж, надеюсь тогда, что это поощрение сумеет убедить вас. — Я кивнул в сторону, и Карл, тоже повернув голову, увидел мерцающую вывеску пиццерии.

***

      Отправив мальчишку за кофе, газировкой (или тем, что ему вздумается), я достал телефон и, пока желание передумать не взяло верх, набрал нужный номер. Через несколько гудков, после каждого из которых мне хотелось сбросить вызов с приятной мыслью, что такова судьба, раздался голос шерифа, и, судя по его интонации, со своим звонком я немного опоздал:       — Ниган! Какого чёрта?       Ещё со времён жизни с Люсиль я ненавидел скандалы, сцены — всё то, что требовало много эмоций и отнимало кучу сил.       — Притормози, шериф. Ничего не случилось. Как видишь, я звоню тебе сам. И, уверяю, сделал бы это раньше, но дорога из вашего милейшего городка будто отрезана от внешнего мира. Карл со мной. И пока ты не начал травмировать мои уши: с ним всё в порядке. И поверь мне, так и будет, если ему давать хоть немного свободы.       Шериф молчал, и я зачем-то продолжил, желая по какой-то причине поделиться увиденным:       — Сегодня он поцапался с ребятами у школы… А на днях, если ты помнишь…       — Напился…       — И валялся пьяный на собственной могиле, да. В общем, ему нужна смена обстановки.       Глядя в сторону выхода, я видел, как мальчишка уже шёл обратно, а слепящее солнце путалось, вплетаясь в его взлохмаченные ветром волосы — это зрелище будто подтверждало мои собственные слова. Парню действительно была нужна свобода, свобода преображала его.       — Хорошо… — раздался голос шерифа, будто ему тоже довелось увидеть эту картину. — Можно только мне поговорить с ним? Не могу до него дозвониться.       — Сразу видно, что ты истинный коп: хочешь лишить пацана ощущения бунта и непокорности!       — Ниган…       — Я тебя умоляю, Рик, дай парню почувствовать, что у него есть яйца, что он может уехать аж в Бостон, не спросив разрешения у папочки!       — В Бостон?! Ты не говорил, что....       — Пока-пока. Не могу больше говорить, шериф, до связи!       — Кто-то звонил?       — Да так… Мой адвокат.       — Что он хотел?       — Настоятельно советовал не нарушать судебный запрет в сто метров по отношению к одному мальчишке. Короче говоря, давал советы, которых я у него не спрашивал.       Я видел, как мальчишка хочет что-то возразить, поэтому, чтобы не давать моей лжи обрасти ненужными подробностями, перевёл взгляд на его огромный молочный коктейль.       — Что это ещё у тебя за дрянь? Ну-ка, дай попробовать…       И морщась от приторности напитка мальчишки, я нехотя надеялся, что его отец внял моим словам, и первый же патруль на дороге не помешает нашему спонтанному бегству из города, который изо дня в день словно желал нас обоих уничтожить.

***

      — А пошэму ты вообш…       — Давай, ты сперва прожуёшь: не хочу оказаться виновным в том, что ты вернулся из ада лишь для того, чтобы подавиться пиццей и умереть.       И ожидая пока мальчишка доест, я невольно думал о том, что как минимум окажусь виновным в том, что нарушил судебный запрет и увёз сына шерифа, если тот всё же наплюёт на мой совет по его воспитанию и исцелению.       Но все эти проблемы, вместе с шерифом, сейчас казались такими далёкими, отчего чувство некоторой безнаказанности, неуязвимости давало мне возможность расслабиться и совершенно никуда не спешить, несмотря на приближающийся вечер.       — Почему ты вообще решил когда-то преподавать? Ты же ненавидишь детей!       Я не нашёлся, что ответить, поэтому постарался добавить своему выражению лица укоризны.       — Ой, да брось! Я был ребёнком, дети не идиоты, они тоже всё чувствуют!       — Ну, тогда ты должен был почувствовать и то…       — Что ты меня не ненавидел? Знаю. И до сих пор не пойму, чем я удостоился такой чести, профессор!       — Ах… чтоб тебя! Совсем про них забыл. — Сняв очки, Ниган посмотрел на Карла, уплетающего пиццу и, казалось бы, уже позабывшем о своём вопросе. — Наверное… Думаю, я просто искал себя. Именно так и сказал мой психотерапевт: ваши множественные хобби — доказательство этих поисков. Наверное, мне казалось, что я слишком быстро вырос, слишком быстро надо было начинать принимать серьёзные, взрослые решения, одним из которых была моя женитьба… Наверное, я просто завидовал всем этим детям, у которых впереди ещё была вся жизнь, у которых ещё было время подумать, быть в чём-то смелее.       Я не сразу заметил, что мальчишка перестал жевать и уже смотрел на меня так, словно желая запомнить каждое из моих слов... Я редко был столь словоохотлив с ним, и теперь моё откровение совершенно не вязалось с моим желанием отдалиться от него, чтобы наше расставание не стало для Карла ещё одним поводом почувствовать себя хреново.       Что сказать? Мои желания не всегда соответствуют действиям. Хотя, быть может, действия просто-напросто отражают истину? Скажу одно: тогда мне это принимать никак не хотелось.

3

      — Эмм… Это твой дом? — осторожно спросил Карл, уставившись на покосившееся строение, которое сложно было назвать домом.       — Жуткий видок, да?       — Ну-у-у… — протянул Карл, выходя из машины и не отрывая взгляда от не очень притягательного пейзажа. Карл пытался подобрать слова, которые бы не обидели Нигана, но тот, хлопнув дверью, лишь рассмеялся.       — Можешь не пытаться найти тактичное определение. Это место — та ещё куча дерьма, поэтому хорошо, что мой дом находится за поворотом. Просто наши соседи (если они всё ещё там живут) реагируют без промедления на любой шум автомобиля. Не хочу с первых же минут приезда стать главной новостью этого захолустья, а ты?       — Наверное, нет?       — Вот и отлично, идём.       На самом деле Карл понял, что ему всё равно. Пока он рядом с Ниганом, ему нет никакого дела до того, что могут о нём сказать, как на него могут посмотреть и в каком свете впоследствии выставить.       — Но всё же, к сожалению, это место слишком часто служило мне домом в детстве. — Ниган снова кивнул в сторону уродливого строения, вызывая у Карла желание позволить ему говорить о своём прошлом то, что он считает нужным, и в то же время — желание накинуться на него с расспросами, которые один за другим вспыхивали у Карла в голове, стоило только Нигану пересечь черту города.       За окном мелькали кафе, бары, какой-то кинотеатр, парк… И глядя в окно на всё это, Карл с трудом удерживался от вопросов, в духе: ты здесь гулял? а на какие фильмы ты сюда ходил? ты выпивал в этом баре в выходные? по каким улицам ты добирался до работы? и где, собственно, та самая школа, учащимся которой посчастливилось быть твоими студентами?       — Моя мать любила искать себе приключения, ей хотелось любви, волнительных событий и даже опасности. Последнее, уверен, было отголосками нашей жизни с отцом, которая даже на моей памяти трёхлетнего ребенка была весьма непредсказуема, и, казалось, каждый день мог стать для нас последним — всё зависело от того, в каком состоянии домой придёт отец. Но однажды Господь смилостивился, и наш отец не пришёл и вовсе. Хорошее было время. Жаль не долгое. Некоторые люди, как моя мать, совершенно не могут жить спокойно и предсказуемо: завтрак, работа, забрать ребенка из сада, потом из школы, провести вечер с ним за уроками или просмотром фильма… Поэтому её желание приключений и любви, которые она гордо звала командировками, для меня оборачивались… этим домом.       — Кто там жил? — Ещё раз посмотрев на дом более внимательно, Карл понял, что участок запущен похуже самого дома, а окна первого этажа заколочены.       — Не самые приятные… люди. Неважно. Важно лишь то, что, как только мне исполнилось тринадцать, я напросился подрабатывать к знакомому отца и смог больше не ходить сюда, я сам себя обеспечивал едой, даже получалось оплачивать счета за дом, в котором мать появлялась всего несколько раз в месяц. Каждый день после школы я пахал на пилораме, даже не знаю, работает ли ещё она…       — А твоя мама, она ещё?..       — Нет, умерла, когда я заканчивал колледж. В какой-то мере её смерть и поспособствовала моей женитьбе на Люсиль. Помогая мне организовывать похороны, да и вообще справиться с утратой, Люсиль, приехав сюда, была очарована… всем этим. В тот же период мне поступило предложение от бывшего директора школы, где я учился, попробовать себя в роли преподавателя, и так как мне всё равно требовалось пройти практику… — Ниган развёл руками, будто говоря: «И вот мы здесь».       Карл внимательно слушал, но его не покидало ощущение, словно говоря всё это, Ниган желает если не оправдаться, то, будто выговорившись, он желал оставить ту часть жизни здесь вместе с рассказанной историей. Он словно отдавал дань этому месту и матери, хотя и то и другое, как понял Карл, не принесло ему счастья.       Дом Нигана оказался не таким, как Карл его представлял. Не то что бы у Карла вообще получалось представить нечто иное, отличительное от того дома, что все эти годы стоял через дорогу от их с отцом собственного, но то, что предстало перед глазами Карла, никак не вязалось с мыслью, что Ниган мог тут жить.       — У Люсиль цветочный магазин, — произнёс Ниган, когда они зашли во двор, похожий на одну из оранжерей, куда как-то Карл ездил с классом на школьном автобусе вместо урока естествознания.       — Если бы ты интересовался жизнью жены, то знал бы, что теперь к нему прилагается ещё и небольшой отдел в конторе у Джо, — раздался голос из-за густых зарослей невиданного для Карла прежде растения, а через секунду перед ними появилась и сама жена Нигана.       — У Джо, который гробовщик? — с ноткой сарказма и неверия спросил Ниган, сделав это так легко, словно они с женой не расставались и виделись ещё минуту назад; он будто продолжал с ней недавний разговор, и Карл не знал, что почувствовал из-за этого...       — Джо, это который проникся тяжёлой судьбой красивой женщины, Ниган, и помог ей! — В голосе женщины была доля насмешки, но не было ясно: смеялась ли она над этим Джо или над ситуацией в целом?       — Ну да, ну да. Помог несчастной женщине с несчастной судьбой втюхивать втридорога цветы ничего не понимающим от горя клиентам, ты это хотела сказать? — покачав головой, произнёс Ниган и открыл перед Карлом калитку, давая пройти во двор-оранжерею первым.       — Наценку делает сам Джо, — пожала плечами Люсиль, нисколько не оскорбившись. — Я просто выращиваю и делаю для него букеты. Хотя ты прав. На самом деле я очень хотела выкупить местечко у кинотеатра, Константин требует уж слишком огромную арендную плату. Не будь он всю жизнь таким говнюком, я бы могла с уверенностью сказать, что всё это из-за тебя. Ну, ты знаешь, он помешан на воспитании своих близнецов, а ты…       — Вообще-то, Нигана оправдали. Дважды. — Карл удивился тому, сколько твёрдости оказалось в его словах, которые вырвались будто сами собой.       — Какой серьёзный! — едва взглянув на Карла, Люсиль проговорила это, больше обращаясь к Нигану.       Но только Карл решил продолжить свою речь в защиту Нигана, как, остановившись, Люсиль повернулась и посмотрела на Карла уже без тени улыбки, с некой усталостью во взгляде:       — Вот только даже твоё внезапное восстание из мёртвых не особо исправило его положение в обществе, милый. По крайней мере, не для всех.       Она снова посмотрела на Нигана, и в её взгляде уже была толика вины:       — Но есть и исключения: этот твой очкастый из школы звонил сегодня. Не помню, как его зовут. Узнал, что ты будешь в городе, и очень просил заехать в школу, да-да, я не шучу. А ещё… На днях заходила одна репортёрша, приехала аж из Бостона. И всё ради тебя. Хотела состряпать очередную историю.       — И ты, конечно же, ей помогла в этом?       — Она хорошо платила. Плюс… Как по мне, история, где я бы выгораживала тебя, была бы ненатуральной…       — И несомненно бросала тень на твою репутацию…       — Поэтому… — Люсиль снова пожала плечами, мол, это жизнь, ничего не поделаешь. — Ну, не думай, ничего такого я им не сказала, лишь правду.       — И заключается эта правда в?..       — Выпуск будет только во вторник. Никому не нужны спойлеры, ведь так?       Не понимая, как Ниган может так спокойно выносить всё, что говорит эта женщина, Карл снова открыл было рот, чтобы высказать Люсиль всё, что успело накопиться у него по отношению к ней за эти минуты знакомства, как вдруг Ниган несильно сжал его плечо и склонился над ухом:       — Тшшш… Ты только польстишь ей.       — Вы заходите в дом или как? У меня нет желания тащить чайник и кружки на улицу!       — Но чай она заваривать умеет, этого у неё не отнять. Идём.

***

      — Она всегда была такой?.. — спросил Карл, когда они вышли из дома после недолгих пререканий: жена Нигана явно осталась не слишком довольной после подписания документов.       — Бессердечной стервой? Ах, да, Шейн же научил тебя называть всех поголовно дамочек «леди», а?       Карл лишь поморщился на это заявление.       — Просто, если она была всегда такой, то… Как ты мог с ней жить столько лет? Хотя…       — Хотя что?       — Я просто подумал о маме… И подумал, что… Твоя Люсиль хотя бы говорит всё напрямую и делает то, что хочет. Никаких тайн…       Направляясь к машине, они оба замолчали.       Хоть Карл и думал о том, что, не ври его мама всю жизнь отцу, возможно, всем от этого было бы легче, но всё равно не до конца понимал, как эти двое — Ниган и Люсиль — жили вместе; на чём держалась их семейная жизнь? Особенно этот вопрос провоцировала вторая спальня, куда случайно забрёл Карл, дожидаясь пока Люсиль и Ниган разберутся с документами.       «Я тут всё переделала, это была его комната. Что? Все семьи разные».       — Что в коробке?       — Понятия не имею, наверняка, всякий хлам.       — Зачем тогда ты его забрал?       — Не хочу, чтобы Люсиль отдала что-то из моих вещей следующему стервятнику, решившему написать обо мне статью. Не удивлюсь, если даже моя кружка была бы после описана как: «Это та самая кружка, из которой пил чай сам монстр, сидя в учительской и думая о бедных детишках». Новостей здесь нет, поэтому одну тему могут перелопачивать десятилетиями.       — Что насчет школы? Мы поедем туда?       — Не уверен, что стоит. Если один человек верит в мою невиновность, это вовсе не означает, что другие с ним солидарны.       — Но ты же невиновен. Дважды. Так чего ты боишься?       — Ничего, — произнёс Ниган так, будто захлопнул крышку запретного сундука, куда Карл сунул свой нос. Карл уже помнил такую реакцию.       Раньше Карл чаще, чем следовало бы, лез куда не нужно: то у Нигана в доме, то в сарае, в его гараже. Теперь же Карл чувствовал, что шагнул дальше — теперь Карл приоткрыл дверцу, ведущую в душу, и там определенно было вовсе не «ничего»...

4

      — Обычно я всегда ставил машину вон там. — Заехав на школьную парковку, я кивнул в сторону, пытаясь оградиться от нахлынувших воспоминаний и просто рассказывать мальчишке какие-то факты из своего прошлого; делая это так, словно они больше ничего для меня не значат. — Она не так бросалась в глаза, если я решал после работы зайти в бар, который всего в паре кварталов отсюда, но там парковка полное дерьмо.       — Похоже, кто-то считает также… — Как и я, Карл заметил, что моё старое парковочное место занято.       — Вряд ли. Кроме меня, из учителей почти никто не позволял себе рассиживаться в барах после работы: у всех семьи. В смысле, настоящие: с детьми, домашними животными и всякими правилами, вроде возвращения домой к ужину.       — Настоящие… — хмыкнув, проговорил Карл, и я не мог не ощутить в его словах горечь. — От этого немного толку: у меня была «настоящая» семья, а осталось вот что.       — Вот жизнь, да? — только и мог саркастично подметить я, потому что наш общий настрой вполне при отсутствии контроля мог увести нас по не самому лучшему пути. Нам и без депрессий хватало груза на плечах.       — Но… Вот мы здесь, так, может, уже сходим к этому твоему приятелю, вычеркнем это из списка дел и поедем куда-нибудь? Я бы не отказался от ещё одной пиццы!       — Неужели кексы Люсиль уже успели перевариться? — усмехнулся я, выходя из машины под невнятное мычание мальчишки; думая о том, что будет чудо, если у него не случится какой-нибудь заворот кишок. Зато, наверное, Карл теперь понял, откуда взялась моя любовь к полуфабрикатам или еде из ресторанов.

***

      Карл шёл по школьным коридорам чуть позади Нигана, понимая, что он, должно быть, чувствует себя… ещё хуже, чем чувствовал себя сам Карл, впервые оказавшись в школе, где проучился несколько лет; где по этим же коридорам ходил совершенно свободным от тьмы, от ощущения, будто вот-вот сломается; не закованный в кокон из страхов и фобий, ночных кошмаров… Да, это было странно (если это слово вообще подходит) ходить по коридорам, стены которых помнили тебя совершенно другим: чистым, не замаранным — ребёнком.       Карл не хотел признавать, но он уговорил Нигана согласиться на приглашение его коллеги встретиться в школе только потому, что глупо (а это уже было совершенно верное слово) надеялся, что это его собственный второй шанс; надеялся, будто, если Ниган справится с этим «испытанием», то эту победу сможет записать себе и сам Карл.       Схожесть их положений давала Карлу думать именно так, пусть он сам сейчас просто хотел, чтобы Ниган «победил». И надо отдать ему должное, Ниган делал это так легко, будто не его увольняли из этого места, будто он имел полное право тут сейчас находиться. Но Ниган умел контролировать себя, в этом Карл убеждался не раз: всё, что касалось страха, неловкости, опасности — у Нигана словно тоже был кокон. Только в отличие от того, который соорудил вокруг себя Карл, этот не мешал Нигану спокойно жить.       Или делать вид, что он оставил всё позади и начал жить спокойно.       Именно поэтому Карлу очень хотелось знать, что именно сейчас происходит с Ниганом: о чём он думает, что чувствует, чего боится (хотя это совершенно не желало крепиться к образу этого человека). Карлу было мало того, что есть, того, что Ниган мог ему «предложить», Карлу хотелось знать этого человека лучше (тем более теперь, когда после прочитанного о Нигане в кабинете Вадса, у него будто было на это самое настоящее право).       Но в то же время Карл и боялся (вот к нему это чувство крепилось ох, как хорошо; страх занимал большую его часть), что внутри Ниган может оказаться (совершенно немыслимо!) напуганным, задыхаться от сомнений, от волнения и, конечно же, испытывать самый настоящий ужас от того, что он решился вернуться в место, где всё началось; в место, стены которого тоже помнили его совершенно другим человеком...       Почти все кабинеты были или закрыты или свет в них не горел.       — А вдруг этот твой приятель… Или кто он там тебе? Вдруг он уже ушёл домой? — Карл только сейчас понял, что занятия, должно быть, уже закончились. Чему он в тайне был даже рад: никакой толпы из его ровесников, никто случайно его не заденет, а после не будет смотреть на него, как на фрика.       — Брейди-то? О, нет, парень, готов поспорить, даже случись апокалипсис, этот человек не уйдёт домой, пока каждая чёртова тетрадь не будет проверена и исписана красными чернилами. Хотя в случае апокалипсиса он умер бы в первые пять минут.       Карл тут же невольно нарисовал образ своего учителя из первых классов: в очках, худощавый и с огромной страстью перечеркивать то, что он считал в сочинениях ошибками, — у Карла было обычно перечеркнуто всё с пометкой (самой популярной из всех) «Далеко уходите от темы, мистер Граймс».       Завернув за угол, они оказались в коридоре, украшенном воздушными шарами, частично, словно перекати-поле, уже валяющимися на полу, вперемешку с блёстками, а во весь коридор был растянут плакат «С победой, пумы!». А спустя несколько минут откуда-то начали доноситься звуки музыки, напоминающие Карлу репетиции музыкальной группы старшеклассников после уроков.       — Не припоминаю, чтобы в коридоре, где находится учительская, разрешали подобное бесчинство. — Ниган пнул попавшийся под ноги красный воздушный шар и улыбнулся. — Но, пока я тут работал, я разрешал своим оболтусам в случае победы делать такие вещи — радоваться успеху, ведь они его каждый раз заслуживали. И на следующий день после победы нашей команды я приходил в учительскую и с удовольствием отмечал взгляды коллег: мои ребята, зная, что я не против, превращали школьные строгие коридоры в... Как назвал их как-то наш информатик: «клубное помещение». Хотя, я уверен, что такие заведения он видел только по телеку...       — Может быть, сменился директор или… — Карлу хотелось поддержать разговор, чтобы Ниган не умолкал, чтобы делился с ним всем.       Ведь среди этих откровений могло быть нечто такое, о чём Карл с самого детства боялся спросить: как всё случилось? почему всё тогда случилось так, как случилось? кто был тот ученик? почему он так поступил? Вопросов было много, и Карл лишь надеялся, что в ходе таких вот воспоминаний Ниган однажды откроется ему.       Но договорить Карл не успел: пнув по примеру Нигана воздушный шар, он задел его чем-то на ботинке, и оглушающий хлопок на несколько секунд заставил его замереть на месте и зажмуриться от внезапности этого звука. И этот звук напомнил ему кое о чём... Однажды его похититель заставил надуть презерватив. Ему, очевидно, нравилось наблюдать за этим процессом. А потом его похититель достал нож и лопнул чёртов прозрачно-белесый «шар» прямо у Карла перед лицом.       Вот так неожиданно Карл и сам вспомнил то, чем делиться уж точно не хотел и не собирался. Уже тогда, в десять лет, он отчего-то знал: это отвратительно.       — Ты как, в порядке? — раздался совсем рядом, около самого лица, голос Нигана, а его пальцы коснулись плеча Карла; и лишь это прикосновение помогло избавиться от неприятных образов.       — Да-да, всё в норме… Ты иди, сходи повидайся с этим мистером Бредли, а я тут…       — Мистер Ханниган?!       Карл вскинул голову и перевёл взгляд за спину Нигана. Дверь кабинета была распахнута, а рядом с ней стоял красивый высокий парень в круглых очках со светлыми волосами, торчащей вверх чёлкой, в спортивной куртке поверх белой рубашки и пиджака… Карлу не сразу удалось понять, где ему прежде доводилось видеть этого парня, но, стоило перевести взгляд на застывшее лицо Нигана, Карл тут же понял: кто-кто. Понял, что и сам Ниган, точно знает, даже не оборачиваясь, кому именно принадлежит этот голос.