Жизнь взаймы

      Солнце плавно садилось за горизонт, окрашивая небо и редкие кучевые облака на его своде в яркие оттенки багряного. Цвет был насыщенным и слишком плотным для поздней осени - обычно такие закаты случались летом или ранней весной.       Сейчас кровавое зарево казалось Элайдже мистическим знаком, ниспосланным самой Межью.       Он медленно курил, глядя на то, как последние солнечные лучи исчезают над кромкой леса. Это было красиво. Совершеннее всех произведений искусств, идеальней всего, что когда-либо создаст человек. Раньше Элайджа считал, что природа несовершенна. Наверное, именно поэтому он и стал ученым - пытался создать что-то, что сможет исправить все ее ошибки, доказать невидимой вечной силе, что он, простой смертный, сумел сделать то, что было не под силу ей. Однако сейчас, глядя на эти чудесные цвета, на гармонию красок и звуков, понял, что ошибался.       Элайджа сделал затяжку и поморщился, ощутив на губах солоноватый металлический привкус. Он бросил взгляд на фильтр, измазанный красным и на собственные руки, выпачканные кровью так густо, что, казалось, он просто надел алые перчатки. Камски оглянулся и недовольно скривился, заметив багровый след, тянущийся за ним из гостевой спальни второго этажа в которой теперь он проводил почти все свое время, потому что в своей комнате находиться не мог - слишком многое там напоминало о том, что он потерял.       А еще там был запах.       Прежде он ощущал запах Алекса только, когда тот лежал рядом с ним в постели, теперь же аромат его тела раздавался отовсюду: от простыней, подушек, одеял, шикарного ковра, даже от свежевыстиранной одежды. Запах сводил Элайджу с ума, заставляя бросаться от бутылки к “красному льду”, от остро наточенных лезвий к чему угодно, лишь бы только перестало болеть внутри что-то, о существовании чего Камски даже не подозревал.       Очередная капля крови сорвалась с кончика длинного указательного пальца Элайджи и упала на пол. Кап…       Этот звук гулким эхом отдался в голове Камски. Наверное, с точно таким же звуком его кровь стекала на пол после того, как его застрелили, но Элайджа этого не помнил. В отличие от боли - она была адской. К счастью, закончилась она быстро: с такой раной долго быть и не могло…       Ладони Камски непроизвольно сжались в кулаки.       Он быстрым шагом прошел в спальню, обогнул огромную, застеленную пушистым черным пледом постель и разве что не ворвался в пустую ванную. Свет включать он не стал - в этом больше не было никакого смысла, Элайджа прекрасно видел даже в полной темноте.       В застрявших в раме осколках зеркала мелькали горящие серым светом глаза.       Элайджа включил воду и опустил руки под упругую холодную струю. Вода тут же окрасилась красным, пачкая некогда идеально-белый кафель, на котором теперь, однако, виделось множество неприятных, въевшихся бурых капель. И сейчас к ним прибавилось новых подтеков. Рваные раны на запястьях уже затянулись, хотя на этот раз Камски и постарался на славу: он использовал не лезвие, и даже не нож, а кухонный блендер, с которого предусмотрительно снял пластиковый предохранитель. Человек бы точно умер после такого. Элайджа же даже не лишился чувств.       А, значит, человеком он больше не был.       Вот только и полудушником он не был тоже. Камски выяснил это почти сразу, стоило ему вернуться в свой дом на окраине Детройта и спуститься в “Зверинец”. Тварей там, разумеется, больше не было, и причин их исчезновения Камски не знал - то ли сбежали после того, как Красноглазый вырвался на свободу, то ли погибли от его же руки или от рук одного из Детройтских полудушников, вызванных полицией, да и его это не волновало. Куда важнее было другое.       Вони межи не ощущалось, хотя все стены и были вымазаны яркой синей кровью. Гэвин всегда описывал эту вонь очень подробно и красочно: отвратительный сладковатый смрад гниющей плоти, прокисших фрутков и разлагающихся костей, но ничего подобного в подвале не ощущалось. Исходя из этого, Камски и сделал вывод о том, что в полудушника он не обратился.       А потом обнаружились и другие странности. Например, Элайджа не мог опьянеть, почти не спал и крайне редко испытывал чувство голода. Кроме того, он ощущал невероятный прилив сил - казалось, при желании, он мог свернуть горы голыми руками, если бы не чертова депрессия, которую Камски диагностировал у себя же самостоятельно, и которая не собиралась отступать.       К счастью, Элайджа знал, каким образом бороться с этим недугом, а потому с головой ушел в исследования собственного нового существования...       Руки, которые пластом лежали под струей воды, отмылись от крови, и Камски выключил воду, стряхивая с кистей оставшиеся на них капли влаги. На запястьях, которые еще несколько минут назад были разодраны в клочья, не было ни царапины.       Как и когда он перерезал себе вены впервые.       И во второй, третий, четвертый, десятый разы.       Элайджа не хотел умереть - он просто пытался выяснить границы своих возможностей. И до сих пор смог убедиться только в том, что его тело способно заращивать любые раны, не оставляя шрамов. Впрочем, один шрам у него все же был - огромное неровное розоватое пятно на животе, оставленное ворвавшейся в его тело дробью.       Отвратительное, уродливое напоминание о том дне, который Элайджа не смог бы забыть и без этого.       И каждый раз, когда на него нападали воспоминания, он начинал сомневаться в том, что в действительности не желает собственной смерти. ***       Настроение у Гэвина было просто потрясающим когда он ехал по заснеженному городу в своем реабилитированном, горячо любимом Форде, чувствуя, как приятно холодит лицо ветер, просачивающийся в кабину машины сквозь приопущенное боковое стекло. Из динамика раздавались бодрые рок-н-ролльные ритмы, и Рид постукивал ладонями по рулю в такт с ударной партией. На заднем сидении лежала коробка с пиццей из “Папа Джонс” - любимой пиццерии Гэвина, и Рид вдавил педаль газа в пол: дорога была пустой и прямой, как стрела, так что опасности такой маневр не нес, а вот побыстрее попасть домой и насладиться потрясающей “пепперони” вполне мог помочь. Ричард наверняка не оценит выбор еды на обед и, вероятно, наградит коробку испепеляющим взглядом, как делал всегда, когда Гэвин приносил домой вредную еду. Это было забавно и совершенно необъяснимо. То есть, почему Найнс о нем заботится Рид примерно понимал, но вот в том, чтобы негодовать, когда полудушник ест “вредную” пищу, причин для беспокойства не видел. Гэвин вообще мог питаться только уксусом и концентратами, будь на то его воля, - умереть от этого он в любом случае не мог, так чего париться-то?       Но Найнс все равно парился, и отучить его от этой дурацкой, совершенно бесполезной привычки возможным не представлялось - помощник был человеком весьма упертым. Впрочем, как и сам Рид.       Он свернул с шоссе на дорогу поменьше и нехотя сбросил скорость - гнать по узкой однополоске под сотню было не лучшим решением. Тем более до его дома оставалось всего пара миль, и в скорости больше не было никакого смысла - все равно скоро парковаться.       Настроение повысилось еще сильнее, когда Рид заметил отличное свободное место прямо под собственным окном. Чудесно, просто чудесно! Обычно оставлять машину приходилось разве что не в соседнем квартале, но сегодня - о, чудо! - госпожа Удача решила явить полудушнику свой светлый лик. Гэвин запарковался, подхватил с заднего сидения чуть подостывшую пиццу и, поставив “Форд” на сигналку, пошел в сторону дома, насвистывая себе под нос мотив самого последнего трека, игравшего в его автомобиле.       Ричард встретил Гэвина в дверях.       -Как все прошло? - спросил он.       -Нормально. Там делов-то было на пару минут - полтергейст, и очень слабый.       Найс кивнул и отступил в сторону, пропуская полудушника в комнату, провожая коробку с пиццей недовольным взглядом, но комментировать приобретение Гэвина не стал.       -Что? Неужели ничего не скажешь? - недоверчиво изогнул бровь Рид, кладя коробку на стол.       -Скажу, но не по поводу пиццы. Вам звонили из больницы Генри Форда.       -И что хотели?       -Ваш брат… Господин Камски пытался покончить с собой.       Гэвин, который уже почти поднес первый кусочек аппетитной пиццы ко рту, вздрогнул и уронил его на пол. Он медленно повернулся к Ричарду и теперь смотрел на него широко распахнутыми глазами.       -Что? - ошарашенно переспросил он.       Больше всего на свете Гэвин надеялся на то, что он просто ослышался. Что ему показалось, и на самом деле Ричард сказал что-то совсем иное, но тот упрямо повторил:       -Звонили из больницы. Врач сказал, что жизнь господина Камски вне опасности, но вам следует приехать как можно скорее.       Гэвин моргнул, а потом рванул к дверям с такой скоростью, что опешивший Ричард догнал его только у машины и едва успел заскочить в салон прежде, чем Рид вдавил педаль газа в пол и резко рванул с места по разбитой и жутко узкой дороге, больше напоминающую узкоколейку, чем автомобильную трассу.       -Какого черта? - выдохнул Гэвин, не сводя глаз с дороги, - Какого черта позвонили тебе, а не мне? И какого черта ты сразу же не связался со мной?       Ричард пристегнулся.       -Они не смогли до вас дозвониться. Как и я - видимо, у вас какие-то проблемы с телефоном.       -Какого… - Рид достал из кармана свой сотовый и, громко выругавшись, швырнул аппарат на заднее сиденье, - Зарядка села… Сука!       -Гэвин, вам не стоит так волноваться. Господин Камски в сознании и, как сказал врач, его жизни ничто не угрожает.       Рид скривился:       -Ага, кроме него самого… Какого дьявола?! Что на него нашло, мать его! Не могу поверить, я, сука, просто не могу в это поверить!       Найнс предпочел промолчать, и Гэвин был ему за это благодарен: вопрос был риторический, и на самом деле разговаривать ему сейчас не хотелось совершенно. Хотелось как можно скорее добраться до клиники и придушить бестолкового старшего брата, который не нашел ничего лучше, чем сбежать от всех своих проблем в гребанную Вальгаллу! Рид знал, как тяжело было Камски, и понимал, что проводит с ним куда меньше времени, чем было нужно ввиду собственной жуткой занятости, но, мать твою, не в петлю же теперь лезть!       До больницы он доехал за рекордные полчаса.       -Как зовут врача? Того, который тебе позвонил? - спросил Гэвин, нервно выдергивая ключ из замка зажигания.       -Доктор Хиккерсон.       -Отлично.       -Хотите, чтобы я остался в машине? - поинтересовался Ричард.       Гэвин задумался на мгновенье.       -Нет. Хочу, чтобы ты съездил кое куда. Вот, - он протянул Найнсу клочок бумаги.       -Что это? - нахмурился Ричард, вертя в руках исписанную мелким неровным почеркам бумажку.       -Список подарков на Рождество. Возьми Форд, смотайся в центр и купи все, понял?       -Как скажете, - кивнул Ричард и, взяв протянутые ключи, пересел на водительское сидение.       -Спасибо, - буркнул Гэвин и бросился к больнице.       Молодой медбрат на ресепшене заинтересованно вскинул брови:       -Добрый день. Что я могу для вас сделать?       Что-то в его лице показалось Гэвину до боли знакомым, но что именно уловить Гэвин не сумел.       -Я - брат Элайджи Камски. Он поступил сегодня с….       -Могу я увидеть ваши документы?       Рид достал из внутреннего кармана куртки пластиковое удостоверение и протянул его медбрату.       -У вас другая фамилия…       -Да, другая, - раздраженно отозвался Гэвин, - Элайджа взял фамилию матери. Девичью. Он считал, что европейская фамилия придаст ему шарма и привлечет больше внимания к его фигуре.       -Вот как… - протянул медик и вернул карточку Риду, - Господин Камски в палате четыреста двенадцать - это на четвертом этаже. И вам стоит зайти к доктору Хиккерсону - его кабинет чуть дальше по коридору, там же.       -Спасибо.       Медик кивнул и протянул Гэвину пропуск посетителя:       -Вот, возьмите. Лифт - направо, за колоннами.       Рид поднялся на четвертый этаж и прошел к палате брата. ***       -Господин Камски, доктор Хиккерсон настаивает, чтобы вы приняли препараты! - возмущенно заломила руки молоденькая медсестра.       -Передайте доктору Хиккерсону, что мне наплевать на его указания, - зло прошипел Элайджа и дернулся, пытаясь высвободить прикованные к койке руки.       У него, ожидаемо, ничего не вышло - да, Камски мог регенерировать, как полудушник, но их силой не обладал, оставаясь в этом отношении совершенно обычным человеком.       -Если вы не будете принимать лекарство перорально, вам введут его внутривенно!       Элайджа одарил девушку яростным взглядом, и та, недовольно фыркнув, удалилась.       Камски откинулся на подушку и устало закатил глаза. Какая глупость, какая же глупость! Ну кто же мог подумать, что прием стрихнина вырубит его аж на целых семь часов, и что в таком состоянии: лежащим без сознания, с сочащейся изо рта кровавой пеной его найдет мужчина, которого Элайджа нанял лет десять назад, и в обязанности которого входила уборка дома Камски дважды в неделю. Разумеется, у него был ключ, и, разумеется, он вызвал скорую, как только нашел лежащего на кухне хозяина особняка. Очнулся Элайджа уже в больнице и тут же попытался свалить из отвратительно светлого, пахнущего медикаментами и стерильностью помещения, за что и был привязан к койке чрезмерно заботливым персоналом. Врач долго пыталася выяснить, какой именно препарат принял Камски и в каком количестве, но отказывался верить в чистую правду про стрихнин.       А чуть позже доктор Хиккерсон пояснил, почему честный ответ Элайджи был так сильно ему необходим: дело было в анализах его крови, которые не показали ровным счетом ничего. Вернее, нет, не так - в первом анализе были обнаружены следы токсина, который, однако, распадался в крови так быстро, что уже во втором, взятом буквально через несколько минут, все было чисто, как у новорожденного ребенка. Кровь вообще не была похожа на ту, которая должна была течь в жилах мужчины его возраста. И вот этот вот факт вызывал еще больше вопросов как у врача, так и у всего медперсонала больницы. На него приходили смотреть все, кому не лень, и Камски чувствовал себя экспонатом в кунц-камере.       А потом Элайджа уснул. Он не знал, было ли это связано с его общим нездоровым состоянием или врачи умудрились подобрать препарат, который оказал на его изменившееся тело подобный эффект, но факт оставался фактом: Камски проспал целых пять часов и, когда проснулся, чувствовал себя просто прекрасно. Настолько, насколько может себя прекрасно чувствовать человек, потерявший все, привязанный к больничной койке и находящийся, наверное, всего в паре шагов от одиночной камеры в психушке.       Элайджа чуть приподнялся на локтях, разминая затекшую спину, и бестолково уставился в потолок. Кажется, впервые за последние месяцы у него появилось время подумать. Не то чтобы он не занимался этим и раньше - занимался, разумеется, но вот так, в тишине и совершенном покое - нет. Он всегда пытался занять себя чем-нибудь, чем угодно, лишь бы убить время, которое вдруг стало густым и тянучим, как ирис. А подумать было над чем. Ведь как ни крути, а Элайджа старательно пытался забить свою голову вопросами своего обновленного существования всего с одной единственной целью: не думать о том, что случилось с Алексом. Не размышлять, где он, с кем он и за каким дьяволом понадобился красноглазой твари, обменявшей его душу на жизнь Камски. Вопросов была масса, но каждый из них причинял боль. Боль, от которой Элайджа всеми силами пытался сбежать в боль физическую, алкогольное и наркотическое опьянения и экспериментальную науку.       Элайдже вообще очень нравилось ставить эксперименты. Была бы его воля, и в его подвал перекочевала бы вся мразь из камер смертников со всей Америки. Эти люди были отбросами, биологическим мусором, но все же были людьми, а, значит, могли расстаться со своей никчемной жизнью с куда большей пользой для всего человечества. Вот только правительство, в которое Камски регулярно отправлял запросы, согласно с ним не было. Гуманизм победил даже для тех, кто этой самой гуманности не заслуживал вовсе.       Впрочем, Элайджа искренне сомневался в том, что заслуживает ее сам. Всю свою жизнь он потратил на свои исследования, которые, в конечном итоге, сделали из него одного из величайших ученых не только своего времени, но и возможно человечества в целом. Вот только жертва, принесенная науке, была слишком высока: в Камски не осталось почти ничего человеческого. Во всяком случае, сам он считал именно так и старательно вытравливал из себя все робкие зачатки сострадания и чувств.       Но они все же оставались и теплились в душе Элайджи крохотными, жгучими угольками. Потому что как бы он ни старался, он так и не смог отказаться от братских чувств к Гэвину. Известия о гибели Рида стали невероятным испытанием для Камски. Испытанием, которое он с грохотом провалил, не зная, не представляя себе, что ему делать с навалившимися на него эмоциями. То же самое он ощущал, когда узнал о болезни Эстер - женщины, которая была на тот момент самым важным человеком в его жизни. Он не мог смириться с мыслью о том, что потеряет ее навсегда, и потратил просто невероятное количество своих сил, времени и денег на то, чтобы найти способ спасти ей жизнь.       Да, Элайджа потерял ее в итоге, но знал: Эстер жива и здорова, ей ничто, совершенно ничто не угрожает, и одна эта мысль приносила столь желанное, щедро приправленное горечью успокоение.       А потом появился Алекс.       И поначалу Элайдже было совершенно наплевать на друга Рида, которому нужен был кров. У Камски был большой дом, и выделить одну комнату субтильному, какому-то по-детски скромному Лину не показалось чем-то из ряда вон выходящим. Просто услуга, оказанная брату, не более. А потом все изменилось. Когда Элайджа думал об этом сейчас, ему казалось, что виной этим переменам послужила чертова суккуба - не переспи они под ее влиянием и вполне вероятно, что Алекс так и остался бы для Камски всего лишь временным соседом.       Но та их близость изменила все. Элайджа хотел Лина. Сперва - только потому, что яд твари курсировал по его крови, но после, когда Гэвин избавился от суккуба, желание никуда не исчезло - просто стало не таким болезненным и животным.       Вот только Камски все это потерял. Не в ту ночь, когда его пристрелил долбанутый бывший Лина - намного раньше, когда медик встретил гребанного Теодора Миллса. Элайджа вдруг задумался о том, что в этой встрече, вернее, не в самой встрече, а в том, во что она переросла, возможно, также есть его вина. Что он мог бы все изменить, если бы только…       -Ну и какого черта это все значит? - рявкнул Рид, и Элайджа разве что не подскочил на койке от неожиданности.       Гэвин стоял в дверях, сложив руки на груди и буравил Камски глазами, полными ярости.       -И тебе добрый вечер, братишка.       На лице Рида не дрогнул ни один мускул. Он так и стоял на месте, словно застывшая ледяная скульптура, и зло смотрел на брата, привязанного к кипельно-белой больничной койке.       Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Гэвин фыркнул, но все же подошел к постели Элайджи. Он развязал его руки и сел на соседнюю койку, внимательно и сурово глядя на то, как Камски разминает затекшие запястья, на которых красовались красные следы. Следы, впрочем, сходили буквально на глазах, будто от рук быстро отливала кровь.       Вот только дело было вовсе не в этом, и Элайджа об этом знал.       -Ну? Ничего не хочешь сказать? - грубо осведомился Рид.       Камски хотел, и очень-очень многое. Ему определенно стоило выговориться и снять с себя уже этот невыносимый груз, но сейчас было не время и не место. Совсем не время и не место.       -Я не пытался покончить с собой, - в сотый раз за этот день повторил Камски, устало закатывая глаза.       Гэвин снова фыркнул и, судя по тому, как дрогнули, искривляясь, его обветренные губы, не поверил брату.       И это до ужаса разозлило Элайджу.       -Я же сказал: я не пытался покончить с собой! - рыкнул он, и неприятная ухмылка исчезла с лица Рида, - Боже, Гэвин! Я - ученый! Неужели ты думаешь, что если бы я хотел сдохнуть - не нашел бы способ понадежнее?       Рид не ответил, но и взгляд не смягчил. Он понимал, что брат говорит правду, и теперь отказывался принимать уже не то, что его единственный родственник пытался свести счеты с жизнью, а то, что тот в принципе решил сотворить с собой что-то подобное.       И в этом Элайджа прекрасно понимал брата. Ему и самому не нравилось ровно то же по отношению к Риду - то, что ему, как полудушнику, приходилось раз за разом убивать себя различными, не слишком приятными способами, чтобы обрести свои прОклятые силы.       -Думаю, что нашел бы, - кисло отозвался Гэвин, - Но был бы рад услышать, какого хера ты вдруг решил закинуться какой-то билибердой?       -Я хотел узнать границы своих… новых возможностей, - честно признался Элайджа, - Стрихнин был далеко не первым ядом, который я принял.       У Рида разве что пар из ушей не повалил:       -Каких еще, нахер, возможностей?!       -Успокойся - ты слишком шумный…       -Ты зато слишком спокойный для того, кого хотят отправить в психушку!       -Я тебя умоляю… Говори потише, пожалуйста!       В голове Камски оглушительный голос Рида отдавался тысячей болезненных уколов, и он уронил лицо в ладони, массируя виски.       -Что, голова болит? - едко поинтересовался Гэвин, - Может, побочка от гребанного стрихнина?       -А может, от твоего зычного голоска…       -Хватит ломать комедию, мать твою! Какого черта происходит!?       -Господи… - Элайджа тяжело сглотнул - боль в голове стала нестерпимой, - Я… Черт, кажется, я бессмертен…       Глаза Рида широко распахнулись:       -Ты… что?!       Камски вздохнул.       -После того, как Мэймон меня прикончил, я, кажется, стал чем-то отдаленно напоминающим полудушника.       -В каком, блядь, смысле? - мотнул головой Гэвин, - То, что ты не пьянееешь, еще не значит, что…       -Я вскрывал себе вены. Я пил цианид, сонные таблетки, колол себе в вену концентрированный мелатонин. Я… Боже, я стрелял себе в голову - и вот я здесь!       -Ты - ебанутый… - бесцветно произнес Рид.       -Нет. Я просто хочу понять, что за чертовщина со мной происходит. С тех пор, как… С тех пор, как Мэймон выстрелил в меня, вся моя жизнь полетела к черту. Я все потерял, Гэв, и кому как не тебе это понять? Мои глаза светятся, малыш Гэви… Но я не такой, как ты. Я - ученый, не боец. Ты справлялся со своим естеством агрессией - я справляюсь со своим наукой. Во всяком случае, пытаюсь.       -Далеко продвинулся? - сухо спросил Гэвин.       -Достаточно, чтобы определить, что меня не убивает ничто из факторов, гибельных для обычного человека.       Гэвин закусил губу и долго, слишком долго молчал прежде, чем спросить:       -И что же ты тогда такое?       -Не знаю, - покачал головой Элайджа, - Но точно не полудушник - я не чувствую вони межи. И заживает на мне все куда медленнее, чем на тебе. Но я больше не человек, в этом я тоже уверен. Во всяком случае, не совсем человек.       Рид пронзительно посмотрел прямо в глаза Камски:       -Мы с этим разберемся. Но сначала пообещай мне, что больше не будешь ставить над собой чертовы эксперименты!       -Обещаю. Доволен? Теперь вытащишь меня отсюда?       Гэвин тяжело вздохнул и медленно поднялся с койки. Старый матрас тут же откликнулся на это глухим, неприятным скрипом.       -Я поговорю с этим твоим доктором Хиккерсоном. И если он вдруг решил отправить тебя в какой-нибудь музей медицинских чудес, напрягу Манфреда - он поможет. Так что да, вытащу.       Элайджа кивнул:       -Спасибо.       Рид фыркнул и вышел из палаты. ***       -Только после собеседования с психологом!       Доктор Хиккерсон несколько раз ткнул своим пухлым пальцем в кипу бумаг на своем столе и упрямо сложил руки на груди.       -Ладно! - рявкнул Гэвин, - Зовите вашего психолога, и я заберу брата домой!       -Это происходит не так! - Хиккерсон был явно раздражен, - На это требуется время, и…       Гэвин с силой ударил кулаком по столу, и врач, ошеломленный и напуганный подобной реакцией посетителя, инстинктивно подался назад, откатываясь от своего стола на старом шарнирном стуле с колесиками.       -Вы отпустите моего брата. Сегодня же, сейчас, - процедил Рид.       -Вы не понимаете! Ему нужна помощь!       -Это вы не понимаете! Элайджа Камски - один из самых значимых ученых современности. Его разработки ежедневно спасают тысячи жизней. А вы попусту тратите его время!       -Я ни в коем случае не отрицаю вклад господина Камски в современную медицину и фармакологию! Я всего лишь говорю о том, что он пытался навредить себе. Это - плохой знак, с которым нужно работать, в противном случае в следующий раз все может закончится плачевно. В следующий раз ему могут просто не успеть прийти на помощь или того хуже - вовсе не найти! Поймите, мистер Рид, состояние, в котором пребывает ваш брат, и которое толкнуло его на этот поступок, очень опасно, и нужно купировать его как можно скорее!       -Да о чем вы? - вскинулся Гэвин, - Элайджа в порядке, нет у него никаких состояний!       -Тогда почему, по-вашему, он пытался покончить с собой?       -Да не пытался он с собой кончать!       -Но он оставил записку!       -Что? - опешил Рид, - Какую еще, мать вашу, записку?       Доктор Хиккерсон придвинулся обратно к своему столу и, опасливо глядя на Гэвина, достал из ящика клочок бумаги.       -Вот, взгляните сами, - он протянул листок Риду.       Гэвин взял бумажку - двумя пальцами, так, будто она была вымазана каким-то быстродействующим и крайне опасным ядом, и осторожно развернул ее, тут же утыкаясь взглядом в знакомый витиеватый почерк.       “В случае моей гибели прошу никого в ней не винить и четко следовать завещанию. Э. Камски”       Рид медленно вернул записку врачу. В том, что ее написал Элайджа, сомнений у него не было. А это значило только одно: Элайджа солгал. Солгал глядя ему прямо в глаза!       -Теперь видите? - врач убрал листок обратно в стол, - Господину Камски нужна помощь!       -Вижу, - задумчиво отозвался Рид, - И ему ее окажут. Только не здесь.       -Что вы имеете в виду?       Гэвин облизал пересохшие губы. Он не был уверен, что поступает правильно, но все же решился пойти до конца.       -Что если моему брату и нужна помощь, то он получит ее от лучших врачей, а не в этой дыре.       Доктор недовольно нахмурился: слова Рида его явно обидели.       -Как пожелаете, - сухо сказал он, - Я дам вам карточку мистера Камски. И историю болезни для следующего лечащего врача.       -Отлично.       -И вам нужно будет подписать бумаги. О том, что вы берете на себя полную ответственность за жизнь и здоровье своего брата.       -Ладно.       Хиккерсон недовольно поджал губы, и помедлил, но все же вытащил стопку макулатуры и положил ее перед полудушником, который устало простонал и опустился на стул напротив врача.       -Надеюсь, вы знаете, что делаете, - тихо сказал врач.       Гэвин тоже на это надеялся. ***       Рид вышел из кабинета доктора Хиккерсона и направился прямиком к лифту, в последний момент заскакивая в закрывающуюся кабинку.       Ему следовало зайти к брату и рассказать тому частично радостные вести (частично, потому что из больницы его выпустят, но ходить к мозгоправу все равно придется), но сперва Гэвину просто необходимо было покурить - после того, как доктор показал ему чертово письмо, и без того расшатанные нервы приказали долго жить, и теперь Рид держался только на внутренней ярости.       Подумать только, а ведь он действительно поверил Элайдже, и если бы врач не показал ему записку, так и пребывал бы в блаженном неведении…       А если представить на мгновенье, что Камски сказал чистую правду, так на черта оставлял свою писанину?       Рид видел только одну причину: Элайджа собирался отправиться к праотцам и хотел упростить работу полиции, чтобы им не пришлось искать виновника собственной кончины. Расчетливый сукин сын...       -Простите, не угостите меня сигаретой?       Гэвин обернулся на голос - то самый парнишка с ресепшена, чье лицо чуть раньше показалось Риду знакомым, стоял рядом с полудушником и виновато улыбался.       -Да, конечно, - Гэвин достал из кармана пачку и протянул ее медику, - Держи.       -Спасибо.       Краем глаза Рид видел, как парнишка прикуривает и медленно выдыхает, с удовольствием прикрывая глаза. Он выглядел до смерти уставшим, и Рид вдруг задумался о том, сколько часов длится его смена. Десять, двенадцать, может, даже больше?       Да, в его обязанности входили только прием звонков и встреча посетителей, но Гэвин был уверен, что дело это непростое и утомительное. Рид и сам знал, какими докучливыми и агрессивными могут быть люди и насколько любят бюрократию подобные государственные учреждения.       Впрочем, проблемы медбрата Гэвина не волновали: у него и своих было выше крыши. И думать нужно было о том, что делать со своим бестолковым и, как выяснилось, склонным к самовредительству братом, который, помимо прочего, разбрасывается предсмертными записками прежде, чем проверить - прикончит его крысиный яд или нет? Доктор был прав - Элайдже очевидно нужна была помощь. И, по скромному мнению самого Рида, еще и смачный подзатыльник, чтобы выбить из его гениальной головы всю поселившуюся там дурь.       -Простите, - окликнул его парнишка, и Гэвин повернулся к нему, вопросительно приподнимая бровь, - Вы же забираете господина Камски, так?       -Ну, допустим, что так, - осторожно и недружелюбно отозвался Рид, - Откуда ты знаешь?       Паренек улыбнулся, и эта улыбка показалась Гэвину зловещей и опасной. Всего лишь показалась - на самом деле улыбнулся он вполне искренне, и Рид это знал, вот только настроение было паршивым, и сейчас подозрительным и лживым ему казалось абсолютно все.       -Господин Камски был одним из тех пациентов, которых обычно просто так не выпускают, - пожал плечами медик, - Но мне прислали документы, разрешающие ему выходить из клиники. А так как вы - его брат, я решил, что вы его и заберете.       Рид выпустил изо рта струйку дыма и нервно постучал пальцем по сигарете, сбрасывая лишний пепел.       -Блестящие выводы, Шерлок, - едко сказал он, - И что с того? Тебе какое до этого дело?       -Я… - паренек замялся, - Я большой поклонник господина Камски. Его деятельность и вдохновила меня на то, чтобы пойти учиться в медицинский.       -Какая уникальная история! - фыркнул Гэвин.       -Послушайте, - медик нахмурился, мгновенно становясь серьезным, - У меня была похожая проблема - моя подружка страдала от депрессии после того, как ее мать погибла в автокатастрофе вместе с младшим братом. И она тоже пыталась покончить с собой, и…       -Вот только не надо этой херни, - поморщился Рид.       -Я не собирался читать вам мораль или говорить, что понимаю вас! Я всего лишь хотел сказать, что знаю место, где господину Камски могут помочь.       -Ага, док тоже знал - в психушке!       -Вовсе нет! - вспыхнул парень, - Я бы ни за что такого не сказал, даже подумать бы не посмел!       Гэвин изумленно вытаращился на молодого медбрата - тот разве что не самовоспламенялся от праведного гнева. Подумать только, как сильно задели его слова одного совершенно чужого человека о другом. Очевидно, Рид недооценил степень одержимости парнишки своим кумиром.       -Вот, - медик, все так же враждебно глядя на Гэвина, протянул ему маленький пластиковый прямоугольник, - Позвоните по этому номеру. Скажите, что вы от Гилберта Эммза.       И, прежде, чем Рид успел хоть как-то среагировать, с силой ткнул карточку в грудь полудушника, вынуждая того перехватить ее, и, развернувшись на каблуках, быстро исчез за дверьми клиники.       Гэвин отбросил в сторону окурок и развернул к себе карточку, оказавшуюся, как он и предполагал, визиткой. Правда, визиткой весьма необычной: на сером гладком пластике не было ни имени, ни названия компании - только номер телефона, отпечатанный в нижнем правом углу самым обычным шрифтом.       Но самым странным было другое - от карточки пахло межью.