1
Знаете, есть такое выражение «стремительно жизнь полетела под откос»? Я отлично знал это ощущение. Когда летишь вниз, когда катастрофа просто приближается к тебе, когда она вот-вот накроет тебя, раздавит и ничего после себя не оставит, — ты всё это чувствуешь, знаешь о последствиях, видишь, что столкновение с тем, что прикончит тебя, неизбежно, но ты не в силах что-либо сделать. Нечто подобное я начал испытывать — моя жизнь действительно стремительно летела — с тех пор, как шериф, вместо того, чтобы уничтожить меня за нарушение судебного запрета, вдруг попросил меня (да так, что это было похоже на мольбу) стать для его сына репетитором, помочь Карлу подготовиться к сдаче экзаменов, стать его учителем. Хотя, думаю, тогда мы оба понимали, что ни одно из этих определений не сможет в полной мере раскрыть, описать то, какую на самом деле шериф разрешил занять мне роль рядом с его сыном. Роль, которая одновременно и пугала меня, и заставляла просыпаться по утрам в состоянии, которого я не помнил много-много лет: я чувствовал, что был на своём месте. Но именно этот факт и заставлял меня ежедневно сомневаться в происходящем. Я не был уверен, что такое место, которое я занял рядом с Карлом, которое мы оба занимали в сердцах друг друга... Я был почти уверен в том, что это неправильно. Но жизнь стремительно летела, и я ничего не мог поделать. Я приходил к мальчишке каждый чёртов день, я тайком засиживался в его комнате, порой мы засыпали рядом, мы делились тайнами, надеждами, страхами, ранами. Казалось бы, мы оба, пережив такое, должны тянуть друг друга вниз, в пропасть, но по какой-то неясной причине мы держались, хватались друг за друга, совершенно игнорируя возможность того, что если кто-то из нас сломается, то утянет за собой другого. Да, моя жизнь в тот период времени неслась так стремительно, что я порою забывал как дышать. И, что хуже — от этого я и не мог разорвать нашу связь, наши отношения, которым не было названия, — моя жизнь впервые в жизни стремительно неслась не вниз, не под откос. А куда-то вверх! Туда, где прежде я никогда не был и из-за своей природной саркастичности куда и не думал попасть. Жизнь с каждым днём, проведённым с мальчишкой, несла меня всё ближе к пониманию себя и того, где и с кем моё место в этом мире... Сейчас я вспоминаю то время с грустной улыбкой: никто из нас тогда не знал, что чьё-то терпение точно так же стремительно приближалось к отрицательной отметке. Что тот, кто устроил всем нам настоящий ад, вновь захотел занять и своё место среди нас. Между мной и Карлом. Но только в этот раз забрать с собой он решил всё.2
— Знаешь… — Заслышав, как скрипнула оконная рама, а спустя несколько секунд в комнате появился ругающийся на неудобный подоконник и дерево Ниган, Карл улыбнулся, а сердце в его груди заколотилось быстрее. — Мне уже лучше. Я в том плане, что тебе не обязательно нянчиться со мной, укладывать меня, потому что я рассказал тебе о том, что мне снова снятся кошмары... Карл удобнее облокотился на спинку кровати и отложил комикс про самого быстрого человека на земле в сторону. На самом деле Карл не помнил времени, когда ему было лучше, чем сейчас, и ему бы хотелось, чтобы Ниган как можно чаще навещал его (особенно таким способом — через окно — ведь в этом действии была сокрыта некая тайна)... Но Карл боялся, что отец может не так понять происходящее (хотя и сам Карл не особенно понимал, что именно отцу может не понравиться, но что-то в глубине души подсказывало: это «что-то» точно в их отношениях с Ниганом есть; теперь, если Карл думал об этом, то больше не отрицал это «что-то». Другое дело было в том, что Карлу было всё равно. Он лишь боялся за Нигана). — Не мог написать мне об этом раньше? До того, как я, рискуя жизнью, забирался по этому чёртовому дереву на второй этаж? — проворчал Ниган, закрывая за собой окно. — И под «рискуя жизнью» ты имеешь в виду то, что отец может тебя пристрелить нечаянно или... — Или специально, да. — Или… что тебе уже хреналион лет и ты можешь словить какой-нибудь инфаркт? Или что там бывает у людей твоего возраста? — В последнее время Карлу доставляло удовольствие затрагивать тему возраста. Карл недавно понял: ему нравится, что Ниган гораздо старше него, гораздо опытнее во всём. В то же время Карл не мог заставить себя проанализировать причины. Как и не мог заставить себя прекратить шутить на эту тему. Даже понимая, что лишний раз этими шутками напоминает мужчине о том, насколько странно их общение, их отношения. — Ах, ты маленький… — Но сегодня Ниган был в хорошем настроении, поэтому Карлу пришлось срочно обороняться от встречной «атаки». Уворачиваясь от щекотки, Карл упал на пол, продолжая смеяться и радоваться периоду лёгкости в их с Ниганом отношениях. Это был период, который, как это бывало, непременно однажды сменится отстранённостью мужчины. Ну, а пока этого не случилось... Карл лишь мог наслаждаться тем, что имел сейчас. Снова думая о том, что действительно частенько стал шутить про возраст Нигана, намеренно подчёркивая его. Вот только делал он это по той причине, что эта возрастная разница между ними стала с недавнего времени ещё одной причиной, по которой Карлу хотелось проводить в обществе Нигана ещё больше времени. Это началось после поездки в Бостон, в город, где раньше жил и работал Ниган. Там Карл впервые смог увидеть своё с Ниганом общение «со стороны» с помощью внезапной встречи с бывшим учеником Нигана, Дином Тейлором. Эти кадры так и стояли перед глазами Карла. Дин был не намного старше, поэтому Карл с лёгкостью проецировал эти кадры на себя. И увиденное ему нравилось. — И нет, — услышал Карл донесшийся сверху голос Нигана. — Я делаю это… Прихожу к тебе... Не потому, что ты ребёнок, которого надо укладывать спать или беречь от кошмаров. Просто…. Я пожалею, что скажу это, но мне нравится проводить с тобой время. «Мне тоже», — подумал Карл, чувствуя, как сердце пропустило удар, а по телу пробежали мурашки, но хуже всего — Карл почувствовал прилив жара к щекам, поэтому тут же забрался на постель и продолжил то, что могло скрыть его волнение и хорошо у него получалось — всё переводить в глупые шутки или портить всё неуместными вопросами. Как это было вчера... — На что похожа тюрьма? Карл долго вынашивал этот вопрос (как и подобные ему и, возможно, так и не смог бы его озвучить (уж слишком он всегда боялся разрушить ту совершенно точно хрупкую атмосферу, царящую между ним и Ниганом), но в фильме, который они смотрели, герой (один из любимых супергероев Нигана) оказывается безосновательно брошен в камеру за преступления, которые он не совершал, чем удостоился от Нигана комментария: «Прекрасно тебя понимаю, парень»). И Карлу показалось, что момент вполне подходящий. Пусть он и не получит ответа, но хотя бы один вопросов, которые вечно крутятся на языке в присутствии Нигана, станет меньше. — Чем-то похожа на летний лагерь. — Для военнопленных? — Для детей. У военнопленных нет летнего лагеря. Хотя… В общем: всё по расписанию (завтрак, обед, ужин, прогулки на свежем воздухе, сон) и всё под строгим наблюдением, шаг в сторону — звонок родителям, ну или расстрел — это главное отличие. Ниган замолчал, и тишину ненадолго заполнили звуки динамичных сцен фильма; наполняя собою комнату, они заглушали стук сердца, как казалось Карлу, достаточно громкий для того, чтобы Ниган без труда его услышал. Но вот снова наступило время диалогов, которые Карл уже слышал не раз, и которые решил прервать собственными словами: — Я никогда не был в лагере. — Боялся, что проснёшься утром в зубной пасте или ещё каком-нибудь дерьме? — Что? Нет, нет, просто мама… Она считала, что такой строгий режим не пойдёт мне на пользу. Да и я особо и не хотел туда ехать, две недели жизни вдали от родителей казались мне сущим адом… Забавно, да? Может, если бы я ездил в лагерь, мне было бы проще… там, у него? — Ты немного пропустил, парень, — заговорил после недолгого молчания Ниган. — Единственное, на что там стоит посмотреть, это прощальный огромный костёр в конце смены, где внезапно все на какой-то краткий миг становятся друзьями навек. А потом идут устраивать тупейшие розыгрыши преподавателям и вожатым. — А тебе… Тебя когда-нибудь разыгрывали? — Я похож на того, кого можно разыграть, а после остаться в живых? — Я серьёзно!.. — Нет. Но знаешь, признаюсь, я чертовски этого боялся поначалу, когда шёл преподавать. Думал, и дня не проживу без того, чтоб какой-нибудь кретин не измазал доску дерьмом, а стул какой другой дрянью. Но ничего такого не случилось. — Мне кажется, ты всех покорил с первого дня. — Разумеется. Просто я… Знаешь, когда я был в лагере в первый раз, матери удалось устроить всё так, чтобы избавиться от меня на целых две смены. Представляешь, за всеми детьми приезжают родители, а ты знаешь, что не просто останешься здесь, дожидаясь нового потока ребят, но и… — Но и что? — Но и знаешь, что так же там останутся почти все вожатые и преподаватели. А над одним из них наш отряд пошутили похуже зубной пасты в тапочках. Вышло некрасиво. Даже тогда я это понял, когда смотрел на него испуганного, униженного. Знаешь, он был из таких взрослых, с которыми мало кто считается. Особенно дети. — А что за шутка? В чём она заключалась? — В том, чтобы накупить презервативов с гербом или символом города, наполнить их молоком, а другие кровью… — Кровью? — Ну, у нас тогда, конечно, её не было, пришлось разводить акварель. И этими наполненными презервативами обычно закидывают дома, где живут ботаники или неудачники… — Странный обряд… — Для тех, кто не в теме, да. Но если знать, с чего всё началось… — И с чего же? — Уж не знаю, насколько это достоверно, но было время, когда презервативы были роскошью, которую не все могли себе позволить. И, соответственно, многие, кто заводил себе подружек в старших классах, нечаянно впоследствии обзаводился нежелательным потомством и оставался в этом городе, который, по слухам, раньше был крайне неприглядным, навсегда. Кровь и молоко соответствуют первому сексу и последующему младенцу, а презервативы… Они покупаются именно с маркой или символом города, где человек застрянет на всю жизнь, осчастливив материнством какую-нибудь старшеклассницу. — Ты так много об этом знаешь, я думал, ты преподавал не историю? — Нет, не её. Но мне «посчастливилось» готовить на эту тему реферат в четвёртом классе. — Чего-о-о? — Ага. После того случая в лагере. Этот инцидент дошел до моего классного руководителя и меня заставили в качестве наказания приготовить доклад о контрацепции. И скажу тебе: это был тот ещё кошмар, стоять у доски и перед огромным классом рассказывать такие вещи. Но… это мне позже и помогло. Перевело меня из лузеров и невидимок прямиком в приятели старшеклассников. Тот вожатый, над которым мы пошутили, и рассказал мне (да, мы с ним после поладили) эту городскую легенду. Он вырос в другом городе, но там тоже использовались те же розыгрыши. Что смешно — это он так говорил — там его это беда не коснулась, но потом ему попался мой отряд… Наступила тишина, которую Карлу совершенно не хотелось прерывать: множество только что узнанных о Нигане вещей слой за слоем укладывались в нём, окрашивались в самые странные чувства: от трепета перед новыми кусочками пазла, которым Карлу представлялся этот человек, до лёгкого неясного и неприятного чувства, сродни отвращению. У этого чувства даже был свой цвет — цвет крови с молоком, разумеется.3
Семь лет назад — Вы правда всё это делаете сами? — Нет, у меня в подвале живут маленькие гномы, а заказы развозят олени. — Вы мне врёте. — Да ну? — Вы не очень-то похожи на Санту. Если только на... из параллельной вселенной, как в комиксах. — И что делает, по-твоему, Санта из параллельной реальности? — Ну, он может быть Сантой для взрослых, ведь почему лишь детям положены подарки? — Действительно. — Или вообще не он приносил бы подарки, а все — ему! — Да-да, всё это очень занимательно… — Научите меня тоже делать такие? — Обязательно. Тебе не пора домой? — Нет, но, если я мешаю… Я просто никогда не видел столько необычных вещей, здесь здорово. Хорошее место… Можно я буду сюда иногда приходить? Я могу даже не доставать вас разговорами, а просто ходить тут, смотреть или могу сидеть в том кресле и смотреть, как вы работаете… Или… Я с силой сжал переносицу и выдохнул, а после поднял ладонь, призывая мальчишку прекратить говорить. Мои ученики на уроках или тренировках не раз сталкивались с этим жестом и прекрасно знали, что надо просто сделать, как я говорю, и замолчать. Но если мои студенты и обижались, то никоим образом не демонстрировали это внешне, а вот сейчас я имел дело с совершенно иным ребёнком. — Не очень вежливо, знаете ли. Люди не собаки, чтобы заставлять их вот так закрыть рот. Может, вам выйти на дорогу и позвать Пэтти, чтобы потренироваться на ней? Я могу даже дать вам свой свисток… Можно просто сказать: «Карл, я не успеваю переваривать то, что ты говоришь, поэтому давай, я просто покажу тебе, как сделать корабль в бутылке и ты наконец уйдешь домой?» — Карл. Давай мы пропустим всю ту часть, где мы притворяемся будто мы друзья, и ты просто уже пойдешь домой наконец? — Нам и не нужно притворяться: мы и так не друзья. Но могли бы ими стать. — Не думаю. Мне не хотелось ему грубить, но во мне шла та самая борьба, отголоски которой, как правило, всегда имеют отражение в реальном мире. Сейчас это были грубость и раздражение, которых я вполне мог бы избежать, ведь научился держать себя в руках за годы работы со старшеклассниками. Но… Возможно, именно это — память о преподавании — и была причиной той самой борьбы, которая шла во мне. Память о преподавании, тоска (как бы мне не хотелось этого признавать)... которые боролись с моим новым правилом: больше никакого общения с детьми. И я не знаю, что в конечном итоге победило бы, если бы, грустно улыбнувшись, будто ставя на мне некий крест, этот мальчик развернулся и поплёлся прочь. — Эй, пацан! А я думал, ты хотел, чтобы я показал тебе, как чёртов корабль оказывается в бутылке! — Я это знаю и так, можете не утруждаться, — ответил он, обернувшись. — И меня зовут Карл. Карл Граймс. — И чего же ты тогда от меня хочешь… Карл Граймс? — Посмотреть, как вы делаете корабль в бутылке. — Но… — Но не потому, что я не знаю как. А потому, что так обычно делают друзья… — Послушай… — ...или те, кто хочет ими стать: они просто проводят время вместе. Мне следовало бы тогда возразить и на это. Не знаю, какой демон в меня вселился, но тогда я решил преподать этому ребёнку урок. — Ну, что ж, идём. — А куда? — Проводить время вместе, пацан. Мы вышли на подъездную дорожку моего дома, и лишь оказавшись у машины, я испытал сомнение в том, что я делаю, и желание обернуться, будто бы я преступник: не видит ли кто? — Садись. Я открыл перед мальчишкой дверь машины, надеясь при этом, что это предложение уже сейчас заставит его сомневаться, что даст мне возможность отослать его домой. Но он просто сел в мою чёртову машину. Уже потом я понял, что в нём тогда тоже шла борьба: желание дружить со мной против желания следовать правилу «не садись в машину незнакомца». Тогда ему повезло. Если можно было назвать везением, что Карла Граймса похитил вовсе не незнакомец, а тот, кого он думал, что знал. — А зачем нам куда-то ехать? — произнёс мальчишка, и я наконец услышал в его голосе запоздалое сомнение, а, возможно, и страх. — Ты же хотел делать со мной кораблик? — Да. — Ну и вот. Я кое-как сдержал усмешку. Мальчишка явно нервничал, но делал вид, что ответ новоиспеченного кандидата в друзья его вполне устраивает. Тогда я закурил, сделав это впервые за несколько дней, и прибавил скорость выше нужного, чего обычно никогда старался не делать. Думаю, в тот вечер мы оба вели себя глупо: я старался оттолкнуть его, а он старался противостоять всему этому. Спустя много лет я понял — всего, что случилось с нами, невозможно было избежать. И не потому, что какая-то судьба вела нас, но потому что мы оба по разным (а может, одной) причинам хотели быть ведомыми. Я сбавил скорость лишь перед самой парковкой у супермаркета и прилегающему ряду небольших лавок-магазинчиков для любителей отовариваться по-быстрому, без потери времени и себя среди огромного количества товаров и сомнительных скидок. — Выходи. — Чего? Я наклонился и, протянув руку (он при этом вжался в сидение), открыл дверь с его стороны и, хмыкнув от выражения его лица; я подал ему пример, тоже выйдя из машины. Испуг исчез с его лица, когда он понял, что я не собираюсь его бросать здесь: от дома было далековато. Оказавшись в магазине, он заметно оживился. Но причиной тому было не (как я подумал сперва) исчезновение испуга от нахождения среди людей, а потому что он, шагая рядом со мной, с интересом будто пытался угадать, зачем я его сюда привел? Что мы можем купить в этом магазине (в котором он точно бывал сотни раз) такого, что может послужить для первого «урока». Поэтому я мысленно довольно улыбнулся, когда увидел на его лице удивление, стоило только мне завести его в отдел алкогольных напитков. Он молчал почти минуту, пока я брал в руки то один, то другой напиток, а потом, наконец, не выдержал: — Я ничего не понимаю — А должен бы. Определившись с выбором, я пошёл к выходу, чувствуя нарастающее непонимание мальчишки. Но внезапно меня привлекли товары в отделе по пути к выходу. И я заговорил: — Суть в том, что я и правда злой Санта, и мне нужно что-то пить, пока мои маленькие рабы-гномы делают... всё это. — Я кивнул на сувениры, которые даже отдалённо не были похожи на то, что делал я. Возможно, это странно: мне нравилось создавать что-то эстетически цельное из разного по сути мусора, наполнять это душой (как бы сопливо это ни звучало), но я бы ни при каких обстоятельствах не стал хранить (а тем более украшать этим) что-то подобное в своём доме. Оказавшись в машине, я откупорил бутылку и, прежде чем сделать глоток, предложил мальчишке, на что он лишь поморщился. Я понятия не имел, о чем он думал, но он поутих, что не могло меня не радовать. — Только отцу не говори, — сказал я, закрывая бутылку и передавая её на хранение в руки Карлу. Хотя на самом деле, пусть это было и несколько рискованно, я надеялся, что он так и сделает: расскажет всё своему папаше, тот в свою очередь если не сделает какой-нибудь судебный запрет, то как минимум поговорит со своим сыном, который однажды может влипнуть в неприятности, расхаживая по сараям незнакомцев и разъезжая с ними по городу. При этом мне не хотелось думать о том, как по-мальчишески я веду себя. Ведь можно было бы просто пойти и поговорить с его отцом. Но мне же надо было непременно удалить свою потребность утолить тоску по преподавательству, наставничеству, по которым, лишь потеряв, я понял, как на самом деле скучаю. Скучаю по возможности учить уму-разуму детей. А ещё (и мне совершенно не хотелось этого признавать) именно страх двигал моими действиями. Я постоянно чувствовал себя под наблюдением, которое будто твердило мне забиться в свой угол и сидеть там тихо до конца жизни. Поэтому мне часто приходилось спрашивать себя: как бы поступил тот Ниган? Тот, на кого ни разу не падала даже тень подозрения в том, в чём его пытались обвинить в суде? Тот Ниган, который всегда делал и говорил что хотел, который всегда преподавал так, как считал нужным, и не оглядывался на несогласных с его методами... И тот Ниган бы примерно так и поступил — без страха быть неверно понятым. — Я так и не понял… — Причем тут изготовление сувенира, если я просто купил себе бутылку виски? — Ага. Мы снова были на подъездной дорожке моего дома. Начало смеркаться. — Дай-ка мне это… — Я кивнул на виски, который мальчишка всё ещё держал в руках. — Если ты, конечно, точно не хочешь. — Нет... — Вот и я не хочу. Открутив крышку, я вылил содержимое на собственный некогда идеально выстриженный прежними жильцами газон. — Что ты?.. — Я бы показал тебе, как делают корабли в бутылке, но суть в том, что последний оставшийся экземпляр ты, если помнишь, разбил. А другой бутылки у меня нет. Поэтому урок первый — бери либо то, что будешь пить сам, либо то, что не жалко вылить. Да, можно сходить на помойку или порыться в мусорных баках, но тут уж как душе угодно. — А урок второй? «Больше не приходи ко мне, пацан», — хотелось мне сказать этому ребенку, но я решил оставить это его отцу. — Тебе стоит лучше выбирать тех, у кого хочешь брать уроки… Её надо помыть, иначе команда на твоём корабле в этой чертовой бутылке не будет трезвой. Заказчикам, знаешь ли, такое может не понравиться. Держи. — У тебя дома нет горячей воды? — У меня нет желания этим заниматься — Мыть бутылку или иметь со мной дело? Я молча посмотрел на него, не ожидая такой прозорливости. Он поплелся домой, держа бутылку, которую он, возможно, выбросит по дороге, в опущенной руке, а я надеялся, что больше не увижу Карла Граймса на своем пороге. Да, в тот вечер я хотел преподать Карлу Граймсу урок, показав, что нужно тщательнее выбирать себе тех, с кем хочешь дружить. Стоит ли говорить, что мой трюк не удался, а, быть может, и сработал в точности наоборот? С того вечера мальчишка стал приходить ко мне почти каждый день. А меня, как вы знаете, ждал впереди совершенно иной урок, но уже от судьбы.4
— Что ты делаешь? — спросил Карл, даже не поздоровавшись. Не найдя Нигана в доме, от дверей которого у Карла уже был свой собственный ключ. Карл, к слову, тоже хотел поговорить с отцом, чтобы тот выдал Нигану ключи от их дома, но Карл боялся, что для отца это будет слишком. Визиты же Нигана в «неурочное время» через окно Карлу хоть и нравились тем, что будто связывали его с Ниганом некой тайной, но это же Карлу одновременно и не нравилось... Карл не видел ничего плохого в том, что он общается с Ниганом. Карл хотел делать это когда и где угодно, и чтобы это в глазах кого угодно не вызывало никаких плохих мыслей и домыслов, которых Ниган уж точно не заслуживал. Не заслуживал Ниган и тона, которым Карл его окликнул сейчас. Но уж очень Карл сейчас был неприятно обескуражен увиденным: большая часть того, что хранилось у Нигана в гараже, теперь лежало огромной кучей на заднем дворе. — Привет… — Ниган обернулся буквально на секунду, а после бросил вещи, с которыми пришёл из гаража. — Джудит говорила, вы с отцом собирались в кино? — Да, так и есть. Просто я… Мне стало как-то нехорошо, и я решил остаться дома, чтобы поспать. — И как, помогло? — Нет. — Обычно Карла не раздражали вопросы о его состоянии, если их задавал Ниган, но сейчас Карлу хотелось понять, что происходит, поэтому он с большим трудом подавил нервозность в голосе. — Так... что ты тут делаешь? — С тех пор, как я вышел из тюрьмы, я почти здесь ничего не трогал. Исключением был тот злополучный вечер, когда я сдуру решил, будто надо продолжить работу со всем этим хламом, связаться снова с заказчиками… Тогда я пошёл в лес поискать недостающий материал. Но нашёл тебя на той поляне. — Считаешь тот вечер злополучным? — Пренепременно. Карл хмыкнул, попробовав улыбнуться, хотя внутри по-прежнему было неясное беспокойство при виде всех этих вещей, который столько лет хранились у Нигана в гараже и уже были будто бы его частью. — Это всё… ты тоже где-то нашёл когда-то? — Многое пришлось купить, но, да, тут есть много вещей, являющихся просто чистейшим хламом. Так бы о них подумал любой другой нормальный человек. — Но не ты. — Да, я просто чёртов мусорщик, который думает, что способен дать всем найденным вещам вторую, новую жизнь. Карл молчал, разглядывая выставленные вон из гаража вещи, и не мог отделаться от воспоминания тех дней, когда Ниган только переехал в этот дом, а он, Карл, пытался навязаться ему в помощники. — Хочешь помочь? — Карл ощутил, как Ниган несильно хлопнул его по плечу, возвращая в реальность. — Хватай коробки и неси во-о-он туда. — Да, конечно! — Карл взял ближайшую коробку и снова попытался выяснить, что происходит: Ниган не отвечал прямо — это точно было не к добру! — А зачем так далеко? Ты хочешь отремонтировать тут всё или просто снести этот сарай и построить новый? — Меньше разговоров — больше шевеления задницей, мой юный друг, — не оборачиваясь, крикнул Ниган, и Карлу ничего не оставалось, кроме как поспешить со своей ношей за ним. Через почти целых полчаса совместных усилий все коробки и прочие вещи, наполнявшие сарай, были сложены в большую кучу за пределами двора Нигана. — А что это за камни? Карл только сейчас понял, что камни, на которые он прежде не обращал внимания, образуют собой почти замкнутый круг, и именно в этом кругу сейчас и лежали все вещи. — Кстати, да, помоги принести вон те два, — сказал Ниган, поднимая с земли несколько больших булыжников, которые, теперь Карл понял, были привезены сюда заранее, а не просто валялись. Карл, наконец, понял и то, что именно хочет сделать Ниган. — На какой бы там фильм не поехали твой отец и сестра… тут сейчас будет зрелище поярче. — Тебе… Ты не будешь потом жалеть? Ведь, наверное, многое из этого имеет свою историю или типа того… Карл неотрывно смотрел на вещи, которые были сложены в центре очерченного камнями круга. И невольно на каждой из них задерживал свой взгляд: не то в попытке запомнить (ведь некоторые из них Карл «знал» ещё с детства, с тех самых пор, когда проводил среди этих вещей своё свободное время), не то отдавая каждой из них своим взором некую дань уважения. — Меня больше ничего с этим все не связывает, — произнёс Ниган, обходя кучу со всех сторон и поливая её жидкостью для розжига. Карл опустился на землю, облокотившись на росшее позади дерево, невольно вспоминая, что к его большой ветви раньше были прикреплены качели, на которых Карл любил качаться, приходя «играть» с детьми, владельцев этого дома. Тогда родители ещё были уверены, что Карл жаждет общения с себе подобными. Тогда, больше десяти лет назад, раскачиваясь на этих качелях, Карл представлял, будто он взмывает высоко к небесам, чувствуя в груди приятное волнение и свободу. Так ощущает себя тот, у кого ещё вся жизнь впереди, и когда кажется, будто можешь делать что угодно и быть кем угодно. Ниган кинул спичку и опустился рядом, чтобы смотреть на то, как некогда дорогие и наверняка приносящие радость вещи покрываются пламенем. — Будешь? — не отрывая взгляда от костра, произнёс Ниган. От чего Карл хмыкнул, улыбнувшись, и взял протянутую Ниганом бутылку. Сделав глоток и глядя на быстро распространяющееся на каждую вещь пламя, Карл ощутил обжигающий вкус, и ему казалось, что это же пламя теперь пробирается по горлу в желудок, опаляя своим жаром всё внутри; сжигая и очищая.***
В тот вечер они с Ниганом много говорили. Глядя на пламя и попивая пиво из бутылки Нигана, Карл чувствовал себя одновременно и ребёнком в летнем лагере, в чьих глазах отражаются языки пламени, и взрослым, который может поддержать серьёзные разговоры, а именно такой настрой в тот вечер и был у Нигана. И Карл честно пытался всё понять. В том числе и желание Нигана, которое однажды всё же перейдёт в действие — уехать из этого города и начать новую жизнь. Это был странный вечер. Темы их разговоров (Карл не мог этого не ощущать) пророчили им скорую разлуку, но в то же время Карл чувствовал себя ближе к этому человеку, чем когда бы то ни было.