A quoi bon les sanglots, inonder les coussins? Что толку от рыданий, заливающих подушки? J’ai essayé, j’ai essayé Я пробовал, пробовал Mais j’ai le cœur sec et les yeux gonflés Но мое сердце сухо и глаза опухли Louis Garrel – Ma mémoire sale (2014)
Когда преподавателю надоедает сотрясать воздух на лекциях и видеть в аудитории заспанные, уставшие лица студентов, он проводит тест, чтобы немножечко, так сказать, оживить учебный процесс и заставить хотя бы в тетради или в гугле под партой пошуршать материал. Чем Серёжины студенты и занимались, рассаженные в шахматном порядке на длинных рядах амфитеатра. Муравьёв бездумно рисовал половиной карандаша на обратной стороне материала к диссертации. Страница постепенно покрывалась маленькими портретами женщины. Вполоборота, в анфас и профиль, со спины. Длинные волосы, распущенные и в косе. Серёжа до сих пор помнил, как они пахнут. С этой косой он похоронил часть своей души. Изредка приходилось отрывать взгляд от арт-терапии и делать вид, что ему интересно списывают они или нет. Вопросы были составлены так, что найти готовый ответ невозможно, легко будет отследить в чьей голове сидят хоть какие-то мысли по теме, а в чьей пусто. Как у Бестужева-Рюмина, задумчиво двигающего пустой листок по столу монотонным движением. Что за мозговая деятельность происходит в этой русой голове. Написал бы уже хоть что-нибудь, как Муравьёву его оценивать потом. Подпирая рукой щеку, Серёжа вырисовывал очередной женский силуэт, ожидая конца не меньше самих студентов, когда пустой лист с двойной фамилией опустился прямо перед ним. Рюмин уже устремился к выходу, когда терпение Муравьёва всё же сдало: – Задержитесь. Миша нехотя, но опустился на стул возле преподавательского стола, оставаясь ждать до конца теста вместе с преподавателем. С его места было видно художественные потуги Серёжи, стало любопытно, что за женщина смотрит десятки раз с рисунков, но не спрашивать же. Наконец, время пары подошло к концу, и студенты потянулись выходить, сдавая свои работы разной степени паршивости. Может и не плохо вместо лекции дать студентам тест, но проверять потом их изыскания – удовольствие достойное ещё одной бутылки вина. Аудитория опустела. Собрав все бумаги в стопку, Муравьёв обратил внимание и на Мишу, скучающего под боком. – Это из-за теста? Я не знаю, что там писать, – Рюмин встал и обошёл стол, чтобы смотреть преподавателю в лицо во время разговора. Серёжа оценил бы воспитанность, если бы Бестужев не спал вечно на лекциях и не занимался ерундой. Потом такие юные дарования отъедают у преподавателей свободное время, досдавая в конце семестра. Головная боль. – Отчасти и из-за него. – Муравьёв внимательно посмотрел на растрёпанного студента, похожего на сонного и побитого воробья. Явно не всё радужно в жизни. Извини, парень, придётся добавить ещё «сахару». – Грядут студенческие конференции. И конец семестра тоже однажды наступит, – Серёжа вытащил из стопки и показал Мише его девственно чистую работу. – Улавливаете связь, Бестужев-Рюмин? – Пока не особо, – Рюмин наклонил голову к плечу, вскидывая поджившую бровь. Всё он улавливает, засранец. – Придётся вам взять бремя ответственности за весь курс. Ваш товарищ по парте, Рылеев, усердно трудится над политическими науками, вы потрудитесь над международным правом и мне будет за что вас оценить в конце семестра, – Муравьёв устало потёр себя по гладковыбритой щеке и посмотрел на своего студента с грустным укором. – А есть альтернатива? – Вроде и границ не переходит, но чувствуется что-то дерзкое в парне. Жаль, у Серёжи нет на это времени. – Вот список тем, выберите к чему у вас больше лежит душа и начинайте собирать материалы. Научное сочинительство ещё никому не вредило, даже весело иногда, – Муравьёв печально хмыкнул, собирая в отдельную папку статьи для диссертации. – Огромное вам спасибо, Сергей Иванович, за заботу о моём досуге, – дверь захлопнулась за Мишиной спиной. Не благодари, язва.* * *
Через два дня Муравьёв получил письмо счастья от saint_michelange, в котором тот предлагал очень уж не невинные шалости. Такой жанр Серёже тоже доводилось видеть на небезызвестном сайте с оранжевым оформлением, на котором он скрашивал одинокий досуг до появления в его жизни трансляций. Идея простая и интригующая. Внутрь помещается маленькая игрушка, которую Муравьёв может контролировать через приложение на телефоне. И стример отправляется по делам, отчитываясь об ощущениях. Аспирант чуть кофе не поперхнулся над своей диссертацией, когда прочитал сообщение. Вдобавок дела у saint_michelange обнаружились на учёбе, что проводило для Муравьёва лишнюю параллель с его студентами. Но кто он такой, чтобы отказываться. Неделю он проводил за кропотливым трудом над разделом, периодически отвлекаясь на походы до продуктового и кофе. Тема заедала уже невыносимо, любая другая мысль казалась дико соблазнительной, если не была связана с травмирующим прошлым. Утром назначенного дня Серёжу разбудило уведомление. Он ещё не успел проморгаться, но уже выбирал какое кружевное бельё стример должен надеть под одежду, в которой он собирался пойти на учёбу. Под джинсы. Больше всего Муравьёву-Апостолу нравилось чёрное кружево, потому что он в целом был довольно классическим и консервативным чуваком. Можно было доспать полчасика, но сон ушёл и его место в сознании заняли эротические фантазии, опасно влекущие за собой болезненный стояк. Так что Серёжа взялся за приготовления завтрака, ежесекундно поглядывая на телефон. Не горит ли чёртов огонёк уведомлений. Где-то на пути к восстановлению личной жизни и получению степени кандидата Муравьёв, к сожалению, потерял гордость. И стыд. Минут через сорок уныло жующий яичницу вдовец получил ещё одно сообщение с ухмыляющимся смайликом и прикреплённой фотографией. Она не сразу загрузилась. Но когда всё-таки загрузилась, тарелку пришлось ненадолго отставить и собрать всё мужество в кулак. Буквально. На фотографии парень расстегивал джинсы и демонстрировал в разрезе ширинки красивое чёрное бельё. Серая толстовка задралась и видно было худой живот. Стример улыбался, высунув язык. Кадр был обрезан и ничего больше видно не было, разве что кусок знакомой обстановки с чуть другого ракурса. «Я буду ехать на метро, можете использовать приложение 😊», – вот что было написано в новом сообщении. Серёжа так и не ответил, испытывая экзистенциальный кризис. Он открыл приложение, которое установил накануне и потребовалось какое-то время, чтобы разобраться, как им пользоваться. Муравьёв не молодеет, хоть и мучается внезапными стояками до сих пор. Привычным образом дела с диссертацией застопорились. С час Муравьёв-Апостол играл с этим ползунком. То вверх, то вниз. Получая сладкие тихие скулящие звуки в голосовых, без зазрения совести надрачивая на них. Счастливая была бы совместная жизнь, он бы сберёг этого парня. Никогда бы от него не отходил, чтобы не было как в тот раз, с женой. И никому бы не позволил не то, что бить, даже дышать злонамеренно в его сторону. В какой-то момент saint_michelange сообщил, что он уже давно на учёбе, идёт занятие, а кружевные трусики уже ощутимо мокрые, пришлось притормозить с вибрациями внутри. Такая маленькая капризная фраза, у Серёжи глаза закатились от удовольствия. Так бывает, когда находишь человека, кинки которого совпадают с твоими. И просто отпускаешь себя. Комментарии Муравьёва не были слишком развёрнутыми, в основном полупросьбы, полуприказы. Но даже за такой скудный фидбек он был вознаграждён видео, снятым, очевидно, в университетском туалете. Ни одна фотография, ни одно голосовое или текстовое сообщения не давали Серёже никакого намёка с кем он разговаривает. Или он не видел их. Тяжело быть внимательным к деталям, когда получаешь маленький порно-сюрприз из общественного места. В нём парень судорожно расстегивал на себе джинсы, зажав край толстовки во рту. Телефон, видимо, стоял на чём-то, обе руки были свободны. Спуская штаны и одновременно вытаскивая член из плена тонкого кружева, saint_michelange облегчённо тихо заскулил, заглушаемый тканью кофты. Грудная клетка ходила ходуном от частых вдохов. Бельё действительно было мокрым, с члена обильно текла смазка. Очень кстати. Её юноша и использовал, лаская себя и постанывая совсем тихо, но чуткий Муравьёв снова ловил малейший шорох. Тонкую руку стример завёл себе за спину, и в просвет между чёрной тканью белья и истекающим смазкой членом было видно, что ярко-розовую, уже не вибрирующую в тех бешеных ритмах, игрушку он использует, чтобы трахать себя с восхитительным хлюпающим звуком. Серёжа закусил губу, чувствуя, как горит низ живота от того, что происходило на экране. Возбуждение было настолько сильным, что ощущалось как мука. И даже полегчало немного, когда всё тело парня словно свело судорогой от наступившего оргазма. Было видно, как дрожат его плечи и что ноги плохо его держат. Он выпустил край кофты изо рта, и она накрыла всё ещё стоящий даже после оргазма член и чёрное кружево, испачканное спермой. Яркие, красные, словно зацелованные губы слабо хватали воздух. Стример опёрся о что-то за кадром, чтобы не съехать по стене с аккуратными белыми плиточками. Что-то эти плиточки должны были сказать Муравьёву, но послеоргазменная нега превратила его мозги в густой кисель. Почему-то он мог думать только о том, что синяки на теле парня переходят в жёлтый. И что неплохо бы обнять его крепко и поцеловать невинно куда-нибудь в лохматые русые волосы, которые так редко появляются в кадре. Парень осторожно вытащил из себя игрушку, тихо зашипев. И из расслабленной, растянутой дырки вытекла тягучая капля смазки, всё это снова на маленький красивый клочок ткани. – Неплохо, да? – Голос такой тихий и словно смущённый, как будто едва различимый акцент в английском. Но фраза слишком тихая и слишком быстрая, не разобрать. Видео закончилось. Очень жаль, Серёжа смотрел бы на это вечность. В общем-то так он и поступил. Посмотрел ещё пару раз и получил ещё парочку славных оргазмов. Особенно хорошо было увидеть изгиб открытой шеи и услышать сдавленные стоны перед сном. Действовало лучше любого успокоительного со снотворным. Опьяняло круче самого крепкого и дорогого вина.* * *
В четверг после обеда Муравьёв тёр сыр, поглядывая на варящиеся макароны, когда его настигло новое уведомление. Наскоро обтерев руки о полотенце, сразу открыл. Этот контент он уже не оплачивал, но всё равно получил ещё одно видео. Совсем короткое, но всё равно очень горячее. На нём saint_michelange в расстёгнутой белой рубашке сидел на одной из белых подушек на знакомом матрасе в ворохе постельного белья. Когда Серёжа нажал на play, картинка ожила. Парень снимал себя немного сверху, на вытянутой руке. Под рубашкой ничего не оказалось, только изящное тело, соски с пирсингом и член, прижатый к подушке. Движения такие красивые и плавные, словно он танцует, а не трётся стояком о постель. Стоны стример не сдерживал, как ранее в университете, и получались томные, ужасно возбуждающие звуки. Муравьёв начал переживать за свой моральный облик, когда во рту скопилась слюна от желания взять в рот. Меньше минуты, пара десятков секунд, а сердце сжалось. И член встал. Стример так сладко стонал и двигал бёдрами так отчаянно, что Серёжа готов был на деанон с глупым вопросом «Куда мне выехать, чтобы удовлетворить тебя наконец?» Макароны переварились и сердце было снова разбито. Почему нельзя питаться только оргазмами? На женскую тень в коридоре Муравьёв совсем не хотел обращать внимания, просто не позволял этому снова жрать его заживо.* * *
– Мне жаль, Сергей Иванович, но это совершенно необходимо. Вы у нас самый молодой и самый инициативный, больше просто некому, – в ушах Серёжи слова пожилой коллеги по кафедре звучали как «бла-бла-бла, вот почему в пятницу вечером ты пойдёшь в общежитие к студентам на ревизию, а не домой, пить вино и плакать над книжками». Напоследок он получил пару бланков, в которые надо было вписать насколько жилищные условия в общагах отстойные. Да можно и не проверять, ясно же, что максимально отстойные. Серёжа подхватил бумажки и сбежал по лестнице, нащупывая на ходу портсигар в кармане пальто. Курить он не собирался, но сжал холодный металл в руке, считая про себя до десяти. На крыльце нашёлся товарищ по несчастью. Молодой мужчина возраста самого Муравьёва с печальным выражением лица. – Матмех? – Пришлось всё-таки вытащить портсигар и предложить закурить. Мужчина осторожно вытащил одну сигарету и покачал головой. – Истфак. Каховский. Пётр. – Сергей Муравьёв-Апостол. Они пожали друг другу руки и двинулись в сторону общежитий в университетском городке, ежась от стылого осеннего воздуха, освещаемые только жёлтым светом фонарей. Было уже поздно, когда Муравьёва доискались в университетской библиотеке, где он клевал носом над ноутбуком. Часов восемь вечера. – Давай как-нибудь быстренько тут, ладно? – Серёжа толкнул плечом расшатанную тяжёлую входную дверь, вдыхая тепло холла. Каховский кивнул ему с самым обречённым на свете видом усталого от рабочей недели человека. Смотреть-то и не на что. Ну, грязновато. Ну, в окнах щели. Санузел как после ядерной войны. На кухне таракан мёртвый прилип к полу и стены как в старых советских парадных до половины выкрашенные краской синей-зелёной, а выше побелка. Пятна странные, запах неприятный. Студенты уставшие, но приветливые. Чай им сделали в почти целые кружки. Девчонки Серёже даже глазки строили. Каховский только вздыхал на всё из-за плеча Муравьёва. Ох да ах. – А там у вас что? – Муравьёв показал на дверь напротив, которая очевидно вела в соседнее крыло. Застеклённая треснутым стеклом и с половиком, видавшим страшные виды, а из-за неё пение под гитару и какие-то пьяные крики. Интригует. Каховский тихо прошептал: – Оно нам надо, Серёг? Ещё бумажки заполнять эти… По сигаретке ещё и по домам, пошли, – и хлопнул Муравьёва по плечу. Одна из девушек улыбнулась и ответила: – Там мальчики живут. Мальчики, мальчики-с-пальчики. Отстранив совсем унылого Петю Каховского, Серёжа открыл дверь блока для парней. Шумно было, потому что одна из дверь была открыта, за ней и пили. Тут было и грязнее заметно, и пахло хуже. Похоже, девочки сюда не заходили часто. Муравьёв постучал ради приличия по дверному косяку, не заглядывая сразу. Выскочил, кто бы вы думали, Кондратий Рылеев. Вполне вменяемый, только взъерошенный. – А, ой. Сергей Иванович… – Сергей Иванович, – Муравьёв бестолково кивнул. – Пришёл посмотреть, как вы тут живёте. Пение затихло, затихли вообще все. Кондратий отступил, пропуская Муравьёва. Ничего слишком уж скандального в комнате не было, обычная студенческая поляна. Только очень пьяные все. Время восемь, после пар, что ли, сразу начали. А вот ему, Серёже, трудиться. Лазить тут по их общагам, вынюхивать, высматривать. Многовато людей. Коек вроде четыре, а их девять человек набилось. Душно и запах как в кабаке вонючем. Среди всего праздного веселья знакомых только двое. Смущённый Кондратий в дверях и размазанный по дивану, пьяный как чип Бестужев-Рюмин. Муравьёв не знал, что Миша тоже в общежитии живёт. Пришлось неловко создавать видимость деятельности. Деловито постучать по спинке дореволюционной деревянной кровати, скрипучую дверцу шкафа открыть-закрыть, она там держится на честном слове. Можно было дальше изображать Елену Летучую, но Рюмин, человек с говорящей фамилией, навёл, наконец, свой пьяный прицел, сфокусировался и выдал: – Сергей Иванович, а вы чего… тут? – И улыбнулся разбитым ртом. Апостол задержался на этой улыбке, ощущая странное смятение. – Пришёл проверить, Михаил, как вы к моим парам готовитесь. К пересдаче теста, например. Кондратий аккуратненько просочился между шкафом и Муравьёвым, чтобы поправить на полулежащем Бестужеве свитер и спрятать голое плечо. Рюмин был совершенно лохмат и не мог прямо посмотреть на преподавателя, настолько налакался. У Серёжи зачесалась рука взять его за шиворот и встряхнуть. – А вы всё о тесте да об учёбе. Студенчество это ж не только…, – дальше он что-то несвязное сказал, приподнялся и потянулся было к Муравьёву так, что тому пришлось даже отступить. Кондратий потянул его назад к кровати. Остальные отмечающие день дня наблюдали за сценой молча. У кучерявого парня с гитарой даже рот был открыт. – Может, вам тоже налить? Ребята, налейте ему, это наш с Кондрашей, – тут он похлопал Рылеева по щеке, куда не глядя попал, – преподаватель… Это было уже слишком. Апостол нахмурился и, чуть резко поправив на себе пальто, сказал жестко насколько он вообще мог: – Бестужев-Рюмин, выйдемте на минутку. – Кондратий испуганно на него посмотрел и Муравьёв поднял руку, тихо добавив: – Всё в порядке. Рылеев помог Мише встать, так они и вышли втроём в коридор. – Он когда пьяный, несёт всякое. Не обращайте внимания, Сергей Иванович, – Рылеев звучал как искреннее извинение, произнесённое заранее. В дверь, ведущую в блок, просунулась голова Каховского: – Ну чего ты там застрял? – Сейчас, Пётр. Воспитательный момент. Каховский закатил глаза, кажется, и быстро сказал: «жду», скрывшись снова за дверью. – Ванная комната у вас где? – Рылеев указал на дверь в конце коридора. Серёже пришлось придерживать Рюмина за талию. – Отпустите, Кондратий. Я сам с ним. Путь был нелёгким, но холодная вода, под которую Муравьёв ткнул голову слабо сопротивляющегося Миши, сразу подействовала. Парень под рукой преподавателя запаниковал, умываемый уже пятый раз крупной ладонью. Так и закупать недолго. Серёжа, с сожалением, но выпустил студента. – Вы прямо асоциальный элемент, Бестужев-Рюмин. На лице следы насилия, на паре спите, успеваемость не успевает, теперь вот пьянство. Что я должен с вами делать? – Муравьёв стянул с крючка какое-то полотенце, вытирая им руки. Удивительно чистое. Бестужев отфыркнулся от воды и поднял мокрую голову. – Решили утопить? – Нагломорд, ещё и язвительный. – Не мой метод, – Серёжа устало потёр глаза. – Напишите мне статью и можете быть свободны. На все четыре стороны. – Не могу, я не писатель, – Бестужев смотрел ему прямо в глаза, все ещё чуть пьяный. Дидактические умывания нарушили тонкую корочку на его разбитых губах. И на мокром, вполне симпатичном лице, теперь были розовые разводы. Муравьёв раздражённо подумал: «А я, блять, писатель по-твоему? Мне же приходится сочинять всякую херню по вечерам». Вместо того, чтобы сказать что-то лишнее, он вздохнул в стиле Каховского, томящегося ожиданием в компании студенток, и накинул полотенце на мокрую голову Рюмина. – Я помогу вам её написать. Вы живёте здесь? – Он обвёл взглядом мрачное помещение с плохим ремонтом, но вполне чистое. Душевая с санузлом, всё-таки. Так почему-то отчаянно захотелось покурить и выпить вина. Миша обтёр лицо и промокнул волосы, отвернувшись от Муравьёва. Пришлось помочь ему, забирая полотенце и самостоятельно просушивая волосы чистой тканью, куда более быстро и эффективно. Студент молча покорился. – Нет, я здесь не живу. Снимаю. Пришёл выпить, меня пригласили. Кондратий живёт здесь, это его друзья там, – негромко ответил спустя некоторое время, указывая рукой в сторону комнат. Его немного повело, и он опёрся о раковину, опустив голову. В помещении было темно даже со включенным слабым светом и пахло сыростью. – Тошнит? Рюмин покачал головой на вопрос. В этот момент в дверную щель тихонько заглянул Кондратий. – Рылеев, где его шапка? Помогите ему одеться, я вызову такси, – Муравьёв вытащил из кармана телефон, снова передавая Мишу в руки товарища. Смахнул уведомление от Бельской с фотографией Рема, спящего животом кверху с забавно вскинутыми лапами, и открыл приложение по вызову такси. Кондратий на ходу подсказал адрес. Каховский изнывал, выпивая вторую чашку дешёвого чая, когда Муравьёв вернулся. Стоило ему выйти, Пётр выскочил из кухни. Пришлось подождать ещё пару минут, пока собирался Рюмин. Когда он вышел из блока, Апостол натянул ему на голову капюшон поверх шапки, чтобы не простыл с мокрой дурной башкой. И придерживал за локоть, пока спускались по лестнице. Каховский бодро шёл впереди. – Правда поможете? – Серёже показалось, что ему слышится, настолько тихо Миша спросил. – Ну, со статьёй. – Помогу, Михаил, помогу. Порожек, – Бестужев переступил как послушный ребёнок. А перед тем, как в такси сесть, посмотрел очень внимательно, совсем не как пьянь. И уехал. – Слушай, Серёга. А что это было вообще? Муравьёв отвёл взгляд от выезжающего со двора общежития такси и посмотрел на Каховского, тот смотрел на него в ответ со смесью недовольства и любопытства. – Может пива выпьем, а, Пётр? За мой счёт, – Апостол достал портсигар и протянул Каховскому. Тот фыркнул, но сигарету принял. И предложение тоже. Они закурили, глядя бездумно на пустой двор, освещаемый фонарями. Через какое-то время Каховский хлопнул себя по лбу, тихо прошипев: – Я бумажки там забыл, на столе. Зачаёвничался, блин. Он потушил окурок и побежал обратно, тяжело бухнув входной дверью. Муравьёв посмотрел ему вслед, улыбаясь. А когда повернулся, столкнулся лицом к лицу с Ириной. Она улыбалась как всегда виновато и рассеянно, от неё веяло холодом куда более страшным, чем самый холодный осенний вечер. – Мне понравился этот мальчик. Серёжа повёл плечами, отводя взгляд от кровоподтёков на красивом лице. – Что в нём хорошего? – Он страдает. У тебя добрая душа, ты ему помог, – она потянулась к его лицу, Апостол сдержал порыв отшатнуться, ощущая кожей лёгкое прикосновение. – К тому же, он красивый. Как тот юноша, на которого ты любишь смотреть. Муравьёву ужасно не понравилось это сравнение, он впился взглядом в лицо жены, глубоко вдыхая и готовясь ответить что-нибудь резкое, вроде: «Не лезь в мои дела». Но вернулся Каховский. И Серёжа вполне привычно утопил всё на дне стакана, игнорируя всё дерьмо.