***
Закрыв двери цветочного магазина на ключ, Ино прислоняется головой к холодному стеклу. Жара стала терпимой, солнце уже село, люди вокруг неспешно прогуливались или бежали до закрытия лавок купить продукты, ведь днём это сделать было практически невозможно. У Яманаки в груди тоска — ноет, ползёт по всему телу. Ино не знает, с чем это связано. Весь мир проходит мимо неё, сама жизнь бежит, струится, светится, только вот совсем не замечает девушку, которая отчаянно хочет почувствовать этот праздник жизни. Без причины хочется плакать. Беззвучно, без истерик, просто неспешно пускать слёзы. Чтобы эта тоска исчезла, растворилась, а тело перестало ныть. По дороге домой она думает заскочить к Шикамару или Чоджи, но в итоге оказывается на тренировочном поле, достаёт кунаи и метает их в чучело, почти не глядя. Ино чувствует, что кто-то идёт в её сторону, но даже не поворачивает головы. Метание приводит её в равновесие, также как и возня с цветами и тренировки с отцом. Яманака хотела бы разобраться, почему ей так осточертело всё вокруг, почему собственная жизнь кажется не такой уж значимой, друзья не такими близкими, любовь не такой красочной и светлой, а прежние мечты — детской глупостью. Солнце уже давно село, тело от тренировки покрылось испариной, запах травы наполнял лёгкие, а Ино всё не могла остановиться: шла выдёргивать кунаи из несчастного чучела и начинала метать заново. — Привет, — голос Сакуры пронзает ночную тишину и отдаётся в голове гулким эхом. — Привет, Харуно, — Ино кидает что есть силы последний кунай в руке и тот вонзается ровно промеж глаз иссечённой донельзя деревянной фигуры. — Какими судьбами? — Я шла с озера домой и увидела тебя, — Сакура мнётся секунду и садится на траву позади подруги. — Что-то случилось? Ино усмехается еле слышно, трогается с места и идёт за кунаями, которые все точно попали в цель и торчали пиками из деревянного тела. Как сказать кому бы то ни было, что же её гложет? Только на смех поднимут. Ведь она — Ино Яманака. Вечно жизнерадостная, вечно красивая, вечно флиртующая, счастливая, с прекрасной семьёй, с самыми лучшими товарищами по команде. А теперь… она словно сгорела. Осталась пеплом. Серой, пыльной кучкой. Без остатков былого огня. Днём легко притворяться, что всё осталось как прежде. А ночью… ночью гораздо сложнее. Когда наступает тьма, сердце ноет с утроенной силой, а надевать дежурную лучезарную улыбку не было ни сил, ни желания. Ино возвращается, выдернув все кунаи, а Сакура сидит на прежнем месте и смотрит так, словно что-то понимает. Хотя она ни черта, наверняка, не понимает. Сакура повзрослела, отрезала волосы, сдала экзамен на чуунина, и она точно знает, чего хочет от жизни: занимается с Цунаде-самой, изучая медицинское ниндзюцу, в первых рядах летит на любые миссии, выгрызая себе свой путь, доказывая своё право быть. А Яманака не знает ничего. Не хочет ничего. И кажется даже не чувствует. — Всё хорошо, Сакура, — Ино не старается улыбаться, ночь скрывает в своей темноте эмоции. — У тебя как дела? — Всё хорошо, — Харуно опускает голову, смотрит на траву внизу и Ино почти слышит, что та улыбается. — Мы давно не разговаривали, я скучала по нашим посиделкам, может сходим сейчас куда-нибудь, где ещё открыто? — Нет желания куда-то идти, ты уж прости, — она убирает кунаи и садится рядом с Сакурой на траву, подняв голову к небу. — Можем посидеть здесь. — Хорошо, — Сакура тоже поднимает взгляд наверх. Они сидят в молчании минут десять, не меньше. Яманака думает о прошедшем дне, визите Саске и Кибы. Руку снова немного жжёт в том самом месте, где Инузука коснулся её, совсем мимолётно, совсем случайно, и Яманака не может понять почему. Ни трепета, ни волнения, ни капли нежности. Просто помнит и не может забыть. — У нас с Саске было свидание, — тихо, осторожно и на выдохе говорит Харуно. — Он принёс тюльпаны. — Я знаю, — Яманака и правда знала, где-то в глубине души она понимала, что так и будет — что Учиха дойдёт в своей жизни до точки, когда ему понадобится тепло, нежность первых свиданий и эта розоволосая упрямая девочка. — Он тебе всё ещё нравится? — Сакура задаёт этот вопрос легко, непринуждённо, и поворачивается в сторону подруги, в её глазах Ино видит проблеск чувства вины. Яманака думает, что Саске красив. Очень красив, до сих пор это очевидный факт. И Ино любила его, он не просто ей нравился. Она любила его всей силой своего крохотного девичьего сердца, которое ухало с каждым его появлением. А сейчас… сейчас она его тоже любит. Как человека, который сделал счастливой её подругу, потому что она точно уверена — Сакура на седьмом небе. Любит как товарища, который дважды спасал её на миссиях. Любит, правда любит, только сердце теперь не отзывается при его виде, а бабочки сгорели вместе с её душой. — Нет, Сакура, не нравится, — Ино видит в глазах Харуно облегчение и снова поднимает глаза в звёздное небо. — Я думаю, у вас всё будет прекрасно, как в сказках. — Я тоже так думаю, — Сакура улыбается.***
На следующий день Ино с трудом доживает до конца тренировки с малышами, искусственно бодро желает им удачи на экзамене на генина и с улыбкой обещает, что обязательно придёт на вручение протекторов. Не забыть бы об этом. И летит в сторону цветочной лавки, намереваясь включить кондиционеры до самой возможной низкой температуры. Конец дня наступает быстро. Занятая пересадкой денежных деревьев, кактусов и сменой воды во всех вазах, Яманака даже не сразу замечает, что за окном уже стемнело. Закрывая двери магазинчика, Ино осознаёт, что даже не помнит, о чём думала всё это время. Она доходит до дома быстро, свет внутри горит, и Ино совсем чуть-чуть досадует — ей не хочется говорить с родителями. Уж тем более с отцом, который буквально может залезть в её мысли. В ту же секунду она замечает на крыше соседнего дома две фигуры — человечью и собачью. И Ино снова вспоминает тот короткий миг прикосновения. Как же глупо. Она даже зажмуривается и встряхивает головой, отгоняя воспоминание. В два прыжка она приземляется на крыше, отнюдь не как шпион, громко задев пару черепиц. Акамару лишь ведёт ухом, а Киба так и продолжает сидеть, положив голову на колени. — Не помешала? — Ино прочищает горло и продолжает стоять на месте чуть поодаль от них. — Ни капли, — Киба поворачивается наконец в её сторону и улыбается, его белоснежные зубы даже светятся в темноте. Ино шагает к ним, обходит сзади и садится рядом с Кибой. Она не знает, зачем пришла, но уж лучше посидеть тут, подождать, пока родители улягутся спать и затем тихонько прокрасться в свою комнату. — Почему ты сидишь тут? — раньше она никогда не разговаривала с Кибой просто так, без веской на то причины — только лишь на совместных миссиях, а их общение в Конохе ограничивалось парой приветственных фраз и дежурных вопросов. — Люблю сидеть на крышах и думать обо всём, что в голову взбредёт, — Киба прикрывает глаза и откидывается назад, ложится, подставив под голову руки. — Рядом с моим домом? — Ино смотрит на него, и даже не отводит взгляд, когда он снова открывает глаза. — Это просто стечение обстоятельств, — он пожимает плечами, и Яманака знает, что он говорит правду, с возрастом, как и говорил отец, она научилась чувствовать, когда люди что-то скрывают или лгут. — Понятно, — Ино отворачивается и смотрит на спящую Коноху, на крыше и правда как-то спокойно, совсем по-другому, чем на земле — как будто отрываешься от суеты, которая творится вниуз, от всего мирского. Они молчат. Ночь охватывает всю деревню, огни в домах гаснут один за другим, становится всё тише и тише. Через пару минут Акамару тоже ложится и начинает посапывать во сне. — От тебя пахнет странно, — Киба нарушает тишину, и голос у него мягкий, похожий на тихий рык. Ино даже немного теряется от этой фразы, смотрит на Инузуку и даже не знает, что сказать. — Прости, я не то сказал, — Киба усмехается. — Ты пахнешь кучей цветов и… даже не знаю, как описать. Отчаянием, что ли. Яманака застывает и смотрит странно, не отрывает взгляда, но Инузука даже не меняется в лице. Такой же расслабленный, даже немного, кажется, сонный. — А как пахнет отчаяние? И откуда ты знаешь, что это именно оно? — Ино наконец приходит в себя и тоже ложится рядом, примерно в метре от Кибы. — Я не знаю, как это правильно описать. Я начал понимать эмоции людей, помимо обычных запахов я чувствую что-то ещё, эмоции оказывается тоже имеют запах, — Киба вздыхает. — Ты вся пахнешь цветами, отчаянием и тоской. Ино ничего не отвечает. Самое странное, что находясь даже в метре друг от друга, она чувствует тепло, исходящее от Кибы. Прямо как от солнца или от пылающего костра. И ей хочется остаться на этой крыше, смотреть на звёзды, слышать посапывание Акамару и эти волны тепла, исходящие от тела Инузуки. Хочется, чтобы солнце не вставало, а мир не приобретал свои краски. — Это связано со свиданием Сакуры и Саске? — Киба спрашивает это как само собой разумеющееся, словно спрашивает о погоде. — Даже ты в курсе? — Все в курсе, и о твоём многолетнем обожании его особы тоже, — Киба беззлобно усмехается. — Нет, это никак не связано, — Ино наклоняет голову набок и смотрит на него. — Я вообще не знаю, с чем это связано. Киба негромко хмыкает и поворачивает свое лицо к ней. Их разделяет метр пространства и шестнадцать лет безразличия к существованию друг друга, но в этот момент Ино кажется, что ей никто не был так близок за всю жизнь, как Киба сейчас. — А я, кажется, знаю в чём дело, — Инузука говорит совсем тихо, почти шепчет. — И в чём же? — Ино осознаёт, что почти не дышит и ждёт ответа, словно самой долгожданной вести. — Ты разлюбила, — Киба смотрит теперь серьёзно, без тени улыбки. — В этом вся причина. Ино смотрит непонимающе. Разлюбила? Что это значит? — Когда любишь, смотришь на мир совершенно иначе, — он отводит взгляд обратно в небо. — Любовь — это счастье, даже неразделённая, она заставляет тебя видеть лучшее во всём, в том числе в других людях. А когда любовь проходит, сердце пустеет, и всё вокруг кажется бессмысленным. — Это навсегда? — Ино не отрывает взгляд от Кибы и, кажется, начинает понимать. — Нет, не навсегда, — Инузука делает паузу, вытягивает руку и гладит Акамару. — Потом привыкаешь жить без любви в сердце, и начинаешь открывать для себя мир заново, начинаешь узнавать себя, в этом есть своя прелесть. Только вот сердце долго без любви не может, оно снова полюбит, также сильно, прекрасно, совсем позабыв о былом. — Ты говоришь так, словно сам через это прошёл, — на Ино эта правда обрушивается неожиданно, и ей кажется, что даже стало чуточку легче дышать. Киба улыбается снова, улетая мыслями куда-то далеко. — Прошёл, — Инузука вздыхает еле слышно. — Со мной мою любовь не разделили. Я думал, что станет легче, когда она пройдёт, но стало хуже. Наверно, от меня тоже тогда пахло отчаянием, и Акамару не отходил от меня ни на шаг, всё время посматривая грустными глазами, словно понимал. — Кто это был? — Ино понятия не имеет, зачем спрашивает, и не знает даже, хочет ли знать ответ, но сказанного уже не вернёшь, и опять не дышит в ожидании его слов. — Хината. Остаток ночи они молчат. Ино не замечает, как сон втягивает её в свои объятия. Она помнит чужие сильные руки, они были такие горячие, что чувствовались даже сквозь одежду. Руки несли её, убаюкивали, словно младенца. Утром она просыпается в собственной постели с зыбкими воспоминаниями о прошедшей ночи, видит открытое настежь окно и, кажется, впервые за долгое время улыбается искренно, пряча в подушку лицо.