Князь Лесной Земли

В ту же ночь, когда сварожане и команы бились с уртанами под Бычьим Рогом, в далеком оттуда Дедославле великий князь Бронислав Милонежич видел сон. Ему снился его золотой княжеский венец, усыпанный самоцветами, одиноко лежавший на сиденье тронного кресла. Вокруг, в главном зале его дворца, царило запустение, по углам царили груды обломков некогда пышного убранства. Слышалось рычание и визг зверей, грызущихся между собой ради объедков. Вдруг в зал одним прыжком ворвался лев, ухватил княжеский венец, и умчался прочь, на полунощь, унося драгоценную добычу. Старый князь следил взором за коронованным львом, видел, как тот бежит среди хвойных чащ Лесной Земли. Путь льва лежал, похоже, к полунощи и восходу, к берегам Оленьей реки либо Каменки... Князь Бронислав Милонежич проснулся и долго лежал без сна, в предрассветных сумерках, еще не осветивших окно княжеского покоя ни одним лучом. Он, как и большинство сварожан, привык полагать сны знамениями богов, и бывало, что сны помогали ему. Быть может, вещим окажется и этот. Но, если даже правда, что княжеский престол перейдет к роду его младшего сына, и перейдет в Лесную Землю, то князь Бронислав не собирался ни мешать этому, ни способствовать. Для всех сварожан было бы лучше, чтобы после него наследование шло заведенным пращурами порядком. По закону и старшинству, ему наследует старший сын, Светлояр. Надо перевести его из Влесославля поближе к себе, пусть заранее готовится к великому княжению. Светлояром великий князь был доволен: тот унаследовал и его дар полководца, и государственную предусмотрительность, ладил даже со своевольными влесославцами. И по старшинству - ему быть великим князем. Очередь же рода Мирослава, если она вообще придет - самая последняя. Однако в жизни все бывает, князь Бронислав хорошо это знал. Среди сыновей Мирослава кое-кто и впрямь многое обещал в будущем! Если Хозяйка Судеб сулит им венец великого князя - значит, так угодно богам. Лишь бы не пришлось ни им, ни сварожскому народу платить своей кровью за такие перемены! И без того сварожские князья слишком часто сражаются между собой, а страдают от того все кругом. И он сам, Бронислав Милонежич, пока был моложе, нередко воевал со своими родичами, то отражая их нападение, то мстя за причиненное зло. Теперь уже, когда не так много времени отделяет его от погребального костра, прожитая жизнь становится видна, как на ладони. Что значит власть, удовлетворение тщеславия, когда всем рано или поздно Морана закроет глаза кровавым платком? Останется важно лишь то, что успел сделать в своей жизни, хорошего или дурного. Вот бы объяснить это своим потомкам, что придут следом! Сыновья Мирослава, хочется верить, что-то уяснили для себя из их бесед. А остальные, те, что далеко? Как им объяснить, чтобы стремились не к власти, не к богатству и красивой жизни как цели, но единственно - к заслуженному уважению людей, простых и знатных?.. И старый князь поднялся с постели, оделся наскоро и прошел к столу. Зажег свечу, и ее бледное разгорающееся пламя осветило лежавшие на столе пергаменты, исписанные и еще чистые. Князь сел за стол, обмакнул кончик павлиньего пера в чернила, и вывел первые строчки послания, которое впоследствии сварожане запомнят и века спустя... А на Великой реке война с уртанами продолжалась и после сражения при Бычьем Роге. Сварожане и их союзники после десятидневной осады захватили уртанскую столицу Гурату. Тут уж команы дали себе волю! Князь Мирослав Брониславич не хотел лишней жестокости, однако не мог запретить своим союзникам хозяйничать в завоеванном городе. Когда команы повернули к себе в степи, их телеги ломились от захваченных богатств. Тысячи пленных уртан увели они с собой в плен, для рабства и для продажи в чужие края. Наглядевшись на поступки сородичей своей матери во время войны, княжич Стемир тоже рад был проститься с ними, когда пришло время возвращаться домой. К тому времени был уже конец лета. Когда впереди показались стены старинного Тихомирова, Стемир даже не сразу поверил своим глазам. Но вот уже и княжеская усадьба! Все строения были на своем месте, но как будто сделались ниже, менее значительными, чем было привычно ему с детства. По ступеням крыльца сбежали младшие братья, кидаясь едва не к самым копытам коней. На руках у матери трепыхалась крошечная, родившаяся в их отсутствие, Радмила. Стемир с каким-то удивлением глядел на маленькую сестричку, хотя и раньше видел дома младенцев. Вокруг головки девочки вились еще не волосы - тончайший нежный пух, отливавший на солнце медовым золотом. Взбежав по ступеням вслед за отцом, Стемир крепко, но осторожно обнял мать. - Матушка! Мне кажется, я дома не был сто лет, едва узнал тут вас всех! А ведь здесь почти ничего не изменилось! - он глубоко вдохнул, огляделся по сторонам. И вновь, как когда-то под Брониславлем, сквозь облака заглянули ему в душу древние и вечно юные, бездонные, колдовские глаза. И словно чья-то мягкая рука коснулась волос юноши. "Здравствуй! С возвращением тебя!" А тем временем княгиня Цветана тоже будто заново увидела своих старших сыновей - загорелых до черноты, повзрослевших за несколько месяцев сразу на годы. - Главное - что домой вернулись, что невредимы все, - проговорила она с грустной улыбкой: кругом нее были жены и дочери дружинников, иные из них не дождались своих близких из похода, и сейчас плакали... Вечером того же дня, после пира в честь возвращения, Стемир вышел из зала подышать свежим воздухом. В одном из переходов кто-то выскочил навстречу. Княжич разглядел Любушу. Он видел ее на крыльце, но потом она куда-то исчезла, и не явилась на пир. Рассердилась, что ли, на кого? Ей бы как раз следовало радоваться: оба ее брата благополучно вернулись домой. Впрочем, к выходкам Любуши Стемир привык с детства, и ничему не удивлялся, да почти и не думал о том. И вдруг она выскочила на него и ухватила за плечи, не пропуская дальше. Стемир едва не отскочил прочь. - Ты что выдумала, дикарка? Ведь не маленькая уже! - сказал он, напуская на себя строгость. Они стояли возле дверной ниши, поблизости от висевшего на железной стойки факела, освещавшего переход. И Стемиру показалось, что девочка покраснела от удовольствия, когда он назвал ее "не маленькой". - А я тебя ждала! Вот и устроила засаду, чтобы ты уж точно заметил. Ты со всеми поздоровался, а мне на крыльце даже слова не сказал! - Это неправда! Я тебя приветствовал, как всех! - возразил юноша, недоумевая, что нашло на приятельницу его детства. Хотел погладить ее по волосам, но Любуша отпрянула, сжала кулачки. Лицо ее, обычно миловидное, стало злым, как в детстве перед дракой, глаза бешено горели. - Значит, "как всех", да? А я, как услышала, что вы идете на войну, каждый день просила Хозяина Громовой Секиры, чтобы он берег тебя в бою, чтобы ты вернулся живым и прославился! Но все это я делала, "как все"! А ты обо мне даже не вспоминал, пока был в Дедославле и сражался, будто мы и не друзья! Стемир, успевший забыть о купленной для нее броши-жучке, вскрикнул и хлопнул себя по лбу. - Любуша, ты не права! Я привез тебе подарок, просто еще не достал его. Как раз о тебе подумал, как увидел его. Не сердись на меня, я о тебе вспоминал! Он пошел в свои покои и достал из уже разобранной походной сумы ларец, где лежал жучок из красной яшмы с черными пятнышками. Протянул его девочке. - Какая красота! - как завороженная, прошептала Любуша, торопливо прикалывая брошь на груди, еще почти мальчишеской по очертаниям, едва заметной под вышитым верхом платья. Стемир усмехнулся, видя, как она в одно мгновение засияла от радости. - Ну как, теперь ты веришь, что я не только о тебе помню, но и знаю, какие вещи тебе понравятся? Любуша вдруг поднялась на цыпочки, на одно мгновение бросила руки ему на плечи и поцеловала прямо в губы своими приоткрытыми влажными губами. В следующий миг ей, казалось, стало стыдно, она отпустила юношу и убежала прочь, не оглядываясь. Стемир только пожал плечами, удивляясь таким внезапным перескокам. Впрочем, это было похоже на Любушу: она, случалось, сама не знала, что сделает через пять минут, как ее осенит. Юноша задумчиво потер губы, еще хранившие непосредственный полудетский поцелуй Любуши. От нее пахло золотистыми цветами купальницы, созревшим хлебом и мыльным корнем. Почему он так ясно почувствовал этот запах? После этого случая отношения между Стемиром и Любушей совсем не изменились. Он с ней держался как с младшей сестрой, а она никогда не напоминала о поцелуе. Но брошь носила часто. Такой подарок, сделанный ребенку, не вызывал у окружающих подозрений, и никто не удивлялся - с какой стати. А зимой, когда Стемир с другими юношами участвовал во взятии снежной крепости наравне с городской молодежью, Любуша напросилась в защитники крепости вместе со взрослыми девушками. Борясь внизу, под ледяной стеной, с соперниками, спешившими скорей дорваться до знамени наверху, он видел ее. Она сияла от радости, когда Стемиру удавалось на своем вертком, как вьюн, коне опередить остальных, а когда его теснили - топала ногой. Кидая вниз снежные глыбы, она старалась выбирать с разбором, чтобы не задеть Стемира, не помешать ему одержать победу. Состязание, как всегда, распалило в Стемире воинственный дух, и он рвался к победе, не жалея сил. Чуть было не упал вместе с конем, когда его подкованные копыта заскользили на ледяных ступенях. Но удержался и бросился дальше, к колышущемуся над головой знамени со львом. При взятии снежной крепости обычно все старались изо всех сил, не щадя друг друга. Робким и слабосильным здесь не было места. Недаром эту игру часто судили опытные воеводы, а то и сам князь, недаром наградой победителю присудили доспех из княжеской оружейной. Такие состязания служили хорошей подготовкой для будущих воинов, а лучшие среди городской молодежи могли, показав себя, попасть в княжескую дружину. Но на сей раз с княжичем Стемиром не мог состязаться никто. Он протолкался вперед, не замечая снежных глыб, которыми осыпали сверху защитники крепости. Кого-то из соперников сбросил с коня, не оглядываясь, и, наконец, схватил знамя, гордясь собой. А вот его старший брат, княжич Богуслав, вовсе отказался участвовать во взятии крепости. Только свысока взглянул на Стемира, когда тот его позвал с собой. - Толкаться с простыми смердами, и ради чего? Ну пусть горожане рискуют покалечиться, чтобы выиграть настоящий полный доспех. Но у нас с тобой и так под рукой любое оружие! Так зачем? - Как это зачем? - Стемир даже не понял, серьезен брат или шутит. - А радость победы? А гордость собой, признание твоих заслуг перед всем народом? Этого мало?! Богуслав надменно вскинул красивую голову, давая этим жестом понять, что не имеет ничего общего с подобными мальчишескими затеями. - Заслуг? Каких? Проскакать на коне дольше других? Пусть этим занимаются те, кто хочет выбраться из навоза. А мы княжеского рода, мы достойны большего! У каждого на свете свое предназначение. Наше дело - править людьми. Я бы понял борьбу ради значимой цели, например, великого княжения. Но калечиться потехи ради не желаю! Выслушав эти слова, Стемир отчетливо понял, что им с Богуславом не понять друг друга. Даже их родители удивлялись порой, насколько разными выросли сыновья... Следующие пять лет можно пропустить, потому что они были довольно спокойными для Лесной Земли, хотя и не для Сварожьих Земель в целом. На второй год после войны с уртанами умер великий князь Бронислав Милонежич. Ему наследовал его старший сын, князь Светлояр, и скоро все признали его достойным преемником отца. Из Лесной Земли князь Мирослав послал старшему брату письмо и подарки, а больше для него и его семьи ничего существенно не изменилось. Возвышение на одну ступень в княжеской лествице прошло незамеченно. Перемены за эти годы, конечно, были, но самые обыкновенные, житейские, а не государственные, такого рода, что происходят в любой семье: "Старые старятся, молодые растут". Взрослели старшие братья, подрастали младшие. У княгини Цветаны через два года после Радмилы родился в самые свирепые морозы последний сын, Мстиславко. Первый месяц жизни чуть не стал для него и последним: малыш сильно простудился, мать и няньки едва выходили его. Вдобавок, пришлось нанять для него кормилицу, а ведь чужое молоко и вполовину не так полезно для ребенка, как материнское. И рос Мстиславко хилым, часто болел, мать над ним дрожала как курица над цыпленком. Совсем не похож был на бойких, самостоятельных старших детей. А самые старшие превратились уже к тому времени во взрослых мужчин, помогали отцу в нелегком деле управления обширной Лесной Землей, выполняли его поручения в различных уголках ее, перенимали опыт. К своему двадцатому году Стемир выглядел вполне взрослым мужчиной, не таким высоким, как отец и старший брат, но крепко сложенным, широкоплечим, с гордой посадкой головы. Вся его осанка выдавала упорную несокрушимую силу. И в самом деле, он один умел натянуть лук, с которым не могли совладать самые сильные воины в дружине. В учебных поединках сражался с тремя противниками сразу. Справлялся с любым, самым норовистым, конем. Если ему случалось заглянуть в зеркало, он видел в нем отражение смуглого, с жестким лицом молодого человека с темными, чуть прищуренными глазами и широким носом. Борода и усы пока еще росли редко, но он из-за этого не особенно переживал. Когда Стемиру исполнилось двадцать лет, в лесах под Брониславлем объявилось чудовище. Откуда оно взялось и как выглядело - никто из местных жителей не знал в точности. Просто стали находить в лесу останки растерзанных, неимоверно искалеченных зверей. Сильные кабаны, могучие лоси выглядели так, словно их изломало упавшим деревом: со сломанным позвоночником и вывороченными ребрами, с прокушенным насквозь черепом. Тут же находили и следы невиданного зверя - больше, чем у самого большого медведя, с длинными притупленными когтями. Видели на кустах и шерсть серо-бурого цвета, короткую и жесткую. И никто, даже самые опытные охотники, не могли сказать, что это за зверь. Местные жители решили, что ненароком прогневали Лешего. Закололи жирного быка в жертву Лесному Хозяину. Но страшный зверь продолжал хозяйничать в округе. Стал нападать на пасущийся скот на выгонах среди бела дня. Появлялся всегда в одиночку, молча, не издавая ни рычания, ни воя. Одним рывком валил любое животные из стада, вгрызался, когтил страшными лапами, после чего уносил тушу в лес, будь то конь или бык. Когда в первый раз пастух, спрятавшийся в густой траве, принес жуткие вести, брониславцы решили, что он повредился в уме. Уж очень не похоже было на повадки ни одного общеизвестного хищника! Но пастух настаивал на своем, и следы подтверждали его слова. Судя по измеренной длине шага, зверь был в высоту без малого пять локтей - гораздо больше любого известного хищника. По словам видевшего его пастуха, чудовище передвигалось неуклюжей рысью, спина была покатой, задние лапы короче передних. И, судя по повадкам, зверь был страшно прожорлив и не боялся никого и ничего. Словно в самом деле был не обычным животным из плоти и крови, а чудовищем из Кромешного Мира. По свежему следу хищника пустили собак. Те пустились бежать до самых глухих лесных чащоб, где люди не могли успеть за ними. Спущенные со сворки псы далеко опередили охотников, оглашая лес азартным лаем. И вдруг, будто из-под земли, донесся одинокий звериный рык, глухой и хриплый, но непередаваемо мощный. А вслед за ним - жалобные вопли собак. Охотники, не сговариваясь, бросились бежать, чувствуя за спиной клацанье когтей неведомого хищника. Однако в тот раз не повстречались с чудовищем лично. Из собак не вернулась ни одна. После этого брониславцы стали жить как в осажденном городе. Даже по улицам ходили, озираясь: не придет ли и сюда лесной ужас? В лес не ходили ни поодиночке, ни гурьбой, особенно следили за детьми, которые могли недооценить опасность. Но скот-то пасти было надо, и для охраны стада приставили десяток парней и копьями и дубинками. Горожане надеялись, что на такой отряд ни один зверь напасть не решится. Перед десятком вооруженных людей отступила бы и стая волков в зимнюю бескормицу, а ведь сейчас было лето. Но зверь пришел! Когда охранники стада преградили ему дорогу, он не подумал отступать, а обрушился на них, работая пастью и лапами. Его натиск был так силен, что вскоре трое брониславцев лежали, мертвые или изувеченные, а остальные, уже не смея биться, уткнулись лицом в землю, дрожа от страха, что их сейчас ухватят челюсти, одним укусом перегрызающие шею лосю. Но, наверное, люди были слишком мелкой добычей для прожорливого хищника. Он убил корову из стада и скрылся с нею в лесу. Так в Лесную Землю пришел страх. Жители уверились, что чудовище невозможно победить. О нем уже сочиняли совершенно невероятные подробности: якобы оно может летать на крыльях, как у летучей мыши, якобы оно неуязвимо, и шкура его прочнее железа... Слух о чудовище брониславльских лесов облетел всю Лесную Землю. Стали думать, как одолеть зверя, где найти на него управу. Воодушевились многие отважные охотники, стали снаряжать облаву, готовить сети, ловушки, отравленные приманки. Собрались на охоту за чудовищем и княжеские сыновья со своими дружинниками. Хоть и опасно, зато какой почет достался бы тому, кто избавит здешний край от страшного хищника! Стемир больше всех горячился, узнав о нем. - Вот это достойное дело для благородных мужей! - воскликнул он, снаряжаясь в путь. Вместе со Стемиром увязался и его ручной волк. Сперва княжич вовсе не хотел брать его с собой. Серый совсем состарился за те годы, что его хозяину принесли расцвет молодости и сил. В лесу волкам редко удается прожить столько лет, сколько довелось прожить Серому. Но теперь его зубы выкрошились, шерсть поблекла, и даже лапы плохо сгибались от старости, так что он двигался с трудом. Однако княжича без себя не отпустил ни в какую! Упрямо шел рядом с его конем, иногда усаживался и глядел на Стемира своими умными глазами, словно хотел что-то сказать. Юноше и раньше казалось, что Серый, прожив столько лет среди людей, выучился говорить, а теперь был почти уверен в этом. Но волк только шел за ним, а если хозяин пытался его отогнать - жалобно скулил совершенно не своим голосом. Впрочем, в лесу волк как будто приободрился. Тут он был у себя дома, хоть его и вырастили люди. Даже двигаться стал легче: бежал себе, вынюхивая по лесу следы чудовища, будто вдруг помолодел. Охотники цепью прочесывали лес, разыскивая свежие следы зверя. Слышался лай собак, которых теперь вели на сворке, не давая опередить людей. Но пока не находили ничего. Лишь вспугнутая косуля или заяц выскакивали иногда из зарослей. Но охотники провожали их равнодушными взглядами: им нужна была вовсе не дичь. Серый вдруг потерся мордой о колено Стемира, затем ухватил его за штанину и потянул на себя, издав то же жалобное, почти щенячье поскуливание. Стемир с недоумением поглядел на волка. "Выжил из ума от старости?" - подумал он. Но Серый вновь ухватил его за край плаща и потянул за собой еще решительней, продолжая скулить, словно хотел преодолеть проклятье непонимания между человеком и животными. - Ты хочешь, чтобы я следовал за тобой? - совсем иным тоном спросил Стемир и повернул коня в ту сторону, куда указывал волк. Тот вел с неожиданной быстротой, и скоро Стемир отбился от остальных охотников. Даже лай собак и сигналы рога не долетали до этой части леса. Но Серый все тянул и звал княжича, и тот следовал за ним, хотя и начал уже сомневаться, что здесь что-нибудь найдется. Наконец, волк привел хозяина к редколесью, поросшему в основной березой и осиной да кустами лещины и бересклета, низкорослой рябиной. Кое-где из земли поднимались еще тонкие, слабые сосенки и елочки. Здесь когда-то был лесной пожар, старый лес погиб в огне, а новый еще не успел как следует вырасти. И здесь-то, на илистой земле возле ручья, Стемир увидел огромные, почти круглые отпечатки лап с длинными канавками от когтей. След был свежим: видимо, зверь приходил на водопой от силы пару часов назад. У Стемира даже холодок по коже пробежал. Опасно встретиться с таким чудовищем наедине! Если бы он поверил волку, позвал бы с собой хоть нескольких человек. Но возвращаться не собирался, а проверил, под рукой ли копье-рогатина, легко ли взводится тетива на луке. Затем, по-прежнему следуя за Серым, проехал по следу, ведущему к оврагу, заросшему кустарником. Ветки в нем были заметно примяты, обломаны тяжелыми лапами. И вокруг оврага не было выходных следов. Стемир быстро достал из колчана несколько стрел, натянул тетиву на луке. Если бы в овраге залег любой из привычных людям хищников, он, почуяв присутствие человека, сперва зарычал бы, стараясь отпугнуть от своего логова, и тем выдал бы свое присутствие. Охотник успел бы всадить в него стрелу, а то и несколько, прежде чем зверь выскочит... А этот появился перед всадником совершенно молча, не собираясь никого предупреждать. Вдруг вырос перед ним и направился в обход. Единственным звуком, что он издавал, было клацанье когтей по выступающим древесным корням. Зверь действительно ростом не уступал лошади и, пожалуй, был длиннее ее. Двигался размашистой, но неуклюжей походкой. И у него в самом деле, как говорил пастух, передние лапы были длинней задних, так что покатый круп опускался едва не на локоть. В светлом редколесье Стемир успел разглядеть зверя за долю мгновения, как это всегда бывает, когда опасность обостряет зрение. Он видел тяжелую голову зверя на низкой шее, небольшие круглые уши. Глаза у того были маленькие, черные, похожие скорее на глаза какого-то грызуна, чем обычного хищника. Шерсть оказалась серой, с более темными пятнами по всему телу. Довольно длинный хвост висел недвижно, не дергался, как у других зверей, когда они готовы биться. И вообще, неведомый зверь ничем не выдавал своих чувств: не рычал, не морщил нос, не прижимал уши. Ничего, что напоминало бы, пусть грозных и свирепых, но понятных каждому зверей, вроде волка, медведя, рыси. Стемиру казалось, что перед ним и впрямь существо из Кромешного Мира. А если не из царства Чернобога и Мораны, то, быть может, осколок времен до человека, когда на земле жили велеты и исполинские звери, изредка еще попадавшиеся и теперь. Конь под Стемиром бился и дрожал, но княжич сдержал его, стиснув коленями бока, а сам спустил тетиву. Стрела вонзилась в плечо зверю, но тот лишь ускорил шаг. Взяться за лук больше Стемир не успел. В тот же миг обезумевший от слепого ужаса конь встал на дыбы, сбрасывая всадника. И тут же зверь, тоже поднявшись на задние лапы, обрушился на коня, весом всей передней половины тела сбил его с ног, вгрызся, вкогтился, терзая лапами и зубами. Стемир, вышибленный из седла, но не потерявший сознания, с ужасом глядел, как убивает чудовищный хищник. Левой рукой осторожно нащупал рогатину, которую успел ухватить с собой. Но копье с поперечной перекладиной - не метательное оружие. Чтобы ударить рогатиной, к зверю надо подойти. Он стал медленно, бесшумно подниматься с земли. Но зверь, терзавший мертвого коня, оглянулся и направился к Стемиру, едва успевшему подняться и выставить рогатину. Словно в страшном сне увидел перед собой нависшую громадину с окровавленной пастью, и понял: ему не выстоять! Даже если он поразит зверя насмерть, тот успеет подмять и раздавить его, растерзать своими тупыми когтями. Но упрямство не давало смириться с неизбежной гибелью. Будь что будет, но он с этим чудовищем посчитается! А во рту пересохло так, что даже выкрикнуть оскорбление не получается... Все случилось совершенно одновременно. Юноша взметнул копье, метя в сердце чудовищу, и сам зверь приготовился одним ударом могучей лапы смять человека. Ибо для него люди были только дичью, и он не знал и не боялся их. И еще некто третий прыгнул навстречу исполинскому хищнику: старый волк собрал все силы и впился обломками сточенных клыков чудовищу в основание уха, чувствительное место всякого зверя. Огромный хищник коротко зарычал, единственный раз во время битвы подав голос. Такой голос мог бы быть у камня, покрытого мхом. И тут же стряхнул с себя Серого, расплющив в лепешку одним ударом страшной лапы. - Серый! - страшно завопил Стемир и ударил копьем в грудь зверю, слева, туда, где под грудой бугрящихся мышц должно было биться его сердце, если только внутри это чудовище все-таки похоже на обычных зверей. Бросок неимоверной силы едва не выдернул рогатину из рук Стемира. Совсем рядом, все ближе к нему, на уровне его груди, он увидел тяжелую ощеренную морду, капающую кровавой пеной. И пасть зверя щелкала зубами все ближе к лицу юноши, по мере того, как тот сам нанизывался на рогатину, вгонял в себя смертоносное острие все глубже, спеша любой ценой дотянуться до врага. Прямо перед Стемиром горели слепые от ярости, налившиеся кровью глаза зверя. Воздух куда-то исчез, и юноша дышал запахами крови и звериной шерсти. Чудовище, собственной невероятной силой насаживающее себя на копье, весило больше, чем матерый бык, и ни у одного человека не хватило бы сил держать его на копье. У Стемира трещали все мышцы от невыносимого напряжения, руки ходили ходуном, лицо заливал горячий пот. Но он не выпускал копья, ибо только этим еще мог надеяться спастись. Возможно, что зверь был смертельно ранен, но, невероятно выносливый и живучий, как все существа древней породы, он еще мог отомстить за себя, и человеку, чтобы уцелеть, надо было бороться. Наконец, не выдержала сама рогатина, переломившись пополам. Стемир от сильного толчка покатился по земле, и зверь, в которого была всажена треть копья, двинулся к нему. "Теперь гибель" - обреченно подумал Стемир. Перед глазами проплыли отец, мать, братья... Любуша... Затем все затмил взгляд сияющих зеленых глаз, его вечная мечта и пленительная загадка. "Я так и не нашел тебя", - подумал он напоследок. "Зачем искать то, что и так вокруг тебя, что всегда живет в твоем сердце?" - услышал он ласковый, чуть насмешливый голос. - "Ты на своей земле! Она всегда поддержит и придаст силы тому, кто защищает ее!" И, когда зверь - тяжело дышащий, истекающий кровью, но еще могучий, - склонился над ним, Стемир нащупал на поясе нож и ударил им под нижнюю челюсть, в самое горло чудовищу. В следующий миг широченная когтистая лапа подбросила Стемира в воздух, и, падая в мелководный ручей, юноша успел еще разглядеть, как корчится в предсмертных судорогах невероятный зверь, все-таки сдавшийся на волю судьбы.