Истинная любовь

— Пап, что случил… Боже, нет! Только не это!!! — воскликнул Сокджин, от ужаса застывая на месте, на глазах выступили крупные слёзы, его самый страшный кошмар сейчас происходит наяву. — Прошу… помоги мне, — проревел Юнги, опираясь руками о стену в подъезде, а в другой руке нервно сжимая пальчиками лямку большой спортивной сумки. Мингу мягко взял омегу за ручку, проводя его в квартиру и закрывая за ним дверь. Оказавшись в маленькой светлой прихожей, мальчик присел на пол, начиная горько и истошно реветь. Ким, словно выйдя из немого оцепенения, быстро подлетел к своему малышу, пытаясь осторожно поднять его на руки, но тот сжался, шепча тихое, но такое острое, словно клинок: «Больно». Альфа и его папа помогли ему подняться, придерживая истощённое тело юноши и ведя его в комнату младшего. Там они хотели посадить Мина на кровать, но тот воспротивился, запрещая садить и укладывать его куда-то. Кан позвал сына на кухню, где достал аптечку и вытащил из неё перекись, вату и гепариновую мазь. — Обработаешь ему открытые раны перекисью, а мазью намажешь синяки, — объяснил он, провожая взглядом взволнованного парня. Омежка стоял и ревел, всё тело безумно болело, отец сегодня хорошо его «обработал», долго, видимо, терпел, чтобы всё своё раздражение выместить на сыне. Джин тихо зашёл в комнату, включая свет и присаживаясь на кровать. — Котёнок, ты можешь хоть как-то присесть ко мне на колени так, чтобы тебе было не больно? — мягко спросил он, в его глазах застыли слёзы, которые не смел выронить, и страх. Юн около 2 минут пытался найти положение, в котором пылающая кожа не будет соприкасаться с раздражителями. Старший с ужасом взглянул на возлюбленного, губы была разбита, бровь рассечена, на щеке была глубокая ссадина. Он намочил ватку в перекиси, аккуратно прикладывая её к поражённым местам. Младший шипел, плакал, пытался убрать руку любимого, чтобы тот больше не трогал его там, но альфа продолжал обрабатывать раны, дуя на каждую и целуя другую непострадавшую щёку. — Тише, тише… всё хорошо, я всё обработал, не плачь, — прошептал Сокджин, прижимая Юнги к себе и гладя его дрожащую от рыданий спинку. — Котёнок, покажи, где у тебя ещё болит, мне надо обработать тебе синяки, — но юноша даже глазом не повёл на эту просьбу, ему было стыдно, поэтому он покраснел, продолжая плакать. — Расскажи, что он сделал, котёнок, прошу, не молчи. — Он… он… как всег-гда, сначала выпорол меня, а потом избил по лицу, — проревел он, вспоминая страшные картинки прожитого вечера. Отец, не жалея сил и сына, жёстко избивал его ремнём по ягодицам, не обращая внимания на крики, в конце ударил его кулаками по лицу, не замечая, как тот напоролся щекой на угол прикроватной тумбы. — Я… я… уб-бежал. Я не х-хочу там жи-ить больше-е! — Тише, тише, прошу, малыш, котёнок, хороший мой, я не отдам тебя им, я больше не позволю им ударить тебя, буду защищать ото всех, — клялся Ким, продолжая успокаивать и гладить возлюбленного. Он помог ему встать и аккуратно положил животом на кровать, приспуская штаны и нижнее бельё, охая от ужаса. На некогда бледных ягодицах юноши сейчас не было и живого места, они были равномерно красного оттенка, а в некоторых местах совсем темнели. Парень зачерпнул мазь пальцами, начиная нежно втирать её в воспалённую кожу, Мин снова начал плакать и мычать от боли, извиваясь. — Прошу, котёнок, не шевелись. Я понимаю, что тебе больно, но, если я не намажу их, то будет долго заживать и болеть. Потерпи, пожалуйста, — его голос звучал так мягко и успокаивающе, что мальчик расслабился в крепких руках истинного, абсолютно не боясь его. Когда старший закончил, он натянул одежду на место, помогая юноше встать и снова усесться на его колени. Он легко гладил младшего по голове, перебирая его спутанные чёрные кудряшки. — Ты теперь будешь жить у меня, я не позволю этим тиранам хоть ещё раз ударить тебя, слышишь? — Нет, я не могу так, я стесню вас с твоим папой, да и мы с ним ведь даже не знакомы, — отнекивался Юн, на душе стало гораздо теплее от заботы любимого, за его доброту и чистоту сердца он его и полюбил. — Вот именно, не знакомы, пора бы уже и исправить это положение, — произнёс Мингу, неоткуда появившийся в комнате, парочка обернулась на старшего, испуганно расширяя глаза. — Идёмте ужинать, заодно познакомимся. Они все прошли на кухню, где присели за стол, омежка сел на колени своего истинного, потому что не смог даже усесться на стул. — Ну-с, Юнги, расскажи: сколько тебе лет, чем увлекаешься, как давно вы с моим сыном состоите в отношениях, ещё что-нибудь интересненькое расскажите, — задал кучу вопросов Кан, внимательно смотря на детей. Младший немного помялся, но потом робко начал отвечать на вопросы. — Мне 16, увлекаюсь изучением английского и японского языков. Умею играть на пианино и гитаре, — рассказал Юнги, слегка призадумываясь. — Ну, мы с Джином уже 3 года вместе. Гу на секунду задумался, а потом его глаза на затылок полезли от шока: — Вы что, начали отношения, когда Юну было лишь 13?! — Всё нормально пап, ему исполнялось 14 на следующей неделе. У нас была взаимная симпатия, мы часто гуляли, узнавали друг друга, держались за руку, обнимались, но не заходили дальше. Я первый раз поцеловал его «по-взрослому», когда ему уже было 15, а первый раз у нас был во время его течки, ему было очень больно и плохо, поэтому мы переспали, Юнги тогда было чуть больше 16, — быстро объяснил Сокджин, он понимал, что папа сейчас мог навыдумывать у себя в голове такого! — О боже, напугали, — облегчённо выдохнул Мингу, начиная наконец ужинать. Со временем Мин стал более расслабленным, он активно отвечал на вопросы старшего омеги, внимательно слушал постыдные истории из детства Кима, от чего парень краснел и молча злился, поэтому омежка целовал возлюбленного в щёку, успокаивая тем самым. Закончили свои ночные посиделки они за полночь. Кан дал младшему полотенце и отправил в ванную, а сам позвал сына на кухню, чтобы серьёзно поговорить. — Почему ты раньше мне не рассказывал, что у тебя есть такая замечательная омега? Юнги мне очень понравился, если он сам согласен, то может оставаться и жить у нас, я буду только за, не хочу, чтобы он возвращался к тем ужасным людям. Как можно быть такими безжалостными к собственному ребёнку?! — у него в голове не укладывался этот вопрос ещё в первую встречу с теми людьми в коридоре у кабинета директора. На их лицах можно было прочитать безразличие к ребёнку, а особенно его поразила мать, которая холодно смотрела на картину избиения её сына. Ей что, совсем всё равно? В ней не осталось даже кусочка материнской любви к нему? — Я давно знаю о насилии, но он не позволял что-либо делать с этим, больше я слушать его не буду. Мне надоело, что он страдает от рук этих уродов, не позволю им трогать его, — решительно говорил младший, ударяя ладонью по столу. Папа и сын услышали тихий всхлип, поворачиваясь на звук, увидели омегу, который устало и опустошённо смотрел на них, прячась за дверным косяком. — Джин-и, прошу, пошли спать, я очень устал, — пропищал он, сильнее сжимаясь, словно боялся, что его отвергнут. — Пошли, котёнок. Спокойной ночи, пап, — Джин осторожно поднял Юна на руки, который негромко пискнул, и унёс его к себе в комнату. Альфа положил омегу на кровать, словно фарфоровую статуэтку, быстро переоделся и забрался к возлюбленному. Он укрыл их обоих одеялом и крепче прижал юношу к себе, успокаивающе поглаживая его по голове, тихо напевая какую-то детскую колыбельную. Юнги быстро уснул, крепко прижимаясь к родному телу единственного любимого человека, сейчас он чувствовал защиту, которая исходила от Сокджина. Он был уверен, что его не бросят, ведь любят.