Огранка

Не знаю, на что я рассчитывала, когда шагнула к тебе. Я всегда поступала так, как мне подсказывали мои чувства и эмоции, а думала уже потом. Известное изречение: «Лучше сделать и раскаиваться, чем раскаиваться, что не сделал», – явно было написано про меня. Ты выставила вперед руки: – Бэла, пожалуйста, стой! Я накрыла своими твои ладони, упирающиеся в мои плечи. Твои тонкие пальцы чуть подрагивали. Наше взаимное электричество побежало по нервным нитям, цепь замкнулась. Но ты не сразу отдалась этому потоку. Я довольно долго чувствовала напряжение твоих рук, как вдруг оно исчезло, и я буквально упала тебе на грудь, тут же зарываясь в твои волосы и прижимаясь к тебе. Я была верблюдом, который наконец-то добрел до оазиса. А вот ты взяла роль той самой безвольной куклы, о которой мне только что рассказывала. Ты позволила уложить тебя и раздеть, я слышала твое неровное дыхание, но обычно распахнутые глаза на этот раз были закрыты, и я целовала твои вздрагивающие ресницы, бесконечно произнося твоё имя. Ты была абсолютно послушна моей воле и рукам – разводила ноги, откидывала голову, вставала на колени. Нет, твоё желание никуда не делось, но ты явно старалась себя контролировать, а главное, непривычно молчала, и только в самом конце, когда тебя накрыло судорожной волной, схватила меня за волосы, и, притянув к своим губам, жадно поцеловала. У меня внутри всё горело, и я начала себя ласкать. Ты не шевельнулась, хотя обычно в таких ситуациях заменяла мои руки своими, и лишь тесно прижималась к моему боку. Несмотря на накопившееся напряжение, а, возможно, именно из-за него, мне никак не давалась долгожданная разрядка, клитор отвечал на прикосновение откровенной болью, но я не останавливалась. Если бы могла, я бы себя растерзала, но тут все же почувствовала приближение финала, и завыла. Ты дождалась, пока я отдышалась, села, опираясь на мое плечо, и повернулась к окну. – Мне было очень хорошо, – сказала я, проводя рукой по твоей спине и улыбаясь, – а тебе? – Это был просто секс, – ответила ты, – Дай мне, пожалуйста, сигарету. Меня как будто окатили ледяной водой. Ты сидела, притянув коленку к груди. Поза, которую я невероятно любила с первых дней наших встреч, эти изысканные изломы локтей и коленей, эти невероятно подвижные пальцы, подносящие сигарету к губам, и такая дикая боль от твоих слов, которые перечеркивали всё. Ощущение безвозвратности, невозможности что-либо исправить стало как никогда четким. Всё, что было сегодня, не имело никакого значения, ничто не смогло смыть в твоей памяти последствия моего поступка. Ты действительно готова была отдать мне себя всю без остатка и оказалась не способной пережить мое предательство. Ты приняла существование Янки, ты по-настоящему вжилась в нашу семью, но произошедшее стало непреодолимым рубежом для тебя. – Наташа, неужели нельзя ничего сделать?! – мои мысли метались в поисках хоть какого-то выхода, но ты только покачала головой: – Я не ожидала, что всё это окажется таким больным для меня. Я же привыкла к тому, что есть Янка, казалось бы, какая разница, кто еще? Но Света… Дело даже не в том, что ты ее любишь. Это, скорее, не любовь, а состояние более всего похожее на наркоманию. И как выяснилось, Янка может жить с наркоманкой, а я нет. Твои слова вгоняли в меня раскаленные гвозди. Я не могла ничего ответить на них. Я не могла сказать, не соврав, что больше никогда не встречусь со Светой, а только это и могло спасти наши отношения, и ты это прекрасно понимала. Мне повезло быть согретой двумя такими разными формами любви, и я могла бы быть счастливой всю жизнь, если бы не… Во мне вдруг поднялась такая волна злости, что окажись Света рядом, я бы ее задушила, как будто всё, что произошло, не было сделано моими руками. – Ты думаешь, что всё кончено? – спросила я, а сама хотела только одного, чтобы ты меня разуверила в этой мысли. – Не знаю, – ты по-прежнему не оборачивалась ко мне, сегодня я могла разговаривать только с твоей спиной, – возможно, потом что-то и изменится. А сейчас мне лучше уехать. – Как уехать?!! – я подпрыгнула на месте, – Куда?!! – Тебе лучше не знать этого, – дым твоей сигареты красивыми волнами плыл в сторону окна. – А как же дети? Они так привыкли к тебе! – Не шантажируй. С детьми я виделась. Конечно, мне будет их не хватать, но в данной ситуации я не вижу другого выхода. – Но Клер так тебя любит! – Клер любит тебя. Но даже твое отсутствие она смогла пережить. А я для нее в какой-то мере лишь твоя часть, и далеко не самая главная. Я совсем не была уверена в твоей правоте по этому вопросу, но чувствовала, что решение ты приняла, и переубедить тебя не удастся. Я подошла к тебе и присела, заглянув в твои глаза. Невероятной красоты, они были сейчас просто черными дырами, как будто в них, как напалмом, выжгли всю жизнь. Не было ни искорок, ни переливающегося по радужке света – только густая, мертвая, ледяная чернота. Мне оставалось только уйти. Я медленно собрала свои вещи, сняла с брелка ключи, положила на стол. Но в дверях все же остановилась: – Наташа, можно, я все-таки тебя провожу? На эти слова ты обернулась: – Зачем эта мелодрама? – и, вопреки традиции сегодняшнего дня, не отвернулась сразу, а осталась стоять вполоборота. Черт, ну должен же быть предел у этой боли!!! Я несколькими быстрыми шагами подошла к тебе, обхватила за плечи, прижала твою голову к своему плечу: – Я ничего не прошу от тебя сейчас, но буду молить всех богов, чтобы ты передумала! Находиться рядом с тобой было настолько больно, что закрыв дверь, я даже почувствовала мимолетное облегчение. Я бесцельно шла, подвывая и вытирая скупые слезы рукавами толстовки, стараясь хоть как-то забыть твой пустой, ледяной взгляд. Я вдруг обнаружила, что не могу вспомнить, какая у тебя улыбка, села на поребрик, вытащила телефон, стала искать фотографии, на которых ты улыбаешься, но, как назло, ничего подобного не попадалось, и в отчаянии шваркнула телефон об асфальт. Когда я вернулась домой, Янка ждала меня, сидя на кухне. – Ты знала, что она собирается уезжать? Янка кивнула: – Я не смогла ее отговорить. – Я тоже. Ты думаешь, она не передумает? – Думаю, что нет. Ты же видела, какой она стала мертвой. Янка по-своему тоже не хотела меня щадить. Да и не могла я от вас требовать другого, хотя и не переставала надеяться. Мне безумно, по-детски хотелось, чтобы Янка заулыбалась лукаво, как бывало во время ваших розыгрышей, а ты бы вышла из-за двери: «Ну что, здорово мы тебя напугали?», и я согласна была на любые условия, но никто, судя по всему, не собирался мне их выдвигать. Меня оставили умирать в одиночестве. Янка встала, и, проходя мимо, коснулась моих волос: – Ложись спать. Её шаги затихли на лестнице, а я не могла заставить себя подняться, и только уронила голову на руки. Вдруг рядом что-то прошелестело, и я подняла глаза. Передо мной стояла Клер: – Мама, можно я поеду с тобой? – Куда? – Я не знаю. Но если ты уедешь, возьми меня! – Клер! – я обняла дочку и вдруг разрыдалась. А она стояла, прижималась ко мне, и только по-взрослому повторяла: – Не волнуйся, всё будет хорошо!