***
Он никогда не фантазировал о своём первом поцелуе в деталях, но вот он здесь, Том целуется с ним, и Зик не может перестать плакать. Это звучит как катастрофа по всем пунктам, но разве ему не плевать? Он слишком быстро входит во вкус; хотя его трясёт от безуспешных попыток остановить рыдания, поцелуи ощущаются невероятно. Неумело, но — невероятно. Он облизывает губы Тома, он по-глупому сталкивается с ним зубами, смеётся пополам со всхлипом, и вибрация покалывает его сердце, подгоняя то биться быстрее. Это всё сводит с ума. Зик даже не догадывался, что поцелуями возможно стереть следы любой тревоги. Ему плевать на отца. Плевать, что тот никогда не будет гордиться им по-настоящему, как бы много усилий Зик не прикладывал. Ему даже в каком-то смысле плевать на Эрена; ну, не совсем, но он по крайней мере больше не чувствует вины за свой поступок. Он имел право злиться на отца. Он не мог таскаться с Эреном на руках, пока злился на отца, верно? И он имел право сейчас забыть обо всём, пока Том его целует. Ладно, последнее у него получается с трудом — на словах легко откинуть вину, а в действительности Зик всё ещё немного думает, что поступил с Эреном как придурок, пихнув его в руки отца. Но он не хочет думать о младшем брате, пока его целуют. Нет, нет и нет. Он жалеет только о том, что не поддался на шутливые предложения Пик научиться целоваться. Это было бы очень кстати. Хотя Том стойко выдерживает его напор, в итоге он всё равно останавливает Зика, прижимая ладонь к груди. Сердце успевает сжаться от тревоги, что он слишком настойчив, и что Том передумал, чёрт возьми. Зик не любит чувствовать себя уязвимым. Особенно… Да, особенно сейчас — пусть ему и не с чем сравнивать. Том не ругается, не отталкивает его. Его ладони ласково вытирают остатки слёз с щёк Зика, и он тянет его к себе за подбородок, чтобы поцеловать коротко и уверенно. Когда это происходит, Зик задевает его очки кончиком своего носа. — Тебе нужно успокоиться. Я никуда не исчезну, — ещё одно обещание, которое Зик не заслужил, но ему ужасно хочется поверить. Он судорожно кивает, отпуская Тома сам. Выглядит ли он как маленький ребёнок? Его лицо наверняка покраснело, и нос припух — Зик знает, что его внешность не назвать милой, когда он заплаканный. Том усаживает его на диван и целует в лоб, наклоняясь. Горячие ладони скользят Зику по плечам и шее, и он вздрагивает: ощущения иные, не такие, как обычное возбуждение. Всё его тело тянется к Тому. Он хочет саму идею близости; ему хватит и просто ладоней на его коже, и чтобы мурашки вспыхивали и вспыхивали, заставляя его дрожать. — Я боялся тебе говорить, — может быть, Зик правда удивительный. Удивительно смелый. Откуда у него силы признаваться Тому в таком? Ох, он не знает, но ему становится легче говорить. Каждое новое слово слетает с его губ быстрее, чем предыдущее, и он дышит так глубоко, как, кажется, давно уже не дышал. Нуждаясь в Томе, он цепляется за его руки, прижимаясь к ним губами и лбом, и широко улыбается. Он чувствовал себя сломанным из-за этой влюблённости. Неправильным. Дело даже не в том, что Том — мужчина, но… Слишком много этих «но» тревожили Зика; сейчас этого нет. Внутри него больше не бьётся тревога, что его чувства больные и запретные. Тот факт, что Том сам поцеловал его, для Зика подтверждение, что он не один в этой любви. — Что ты чувствуешь? — Том становится на колени перед диваном, оставляя пальцы на его скулах. Зик тянется к нему ближе, смело цепляет ртом чужие губы: посасывает нижнюю, осторожно толкается языком. Жар в его теле — не похоть, а искренняя необходимость. Он осторожно снимает с Тома очки и обнимает поперёк спины, поджимая губы, когда чужие ладони касаются чуть влажной от пота поясницы. Что он чувствует? Ох, он чувствует… — Счастье, — и ему кажется, определение он подобрал верное.***
Хочет ли он секса с Томом? Зик даже не задаёт себе этот вопрос; здесь нечего обсуждать — ответ будет «да» в любом случае, но не потому что Зику важен секс сам по себе, просто… Это кажется особенным уровнем близости, в которой он нуждается. У него нет пиетета перед сексом. У него нет отвращения к сексу. Секс кажется ему данностью, от которой не сбежать. Продиктованное инстинктами желание контакта с другой особью, на которое слой за слоем нанесли социальные условия. В глупости, что секс может быть только для продолжения рода, Зик не верит: во-первых, тогда бы его родители не продолжали заниматься сексом уже будучи в браке и глубоко погрязнув в ненависти к нему и к самим себе; во-вторых, тогда бы эволюция не создавала на их телах довольно бесполезные, но весьма приятные для сексуальной стимуляции места. Мочки ушей, например. Зик правда не знал, что у него чувствительные мочки ушей, пока Том не поцеловал его возле левого уха. Люди, решает Зик, придают слишком много значения сексу. Но он не решается кривить душой и признаёт: ему этого хочется. Правда, сексом они в тот день не занимаются. Том не поднимает эту тему, он вообще целует Зика очень целомудренно. Не то чтобы Зик ждал, что на него накинутся со страстью, как в романах, которые читает бабушка. Не то чтобы он вообще чего-то ждал. Но… Ему правда спокойнее от того, что Том не требует близости прямо сейчас. Они целуются, они прикасаются друг к другу, но единственная вольность, которую Том себе позволяет, это коснуться его поясницы, чуть задрав футболку. Наверное, это даже хорошо, потому что Зик не смог бы просить его остановиться, не торопить события. Он бы замер, растерянный, если бы Том начал раздеваться сам или раздевать его. Он бы согласился, даже не будучи готовым на сто процентов. Всё в порядке. Даже когда они не занимаются сексом ни при следующей встрече, ни потом — всё в порядке. Зику нравится целоваться. Зику нравится обнимать Тома, пока он читает. Зику всё это так в новинку, но он не жалуется, потому что хоть он и хочет секса как особенной близости, он всё равно немного нервничает. Неспешность успокаивает.***
— Ты ещё кто такой? Не самый дружелюбный приём, конечно. Зик вздыхает, потирая ухо: он стоит на пороге Аккерманов, придя забрать Эрена от Микасы. Как он и обещал, он проводит всё лето с Эреном, стараясь приезжать к нему почти каждый день. В какой-то момент это становится рутиной, но рутиной приятной: его утро начинается в восемь с пробежки, пока в наушниках крутится очередная аудиокнига (на этой неделе он слушает «Сияние» Кинга), потом — почти полтора часа дороги в Тоттенвиль (его отцу необязательно было покупать дом так далеко, и на машине Зик бы доезжал за полчаса, но нет, он меняет один автобус на другой, а потом пересаживается на поезд), и вот, наконец, он приезжает к Эрену. Карла очень рада возможности тратить больше времени на себя, а не на сына; Зик её не осуждает. Эрен гиперактивный — невыносимо. Возможно, Зику помогает его напускная флегматичность, возможно, он правда очень любит этого ребёнка. Они ездят на велосипедах к побережью, гуляют в заповеднике, они ведут себя как настоящие, нормальные братья, которые воспитывались в нормальной семье. И Зику кажется, это — глоток свежего воздуха, последний перед тем, как у него начнутся тренировки с новой командой, учёба и совсем другая жизнь, в которой будет место свиданиям украдкой с Томом, но будет ли в ней место живущему в пригороде Эрену? Дело не в том, что Зик сомневается в себе: в его сердце всегда будет место для этого ребёнка, других вариантов он не приемлет. Он просто боится не успевать всё и сразу. Что, если он будет слишком редко рядом с Эреном, и тот перестанет в нём нуждаться? У него останется Том, но это всё… Слишком разное. Он не сравнивает чувства к Тому и чувства к брату. Хотя бы потому что они несравнимы во всех плоскостях и по всем параметрам. Он любит Тома, но Эрен — его родной человек, и не только из-за братских уз, но из-за того, что только к нему Зик чувствует подобную тягу. Крепкое, незыблемое внутри знание, что они р о д н ы е. Так вот, дом Аккерманов. — Добрый день, сэр, — кем бы ни был мужчина, открывший дверь, он пугающий. Он едва достаёт Зику до плеча, но его взглядом можно убивать. Поджатые губы, чуть усталый прищур; он сканирует Зика глазами так, словно перед ним международный преступник. Это отец Микасы? — Я пришёл за братом. — Ох, — мужчина закатывает глаза, рыкнув, и скрещивает руки на груди. Он не впускает Зика в дом и ничего не говорит несколько секунд, а потом снова рычит, прежде чем крикнуть: — Микаса! За Эреном пришли! Собирайтесь! Признаться честно, Зик ожидает, что его впустят. По крайней мере, мама Микасы впускала его в прошлый раз, но этот мужчина не выглядит настолько же гостеприимным. Карле стоило предупредить, что он может столкнуться с подобным. Зик редко робеет перед людьми, но этот мужчина… Он вводит его в состояние оторопи. — Можешь зайти, пока они там возятся, — наконец выдаёт мужчина, отступая от двери. Правда, ни шага вперёд Зику сделать не удаётся: его тут же хлопают по плечу, когда он пытается наступить кроссовками на пол. — Эй! У нас тут обувь снимают. Мы же не животные. — Ох, простите, — точно. В прошлый раз он разувался. Зик не знает, связано это с японскими традициями семьи Микасы, или просто они немного иначе смотрят на гигиену, но ему приходится снять кроссовки у двери, оставаясь в носках с пончиками — подарок Эрена на рождество. Он наверняка выглядит глупо в них; точнее, это не было проблемой раньше, но под взглядом этого мужчины Зик чувствует себя неловко. — Эм… Я Зик, кстати. Брат Эрена. — Я догадался, — коротко отвечает мужчина. Никакого рукопожатия не следует, но он хотя бы выдаёт следом: — Я дядя Микасы, Леви. Её родители в больнице. — О. Всё в порядке? — Её мама ждёт ребёнка, так что если мой очередной племянник не захотел вылезти из её утробы раньше на три месяца — то всё охренительно, и это рядовая поездка, — мрачно отвечает Леви, рукой показывая, куда Зику пройти, чтобы найти Микасу и Эрена. Это стыдно признавать, но когда Зик выходит на задний двор, ему становится гораздо спокойнее, хотя спину как будто жжёт от тяжёлого взгляда Леви. Микаса и Эрен деловито заняты уборкой игрушек с травы. Странно видеть Эрена, так серьёзно занятого устранением беспорядка. Он машет Зику ладонью, улыбаясь во весь рот, а потом начинает собирать мусор вокруг себя, пока Микаса подбегает к Зику поближе, немного смущённо перетаптываясь с ноги на ногу. — Эй. Зик… Можно я попрошу твоего совета? — тихо спрашивает она, теребя кончики своих волос. Кивнув, Зик присаживается на край террасы: разговаривать с детьми проще, когда ты с ними на одном уровне. — Что-то случилось? Почему у меня? — У моей мамы скоро будет малыш, — задумчиво хлопает себя по животу Микаса. — Она говорит, у меня будет братик! Но я не знаю, как вести себя с младшим братом… Я подумала, у тебя ведь есть младший брат! — Очевидно, — он переводит взгляд на Эрена, который вместо уборки ковыряет палкой корни у цветущего куста, и усмехается. Да уж. У него есть младший брат, который сейчас уничтожит кусты в чужом дворе, если его не остановить. Свистнув Эрену, Зик вроде бы предотвращает катастрофу, но он не уверен, надолго ли. — Это сложно, быть старшим братом? — Микаса садится рядом, болтая ногами в воздухе. Зик упирается локтями в колени, задумчиво хмыкнув, и пожимает плечами, отвечая честно: — Да. Сложно. Но это опыт, который я бы ни на что не променял. Иногда это пугает: ты несёшь ответственность за маленького человека, который доверяет тебе, нуждается в тебе. Иногда это невыносимо, потому что… Ну, ты знаешь Эрена. — Ох, я-то знаю, — совсем по-взрослому вздыхает Микаса. Зик давит улыбку, чтобы не обижать её, и кивает: — Моя жизнь очень изменилась, когда в ней появился Эрен. Я не знаю, как объяснить, просто… Это невероятно. Я думаю, ты будешь счастлива, когда у тебя появится брат. Ну, я не знаю, каково это будет, пока он младенец, но потом… Он будет любить тебя, что бы ты ни сделала. Любить тебя просто потому что ты его старшая сестра. Это круто. И ты будешь отличной сестрой, я уверен. В конце концов, у тебя уже есть закалка опытом дружбы с Эреном. — Эй! Хватит меня обсуждать, — Эрен хихикает и тычет пальцами Зику в щёки, залезая к нему на колени. — Я самый лучший младший брат в мире! — И самый скромный, я знаю, — Зик не сопротивляется, только усмехается коротко, когда Эрен перелезает на спину, повиснув на нём, как коала. Микаса тоже хихикает со смущением. Напоследок Зик треплет её по волосам, обещая, что она справится с ролью старшей сестры, и уносит Эрена, который наотрез отказывается слезать с него. Обуваться, пока младший брат виснет на твоей шее, неудобно, но выбора у Зика нет. Он прощается с Леви, но тот вместо ответа пытается испепелить его взглядом, и, чёрт, Зик даже не понимает, что он сделал не так. Или этот мужчина со всеми так себя ведёт? Он выглядит так, будто может убить голыми руками. Нет, это слишком. Зик не хочет проверять. — Дядя Микасы всегда такой? — он позволяет Эрену залезть к себе на плечи, и, фиксируя руками его лодыжки, несёт к дому отца. Эрен кивает, ероша его волосы: — Я думаю, он может быть спецгагентом. Или киллером. Или спецагентом-киллером. Как Джеймс Бонд, только невысокий и очень злой. — Я не помню, Джеймс Бонд убивал противников? Я не досмотрел ни один фильм. — Я тоже! Это так скучно, — соглашается Эрен. — Как ты думаешь, Леви может быть агентом ЦРУ под прикрытием? — Ты смотришь слишком много боевиков, да? — Мама не запрещает. Мне нравятся фильмы, где всё взрывается! Когда я вырасту, я хочу работать в кино и устраивать взрывы. — Неплохо. Довольно реалистичная мечта, лучше, чем хотеть стать Железным Человеком, — фыркнув, Зик ссаживает его со своих плеч перед отцовским домом, и Эрен недовольно скулит, не готовый возвращаться ногами на землю. — Железного Человека не существует… К сожалению, — огорчённо тянет он. — Армин сказал, что волшебников не существует тоже, поэтому в Хогвартс я тоже не попаду. — Ну, тебе всего восемь. Может, года через три ты получишь письмо от совы, и… — Я бы не хотел сову. Они много какают, как голуби, — деловито заявляет Эрен, пока Зик открывает входную дверь. — Но я недавно по телику смотрел фильм про говорящего мышонка! Вот такого я бы хотел завести. Жаль, они тоже не существуют. Это такая хрень… — Эрен, — Зик замирает, вздыхая. — Мы не ругаемся дома, помнишь? — Ладно! Это отстой, — высунув язык, Эрен пародирует приступ тошноты. — В фильмах постоянно показывают крутых животных, но в реальности они не разговаривают! — Может, они говорят на своём языке. И не знают английского. — Да ладно, Зик! Повзрослей! Может, ты ещё и в Санту веришь? — Боже… — сегодня Эрен особенно невыносим, и Зик предчувствует сложности. Дело не в капризах — их он терпеть умеет. Но иногда Эрен ведёт себя пугающе упрямо, возмущается всему, как маленький старичок, и не перестаёт спорить. Это забавно, но слегка утомляет. Они садятся за обед: Карла разогрела перед уходом, и Эрен без особого энтузиазма ковыряет ложкой в супе, продолжая рассуждать про обманы киноиндустрии. Зик хорошо знает расписание своего отца: сегодня тот вернётся домой около семи, и пересекаться с ним у него никакого желания. Карла ушла то ли на встречу книжного клуба, то ли в парикмахерскую, то ли на «йогу для мамочек» — в общем, типичные развлечения типичной дамочки из пригорода. Не то чтобы Зик осуждал её в чём-то, он просто до сих пор не привык. Он вырос в городе: его детская площадка была в парке через две улицы, под окнами часто шумели машины, и на метро он ездил с самого детства. Мама не ходила на встречи книжного клуба: сначала она совмещала ребёнка с учёбой (как могла — даже когда родители были вместе, Зик часто оставался у бабушки с дедушкой), потом — с работой; отправив его в школу, она ехала в редакцию, а в свободное время редко встречалась с немногочисленными знакомыми — у неё всегда были другие дела. Зику пришлось учиться ездить на велосипеде уже взрослым, когда он переехал к бабушке. Раньше ни у матери, ни у отца не было времени на это. А может, и желания. Он не может представить маму в антураже такой жизни. Это кажется карикатурой, клишированной картинкой из очередного сериала. Мама в розовых лосинах изгибается в сложной позе под монотонный расслабляющий голос тренера; мама в кроссовках для ходьбы в окружении других дамочек бодро шагает по району; мама обсуждает новый роман Сесилии Ахерн, потягивая чай из кружки с цветочками; мама готовит яблочный пирог, украшая его решёткой из теста… Нет. Ей это всё не идёт даже в его фантазиях. Куда проще представить — вспомнить, — маму, сидящую ночью перед ноутбуком, ведь ей утром сдавать статью; маму, надевающую брюки со стрелками и однотонный джемпер — она собирается на интервью к кому-то важному; маму, которая открывает коробку с пиццей и наливает себе вино. — Нам нужно серьёзно поговорить, — заявляет Эрен, когда они заканчивают с обедом и даже моют посуду (моет Зик, а Эрен больше отвлекает его). Он настолько сосредоточен, что это слегка пугает. Эрен даже хмурится. Хмурится! Видеть столь суровое выражение лица у Эрена очень непривычно. — Ты сломал что-то? Испортил вещи своей мамы? Кинул камень в соседского кота? — Зик навскидку прикидывает варианты, и Эрен ошарашено открывает рот: — Что? Нет! Ничего я не сделал! У меня другой серьёзный разговор! — насупившись, он отворачивается от Зика, несколько секунд активно демонстрируя свою обиду, а затем поворачивается обратно: — Зик! Что такое секс? Хорошо, что Зик к тому моменту ничего не пьёт, иначе бы поперхнулся. Его брови удивлённо поднимаются, и он замирает, напряжённо моргая. Ох. Вот э т о т разговор. Когда отец поставил его перед фактом, что у него теперь есть младший брат, Зика никто не предупреждал, что однажды ему придётся говорить с Эреном о сексе. Но он совершенно не удивлён, что родители ещё не говорили с Эреном об этом. Судя по всему, некоторые свои педагогические привычки отец так и не проработал. — Ох, ладно, — ему придётся. Если Эрен что-то решил, от этого не сбежать. Проблема в том, что Зик не понимает, как о таком говорить. Конечно, он может сказать Эрену прямо, но… Ему восемь. Что, если он подберёт неправильные слова? Это самый ответственный момент в его карьере старшего брата. Усадив Эрена на диван, Зик садится в кресло напротив, складывая ладони на коленях, и громко вздыхает. — Секс. Ну. Что тебя интересует? — Всё! — горячо восклицает Эрен. — Я знаю, что от секса берутся дети! Так Микаса сказала. Поэтому у её мамы в животе малыш! Но как это происходит! Как он туда помещается, и… И каким образом… И… — Так, спокойно. Давай по порядку, — Эрен заметно нервничает, но Зик признаёт, что ему самому не легче. — Дети действительно появляются из-за секса. Как бы… Чёрт. В общем. У тебя между ног есть, эм. Пенис. А у девочек… — Я знаю! Мы с Микасой показывали друг другу пару лет назад, — признаётся Эрен, широко улыбаясь. — Она сказала, что у мальчиков как жёваная сосиска всё выглядит. Это было обидно! Потому что у неё всё выглядело довольно мило. — Давай не будем обсуждать промежность твоей восьмилетней лучшей подруги сейчас, окей? — хорошая новость в том, что, судя по всему, Эрен начинает нервничать меньше и почти не испытывает неловкости. Плохая новость: неловко Зику. Очень. Он не осуждает Эрена: в детстве он тоже пережил период «сними трусы и покажи свои гениталии девочкам, потому что им интересно». О различиях между мужчинами и женщинами он, спасибо отцовским книгам, знал и раньше, но видеть это вживую было довольно занимательно. На этом моменте Зик себя останавливает; опять же, он, пусть и смутно, но помнит свою «фаллическую фазу». Детям свойственно странно себя вести в этот период, да? Если к разговору о сексе Зик не готов, но с участью смирился, то говорить о детской мастурбации и генитальных фиксациях — увольте. — Ладно, смотри, — он взрослый, и ему нужно взять себя в руки. Сделав несколько коротких выдохов, Зик разводит руками: — У мальчиков есть пенис. У девочек… — Киска? — Эрен! Пожалуйста! — Зик физически чувствует, как краснеет. Его восьмилетний брат, говорящий «киска», пожалуй, самое страшное в плане неловкости, что происходило с ним. — Я буду использовать термин «вагина», ладно? Прошу, никогда не говори при родителях слово… Слово, которое ты произнёс. Хорошо? — Окей, — закатив глаза, Эрен падает на спинку дивана, болтая ногами в воздухе. Зик понятия не имеет, почему он так смущён, но этот разговор начинает сводить его с ума. От стыда он буквально готов сгореть на месте. И не потому что его в принципе смущает тема секса — определённо, это не так. Но это Эрен. Эрен ещё совсем ребёнок, и Зику неловко обсуждать всё это с ним. Даже если это необходимо. — В общем, пенис и вагина, они как детали паззла. Подходят друг другу. Когда мужчина вводит свой пенис в вагину, он выделяет одну… жидкость. И эта жидкость внутри женщины, она… Соединяется с некоторыми компонентами в организме. Это как когда ты смешивал соду и уксус, и они шипели. Только… Они не шипят. Наоборот, получается… Оплодотворение. И в утробе женщины начинает развиваться ребёнок. — Так секс только для того, чтобы дети появились? Отстой, — судя по лицу Эрена, у него стремительно убавляется энтузиазм. Это должно радовать, потому что Зику необязательно продолжать, но что-то дёргает его за язык уточнить: — Нет. Не только для этого. Понимаешь, когда люди любят друг друга, они занимаются сексом, чтобы показать эту любовь. И далеко не всегда они хотят заводить детей. Есть вещи, которые не дают жидкостям из тела мужчины попасть в тело женщины. А ещё… Не всегда сексом занимаются мужчины с женщинами. Твоя тётя, Йола… Она ведь живёт с другой женщиной, верно? Иногда женщины могут быть вместе. Или, — он сглатывает, чувствуя, что говорить всё тяжелее, — мужчины. С мужчинами. Бывает разное. И всё это, кхм. Нормально. Сосредоточенность возвращается во взгляд Эрена, и он задумчиво хмыкает, кивая головой, а после обнимает своё колено и молчит пару минут. Этого времени вроде бы хватает для Зика, чтобы успокоиться. Возможно, его объяснение не было идеальным, но он старался. Нужно ли Эрену в восемь лет знать тонкости контрацепции? Нужно ли ему знать об оргазме? Нет, пожалуй. Вздохнув, Зик потирает подбородок рукой. Ладно, он справился. Он может поставить себе семь из десяти за старания. Вот когда Эрен станет старше, возможно, ему снова придётся говорить с ним о сексе, но тогда он уже будет готов, и ему не придётся подбирать слова так мучительно, и… — Мы можем заняться сексом? — после недолгих размышлений выдаёт Эрен. Зик глотает воздух так резко, что начинает кашлять и задыхаться. — Что? Нет! — Ты сказал, так делают люди, которые любят друг друга! — неожиданно вскрикивает Эрен, ударяя рукой себя по колену, и подпрыгивает на месте. — Я тебя люблю! И ты меня тоже! — Эрен! — нет, к этому он точно не был готов. Откашлявшись, Зик кое-как садится ровно, но теперь, кроме неловкости, он ещё и испытывает непередаваемое ощущение досады, заставляющее его ёжиться. Хуже всего то, что Эрен начинает плакать, причитая, что Зик его не любит, и это, между прочим, удар ниже пояса. Он пересаживается на диван к младшему брату и обнимает его, несмотря на то, как руки дрожат от почти смертельного смущения, и гладит его по волосам, пока Эрен не решает сменить гнев на милость, а всхлипы — на тихое дыхание. — Эй, ты же знаешь, что я тебя люблю. Но нам н е л ь з я заниматься сексом. Это… Это только для взрослых, понимаешь? — Значит, я подожду, когда стану взрослым! — упрямо бурчит Эрен. Давление стресса нарастает настолько, что у Зика глаза на лоб лезут, и он громко вздыхает, постанывая от досады. Никаких «семь из десяти», он нихрена не справился, более того — он сделал ситуацию ещё хуже. — Нет. Эрен, просто нет! — усадив Эрена перед собой, он легонько встряхивает его за плечи. — Дело не в том, что ты ещё не взрослый, хотя и в этом тоже, и, господи… Бывают разные ситуации. Например, если однажды твой учитель физкультуры захочет потрогать твою попу, пожалуйста, скажи об этом маме незамедлительно, окей? Ладно… Секс только для взрослых, Эрен. Для взрослых со взрослыми. Но ещё мы не можем… Не можем, потому что ты мой брат. Мы родственники. Родственникам нельзя заниматься сексом! — А мама и папа… — Они не кровные родственники. Окей? А мы с тобой братья, и нам просто… Нельзя. — Почему? — надув губы, Эрен отодвигается, скривив недовольную гримасу. По крайней мере он больше не плачет, но его лицо выглядит обиженным, а Зик… Зик понятия не имеет, что ему делать с этой катастрофой. — Так положено. Родственникам нельзя заниматься сексом, потому что иначе тебя могут посадить в тюрьму, — Зик не уверен, стоит ли ему помолиться, чтобы Эрен не начал рыдать от перспективы попасть в тюрьму, но видимо, его это пугает меньше, чем тот факт, что Зик может его не любить, поэтому истерики не случается. — Есть законы, которые нельзя нарушать. Ну, знаешь. Правила. Мы вежливы со старшими, переходим дорогу на зелёный свет, не воруем в магазинах, а ещё нельзя заниматься сексом с братьями или сёстрами. — Но я… Я же люблю тебя, — упрямо фыркает Эрен. Что ж, теперь Зик готов молиться о том, чтобы Господь или кто там всем заправляет, дал ему сил. — И я тебя люблю. Очень. Но… Бывает разная любовь. Мы любим родителей, братьев и сестёр, некоторые книги и фильмы, какую-то еду или животных, а ещё мы любим других людей. И когда ты станешь взрослым, ты встретишь девушку, которую полюбишь, и ты захочешь заняться с ней сексом. Но только когда ты станешь взрослым! После совершеннолетия, хорошо? Может быть, это будет Микаса, или ещё какая-то девочка. Ты будешь хотеть целоваться с ней, обнимать, и… Может, даже заведёшь с ней ребёнка. Но это не значит, что ты будешь любить маму или меня меньше. Понимаешь? Не всякая любовь должна подтверждаться сексом. Эрен выглядит несчастным от этого разговора. Несчастным и яростным. Его брови сдвинуты к переносице, нос раздувается, а губы дрожат, и обида заполняет его взгляд, но Зик ничего не может с этим поделать. Он смущён и напряжён от подобных откровений. Наверное, это нормально, в возрасте Эрена не понимать нюансов в том, что такое любовь, секс и прочее, не понимать, что любовь бывает разной, но Зик чувствует себя виноватым, что вообще спровоцировал такую реакцию. — Давай возьмём велики и съездим на побережье, — бурчит Эрен, отворачиваясь. Это нетипичное для него поведение: во время обиды он обычно кричит и бурно выражает недовольство, а не отворачивается, переводя тему. Возможно, он растёт быстрее, чем Зик успевает заметить. Возможно, весь этот разговор задел его сильнее. Зик не знает. Это ведь просто глупости, которые Эрен сказал, не разбираясь, что к чему; это не повод устраивать драму, верно? В груди у него ворочается что-то острое и ядовитое, похожее на тревогу от того, что он обидел Эрена настолько сильно. Зацепиться за идею покататься на велосипедах, отвлекая их обоих от этого разговора, кажется спасением. — Куда хочешь поехать? В парк Конференс Хаус? — он тянется рукой к волосам Эрена, замечая, как золотистые блики, облизанные солнечными лучами, мелькают между мягкими прядями. Эрен мотает головой: — Не. Слишком близко. Давай к маяку! — его голос всё ещё немного расстроенный, но звучит чуть бодрее, и он не упирается, когда Зик тянет его на себя, чтобы обнять, только бурчит: — Фу, что за нежности… — Не ври, ты любишь обниматься. Окей, к маяку. Я куплю тебе хот-дог, если ты не будешь пытаться идти на обгон, пока мы едем по дороге. — Зануда! — И, Эрен… — что ж, Зик не хочет быть по-настоящему занудным старшим братом, но он уверен, что реакции отца не изменились за десять с лишним лет, поэтому он должен уточнить: — Не говори о нашем разговоре родителям, ладно? — Клянусь! — кивает Эрен, наконец-то меняя гнев на милость и обнимая его.***
Конечно же, Эрен говорит родителям.