Несносный

Капитан Пайк был старым знакомым родителей Джима и каждый раз, оказываясь на Земле, не забывал проведать семью одного из своих бывших командиров. Он приносил с собой невиданные инопланетные сладости, которые зачастую вызывали у Джима аллергию, а у Спока – несварение желудка и общую вялость, а также рассказы о неизведанных мирах и приключениях среди звёзд. В детстве Сэм также с нетерпением ожидал каждого приезда дяди Криса, во время которых все трое сидели с открытыми ртами рядышком на старом диване, внимая мужественному голосу капитана, рассказывающему им невероятные истории, которые, как тихонько признался Джиму Спок, на его взгляд не всегда являлись абсолютно правдивыми. После того, как мальчики расходились по своим комнатам, Пайк беседовал с Вайноной на кухне, а затем снова уезжал на несколько месяцев, а то и лет. Как правило, после его отъезда мать Джима становилась задумчивой и печальной, часто стояла возле окна, глядя вдаль, на однообразные кукурузные поля, а дядя Фрэнк бывал ещё более придирчив и сварлив, чем обычно. Иногда по ночам Джим выскальзывал из своей кровати, выходил на лестничную площадку и тихо спускался на несколько ступенек вниз, чтобы получше расслышать спорящие яростным шёпотом голоса. Он знал, что мама хочет вернуться в Звёздный флот. О действительной службе на корабле речь пока не шла, но всякий раз, когда она пыталась отстаивать предложенную ей Пайком должность в штабе, дядя Фрэнк рычал, что «не позволит посадить себе на шею троих сопляков-дармоедов, и где вообще родители этого остроухого засранца, совсем уже стыд потеряли». В конце каждой из таких ссор Вайнона вздыхала и соглашалась, что мальчикам нужна её забота и присмотр, и что пока этот разговор был преждевременным. Успокоенный Джим тихонько крался назад. Мама останется с ними, а значит – всё будет хорошо. В одну из таких ночей за пару месяцев до своего четырнадцатилетия Джим вернулся в детскую и уже было собирался погасить ночник над своей кроватью, как делал это всегда, но его взгляд задержался на валяющемся на полу одеяле с кровати Спока. Тот, очевидно, сбросил его с себя в беспокойном сне. Джим тихо усмехнулся и подошёл ближе, чтобы снова накрыть своего друга. Даже посреди лета Спок часто мёрз, предпочитая укрываться толстым одеялом из искусственной шерсти, а уж зимой и подавно. Возле кровати Джим замер, поражённый открывшимся ему видом. Он редко видел Спока настолько… обнажённым. Тяжело сглотнув, он осознал, что не видел его таким уже несколько лет, с того самого совместного принятия ванны. Переодевался Спок всегда в ванной или за ширмой, в любое время года носил либо свою вулканскую хламиду и штаны, либо школьную рубашку с длинным рукавом, пиджак и брюки. Даже в самую жару он надевал закрытую одежду, словно опасаясь, что более чем щадящее по сравнению с вулканским солнце Земли обожжёт его бледную кожу. Даже на речке, куда они несколько раз ездили на велосипедах, даже во время нескольких вылазок на побережье Тихого океана, он ни разу не снял ни штанов, ни туники. И разумеется, он никогда не соглашался пойти искупаться, утверждая, что для организма вулканца вода слишком холодная. Единственный раз, когда Джим умудрился увидеть хотя бы контуры его тела, произошёл буквально полгода назад. Вайнона в очередной раз повезла Спока в вулканское посольство в Сан-Франциско, как обычно прихватив с собой Джима, и после официальной части они отправились на побережье. Обычно Спок сидел подальше от линии прибоя, любуясь на необъятные водные просторы, либо бродил по песку, выискивая причудливые камни и ракушки, в то время как Джим резвился в волнах, словно довольный маленький тюлень. В тот день, протерев глаза от капель солёной воды, Джим увидел, что Спок стоит на самом берегу, зачарованно наблюдая, как волны приближаются к его ногам и откатываются прочь. Джим окликнул его, и когда тот поднял взгляд своих тёмных глаз, от удивления и восторга казавшихся ещё больше, в голове Джима уже созрел план. Довольно коварный, между прочим. За который он мог бы поплатиться. Но искушение было слишком уж велико. Джим подобрался к своему другу поближе, и когда тот нагнулся к примеченной на песке раковине, совершил рывок, который гордо именовался «броском кобры» и снискал ему немало аплодисментов во время игры в футбол. Он обхватил Спока за пояс и утащил за собой в как раз приблизившуюся бурлящую волну. Джим ожидал отчаянного сопротивления, попыток вырваться и даже драки, но он никак не ожидал, что Спок просто… обмякнет. Несмотря на прохладную океанскую воду, Джиму показалось, что его бросило в пот. Тяжёлое тело Спока было совершенно инертным, тонкие руки мотались из стороны в сторону. Вся вулканская сила и ловкость, казалось, его покинули. Ошарашенный Джим перехватил его поперёк груди и, задыхаясь, поволок из воды на берег. Спок пришёл в себя, только когда его тело оказалось лежащим в нескольких метрах от линии прибоя. Он похлопал ресницами и сел. С мокрыми волосами его голова казалась маленькой. Побледневшие губы слегка дрожали, глаза смотрели укоризненно. Джиму захотелось дать самому себе в морду. Вайнона уже бежала к ним с полотенцем в руках. Когда Спок встал, и промокшая одежда облепила его тонкое тело, подчеркнув слабо выраженные, но заметные мышцы икр, бёдер и ягодиц, плоский живот и изящные контуры грудной клетки, Джим почувствовал комок в горле, жар на щеках и мурашки по всему телу. И он мог бы, конечно же, списать их на реакцию кожи в связи с контрастным перепадом температур воды и воздуха, и кому угодно другому он бы так и сказал, зная при этом, что единственной причиной его возбуждения был стоящий рядом вулканец, его лучший друг и тот, кого он любил как брата. Или не совсем как брата. Сконфуженный Джим стоял с болезненно колотящимся в груди сердцем и наблюдал, как Вайнона и Спок идут по берегу в сторону расстеленной на сухом песке подстилки. С тех пор Джим ловил себя на желании снова увидеть линии тела Спока, но изо всех сил сопротивлялся этому желанию. Он был достаточно продвинутым, чтобы понимать, что с ним происходит. Он не только просмотрел тайком несколько порнографических головидео и обсудил их с некоторыми из своих одноклассников, но и имел довольно интересный разговор с Сэмом, который с мечтательным видом описывал, как лишился девственности в 16 лет на сеновале соседской фермы с большегрудой девушкой по имени Марта. «Я, – подумал тогда Джим, – сделаю это в 15. И не с какой-то там Мартой, а…» Впрочем, он побоялся более конкретно думать о том, чьё имя он хотел бы указать после «а», во избежание непредвиденных реакций со стороны своего совершенно непослушного в последнее время тела. И вот теперь он стоял, тяжело дыша и потея, возле кровати своего лучшего друга-вулканца, который лежал перед ним, одетый лишь в свою обычную пижаму, но… От беспокойного сна одежда на парне была в полном беспорядке. Спок спал на спине, слегка отвернув голову в сторону стены. Джим подумал, что он улёгся так специально – чтобы во всей красе продемонстрировать свою длинную белую шею. Футболка перекрутилась на теле Спока, верхняя пуговица расстегнулась, а широкий вырез сместился в сторону и вниз, слегка сползая с острого плеча и обнажая край маленького нежного соска светло-оливкового цвета. Джим на секунду закрыл глаза и обдумал возможность срочного посещения душа. Но он помнил, что мама и дядя, скорее всего, ещё не спали, взбудораженные визитом Пайка и последовавшей за ним ссорой. Маму мог насторожить шум воды в ванной, когда она будет проходить мимо детской в свою спальню. Это никуда не годилось. Никуда не годилось стоять вот так над спящим другом и желать… Если бы Джима в тот момент спросили, чего конкретно он хочет, он бы ответил – всего. Лечь на Спока сверху и тереться о его тело, уткнуться носом в ложбинку между его шеей и плечом, провести языком по ключице, погрузить руки в его блестящие волосы, потереть пальцами этот зеленоватый сосок или даже, возможно, пососать его… Одеяло выпало из ослабевших рук Джима, в его глазах потемнело. Неловким движением он снова поднял одеяло и накинул его на спящего вулканца, который глубоко вздохнул и перевернулся на бок, всё так же лицом к стене. На дрожащих ногах Джим вернулся в свою кровать, выключив по пути ночник непослушными пальцами. В наступившей тишине он перевернулся на живот, сжимая руками подушку и представляя, что обнимает Спока… Он застонал, закусив наволочку, и принялся елозить всем своим пылающим телом по простыне, пока не содрогнулся от болезненного и восхитительного оргазма, едва удержавшись от того, чтобы произнести имя Спока, который ничего не подозревая продолжал спокойно спать на соседней кровати. Потный, усталый и испуганный Джим вжался в свою кровать и закрыл глаза. Ему потребовалось всего несколько минут, чтобы погрузиться в крепкий сон без сновидений. **** Джим понимал, что никоим образом не должен обременять своим влечением Спока, который, казалось, был вообще асексуален по своей природе. Джим знал, что это тоже связано с вулканской физиологией, поскольку Спок ему уже однажды прочитал довольно интересную лекцию на тему физического развития вулканцев, после того как несколько лет назад во время очередного посещения посольства Сан-Франциско Джим ляпнул что-то вроде: «Спок, вулканцы здесь такие длинные, ты тоже когда-нибудь таким вырастешь, да?» Но Споку было 17 лет – Джим лично поставил 17 свечей на двухъярусный вегетарианский торт – а выглядел он от силы лет на 13, из-за чего Джим чувствовал себя как-то неловко. Они оба достигли возраста согласия для граждан Земли, который в начале 23 века был установлен на отметке 14 лет, но Джим подозревал, что для вулканцев всё может быть гораздо сложнее. Попытки найти информацию о половом развитии представителей вулканской расы в сети не увенчались успехом – эти остроухие конспираторы вообще предоставляли о себе крайне мало информации. Спросить об этом Спока? Ну, Джим боялся, что подобными вопросами создаст ещё больше неловкости в их отношениях, которые в последнее время – и именно по его, Джима, вине – были не самыми простыми. Джим обдумывал возможность задать вопрос подобного плана Вайноне, которая в своё время закончила Академию Звёздного флота и уж точно углублённо изучала биологию инопланетных видов, но побоялся, что мать заподозрит его в чувствах определённого рода к её вулканскому воспитаннику (причём будет совершенно права) и выскажет своё категорическое неодобрение. Однажды в отчаянии он даже подумал спросить о сексуальной жизни вулканцев Аманду – во время одного из сеансов связи, когда Спок на несколько минут покинул комнату, вроде бы чтобы принести из гаража и показать матери одну из своих коллекций то ли камней, то ли сухих корешков. Уж Аманда точно знала всё о сексе с вулканцем, как минимум один раз он у неё точно был, и существование Спока – тому доказательство. Но в итоге Джим мямлил что-то о прошедшей в столице штата конференции по программированию, которую они со Споком недавно посетили, и о планах на Рождество. Помимо этого, Джим ужасно боялся, что его чувства просочатся в разум Спока через непосредственный контакт, поэтому тщательно следил за своими шаловливыми руками. А поскольку он был исключительно тактильным существом, единственным способом избежать тяги трогать Спока при любой возможности было ограничить контакты с ним. Поэтому Джим избегал Спока. Ну, как избегал? Следил за ним издалека, подкарауливал по вечерам, когда тот возвращался из школьной лаборатории, просыпался по ночам, чтобы полюбоваться на спящего друга, на его расслабленные черты и растрёпанные волосы, на длинные ресницы, отбрасывающие тень на бледные щёки. Такие наблюдения каждый раз заканчивались обнимашками с подушкой, трением о простыню и мучительно сладким оргазмом от мысли, что Спок находится на расстоянии вытянутой руки от него – такой близкий и одновременно такой далёкий. Джим видел, что его отстранённость расстраивает друга. Тот казался ещё более бледным, вёл себя тихо, ел ещё меньше, чем обычно, что вызывало массу беспокойства у Вайноны. Когда Джим обращался к нему, Спок внимательно всматривался в него своими тёмными, тёплыми глазами и отвечал более торопливо и подробно, чем было нужно, словно боялся, что Джим больше ни о чём его не спросит. Это разрывало Джиму сердце. Разумеется, долго это тянуться не могло. Джим знал, что рано или поздно не сможет сдерживаться, поскольку ежедневный остроухий соблазн никуда не исчезал, а становился всё более желанным. Растущее и развивающееся тело, гормональный всплеск, окружающая атмосфера и компания таких же сходящих с ума подростков – казалось, всё это однажды взорвётся каким-то совершенно безумным поступком. Так и случилось. Однажды отчаявшийся от спермотоксикоза и влюблённости Джим настолько осмелел или даже обнаглел, что попросил Спока ему подрочить. Накануне после уроков он наблюдал, как двое ребят из его компании, Стив и Айрин, тискались за углом школы. В компании одноклассников, с которыми он тусовался, постоянно вспыхивали краткосрочные отношения, и очередная парочка сперва пыталась прилюдно высосать друг у друга языки, параллельно шаря руками ниже пояса, а потом внезапно расставалась, обиженные друг на друга по совершенно несуразным причинам. – Эй, Стиви, у тебя что-то серьёзное с Айрин? – спросил приятеля любопытный Джим, когда девушка отпустила тому игривый подзатыльник и ушла, покачивая бёдрами. Стив загадочно улыбнулся. – Неа. Ничего серьёзного. Так, щупаем друг друга, ласкаем. Без обязательств. По-дружески, понимаешь? Мы же с трёх лет знакомы, что тут может быть серьёзного? По дороге домой Джим предавался мучительным размышлениям. Неужели, если двое людей – ну, или человек и вулканец – знакомы с ранних лет, то между ними не может быть влюблённости, а только дружеские чувства, которые в комбинации с влечением и по незнанию принимаются за любовь? А если это так, то насколько неправильно будет попросить старого друга о помощи? Не преследуя никаких других целей, кроме физического удовлетворения? Увидев гладко причёсанную голову Спока, склонившуюся над микроскопом, в который тот рассматривал какие-то очередные образцы, Джим на секунду был ошеломлён странным давлением в груди и горле. Это была влюблённость? Или тоска по совместному с другом времяпровождению? Но он уже дошёл до той степени отчаяния, что собрав в кулак всю смелость и решительность, притворно лёгким голосом высказал своё предложение. Он и сам не знал, что испугало его больше – собственная наглость или безмятежное согласие Спока. Впрочем, всё стало неважно, как только длинные пальцы вулканца прикоснулись к его напряжённой, изнывающей и жаждущей ласки плоти, покрытой двумя слоями одежды. Джиму казалось, что его мозг взорвётся – он изо всех сил сдерживал стоны и желание прижать ладонь Спока к своему паху сильнее. После оргазма, сила которого, как ему казалось, была способна разрушить стены дома, он пришёл в себя, практически всем телом навалившись на Спока и вцепившись в край его туники. Его нос был прижат к ямке между плечом вулканца и его тонкой ключицей, рот был наполнен слюной, а желание впиться губами и зубами в эту зеленоватую кожу было просто нестерпимым. Но у Джима хватило сил пробормотать благодарность, встать и пойти в ванную. Спок задумчиво рассматривал свою влажную и липкую от семени Джима руку, но прервался на то, чтобы поднять ясный взгляд тёмных глаз и в который раз отметить, что благодарность не обязательна. Джим сжал зубы. А потом Спок сказал что-то насчёт того, что он согласен повторить, и Джим едва не потерял отпавшую челюсть. Если он считал, что после первого раза ему полегчает, то прискорбно ошибался. Влечение и потребность в Споке, в ласке его рук, в запахе его тела становились всё неистовее. Они снова проводили много времени вместе. Вулканец выглядел довольным, торопясь ввести Джима в курс дела касательно своих новых исследований и прочитанных за последнее время статей. Тот слушал, но не слышал, а если слышал, то часто не понимал, залипая на движениях тонких пальцев его сильных рук, которые почти каждый вечер – Джим о таком и мечтать не смел – дарили ему блаженство. Иногда он задумывался о том, что они оба в своём роде продают друг другу себя – один платит за внимание ласками, а второй – вниманием за эти ласки. И что каждый из них по-своему перерос и обогнал другого: Джим – физически, Спок – интеллектуально. Не то чтобы Джим был тупым, вовсе нет. Он был одним из самых одарённых детей в старшей школе при том, что едва туда перешёл. Но Спок… Он просто был уже на каком-то другом уровне. Вулканском, наверное. Когда во время отъезда Сэма Спок опустился перед ним на колени, посчитав эту позицию более, по его словам, эргономичной, Джиму пришлось изо всех сил вцепиться руками в покрывало. Ему казалось, что если он сейчас же, в этот же момент, не притянет эту гладкую темноволосую голову к своему паху и не прижмётся болезненной твёрдостью в своих штанах к этим тонким губам – он умрёт. Но в то же время он понимал, что если вытворит нечто подобное – тоже умрёт. Он помнил, что случилось с Марком, которому, похоже, пришла в голову аналогичная мысль о голове и губах Спока. В итоге он поместил свои ладони на волосы Спока, скользя пальцами между прядями и лаская края ушных раковин и трогательные острые кончики, в то время как тот сосредоточенно поглаживал его через тонкую ткань трусов. В эти мгновения Джиму казалось, что он попал в рай. Появление Сэма и его ошеломительные заявления сбросили мальчика с небес на землю. Мало того, что Спок был женат – или обручён, без разницы – но это случилось ещё до его приезда на Землю, и за все те годы, что он провёл рядом с Джимом, он даже не потрудился рассказать своему другу об этом. Своему лучшему другу! Мало того, он приручил Джима – другое слово не приходило ему на ум – и приучил к себе, зная при этом, что однажды покинет его навсегда. Не то чтобы Джим этого не знал, он просто об этом никогда не задумывался. Спок был с ними так долго, что казалось – так было с самого начала и так будет вечно. А теперь выяснилось, что где-то там его ожидает невеста или, возможно, жених – Джим не удосужился уточнить, но оба варианта вызывали у него лёгкую тошноту – которая или который является тем самым единственным на свете существом, к которому Спок сможет ощутить сексуальное влечение. Но только после 40 лет. И только раз в семилетку. Зато на целую неделю. Джиму хотелось биться головой об стену. Но вместо этого он решил поступить по старинному человеческому обычаю и выбить клин клином. Поэтому на следующий день после школы он подкараулил симпатичную пятнадцатилетнюю девушку, о которой говорили «безотказная», и угостил её мороженым. А когда стемнело, за старым дубом в городском сквере позволил ей продемонстрировать ловкость рук и рта. Результат был удовлетворительный. Вдвойне. Вот только ощущение жёстких рыжих кудрей партнёрши и прикосновение её мягкой груди периодически отправляли в его мозг сигнал о чуждости и неправильности происходящего. Но Джим откинул голову назад, закрыл глаза и впился ногтями в рыхлый ствол дерева, кора которого была наполнена животворящим весенним соком, и отбросил все свои представления о морали прочь. Не было больше совместных прогулок, бесед и шахматных партий. Спок вёл себя ещё тише, ещё незаметнее, его лицо стало ещё бледнее, а под глазами залегли зеленовато-серые тени. Джим старался не обращать на это внимания. Обретя возможность регулярно получать сексуальное удовлетворение из других источников, он утратил часть злости и обиды на Спока, но в то же время осознал свои собственные ошибки. Джим скучал по их дружбе, по близости, по смешинкам в глубине тёмных глаз, по лёгкому подёргиванию губ, пытающихся и не умеющих сложиться в улыбку. Но подойти к вулканцу с извинениями и предложением мира ему мешала гордость или, возможно, упрямство, или юношеский максимализм. Спок не делал первый шаг, вот и он не будет. Когда Джим пожалел о своей принципиальности, было уже поздно. Вся эта ситуация мучительно тянулась до конца весны, когда капитан Пайк нанёс очередной визит Вайноне. Как только его новёхонький с иголочки ховеркар появился у дверей, дядя Фрэнк с ворчанием сел в старый пикап и уехал в центр Риверсайда, предположительно в бар, чтобы напиться вусмерть. Усевшись за стол, Пайк внимательно посмотрел на троих парней и хитро улыбнулся. – Что ж, – сказал он, – двое из вас заканчивают школу. Как насчёт вступить в Звёздный флот? Джим заёрзал на стуле, ему так хотелось быть в числе тех, кому это предлагают, и он видел, что Пайк заметил его энтузиазм. – Потерпи немного, Джимми. Пока я обращаюсь к вот этим молодым людям, – он прищурился, переводя взгляд на Сэма. Тот тоже поёрзал и сложил руки на груди. – Неа, – протянул он, – у меня другие планы. – И какие же это? – поинтересовался Пайк, чуть нахмурившись. Сэм сел ровно и положил руки на колени. Его лицо стало серьёзным. – Во-первых, я не собираюсь следовать примеру отца, – он выставил руку ладонью вперёд, словно пытаясь отмести возможные возражения. – Да, я знаю, что он герой, но я – не он. Я не хочу быть героем, я хочу быть обычным человеком. Во-вторых, мне предложили стипендию на факультете биологических наук в Нью-Йорке. Я не хочу упустить этот шанс. Некоторое время все молчали. Затем Вайнона улыбнулась и сказала: – Это… прекрасный вариант для тебя, дорогой. Жаль, что ты будешь так далеко. Сэм усмехнулся. – Ну, в Сан-Франциско я тоже был бы не близко. А в космосе – тем более. Не расстраивайся, мам. Я пойду своим путём – уверен, он не хуже любого другого, – с этими словами Сэм поднялся и протянул руку Пайку. – Прошу меня извинить, капитан, но раз уж мы всё выяснили, я хотел бы вас оставить. Меня кое-кто ждёт. Пайк попрощался с ним и пожелал удачи. После ухода Сэма взгляд капитана обратился к Споку. Он рассматривал вулканца с некоторым удивлением, как и всегда, словно каждый раз снова удивляясь, что такое необычное существо делает посреди кукурузных полей Айовы. – Ну а ты? – мягко спросил он. Спок сидел очень прямо, сцепив руки на коленях перед собой. Он облизал губы и бросил быстрый взгляд на Джима, а затем – на Вайнону. – Полтора месяца назад во время сеанса связи родители мне сообщили, что их миссия завершена. Они уже находятся на пути к Земле, чтобы предоставить отчёты в Совет Федерации. Дорога сюда, как Вы знаете, занимает приблизительно три месяца, – он сглотнул. – Мы с отцом решили, что после их возвращения мы все вместе отправимся на Вулкан, где я продолжу обучение в Вулканской Академии Наук. Пайк задумчиво кивал, скользя взглядом по лицу вулканца. – Что ж, парень, отличные новости. Если это то, чего ты хочешь, то я рад за тебя. Однако я оставлю тебе номер своего коммуникатора на случай, если ты однажды передумаешь. Вулканцы очень бы пригодились Звёздному флоту. В данный момент, к огромному сожалению, в наших рядах нет ни одного. В этот момент Джим, который едва слышал эту снисходительную тираду, яростно кусая внутреннюю сторону щеки, вскочил на ноги. – И когда же ты собирался рассказать мне об этом, а? – сердито спросил он Спока. Ему хотелось схватить того за плечи и хорошенько встряхнуть, но вместо этого он сжал руки в кулаки. Спок продолжал сидеть в той же строгой позе, ничем не выдавая своего эмоционального состояния, кроме побелевших от напряжения пальцев. Пока он, похоже, обдумывал ответ, а точнее, по мнению Джима, придумывал логичное обоснование своего мерзкого поступка, Джим не выдержал и рассмеялся горьким смехом. – Ты же постоянно твердил, что мы друзья. Серьёзно? Какой же ты друг после того, как уже второй месяц планируешь сбежать отсюда на другую планету, но при этом не ставишь меня в известность? А, Спок? Что же ты молчишь? Вайнона подошла к Джиму сзади и положила ему руку на плечо в успокаивающем жесте. Джим стряхнул руку матери и продолжал прожигать взглядом идеально гладкую макушку своего друга. Бывшего друга. – Джимми, – сказала мать, – успокойся. Это очень грустная новость для нас всех, но мы знали, что Спок рано или поздно должен воссоединиться со своими… Джим дёрнулся в сторону, опрокинув стул, на котором сидел до этого. – Я не понимаю, чёрт возьми, почему он скрывал это от нас? От меня? – он сам удивился нотке боли, прозвучавшей в его голосе. Она была такой очевидной. Наконец Спок поднял голову. Его лицо было безмятежным, но в глазах отражалась боль, подобная боли Джима, которую тот предпочёл игнорировать. – Вопреки тому, что рядом с Вами, миссис Кирк, и в Вашем доме я всегда чувствовал себя комфортно, а все мои потребности были удовлетворены в максимально возможной степени, в последние месяцы, – тихо сказал Спок, – я пришёл к выводу, что в целом чувствую себя на Земле чужим. Я не вписываюсь в общество людей и не могу найти своё место. Прошу прощения, Джим, миссис Кирк, что огорчил вас. Мне следовало сообщить вам о своих планах сразу же, как они стали известны мне самому. Это было неподобающе, – он сжал на секундочку губы и продолжил: – Я не думал, что мой неминуемый отъезд вызовет у вас огорчение. С этими словами он снова склонил голову и уставился на свои крепко переплетённые пальцы. Джим был не в состоянии ответить, он задыхался от обиды и даже не заметил, что мать сжала его предплечье, пока она не заговорила. – Ну что ты, дорогой, конечно же мы расстроены твоим отъездом. Мы так полюбили тебя. И мне будет очень… Но что будет очень Вайноне, Джим так и не узнал, потому что наконец смог протолкнуть наружу слова: – Да вали уже отсюда поскорее! Ты здесь действительно чужой! Ты… Ты… – у него снова перехватило дыхание, и уже выбегая прочь из дома он крикнул: – Не хочу тебя больше видеть! Весь дрожа, Джим мчался, не разбирая дороги, его голова пульсировала от боли, ногти больно впивались в плоть ладоней. Он даже не думал о том, куда бежит. Единственная мысль была – подальше оттуда. По полям, по грязи, по трассе. Очнулся он уже где-то на окраине Риверсайда, неподалёку от верфи, названной в честь корабля, которым его отец командовал двенадцать минут. Грязный и потный, он стоял там и мечтал о том, что однажды здесь будет построен корабль, которым он будет командовать не двенадцать минут, а гораздо, гораздо дольше. Разглядев у расположенного неподалёку бара «Отрыв» старый пикап своего дяди, Джим подошёл к нему и забрался в кузов, свернувшись калачиком на старом брезенте. Он изо всех сил боролся с предательскими слезами – показателями его слабости – но в итоге проиграл, и разрыдался со всей неистовой силой своего четырнадцатилетнего разбитого сердца, после чего забылся тяжёлым, мутным сном. Проснулся Джим под утро от холода. Он всё так же лежал, свернувшись калачиком, в багажнике грузовичка на стоянке возле бара. Очевидно, дядя Фрэнк в ту ночь тоже решил не возвращаться домой. Замёрзший мальчик выпрыгнул из кузова и бросился в бар, где сердобольный владелец налил ему горячего чаю и передал Вайноне сообщение о местонахождении её блудного сына и невменяемо пьяного брата. Та приехала на своём ховеркаре и с помощью бармена погрузила Фрэнка на заднее сиденье. Джим сел рядом, но за всю дорогу мать не сказала ему ни слова. Уже перед домом, остановив машину, она не спешила выходить, а просто сидела, уставившись в лобовое стекло. Джим смотрел на неё и чувствовал себя ужасно виноватым, но не мог найти в себе сил попросить прощения. Ему казалось, что если он откроет рот, то оттуда раздастся лишь тоскливый, бессмысленный вой. Несколько минут они просидели в молчании, а затем Вайнона посмотрела на него и сказала: – Прими душ и отдохни. Если захочешь есть – на кухне есть булочки и молоко, – она снова умолкла, а затем добавила: – Я надеюсь, что однажды ты постараешься всё исправить. С этими словами она вышла из ховеркара и зашла в дом. Джим посидел в машине ещё немного, глазея на розовеющий горизонт, после чего отправился вслед за матерью. В комнате, которую он делил со Споком, всё выглядело иначе. Помещение казалось пустым, покинутым, мёртвым. Исчезли книги Спока, его коврик для медитаций, коробки с образцами, свитки с вулканской каллиграфией, которой он обучался под дистанционным контролем какого-то вулканского жреца, с которым вступил в переписку пару лет назад. Из шкафа исчезли его нелепые туники и тёплые штаны, с письменного стола – падды и стилусы. От него не осталось ничего. Только белый конверт на кровати Джима. Не запечатанный. Джим на подгибающихся ногах подошёл к кровати и рухнул на неё, прижимая конверт к груди. Некоторое время он просто лежал и пялился в потолок, боясь прочитать оставленное ему Споком письмо, не зная, чего ожидать от последних, прощальных слов своего самого близкого друга. Наконец он набрался мужества и открыл конверт. Послание было коротким: Джим, В последнее время нам с тобой стало сложно находиться под одной крышей, поэтому я понимаю твое логичное пожелание больше меня не видеть и подчиняюсь ему. Несмотря ни на что, я всегда был и буду твоим другом. Живи долго и процветай, Джим. Удачи тебе. Спок.