1
Семь лет назад Шагая по коридору к выходу из школы, Карл думал: каково это — когда твоего брата похитили? Сегодня по какой-то причине он то и дело натыкался на младшего брата пропавшего недавно Терри Питтерсена. Ему было двенадцать, и после школьной экскурсии в Бостон он не вернулся домой... Стэн хоть и был ровесником Карла, но обычно их расписание занятий не пересекалось. Да и к тому же, отец часто заикался о том, что это очень «сложная» семья, и от братьев Питтерсенов лучше держаться подальше, потому что «неизвестно, что они видят дома, и как их воспитывают родители, которых давно пора лишить родительских прав»... Но сегодня Карла ни сколько не удивляло, что он видел Стэна повсюду. Карл будто притягивал Стэна своими мыслями, которые почти все до единой были о том, каково же это, когда теряешь брата? Карл не знал, почему его так занимает этот вопрос, ведь у него не было даже друзей; кузены из Бостона приезжали очень редко, а папа не очень любил «большие суетливые города», чтобы ездить к родственникам... И вот думая обо всём этом, Карл не заметил, как в очередной раз Стэн появился с ним рядом. Только теперь это появление было далеко не случайным. — Эй, Граймс! Не хочешь рассказать нам, почему брат Стэна до сих пор ещё не найден? Чем там твой папаша занимается вообще? И в этот раз Стэн был не один…***
Ниган — Тут потребуется другая молния, а не только сам замок... Видишь? — Это, значит, что его не починить? И что мама меня убьёт? — Нет, пацан, это значит лишь ровно то, что я сказал. И что если купить новую молнию, то можно всё починить — будет как новое. — И… ты починишь? — Я смотрю, у тебя любовь к поспешным выводам? Я сказал «можно», но не говорил, что у меня есть на это время. Я и сам понимал, как звучат мои слова, и видел, как они расходятся с истиной, потому что я уже потратил полдня на этого ребёнка без доли недовольства, которое так хотел сейчас ему демонстрировать. Но я был рад, что мальчишка, наверняка заметивший этот факт, не озвучил его. Потому что мне вовсе не хотелось придумывать сейчас отговорки и напускать на себя недовольный вид больше, чем обычно. Надеясь тем самым скрыть тот факт, что мне приятно проводить время с ним; что его присутствие заполняет пустоту, которой наполнены мои дни в те моменты, когда я не занят работой в гараже над каким-нибудь из заказов. И наверное, именно из-за нежелания что-либо объяснять, я продолжил, не дав мальчишке возможности «атаковать» первым: — Хотя, наверное, чем быстрее я помогу решить твою проблему, тем скорее смогу от тебя избавиться, да? Мальчишка, всё прекрасно понимая, улыбнулся, а уже через какой-то час его красный рюкзак был целым и невредимым.***
— Я не хочу рассказывать родителям о случившемся. Папа расстроится и скажет мне, чтобы я держался от таких ребят подальше, а мама… — Что — мама? — Ну… Она и так волнуется, что у меня нет друзей, а теперь она ещё и решит, что я какой-то буйный или странный… — Если она так решит, то могу сказать, что твоя мама явно не видела прежде буйных и странных детей, пацан. Хотя насчёт друзей… Тебе действительно пора бы меньше времени проводить со мной, а больше со сверстниками, не то… — Не то, выходит, что это уже не я странный, а ты? — Не пора ли тебе домой, пацан? — Меня зовут Карл. Но ты прав — пора! — Супер. — А ты ничего не хочешь мне сказать напоследок? — Например? Не заблудись, переходя дорогу? — Нет же! Например, что-то вроде... Кхм. Если кто-то ещё будет задирать тебя в школе, то ты, Карл, только скажи! — Ты предлагаешь мне прийти в твою школу и наказать твоих обидчиков? — Нет, конечно! Но все обычно именно так и говорят в фильмах или комиксах тем, кто попал в беду. — Все — это кто, изволь спросить? — Герои-наставники, конечно!.. Пока, Ниган! Наши дни — Почему — я? Неужели, тебе мало психотерапевта? — мальчишка только что изъявил желание поговорить о том, что с ним происходило, и я до конца никак не мог понять, что чувствую. Почему со мной? Будто я могу хоть немного сделать легче груз того, что с ним случилось… Определённо точно я этого не мог. Как и до его странной просьбы я не мог понять свои чувства относительно того чудовища, которое сделало всё это с мальчишкой. С человеком, которому я бы хотел быть опорой, пусть и не мог в действительности ею стать. Мои чувства... Это была не просто злость. Порою это было похоже на слепое желание убить подонка. И прямиком за этим желанием следовал страх. Это был страх того, чем именно эта ярость вызвана, и какие странные желания и мысли она, появляясь, во мне порождала. Иногда я представлял себе расправу над н и м, и в этот момент, помимо желания его уничтожить, я неистово хотел крикнуть ему в лицо: «Он мой! Этот мальчишка тебе не принадлежит и больше никогда не будет! И ты чертовски пожалеешь о каждой секунде, которую заставил страдать Карла Граймса!» — Ну… Психотерапевт — он просто врач, это вроде как его работа. А родители… Им я точно такого не расскажу: папа расстроится, а мама… — Что — мама? — Она и так видит во мне чужака, несмотря на то, что пытается вести себя нормально, как раньше… А если узнает, что он делал со мной… — Послушай, парень… Я правда не уверен, что это хорошая идея. Я… Я точно захочу его убить, — не подумав, выпалил я на одном дыхании то, о чём тогда думал. Поэтому тут же добавил, надеясь свести всё в более безопасную тему: — Или... как там должны говорить герои-наставники? — Да… Герои-наставники... — улыбнулся Карл, явно радуясь тому, что я помню наш разговор семилетней давности. — Вот только… Я больше не хочу, чтобы ты был моим наставником, Ниган. Мне больше этого недостаточно.2
— У меня, док, было два пути, как мне тогда казалось. Это, конечно, если исключить мою попытку покончить с собой. Но тогда я ещё не знал, что скоро окажусь на свободе. Тогда я пребывал в четкой уверенности, что всё это — навсегда… — А потом? — Потом? Потом я понял, что уже сейчас, сидя в зале суда, я должен решить, каким я хочу вернуться в мир, какой хочу для себя жизни. И да, это было всего два пути, две роли: человека сдавшегося, сломавшегося, того, кто будет себя жалеть до самой смерти и винить в случившемся всех, и хуже всего — бесконечно вспоминать-вспоминать-вспоминать… Такой роли я для себя не хотел, пусть и всё моё существо мечтало отдаться в руки жалости к себе. И, наверное, лишь факт того, что я всё же помнил, кто я — человек, который презирает страх и жалость — это были отголоски старого меня, которые сумели сохраниться… Это и помогло мне выбрать другой путь, другую роль. Роль свободного, в том числе и от воспоминаний, человека. И лишь потом я понял, что есть и ещё один выход, ещё одна роль — роль того, кто поможет преодолеть всё то же самое Карлу Граймсу.***
Мальчишка оживал. И мне вовсе не хотелось приписывать эти положительные изменения на свой счёт (не хотелось делать это по многим причинам). К тому же заслуга шерифа была здесь не меньше — больше. Какой ещё отец мог бы предпринять те меры, которые решил принять он: позволить человеку, который тебе неприятен… человеку, которого ты не хотел видеть рядом со своим сыном ещё много лет назад… позволить этому человеку, который… Позволить мне заниматься с Карлом подготовкой к экзаменам, проводить с ним времени больше, чем положено; делать вещи, которые нам... мне делать (и я в этом уверен) было неправильно. Да, Рик Граймс не был обычным отцом. Налив в свой остывший кофе молоко, я снова бросил взгляд в окно, где через дорогу вот уже несколько минут разворачивалась отчего-то так заворожившая меня картина, вызывающая какое-то необъяснимое волнение в душе: такое дерьмо бывает, когда начинаешь вспоминать детство и юность. Я ненавидел эти ощущения, я ненавидел вспоминать то время, но все же сейчас не мог отвести взгляд от того, как отец и сын вместе убираются на лужайке возле дома. А быть может, шериф делает то, что он делает, не потому, что он какой-то охрененный отец? А потому, что обычно именно так и поступают все нормальные родители? Я не слышал их разговора, но, похоже, мальчишка выкинул сейчас какую-то шутку в сторону отца, потому что выражение лица шерифа стало сперва делано-укоризненным, но спустя уже несколько секунд на его губах проступила улыбка, а в Карла полетел ворох листьев и травы… А в моём же сознании спустя секунду пролетело нечто другое, и я буквально услышал звон бьющегося стекла — настолько близко подобралось к барьеру с реальностью моё внезапное воспоминание: отец, швыряющий в меня бутылку из-под дешевого пойла, нахлеставшись которого он в очередной раз потерял рассудок, он в очередной чёртов раз, пока матери нет дома, начал распускать руки, зная, что некому ему помешать, как он говорил сам, «выпускать своего внутреннего зверя наружу». Мой папаша много чего не замечал в такие моменты (в которых он был постоянно): что кто-то, вместо него, оплачивает счета, покупает продукты, прибирается в доме… А ещё — что его его сын не перестает расти. Да, однажды он не принял в расчёт то, что его сын, наконец, вырос, и он больше не мог иметь власти надо мной, потому что вчерашний «слабак» уже мог дать отпор. Да так, что одним днём это привело к самому вероятному из всех событий — к его смерти. Что сказать? Отцы и сыновья бывают разными. Жаль только, что даже самые лучшие и охрененные отцы — не гарантия того, что ребёнку ничего не грозит.3
«— Это не было бункером, — голос Карла имел нотки затравленности. Рик только теперь, переслушивая показания сына, по-настоящему мог увидеть и испытать радость от того, насколько его сын окреп за месяцы пребывания дома. — Почему ты так уверен? — допрос вёл тогда Джеред, и, надо отдать ему должное, вёл он себя более чем профессионально, чего никак нельзя было сказать, общаясь с ним в обычных рабочих ситуациях. — Потому, что он был похож на подвал. Знаете, на один из таких, которые показывали в фильмах… Помню, одно время я очень расстраивался, что в подвале нашего дома нельзя сделать для меня комнату… Такую, где обычно собираются друзья, играют, едят всякую гадость (как сказала бы мама). Помню, я спал и видел, что однажды отец починит водопровод, уберёт свои вещи и даст мне возможность построить там тайное убежище, секретное, как у Зелёной Стрелы или Бэтмена… Но отец был против. И даже Шейн не смог помочь. Хотя обычно Шейн всегда мог уговорить отца на что угодно. Но тогда… Шейн мне сказал, что отец «был неприступен…» — Я всё равно не помню того разговора… — нажав на паузу и с трудом вернувшись в реальность, пробормотал Рик, произнеся те же слова, что и когда только впервые слушал эти показания. — Я говорил тебе пару раз, но тебе было не до этого и... Я просто знал, что это очень хлопотно, дружище. Плюс, с кем бы он там играл? Я побоялся, что он ещё больше станет… Не знаю… Ну, в общем, одиночкой. Поэтому я… — И решил сослаться на меня? — Точно. И прости? Только вот теперь я думаю, будь у него это место… Может, ничего страшного и не случилось бы. — Мы все думаем подобным образом, Шейн… Но это путь в никуда. «Что, если…» Но случилось то, что случилось, и точка. Сейчас главное — найти того ублюдка, который это сделал. — Ты найдёшь его, дружище. Обязательно найдёшь.