Несносный

Последний год обучения в школе Риверсайда прошёл для Спока относительно спокойно. После происшествия четырёхлетней давности приставать к нему прекратили. Местные хулиганы обходили его десятой стороной. Человеческие девушки также перестали тянуться к его ушам, поскольку, очевидно, теперь их сильнее влекли другие части тела, которые именно в Споке были им совершенно неинтересны. Не то чтобы он расстраивался по этому поводу. На самом деле он испытывал нелогично сильное облегчение. За это время Спок почти не изменился и практически не вырос, и теперь уже не только Сэм значительно обогнал его в росте, но и Джим. До недавнего времени они с Джимом были почти одинаковыми, и поэтому Вайноне было легко покупать им одежду, примеряя её в длину на своего сына и выбирая для Спока то же самое, только более узкого покроя. Но с недавних пор всё изменилось. Резкий скачок в росте Джима в возрасте между тринадцатью и четырнадцатью годами привёл к тому, что теперь уже Споку приходилось слегка поднимать голову вверх при разговоре с ним. – Не расстраивайся, милый, – сказала ему Аманда во время одного из еженедельных сеансов связи. – Вулканская физиология отличается от человеческой. Вулканец не может расти и взрослеть одновременно с ровесниками-людьми, ведь продолжительность его жизни значительно больше, чем у них, и было бы нелогично, если бы физически вулканцы развивались точно так же, как люди, проводя три четверти своей жизни стариками. Принимай во внимание свой возраст не только в человеческих годах, но и в вулканских. И не переживай – однажды ты тоже вырастешь и окрепнешь. Спок едва заметно вздохнул. Конечно, в вулканских годах он уже был младше Джима – ему исполнилось 17 человеческих лет, что соответствовало полным 12 вулканским годам. Таким образом, его отставание в физическом развитии от своего друга было естественным и, более того, неизбежным. Однако он не мог рассказать матери об истинной причине своей неудовлетворённости – о том, что всё более явная разница между ними влияла на их с Джимом дружбу, так много для него значившую и служившую ему источником утешения и положительных эмоций в течение двенадцати лет. В последнее время Джим его избегал. Сперва это было почти незаметно, и Спок списал отстранённость своего друга на случайное стечение обстоятельств. Однако отчуждение постепенно усугублялось. Раньше они были неразлучны и повсюду ходили вместе, а необходимость провести время порознь воспринимали болезненно. Даже проводя время в компании других детей – как правило, приятелей Джима, – они не выпускали друг друга из виду. Раньше они могли разговаривать на любые темы, разделяли одни и те же интересы и увлечения, в которые входили научные эксперименты, программирование, логические задачи и головоломки, подвижные игры, а также обычные и трёхмерные шахматы, в которые они могли играть часами, но теперь... Большую часть свободного времени Джим начал проводить без Спока, в компании своих соучеников, таких же вытянувшихся и развитых, как и он сам. Он перестал интересоваться научными исследованиями и новыми открытиями в различных отраслях, перестал играть со Споком в шахматы и, казалось, совершенно не стремился к личному общению – во время их коротких бесед бывал молчалив, рассеян, краснел и отводил взгляд. Помимо этого, Спок ощутил значительный дефицит прикосновений Джима. Только теперь он осознал, насколько тактильно зависимым он стал от своего друга. С точки зрения вулканца это было неприемлемо. Но за время, проведённое на Земле и в кругу представителей человеческой расы, Спок смирился с их особенностями, принял их уникальность, традиции, культуру и потребности, а также приложил все усилия, чтобы адаптироваться к ним. Это не означало, что он полностью отверг вулканский образ жизни. Он продолжал заниматься медитативными практиками, а дважды в год Вайнона ездила с ним в вулканское посольство, где Спок мог пообщаться с представителями своей расы, а также встретиться с целителем. Раз в несколько дней он имел возможность пообщаться со своими родителями по каналу видеосвязи. Четырежды за эти двенадцать лет Аманда совершала трёхмесячные путешествия в одну сторону лишь для того, чтобы провести с сыном несколько коротких недель. Сарек вырваться не смог, но вёл с сыном регулярную переписку. При взаимодействии с членами своей приёмной семьи Спок, как правило, слегка опускал щиты, испытывая доверие к тем людям, которым его мать поручила заботу о своём единственном отпрыске. Вне дома его щиты всегда были подняты максимально высоко и укреплены, поскольку он успел убедиться, что действия представителей человеческой расы, а в особенности детей, были непредсказуемы. Единственным человеком, в присутствии которого Спок позволял себе опускать щиты почти полностью, был Джим. Он знал на грани инстинкта, что тот никогда не прикоснётся к его обнажённой коже без разрешения, никогда не схватит его в припадке гнева или раздражения. Джим похлопывал его по закрытому одеждой плечу, по спине, осторожно брал за предплечье, мог игриво пихнуть локтем в бок или толкнуть ногой под столом во время обеда. Джим мог даже легонько обнять его, хотя подобное имело место лишь несколько раз за всё это время, и происходило, как правило, в день Рождения Спока, во время поздравлений и вручения подарков. Теперь же скудные по человеческим меркам, но избыточные по вулканским стандартам прикосновения Джима свелись едва ли не к нулю. Мальчики продолжали жить в одной комнате, спать в паре метров друг от друга, но вся та странная и уютная близость, которая наполняла их отношения, растворилась, как туман в воздухе. Спок винил в этом себя, хотя и понимал, что подобный образ мышления совершенно нерационален. Очевидно, думал Спок, Джим просто потерял к нему интерес. Он нашёл себе более подходящую компанию, ведь они со Споком в итоге оказались слишком разными, и ограничивать своё общение кем-то непонятным и занудным было бы нелепо. Спок неоднократно слышал, что сама концепция дружбы – это чуждое вулканцам понятие. У них были партнёры по узам, семьи и кланы, коллеги и сотрудники, наставники и старейшины, но друзья? Эйдетическая память не предоставляла ему никаких данных по этому поводу, а ведь он прекрасно помнил многие события первых пяти лет своей жизни, проведённых на родной планете. Нет, там у Спока точно не было друзей. Понятие дружбы обрело контуры, объём и глубину лишь когда он заглянул в голубые глаза маленького человеческого ребёнка и через прикосновение его ладошки ощутил волну тепла и приятия. Дружба означала Джима. Без Джима в этом слове не было смысла. Проведя немало часов в медитации над этими тревожными мыслями, Спок смирился с реальностью и замкнулся в себе. В свободное время он почти не выходил из комнаты, используя каждую возможность для самообучения, а после уроков задерживался в школьной лаборатории допоздна: помогал учителям с подготовкой экспериментов, уборкой, сортировкой реактивов и даже проверкой заданий учеников младших классов. Иногда, выходя из погруженного в темноту здания школы одним из последних, Спок замечал Джима, который заходил в соседний переулок или мелькал за одним из расположенных поблизости зданий. Однако поскольку тот ни разу не предпринял попытки подойти к нему, Спок сделал логичный вывод, что Джим проводит вечера где-то поблизости, а их встречи случайны. Придя к подобному заключению, Спок отложил этот вопрос в сторону отвеченных и постарался не тратить время на праздные размышления. Во время семейных трапез Спок украдкой наблюдал за своим другом – он всегда восхищался той увлечённостью, с которой Джим подходил к приёму пищи. Ковыряясь в тарелке с овощным салатом, Спок размышлял о том, что, возможно потребление людьми продуктов животного происхождения также способствует их более раннему физическому развитию и созреванию. Золотистая кожа Джима лучилась здоровьем, руки и ноги стали крепкими, на них отчётливо выделялись мышцы. Теперь его волосы были пострижены чуть короче, образуя на голове торчащий «ёжик» вместо гладкой волны. С этой причёской он выглядел ещё взрослее и чрезвычайно эстетично. Один раз Спок задумался, стал бы он сам выглядеть взрослее, если бы изменил причёску? Но мысль о том, что его уши могли бы оказаться на виду, была слишком неприятной, чтобы подумать о смене причёски во второй раз. Но Джим изменился не только внешне. Изменился его запах. Чувствительное обоняние Спока улавливало постепенные изменения, разум их каталогизировал, но что-то глубоко внутри него протестовало против таких стремительных перемен. Резкий, горьковатый запах пота и что-то ещё, другое, сливочно-удушающее, обычно отчётливо различимое по утрам или в душевой, после того, как Джим выходил оттуда с расслабленным выражением лица и вёл себя почти так же непринуждённо, как раньше, – всё это было для Спока новой территорией, на которую он не решался ступать, ещё сильнее осознавая свою инаковость и смутно тоскуя о возможности быть с такими же, как он сам. Порой, находясь с Джимом в одной комнате, он ловил на себе взгляд ярких голубых глаз, и в этом взгляде была печаль, вина и что-то ещё, что-то тягучее, как патока, тёмное, горько-сладкое. Впрочем, Спок никогда не был знатоком человеческих литературных метафор, разочаровывая учителей литературы своим буквальным восприятием тропов, но размышляя о Джиме, он ловил себя на том, что пафосные и бессмысленные определения и сравнения приходили ему на ум недопустимо часто. Недопустимо для упорядоченного вулканского разума, который, хотя и провёл много лет вдали от привычной среды, тем не менее, оставался вулканским. Спок стал уделять медитациям ещё больше времени, в попытках осмыслить причины своих эмоциональных реакций на создавшуюся ситуацию и преодолеть их. Но нелогичная часть его существа трепетала, словно пойманный сачком мотылёк, и не желала подчиняться старинному вулканскому изречению «Kaiidh». **** Вопреки внутреннему разладу, Спок не мог допустить внешних проявлений своих терзаний. С Джимом он продолжал общаться всё в той же спокойной, дружелюбной и ненавязчивой манере, что и раньше, а попадая в фокус внимания мальчика, использовал каждую возможность для непринуждённого и нетребовательного общения, всегда отчётливо осознавая наступление момента, когда его компания становилась нежелательной. Периоды краткого сближения и последующей за ними холодности бесконечно смущали его. А затем всё в очередной раз изменилось. В тот раз Джим неожиданно вернулся домой довольно рано. Как правило, по вечерам он приходил в то время, когда Спок сидел на коврике в углу, погруженный в каждодневную медитацию. Джим тихо переодевался и укладывался в кровать. Порой Спок ощущал себя объектом пристального внимания, но когда завершал медитировать и шёл спать, Джим всегда лежал, отвернувшись к стене. Это избавляло их обоих от неловкости. Но в этот вечер входная дверь внизу громко хлопнула в непривычное время: Спок как раз был занят изучением в микроскоп нескольких образцов клеток растения, соотнося их строение с фазами жизненного цикла. Он услышал быстрые шаги Джима по лестнице, оценил слегка ускорившийся ритм своего пульса, чуть нахмурился и продолжил изучать образцы. Джим вошёл в комнату, взъерошенный и взволнованный, торопливо пробормотал «привет» и уселся на свою кровать. Спок вернулся к микроскопу, чувствуя между лопаток пронзительный взгляд своего друга. Тот сидел тихо и, казалось, даже не дышал. Спок некоторое время продолжал перекладывать образцы, но его внимание уже не было прежним. Через несколько минут его чуткий слух уловил шорох ткани. Джим встал с кровати и подошёл к нему сзади, на плечо опустилась знакомая рука. Спок обернулся и встретился взглядом с голубыми глазами, в расширенных зрачках которых читалось смятение. Джим молча протянул ему руку, и Спок осторожно обернул пальцы вокруг его запястья, как они это делали бесчисленное количество раз, и капельку опустил щиты, которые в последнее время постоянно удерживал поднятыми. На него сразу же нахлынули испытываемые Джимом тревога, смущение, предвкушение, волнение, страх и что-то ещё, мучительное и приятное одновременно, что Спок не мог распознать и назвать одним словом – эти чувства были ему незнакомы. Он убрал руку и слегка склонил голову набок. – Джим, – сказал он. – Если я могу тебе чем-то помочь, скажи мне. Джим судорожно вздохнул, отвернулся и побрёл к своей кровати. Его плечи были печально опущены. Спок последовал за ним и сел рядом. – Джим, – повторил он. – Скажи мне, что я могу сделать. Не будь таким… несносным. Это была неловкая попытка пошутить, и Джим невесело фыркнул в ответ. – Спок, – сказал он, – в последнее время мы с тобой… отдалились друг от друга, и в этом есть моя вина. Прости меня. – Извинения нелогичны, – мягко возразил Спок. – Мы всё равно друзья, верно? – Да, – быстро сказал Джим, – да, конечно. И… Я хотел бы попросить тебя о дружеской помощи, – он продолжал рассматривать свои беспокойные пальцы, теребящие край футболки. Спок приподнял бровь и ответил: – Всё, что угодно. Джим вскинул голову и прищурился: – Серьёзно? Что угодно? Спок кивнул. Он был иррационально уверен, что Джим никогда не попросит его о чём-то неприемлемом. Например, убить человека или животное. Или съесть какое-то мясное блюдо. Или солгать учителям или родителям. Или… – Между друзьями, – сказал Джим, глядя Споку в глаза, – принято помогать друг другу, ну, знаешь… расслабиться? Снять напряжение? Получить удовольствие? Спок моргнул несколько раз, пытаясь осмыслить сказанное. – Ты имеешь в виду, – медленно произнёс он, – достигнуть разрядки сексуального характера? Джим поднял вверх указательный палец и игриво указал в область носа Спока. Однако его рука дрожала. – Точно. Всё-то ты знаешь, оказывается. Спок задумался. Смысл сказанного Джимом был слишком… странным. Но Джим был человеком, а люди были склонны к своеобразным высказываниям. – Джим, – осторожно сказал он, – ты действительно уверен, что друзья человеческой расы помогают друг другу получить сексуальное удовлетворение? Тот кивнул и тяжело сглотнул. Спок подождал пару секунд, но не получив вербального ответа, продолжил: – Я спрашиваю лишь потому, что среди вулканцев так поступать не принято. Все отношения сексуального характера осуществляются исключительно в рамках вулканских… вулканского брачного союза, – он решил не вносить ещё больше путаницы, объясняя Джиму смысл телепатических уз, связи разумов и вулканского партнёрства. – Но разнообразие во вселенной позволяет предположить, что подобный вид отношений может быть приемлемым среди представителей других рас, – Спок слегка выпрямился и глубоко вдохнул. – Кроме того, ты должен знать, что в связи с юным по вулканским меркам возрастом моя физиология ещё не позволяет мне достичь эякуляции. Поэтому подобный акт может быть лишь односторонним, – тихо сказал Спок, опустив глаза. Он не совсем понимал, как именно представлял себе Джим их… активность, но, разумеется, имел представление о технической стороне процесса, поскольку уроки сексуального воспитания проводились в школе, а несколько лет назад они вместе с Джимом посмотрели несколько отрывков из порнографических головидео, и тогда оба признали сюжетные линии фильмов совершенно нелогичными. – Что именно я должен делать? – спросил он. Джим смотрел на него испуганными блестящими глазами. – Ты… в самом деле согласен? – изумлённо спросил он. Спок снова поднял бровь. – Да-да, конечно, раз ты сказал, значит… – Джим смущённо рассмеялся, а затем откашлялся. – Ладно. Пожалуйста, можешь погладить меня? Там. Где именно «там» Споку было понятно. Он видел оттопыренные штаны Джима, что являлось очевидным доказательством той теоретической информации, которую он получил на уроках биологии, из книг и видео. Он тщательно укрепил ментальные щиты, после чего нерешительно протянул руку и положил её на пах Джима. Тот резко втянул воздух и всем своим существом подался вверх, к этой руке. Спок надавил чуть сильнее и провёл ладонью сперва вниз, а затем вверх. Джим тяжело дышал и кусал губы, его взгляд был расфокусирован. Под двойным слоем материи Спок чувствовал твёрдость и лёгкое подёргивание, своим бедром ощущал дрожание бедра рядом. Спок продолжал водить рукой вверх-вниз по напряжённому органу, а Джим ловил ртом воздух и комкал руками постельное бельё. В какой-то момент он всхлипнул и уронил голову на плечо Спока. Тот вздрогнул и направил ещё больше ментальных сил на укрепление щитов. Экстаз Джима и его жажда разрядки были настолько сильны, что всё равно просачивались сквозь них. Спок задумался о том, что если бы процесс размножения у разумных существ не сопровождался приятными ощущениями, то с воспроизводством населения могли бы быть значительные проблемы. Джим прижимался губами к участку кожи между его плечом и шеей и шептал туда что-то нечленораздельное, подёргивание его бёдер стало неконтролируемым и хаотичным. Спок сжал руку чуть сильнее и с нажимом провёл ею вниз. Джим быстро-быстро задышал ему в шею и напряжённо замер всем телом. Под своей ладонью Спок ощутил пульсацию, за которой последовал выброс значительного объёма тёплой семенной жидкости, мгновенно пропитавшей одежду Джима и смочившей руку Спока. Вокруг разлился тот самый удушающе-сливочный запах, нотки которого Спок чувствовал исходящими от Джима ранее. Орган под его рукой утратил свою твёрдость, объём и размер, но Спок не спешил убирать ладонь, поскольку не был уверен, что от него требовалось далее. Джим вздохнул, слегка отодвинулся и провёл рукой по волосам. Его щёки полыхали румянцем, и он явно избегал взгляда Спока. – Пасиб, дружище. Это было… потрясающе, – пробормотал он, уставившись на свои мокрые штаны. Спок сжал испачканную эякулятом руку в кулак и ответил: – Благодарность не требуется. Однако, я полагаю, что в следующий раз будет целесообразно, чтобы ты снял верхний слой одежды. Джим резко поднял голову и недоверчиво посмотрел на него. – В следую… Спок. Тебе не противно? Ты… Ты в норме? Ты говоришь, что… мог бы сделать это для меня ещё раз? Спок на секунду задумался. Возможно, подобная активность была не вполне… стандартной. Но, в то же время, в ней не было никакого вреда. Никто не мог забеременеть, вероятности заражения какими бы то ни было ЗПП не существовало, Джим мог снять сексуальное напряжение своего взрослеющего тела и не попасть при этом в неприятности. Спок мог доказать ему свою дружбу, а заодно – вернуть столь ценную для себя близость. Он кивнул. – Мы ведь друзья. Полагаю, это было бы логично. В конце концов, это был всего лишь телесный опыт, пытался убедить себя Спок. Для осуществления полноценного полового акта физически зрелому вулканцу контакт разумов с совместимым партнёром был столь же необходим, как и контакт тел. В то же время взаимодействие Спока с Джимом не включало ни одной из этих составляющих, соответственно, не могло быть чем-то предосудительным. То, что в человеческом обществе подобная активность была в порядке вещей, его не удивляло. У людей вообще было много удивительных особенностей и странных обычаев, которые Спок просто старался принимать как должное. Перед сном они с Джимом сыграли одну партию в шахматы и посмотрели короткую научно-популярную передачу. Укладываясь спать после исключительно длинной, но не особо плодотворной медитации, Спок подумал, что будь он полностью человеческого происхождения, он мог бы описать своё состояние как «счастье». На следующий вечер Джим приспустил брюки, оставшись в нижнем белье, и процесс пошёл гораздо быстрее. Через день у Кирков были гости, и в связи с поздним отходом ко сну ничего не происходило. Медитация Спока была короткой и наполненной борьбой между разочарованием и облегчением. На следующий день Джим по собственной инициативе помогал Споку в школьной лаборатории, после чего они вместе отправились домой. Тем вечером Джим был особенно нетерпеливым, и достиг разрядки ровно за восемь секунд. Однако в следующий раз ему понадобилось почти в одиннадцать раз больше времени. Спок каталогизировал реакции и поведение своего друга во время их нового времяпровождения, выводя в разуме закономерности и строя графики. Постепенно всё это превратилось в традицию, во что-то вроде чистки зубов перед сном. С течением времени у Спока не убавилось сомнений и противоречивых мыслей по поводу активности, которой они с Джимом так часто предавались. С одной стороны, он понимал, что подобная имитация полового акта, приводящая к семяизвержению, не совсем логична, поскольку с биологической точки зрения подобное взаимодействие имело своей целью продолжение рода. С другой стороны, размышлял он, Джим был во всех отношениях слишком юным для осуществления функций родителя, и если уж гормональный всплеск требовал снятия напряжения, то так тому и быть. Моральная сторона участия Спока в происходящем также его тревожила, но он подавлял вспышки беспокойства и предпочитал полностью довериться в этом вопросе своему другу. Раз Джим сказал, что среди друзей человеческой расы взаимодействие сексуального плана приемлемо и в целом распространено, то Споку ли сомневаться в верности этого утверждения? Зачем бы Джим ему лгал? Спок был его лучшим другом, почти братом, было вполне логично просить помощи именно у него. У Спока не было других настолько близких людей, у кого он мог бы попросить совет, а обращаться к Сэму или Вайноне не хотелось – они бы сразу догадались, кто был вторым участником этого дружеского соглашения, и это привело бы к нарушению конфиденциальности Джима. Он утешал себя тем, что главным вознаграждением стало возобновление их тесной дружбы – они снова проводили вместе почти всё свободное время, вместе возвращались из школы, гуляли, играли в шахматы, проводили эксперименты и смотрели головидео. Всё было как раньше, в дни невинного детства. Единственным различием стал новый ритуал перед отходом ко сну. Закончив вечерние дела, Джим раздевался до нижнего белья, они садились рядышком на кровать, Спок поднимал свои щиты на максимальную высоту и начинал поглаживающие возвратно-поступательные движения, при этом внимательно изучая реакции тела Джима, выражение его лица, движения бровей и губ, темп дыхания и даже пульс. При этом сердце друга стучало так громко, что для чувствительных ушей Спока не составляло труда улавливать каждый его удар. Порой Спок задумывался, не следует ли ему вносить свои наблюдения в какой-нибудь журнал для научных целей, но решил, что с учётом источника подобная информация будет слишком специфической для использования в масштабных исследованиях. После того, как Джим достигал оргазма – как правило, к этому моменту его голова лежала на плече Спока, а губы и нос были прижаты к его шее – он уходил в ванную, а Спок располагался на коврике и погружался в медитацию, раскладывая в разуме все произошедшие за день события и пытаясь разобраться со своими ощущениями. И каждый раз самым главным из них было чувство гармонии и радости, вызванное близостью с Джимом. Оно было настолько подавляющим, что все периодически возникающие сомнения и неуверенность в правильности их отношений исчезали, как хвост кометы на звёздном небе. Так продолжалось несколько недель. Всё закончилось после возвращения Сэма с конференции по биологии в Нью-Йорке. Парень месяцами твердил об этом событии с невиданным энтузиазмом, и когда он, наконец, туда поехал, все обитатели дома вздохнули с облегчением. За несколько дней его отсутствия в соседней комнате Джим расслабился настолько, что даже позволял себе стонать и извивался так хаотично, что Споку стало сложнее выполнять необходимые действия с прежним уровнем эффективности. Он пытался второй рукой удержать бедро Джима на месте и от этого испытывал значительные неудобства, пока не предложил изменить позу таким образом, чтобы он сам не сидел рядом с Джимом, а стоял на коленях между его раздвинутых ног. В ответ на это предложение Джим лишь тяжело задышал, облизал губы и быстро кивнул. Однако новая поза привела к тому, что в то время, пока Спок гладил пах Джима, тот принялся в ответ ласкать его уши, и щиты Спока, какими бы крепкими они ни были, каждый раз подвергались беспощадной атаке его экстаза. Продолжительность еженощных медитаций увеличилась, а их стабилизирующее влияние на разум ослабилось, и постепенно Спок начал ощущать нехватку сна, из-за чего по утрам просыпался с трудом, а в середине дня испытывал прилив вялости, который, впрочем, никогда не длился дольше часа. Но Джим казался счастливым. Регулярно опуская щиты в его присутствии, Спок ощущал бурлящий водоворот его неразборчивых положительных эмоций – восторга, благодарности, радости, нежности, привязанности и некоторых других, которым он не мог дать названия, поскольку, опять же, не вполне понимал их суть. С возвращением Сэма Джим старался вести себя тише, но к прежней позе они не вернулись. Поэтому, разумеется, когда однажды вечером старший брат торопливо стукнул два раза в дверь и сразу же вошёл в комнату, увлечённые друг другом Джим и Спок не успели отпрянуть друг от друга. – Слышь, Джимми, я тут не мог найти… Спок резко вскочил на ноги и попятился к письменному столу. Джим так и остался сидеть на кровати. Единственное – он свёл колени вместе. Но ни подобная демонстрация скромности, ни попытки Спока пригладить свои растрёпанные волосы не обманули Сэма. Тот с округлившимися глазами и отвисшей челюстью закрыл за собой дверь и прошипел: – Вы что, с ума сошли? – Сэмми, – прохрипел Джим. Его щёки были ярко-красными, а грудь судорожно вздымалась. – Мы тут… Мы ничего такого… Я… – Ты идиот! – продолжал Сэм. – Что ты творишь? Ты его заставил… Боже. – Никто никого не заставлял, – вспылил Джим и насупился. Спок посчитал нужным подтвердить данное утверждение. – Совершенно верно, – сказал он, стараясь выдержать свой обычный спокойный тон голоса. – Всё происходило по взаимному согласию. Это дружеская договорённость. Сэм прищурился. – Дружеская, да? Хорошо. А какова твоя выгода? Ты что, залез к нему в мозги? От тяжести подобного обвинения у Спока вспыхнули щёки. – Ничего подобного я не делал. Это самое тяжкое по вулканским меркам преступление. – Тогда в чём смысл для тебя? – не успокаивался Сэм, а затем резко повернулся к брату. – Джимми, а ты хоть знаешь, что эти зеленокровые милашки остаются сексуально незрелыми лет до сорока? Да-да, это факт! На конференции был один доктор, который стажировался на Вулкане. Он рассказал мноооого интересного об этих таинственных остроухих ребятах, – Сэм нервно хихикнул и снова повернулся к Споку. – Например о том, что они способны заниматься сексом только раз в семь лет, но делают это несколько дней без перерыва. Рот Джима удивлённо приоткрылся. – Фактически, – неуверенно попытался вставить Спок, – удовлетворение данного биологического императива не отрицает возможность сексуальных отношений в другое время. Иначе бы прослеживались отчётливые колебания рождаемости вулканских детей, которых, согласно статистическим данным, не существует. Помимо того, разница в возрасте между сиблингами в одной семье была бы кратной семи, но подобной закономерности также не зафиксировано. И наконец, я уверен, что доктор, изложивший подобную информацию, не был облечён полномочиями раскрывать особенности вулканской биологии на массовом мероприятии, в связи с чем… Сэм не позволил ему договорить. – А ещё, Джимми, чтоб ты знал. Даже если ты будешь держать этого парня привязанным к своей кровати годами, пока у него не сорвёт крышу от страсти, в итоге его будет тянуть не к тебе, а к кому-то совершенно другому! – В смысле? – нахмурился Джим. Сэм самодовольно ухмыльнулся. Спок снова попытался вмешаться, но ему снова не дали это сделать. – В том смысле, что все вулканцы женятся и выходят замуж в раннем детстве, лет в семь-восемь. И это не просто обмен кольцами, которые ничего не значат, а соединение телепатическими узами в их мозгах! Джим перевёл растерянный взгляд с брата на макушку головы Спока, а потом уставился ему в глаза. – Спок, ты что, женат? Спок открыл рот, но Сэм оказался быстрее. – Конечно! Это традиция, которой невозможно избежать. У твоего остроухого дружка есть жена, – он прищурился, – или муж. Лицо Джима превратилось в холодную, жёсткую маску. Его пухлые яркие губы сжались в ниточку. – Фактически, – поспешно сказал Спок, – это не брачные узы, а предварительные. Нечто близкое по значению помолвке у человеческой расы. – Ты женат… – напряжённо проговорил Джим. – И у тебя в голове всё это время была та телепатическая штуковина. И при этом ты… О, боже. Сэм хмыкнул, переводя глаза с одного на другого. – Не очень-то логично заниматься сексом вне брака, а? – прищурившись спросил он Спока. – Да ещё и при том, что ты вообще ничего при этом не чувствуешь! Джимми, ты с тем же успехом мог засунуть свой член в щель между досками сарая. И при этом – никаких моральных терзаний. Джим опустил лицо в лежащие на коленях ладони и сдавленно ответил: – Да уж. Спок растерянно смотрел на него. – Но Джим… Между нами не было полноценного сексуального акта. Кроме того, ты сказал, что среди друзей человеческой расы принято оказывать друг другу внимание такого рода… Сэм рассмеялся. – Ага, конечно. Подрочить дорогому другу из лучших побуждений! И это, конечно, ничего не значит. Что ты ему ещё натрепал, Джимми? Но Спок уже не слушал, что тот говорил. Он полностью сосредоточился на Джиме, который всё так же прятал лицо в ладонях и казался непривычно маленьким и жалким. Но Спок подавил жалость, поскольку это бессмысленное чувство лишь мешало разобраться в возникшей ситуации. – Джим, – спокойно сказал он, – ты также говорил, что не имеет значения то, что я физически не развит настолько, что не смогу реагировать на наше взаимодействие, как это делаешь ты. В комнате повисла тишина. Джим продолжал неподвижно сидеть, уткнувшись в колени. Видны были только его горящие, красные уши и залитая румянцем шея. Сэм задумчиво грыз ноготь – привычка, появляющаяся у него в моменты тревоги и неуверенности, как отметил Спок. Сам он стоял с опущенными по бокам руками, ощущая себя избитым, униженным, преданным. Возможно, Джим чувствовал себя так же. – Всё это было плохой идеей, – наконец сказал Сэм. – Даже не знаю, кто из вас двоих облажался сильнее, – он вздохнул и потёр лоб. – Я ничего не буду говорить матери, но разберитесь с этим, ладно? Вы не можете продолжать так дальше. Я толерантный и понимающий, и ничего не имею против других рас и межрасовых отношений, но поймите, вы слишком маленькие, слишком глупые и слишком разные. Прекратите всё это сейчас, пока не стало только хуже. Он сделал несколько шагов в сторону кровати и неловко похлопал Джима по спине, на что тот передёрнул плечами. Затем Сэм повернулся к Споку и развёл руки. – Прости, пацан, – сказал он доброжелательным тоном. – Ничего личного, но вы, вулканцы, слишком сложные для нас, простых смертных людей. Оставь его в покое. Спок бросил быстрый взгляд на Джима, и у него перехватило дыхание. Затем он снова посмотрел в глаза Сэму и кивнул. Тот ещё раз развёл руками и вышел из комнаты. Почти в этот же момент Джим схватил валяющуюся на стуле куртку и выбежал вслед за братом. Спок пригладил волосы, отметив лёгкое подрагивание пальцев, и опустился на пол, чтобы помедитировать над произошедшим. На попытки разобраться у него ушло почти три с четвертью часа, но всё было тщетно. В разуме царил хаос. Спок переоделся в пижаму и лёг спать. Джим вернулся поздно, даже позже, чем возвращался когда-то. Ничего не говоря, он забрался в кровать и отвернулся к стене. После этого стало ещё хуже. Потеряны были не только эти странные отношения, но и вся та дружба, которая едва-едва снова окрепла между ними. Джим избегал Спока, и Спок ему это с облегчением позволял. Выяснение отношений казалось ему ещё худшим вариантом, чем наступившее ледяное отчуждение. Спок также изо всех сил старался не попадаться на глаза своему бывшему лучшему другу, приспособившись заниматься и медитировать в гараже, к огромному удивлению дяди Фрэнка, который сперва ворчал на него, а потом оставил в покое и, похоже, даже не доложил Вайноне о странном поведении её подопечного. Когда Аманда сообщила Споку об их с Сареком скором возвращении, теперь уже окончательном, он почувствовал, словно с плеч свалилась огромная ноша. Спок отправил заявление в Вулканскую Академию Наук и съездил на несколько дней в Сан-Франциско – теперь уже сам, без сопровождения Вайноны – под предлогом посещения целителя и встречи с соотечественниками. На самом деле он там сдал онлайн тесты для вступления в ВАН, и полученные через несколько дней результаты оказались более чем удовлетворительными. Спок рассчитывал пробыть в доме Кирков до приезда родителей и, возможно, как-то сгладить отношения с Джимом, но всё сложилось иначе. Покидая ставшие родными кукурузные поля на новеньком ховеркаре капитана Пайка, Спок всеми силами боролся с учащённым и болезненным трепетом сердца у себя в боку, измученно обмякнув на пассажирском сидении и едва реагируя на заботливые фразы человека. Он думал лишь о том, что скоро окажется среди тех, кто будет понимать его, и может быть, ему тоже удастся их понять.