Même si je suis dans son lit, c’est son Q.I qui me lie Пусть я лежу в его постели, его коэффициент интеллекта À lui pour la vie entière, bien que solitaire Меня привязал к нему на всю жизнь, пусть и в уединении Sa bouche est sanctuaire, la plus sacrée des prières Его губы — святая святых, святейшая молитва. Il est l’ange pour moi, je lui dis tout bas Он ангел для меня и я шепчу ему. M. – Q.I. (2005)
– Вы же скоро вернётесь? Вошли и вышли, приключение на двадцать минут? – Полька, кажется, уже даже слёзы по щекам размазывать начал. Миша обнимал его за талию, успокаивая уже по сотому кругу. Серёжа нервничал, поглядывая на часы. Они стояли в самом центре аэропорта, пора было уже идти на регистрацию, но младший брат вдруг ощутил себя сиротой из-за их недолгой поездки. Какого-то чёрта с Ипполитом припёрся Кузьмин. Он подпирал плечом колонну, стоя чуть в стороне в зале ожидания, но подойти ближе не решался, потому что средний Муравьёв смотрел на него волком. – Вошли и вышли – это совсем другое приключение, Поль. Оно далеко не на двадцать минут, – тон у Рюмина был поучительный, а глаза всё равно искрились весельем. Он зачесал младшему Муравьёву-Апостолу волосы, тот только скривился. – Ипполит, я ценю твою заботу и внимание, но мы уже опаздываем. Не мог бы ты, – вместо окончания фразы Серёжа попытался мягко отстранить Польку от Миши. Но маленький засранец только крепче вцепился. – А ты не ревнуй! – Младший брат надул губы и повис теперь уже на старшем брате. – Тебя я тоже люблю. И скучать буду не меньше. Наконец, наступила очередь Кузьмина вмешаться. Он сам отнял Полю от среднего Муравьёва, обнимая его за плечи. Серёже это ох как не понравилось, он бы никому не отдавал ни Польку, ни тем более Мишу. Ушёл бы с ними, как в том меме «собачьки мы уходим». Но выбирать не приходилось. Прибегнув к телепатии и злобному взгляду, он послал Стасе сигнал, что любое неосторожное движение в сторону младшего брата может закончиться мучительно долгой кастрацией. Кузьмин сигнал принял и кивнул с самой серьёзной миной. Они и собирались-то скомкано. Если бы всё организовывал Серёжа, всё по минуткам было бы расписано, а потом выполнено как по нотам. Но эта поездка стала для него полной неожиданностью. Момент передышки перед защитой диссертации, когда бумажная волокита уже почти закончилась и впереди только последний трудный бой. Тёплый питерский май, прерываемый ночными грозами, но всё равно достаточно ласковый к жителям северной столицы. И два засранца умудрились втайне спланировать путешествие. Может Поля и Миша не были лучшими менеджерами, зато ни у кого больше не было столько энтузиазма. Муравьёв был относительно спокоен. В конце концов он рядом, присматривает за своим деятельным уже-не-студентом, и случись что, он спасёт Бестужевскую задницу, жаждущую приключений. А вот сам Мишель расслабиться никак не мог. Для себя он решил, что это тоже своего рода экзамен. Он должен доказать всем и себе в первую очередь, что ему можно доверить ответственное дело, что он не такой уж балбес, каким кажется. Ещё очень хотелось Серёжу порадовать, чтобы он улыбался и отдохнул от своих бумажек. Никакие Мишины массажи с приятным завершением не спасают креветочную спину аспиранта. Пока Серёжа мирно дремал на своём месте, Миша места себе не находил. Летать на самолёте он не боялся. Скорее нервничал, чтобы всё прошло хорошо и получилось. Апостол всё ещё не знал, куда конкретно они летят, и у Мишеля были опасения, как бы не сработали старые триггеры. Смотреть мультфильмы или слушать музыку не получалось, поэтому он просто взял Серёжу за руку, поглаживая большим пальцем его ладонь, прикрыл глаза и уложил голову ему на плечо. Пусть всё будет хорошо.* * *
Первой причиной для нервов была квартира, в которой они должны были остановиться в Париже. Когда они обсуждали эту идею в Питере, Полькины заверения показались вполне резонными, а теперь, на месте, Миша вдруг испугался Серёжиной реакции. Ипполит уверял, что нет лучше варианта, чем вернуться в ту же квартиру, которую старший брат снимал с Ириной. Хозяин жил в Лондоне и очень обрадовался, когда Поля ему дозвонился, чтобы снова снять его парижские апартаменты. Каким-то чудом у младшего Муравьёва сохранился номер, который Ирина записала для него на всякий случай. На случай, если с ней или Серёжей что-то случиться. О смерти балерины англичанин слышал, поэтому, когда Ипполит печальным голосом сообщил, что Серёжа хочет вернуться в Париж, чтобы посетить могилу жены, он с готовностью предложил свою помощь и свою квартиру, отказавшись от оплаты. Он даже хвалился своим друзьям, что у него арендует жильё знаменитая русская балерина. Пару раз посещал спектакли и всегда присылал ей цветы с доставкой на дом на день рождения. Выразил Польке искренние соболезнования. Миша кусал заусенцы на пальцах весь их разговор, надеясь на положительный исход. Из-за жалостливого тона арендодателя Поля быстренько свернул разговор, чтоб не травить душу ни себе, ни людям. Договорились обо всём в самом лучшем виде. Когда в такси растрёпанный и мятый после самолёта Бестужев назвал адрес, Серёжа громко фыркнул, недовольно поправляя на себе пальто. – Это романтическая поездка или сеанс психотерапии? Я чувствую подвох. Случайно, не Ипполита работа? Мишель сразу поджал хвост, глядя на Муравьёва самым невинным взглядом. – Ну, вы же не будете ругаться, правда? Это удобно и выгодно. Мы тут проездом, – примирительно положив руку на Серёжино колено и чуть сжав, он улыбнулся обезоруживающей улыбкой. – Одна ночка и всё, у нас завтра поезд. – Поезд? – Апостолу это нравилось всё меньше и меньше. Ну, приехали во Францию. Ну, погуляют по Парижу. Это было ему понятно. Что ещё такого они могли придумать? – Доверьтесь мне. Когда я вас подводил? Серёжа даже задохнулся от возмущения, настроившись перечислять, но Мишель потёрся носом о его плечо, зная, как на Муравьёва действуют эти кошачьи штучки. Доехали спокойно, таксист поглядывал на них с любопытством. Из-за русской непонятной речи или нежностей. Рюмину было всё равно. Ключ от квартиры хозяин оставил им под цветочным горшком. Серёжа ворчал, что он всегда так делает и что у него вообще не все дома. Почему Сергей Иванович изволили досадовать, Миша понял уже в самой квартире. Старый жилой фонд, так сказали бы об этой квартире в России. Всё раритетное, винтажное, антикварное. С историей. И пылью, очень уж много пыли. И предметов искусства, собранных в странную коллекцию. Картины, скульптуры, старинные фотографии – всё изображало сцены секса, обнаженных людей или фаллические символы. В общем, Бестужев ожидаемо пришёл в восторг и, бросив чемоданы на пороге, принялся всё изучать-рассматривать. – Ирине нравилось, что он такой чувствующий любитель старины и искусства. Полька тоже был впечатлён, – Серёжа вздохнул, обводя рукой эротическую экспозицию. – Как по мне, он просто сумасшедший. Тайный извращенец. И ты снова вернул меня в это место, полное членами и фанатическим поклонением сексу. Боже, как мы здесь жили… Муравьёв потянул за край белую ткань, накрывавшую картину, которая была к нему ближе всего, и явил миру изображение какого-то святого мученика. Юноша был пронзён стрелами, а его руки были связаны верёвкой. Кажется, он был привязан к дереву. – О, это же святой Себастьян! Известный гомоэротический образ. Слышали о нём? – Миша подошёл поближе, всматриваясь в женственные черты лица святого. Серёжа скривился, вспоминая, как долго он привыкал к этим скрипучим половицам. – Похоже это копия картины Гвидо Рени, эпоха Возрождения. Читали текст в учебнике по французскому. Видите, какой он юный и красивый? Почти феминная красота. И его пронзают стрелы, если вы понимаете, о чём я, – Рюмин поиграл бровями. – Тоже какая-то отсылка к фаллосам. Сальвадор Дали написал поэму «Святой Себастьян» и посвятил её Федерику Гарсиа Лорке, с которым у него была гомосексуальная связь. – Муравьёву стало почему-то дико грустно от упоминания всех этих известных людей, их несчастных судеб и этого флёра отторгнутости, который окутывал любое упоминание гомосексуальности в культуре и искусстве. – Мне здесь нравится, это место словно разговаривает с нами. Бестужев улыбался. И это было главным для Серёжи. Они поцеловались, может чуть дольше, чем следовало. Всё ещё в верхней одежде, окруженные чемоданами, пылью и запахом помещения, в котором давно никто не жил. В форме такого вот обмена интересными фактами прошла и их прогулка по Парижу. Стандартный променад, который Апостол много раз проделывал с Ириной, братьями, мамой и друзьями, которые приезжали проведать их. Мишель реагировал на всё бурно, всё хотел посмотреть и попробовать. Серёжа был более сдержан, но и для него приехать в этот город – всё равно что встретиться со старым другом. Всё было то же самое, но одновременно совсем другое. Может из-за погоды. Она их пощадила и день выдался тёплый, с лёгким ветерком. Их с Ириной Париж ассоциировался с дождливым вечером, когда он встречал её из театра, уставшую после долгих репетиций. Мишель носил солнце за пазухой, поэтому даже Питер казался Калифорнией с ним. После посещения всех общеизвестных мест, нужно было решиться на важный визит. Наведаться на Пер-Лашез. На могилу жены. Место там было бесценным, для Ирины его заказывал и готовил театр. Путь был не таким уж близким даже на такси. Они отправились прямо из центра, таксист взял с них какую-то астрономическую сумму за ожидание. Воинственно настроенный Рюмин хотел уже было учинить скандал, но Серёжа заплатил сам. Чем ближе они были к кладбищу, тем тяжелее ему становилось дышать. Он попросил остановить чуть дальше от входа, чтобы купить цветы. Шикарный букет белых роз с длинными стебельками смотрелся очень изящно на каменном, сделанном словно под старину, надгробии. Солнышко уже садилось, и золотые буквы её имени светились розоватым блеском. Мише было неловко стоять столбом, быть свидетелем их встречи. И Серёжа почему-то молчал, просто смотрел на вырезанную из камня тоненькую балерину, замершую навсегда. Так долго мучить себя, ковырять ржавым ножом собственное сердце. И даже слов не найти для неё. Мишель хотел положить руку на плечо или прислониться к спине, но боялся нарушить момент. Становилось прохладно и, наверное, поэтому у Муравьёва так слезились глаза. Он вытащил руки из карманов и присел возле плиты, поглаживая холодный камень. – Ну как ты тут? Больше ко мне не приходишь, – он говорил тихо, но Бестужев всё равно отошёл, чтобы не подслушивать. – И Аню не навещаешь. Мы вот про тебя не забыли. Серёжа глубоко вдохнул, сосредоточившись на ощущении шероховатости камня под рукой. Рюмин за его спиной занимал себя рассматриванием могил знаменитых людей, тоже с трудом сдерживая непрошенные слёзы. – Я знаю, ты хотела бы, чтобы мы все жили дальше и были счастливы. Поэтому я пришёл не один, хочу представить тебе кое-кого, – Апостол обернулся, поманив к себе Мишу. Тот сразу подошёл ближе, присаживаясь рядом на корточки. – Это Мишель. Он немного шалый и бывает вздорным, – Бестужев фыркнул, одновременно плача и улыбаясь, и уткнулся сопливым носом в Серёжино плечо. – Но он хороший и составляет моё счастье. Ему можно доверить сердце. Ты всегда любила Ипполита и заботилась о нём, они очень похожи, так что я позволю себе надеяться, что ты приняла бы мой выбор. Миша закусил губу, чтобы не заплакать. Серёжа взял его руку в свою, сжимая пальцы и целуя их после. – Не сердись на меня и не переживай обо мне. Я в надёжных руках, – Муравьёв поправил цветы свободной рукой, смаргивая слёзы. – Все наши передают тебе привет. Спи спокойно. Потом он как-то порывисто встал, словно не выдержав, и Мишель вскочил следом за ним. Серёжа так и не выпустил его руки, уверенно шагая к выходу. – Погодите! – Рюмин высвободился, взволнованно выдыхая облачко пара. Почти стемнело, включились фонари и почему-то запахло хвоей и сырой землёй, будто они в лесу. – Подождите тут. Я быстро! Не дожидаясь реакции, помня о драконовских тарифах местных таксистов, Миша пулей метнулся обратно к могиле. Упав на колени перед плитой, он тоже положил руки на камень и склонился в почти молитвенной позе. – Ирина, – Муравьёв разговаривал с ней как с живой, поэтому Мишель решил последовать примеру. – Вы меня не знаете, но так получилось, что я становлюсь частью вашей семьи. Мне вас очень жаль, несмотря на то что я люблю Сергея Ивановича, я бы предпочёл, чтобы вы были живы. Даже если бы тогда меня не было рядом с ним. Я обещал его матери и обещаю вам быть для него опорой и заботиться о нём. – Рюмин расстроенно вздохнул, понимая, как патетически и одновременно по-детски он звучит. – Я знаю, что выгляжу как дурачок, но я правда люблю его. Пожалуйста, примите меня. И если встретите там мою маму, скажите, что я скучаю. Нет, – Миша покачал головой, – лучше скажите, что у меня всё хорошо. И что я люблю её. Он наклонился, прижавшись на мгновение лбом к холодной плите, чувствуя сразу столько всего. Ему показалось, что ласковая женская рука погладила его по затылку. Может, это мама. Или Ирина. Или просто ветер. Нужно было подавить в себе этот порыв к истерике и быть ответственным ради Серёжи. Они приехали сюда, чтобы отпустить, но кажется, только сделали хуже. Домой ехали молча, ощущая себя выжатыми как два лимона. Мишель смотрел только на Муравьёва, а тот в окно. Блики фонарей пробегали по его лицу. Не печальному, но отстранённому. Тихонько вздохнув, Миша продолжил вырисовывать узоры на его ладони пальцем. Почему-то Муравьёв думал, что обстановка квартиры запустит в Рюмине его хорни флюиды на полную, но вместо этого он, выйдя из душа, застал Мишу спящим прямо на вещах, которые тот планировал убрать с кровати и сложить обратно в чемодан. Он спал, трогательно свернувшись клубком и поджав ноги в носках с Гудетамой. Как котёнок. Замёрз, видимо. Серёжа вздохнул, осторожно вытянул из-под спящего Мишеля своё парадное пальто и другие вещи. Раздеть, не разбудив, было невозможно, поэтому Апостол просто накрыл его одеялом, поцеловав в макушку. Эта драма на кладбище. Слишком много нервов и ответственности на эту лохматую голову. В следующий раз Серёжа всё возьмёт на себя. Не из недоверия, а потому что это была его перфекционистская стихия.* * *
Очень рано утром, когда небо было ещё серым, Муравьёв очнулся от сна тревожный и взмокший без всякой рациональной причины. Он даже не мог вспомнить, что ему снилось, просто какая-то муть, ничего определённого. Мишель тихо спал, замотавшись в плотный кокон и отвернувшись лицом к приоткрытому балкону. Покидать его сейчас – безрассудная идея, но ощущение, что всё будет зря, если Серёжа этого не сделает, было реальным. Оставалось только надеяться, что Бестужев не проснётся, не испугается и записка, оставленная на подушке, не пригодится. Улицы были пустые и холодные, рассвет только затевался. В этот раз Апостол был умнее и заказал такси через приложение, чтобы не переплачивать за простой. Кладбище, ожидаемо, было закрыто. Зная, что взяток тут не возьмут, Серёжа вспомнил лихую молодость и перемахнул через забор в неприметном месте, за деревьями. Было так тихо, что стук его ботинок казался оглушающе громким. Он зашёл не с самой удачной стороны и пришлось пройти кучу рядов с известными фамилиями, прежде чем знакомая балерина показалась вдалеке. Отдавшись какому-то инстинктивному порыву, Муравьёв лёг на плиту, потеснив цветы. В кармане удачно нашёлся портсигар и зажигалка, так что он лежал в этом спокойном месте, уставившись в розовеющее небо и выдыхая в него струйки дыма. Если бы его увидели, то без полиции не обошлось бы. Это было так глупо, но почему-то необходимо. – Прости, что не сберёг тебя, – Серёжа чуть запрокинул голову, посмотрев на балерину с нового ракурса. Каждая следующая фраза появлялась в его голове сама собой, как сентиментальный монолог, поток сознания с долгими паузами-затяжками. – Ну, это я тебе уже много раз говорил. Ещё на похоронах. И что буду помнить тебя всегда. Встреча с Мишелем этого не изменит. Я должен признаться, что не люблю тебя как раньше. Скорее, как светлое воспоминание. Он, наверное, наговорил тебе всякого, – Муравьёв грустно улыбнулся небу. – Это он умеет. Привёз меня в нашу квартиру, чтобы закрыть гештальт. Он старается и у него уже хорошо получается, потому что я почти не скучаю по тебе. Наверное, мы все поправляемся. Тебе понравился Мишель? Я знаю, что ты сказала бы. Что мне не стоит лежать на холодном, курить и уж тем более оставлять его одного. Ты права, как и всегда. Отпускаешь меня? Сергей поднялся, потушил сигарету и оглянулся на надгробие. Отпускаешь сегодня или навсегда – уточнять не стал. Погладил ещё раз бездушную плиту, поймав себя на иррациональной мысли, не давит ли она на тонкую и хрупкую Ирину, и поднялся. Уходил, не оглядываясь, чувствуя, что вряд ли уже сможет сюда вернуться. Такой вот человек. Проводы и так затянулись. Он помнит её всегда, а проведывать каменную балерину смысла нет, она безответна. Миша о его утреннем путешествии внутрь себя не знал и благополучно проспал Серёжино отсутствие.* * *
Вставать рано Бестужеву не нравилось категорически. Если на первую пару по международному праву, в понедельник, да ещё и после трансляции, то особенно. Сергей Иванович, конечно, приятный бонус, но не тогда, когда он рассказывает про правовые акты. В гробу Мишель видал любые акты, кроме половых. Но вот предвкушение приключений заставило его подняться из ультра-глубокого сна. Если речь идёт о путешествиях, торг со сном возможен. Во Франции Рюмину доводилось бывать. И не раз. Он был в туристической поездке в Париж с классом, дважды ездил в языковой лагерь в Ниццу и прошлым летом даже удалось устроиться переводчиком к мужской спортивной волейбольной команде, которая ездила на соревнования в Монпелье. И везде Мишелю, коммуникативному и обаятельному, было комфортно. Но вот в Нормандии бывать не приходилось. Серёжа ещё спал, и Миша лежал какое-то время рядом, просто наблюдая, как тот спокойно спит, лежа на животе и тихонько посапывая. Первым делом Бестужев взялся варить кофе, к чему у него, в отличие от Апостола, не было особого таланта. Но на вкус вроде бы получилось сносно. Горько, как Серёжа и любит. Мише нужно больше молока и сладости. С омлетом проблем не было, благо кое-какие продукты они предусмотрели к завтраку. На часах было восемь, вряд ли сонный Париж мог попотчевать их чем-то более изысканным. Запах кофе и еды сделал своё дело. – О, моё древнее зло пробудилось, – Рюмин улыбнулся, подняв глаза от листания ленты твиттера. Он только что увидел там фото счастливого Польки, лежащего на обнажённой груди, кажется, Стаси. Лица не было видно. И это определенно была Мишина квартира. Таков уж был их уговор. – Не называй меня так, – Серёжа нахмурился, почёсывая свой пресс. Мишелю нравилось, когда они спали голыми. Но в одних штанах тоже хорошо. Задаёт, знаете ли, настроение с утреца. Телефон Бестужев убрал подальше, чтобы у Сергея Ивановича не было шанса оценить счастливо сложившуюся личную жизнь младшего брата. Собирались неспеша, благо, время было, ключ оставили под тем же цветочным горшком. Миша успел наделать фотографий особенно понравившихся артефактов в квартире, чтобы показать потом Рылееву. Чтоб его кондратий хватил. Серёжа был непривычно мятый, будто и не спал вовсе. Даже волосы оставил слегка растрёпанными. У Мишеля-то они всегда как воронье гнездо. Из-за состояния сомнамбулы Муравьёв как-то упустил в какое место их повезёт поезд, но решил не заморачиваться и довериться своему сексуально привлекательному гиду. Пока поезд мчал их на запад от Парижа, в посёлок Понторсон, Апостол спал у Миши на плече, вытянув ноги и приоткрыв умилительно рот. В вагоне было на удивление мало пассажиров, поэтому Рюмин не постеснялся зачесать Серёже волосы и поцеловать в лоб. Через четыре часа, когда Мишель сам уже задремал, они наконец приехали. Сергея Ивановича пришлось тормошить. Сначала ласково, с уговорами, потом уже требовательнее. Хоть и просыпался нехотя, зато был свежим со сна, пошло на пользу. Зашли в туалет, чтобы умыть свои мятые лица. Потом вышли на вокзал маленького посёлка, почти в центре чёртового ничего. Серёжа обернулся на скромное здание, чтобы понять, где они. – Понторсон? Мы что, едем на Сен-Мишель? – Муравьёв потёр глаза, чтобы окончательно проснуться. Бестужев, ковыряющийся в картах, чтобы понять, куда им двигаться дальше, оторвался от телефона и посмотрел на взъерошенного Апостола. – Именно! – Рюмин улыбнулся, довольный тем, что сюрприз остался сюрпризным до самого конца. – Возьмём такси или пойдём пешком? Пешком далековато будет, десять километров, а у нас чемоданы. В отличие от приветливого Парижа, Нормандия была сурова к своим гостям. Небо было пасмурным, ветер по-настоящему северным. Больше всего походило на родной Питер. К тому же вокруг не было почти никакой цивилизации, напротив был какой-то частный сектор. Серёжа тоже вытащил телефон, чтобы проверить осталось ли у него приложение, в котором можно было арендовать машину. Миша, конечно, обожал, когда Серёжа был за рулём, было в этом что-то дико сексуальное. Но его лишили организаторской инициативы, это раз. И стоило это раритетное удовольствие ужасного трёхзначного числа в сутки, это два. Эти расходы Муравьёв взял на себя, вроде как его каприз, но Мишель всё равно надулся и бухтел всё время, пока арендатор не привёз машину. Красный Ford Mustang GT. Тут уж Рюмину стало не до обид. Серёжа сразу осведомился, могут ли они вернуться на ней в Париж. Это могло бы стать замечательным завершением путешествия для них. По счастливой случайности хозяин и сам собирался перегонять машину в столицу, так что они договорились об оплате и формальностях. Мишель уже сидел на переднем пассажирском, с самым довольным видом. Пока Серёжа разбирался что да как в новом для него автомобиле, Бестужев признался, что им не нужен даже гид. – Я всё-всё изучил, – Апостол посмотрел на него с улыбкой, заводя наконец эту потрясающую машину. Они переглянулись, услышав рычащий звук мощного двигателя. – Немного нервничал из-за поездки. – Миша опустил глаза, признавшись. – Не мог забыть ту фотографию у вас дома, всё время к этому возвращался. Кажется, это и вправду волшебное место. – Давай посмотрим, – Муравьёв фыркнул, выезжая с парковки вокзала и внимательно следя за дорогой. Миша не мог оторваться от его рук на руле. – Ух, в такой машине только сексом заниматься, – Рюмин поерзал, запихивая руки в карман толстовки от греха подальше, чтобы не трогать Серёжу за рулём. – Возбуждает звук работающего двигателя? – Муравьёв-Апостол мельком глянул на Мишу, ухмыльнувшись. – Ты там не набрал с собой игрушек, смазок, кружевных трусов? Мишель улыбнулся, почти смущенно глядя в окно. – Что бы вы без меня делали. Они довольно быстро достигли пешеходного моста, по которому ездили только туристические автобусы и редкие машины, в основном путешественники предпочитали достигать старинного аббатства пешком. Миша рассказал, что раньше здесь были только балки, и монахи ходили по ним на коленях. Уникальные, самые сильные в Европе, приливы делали это место труднодоступным. Гранитная скала высотой более восьмидесяти метров была окружена зыбучими песками, благодаря приливам вода прибывала и совершенно отрезала остров от суши. Бестужев открыл окно, чтобы вдохнуть холодный и влажный морской воздух. Было ветрено и сыро, слышны крики чаек и шум прилива, если высунуться, можно было рассмотреть знаменитые песчаные отмели, те самые страшные зыбучие пески. А вдалеке уже виднелся волшебный остров. Из-за пасмурной погоды и лёгкого тумана рассмотреть его отсюда было почти невозможно, только смутные очертания. Но детский Мишин восторг перекрывал все недостатки нормандского климата. – А что, если прилив будет такой сильный, что мост зальёт водой, пока мы на острове? – Закрыв окно и перестав высовывать в него лохматую голову как радостный пёс, Бестужев закусил губу, задавая совсем уж наивные вопросы. – Думаю, они это не предусмотрели? Не переживай, эти строения стоят тут уже тринадцать веков, выдержат наш скромный визит. Или всё и затевалось тут ради нашей глупой и эпичной смерти? – Миша только фыркнул в ответ. Они наконец выехали с моста на небольшую парковку перед входом в крепость. Выходить на этот ветрище из тёплого и уютного салона автомобиля как-то не очень хотелось. Серёжа по-джентельменски вышел первым, чтобы достать из чемодана в багажнике Рюминскую ветровку. Когда Мишель соизволил всё-таки вылезти, Муравьёв натянул на него капюшон толстовки и надел сверху ветровку. И только когда он убедился, что Бестужев не отморозит уши, они поспешили ко входу. С более близкого расстояния было понятно, что у Мон-Сен-Мишель как бы три условных уровня: крепостная стена с башнями защищала от неприятелей, внутри была деревня со средневековыми жилыми домиками и, наконец, монастырь на возвышении, по Мишиному мнению, больше всего похожий на Хогвартс. За воротами начиналась улица Гран-Рю, основная и самая протяжённая на острове. Тут тоже была атмосфера Хогсмида из «Гарри Поттера». Старинные фонари и вывески, мастерские, часовни, из которых доносилось церковное пение. Серёжа с Мишелем даже остановились послушать. Атмосфера была бы совсем уж идеальной, если бы не толпы паломников-туристов, лавки со всякой ерундой, вроде магнитиков и статуэток втридорога, ради которых в древние строения даже натыкали банкоматов. Повстречалась самая маленькая Рогатая улочка, вся состоящая из ступенек. Рогатой её назвали, потому что скот не мог здесь пройти из-за рогов. Миша попробовал подняться, но столкнулся с пожилой дамой с приятным английским произношением, пришлось пропустить, возвращаясь по ступенькам задом. Муравьёв отказался наотрез пробовать, ему от узких помещений и улиц было не по себе. Личный Серёжин экскурсовод поведал, что на острове всего шестьдесят одно здание. Фаворитом Бестужева был la maison de l'Artichaut (артишоковый домик). Маленькое строение-арка, соединяющее два дома, с квадратными окошками, небольшой башенкой и дымоходом. Черепица походила на чешую рыбы или дракона по форме. Казалось, что это домик для ведьмы или какого-то другого волшебного существа, специально расположенный так, чтобы из дымохода было удобно выбираться с метлой по магическим делам. В общем, Мишель был в восторге. Они застали службу в старинной церкви Сен-Пьер. Витражи, средневековые статуи, алтарь, купели для крещения и люди в странных белых одеждах, поющие на латинском. Казалось, что они действительно перенеслись в эпоху Средневековья и сами стены – свидетели тысяч таких вот служб. Миша держался за Серёжину руку выше локтя, следуя за ним с горящими от любопытства глазами. Из кармана его ветровки торчал путеводитель на французском с кучей пометок, приписок и приклеенных стикеров. Муравьёв мог только улыбаться, чувствуя, как сжимается от нежности сердце, когда он наблюдал за ним и его живыми реакциями. Особенное впечатление на Мишеля произвела статуя святого Архангела Михаила. Монументальная, перенесённая из аббатства, с серебряным алтарём, на деревянном постаменте. Зажжённые свечи заставляли фигуру мерцать тёплым золотистым светом, словно они наблюдали действительное божественное явление. Архангел был изображён в образе римского воина, поражающего дракона. В правой руке он держал меч, а в левой – щит. В церкви были и другие статуи святых, но эта, представляющая живое воплощение Мишиного небесного покровителя, заставила его остановиться на мгновение. В таких старых храмах на Рюмина всегда находил какой-то трепет, пусть он и не был религиозным человеком. Но молитвы тысяч людей, их надежды питали это место несколько столетий, и это чувствовалось. Они проходили многие другие древние строения: постоялые дворы, отели и гостиницы, даже коммунальную школу, в которой был всего один класс и которая закрылась в 1972 году. В некоторых местах можно было коснуться средневековой городской стены, предназначенной для защиты горы и аббатства, особенно во время Столетней войны. Мон-Сен-Мишель был одним из редких французских городов, сохранивших все свои средневековые укрепления. Бестужев буквально мурчал Серёже на ушко все эти сведения, не зря всё-таки изучал вопрос. На первом этаже одной из гостиниц разместилась блинная, в которой Миша, не удержавшись, съел вкуснейший масляный блин с шоколадом и бананами, стоивший каких-то баснословных денег из-за того, что место туристическое. В лавке по соседству Рюмин нашёл альбом с иллюстрациями из Великолепного часослова герцога Беррийского начала пятнадцатого века. В нём была миниатюра с той самой битвой святого Михаила с драконом, у подножия аббатства была изображена деревня во время отлива. Мишель обожал такие вот красивые подарочные издания, поэтому Серёжа порадовал его и этой необоснованной тратой. Причём Мишин рюкзак со всякими туристическими штуками и этой тяжеленой книгой носил сам, на своём плече. Деревня была не такой большой. Они прошли мимо дома Тифен Ракнель, построенного в 1365 году. Её муж, Бертран Дю Геклен, был капитаном Понторсона и Мон-Сен-Мишеля, а сама она была астрологом. Бестужев показал их портреты в путеводителе. Самый старый дом в деревне их не очень впечатлил, но зато им очень понравилась вилла Бельвю в неоготическом стиле, названная так из-за великолепного вида на пролив Ла-Манш. Наконец они вышли к многоуровневому кладбищу, за место на котором взымали ежемесячную плату. Вид всех этих каменных крестов и надгробий, покрытых мхом, напомнили Серёже о его тайном визите на Пер-Лашез. Поэтому он развернулся к смотровой площадке, чтобы не поддаться чувствам. Виды с крепостных стен были действительно потрясающие. Ла-Манш выглядел хмурым и суровым сегодня, вода отливала стальным серым цветом, волны разбивались о древнюю скалу. Мишель, до того читавший надписи на латыни на могильных плитах, подкрался со спины, обнимая и заглядывая Муравьёву в лицо. – Моей латыни не хватает. Не слишком внимательным я был на первом курсе, – Рюмин потёрся носом о Серёжину шею сзади. Люди поглядывали на них, но Мише было всё равно. – Кладбища вас угнетают? Апостол развернулся в его объятиях и мягко улыбнулся, пытаясь показать, что всё в порядке. Мишель всё ещё выглядел встревоженным, так что Серёжа поцеловал его в губы, обхватив руками лицо. – Я же говорил тебе не кусать губы, – Муравьёв вздохнул, чувствуя шероховатость и обветренность Мишиных губ. – Взял хоть чем помазать? – Бестужев счастливо улыбнулся и кивнул. Серёжа натянул ему капюшон на глаза и снова легко поцеловал в яркие алые губы. – Как дитё малое. Вход в храм стоил чуть больше десяти евро. Мишель объяснил, что аббатство – это укреплённый монастырь с хозяйственными постройками. Хоть Апостол и знал это, всё равно прикинулся идиотом, чтобы порадовать своего экскурсовода. На них и дальше сыпались всякие странные слова: клуатр – это внутренний дворик, рефекторий – трапезный зал, потом был рыцарский зал, под ними была крипта – подземная церковь Нотр-Дам-су-Тер. По друидским легендам, Мон-Сен-Мишель стоит там, где когда-то находилось подземное святилище Дракона, ныне скрытое под аббатством. Того самого Дракона, которого победил Архангел или какого-то другого, в путеводителе, из которого Миша читал всё это, не уточнялось. Почему-то Рюмину стало жалко именно Дракона с его святилищем, а не святого Михаила, который был воплощением борьбы со злом. Пока они сомневались, стоит ли им соглашаться на экскурсию под землёй (Серёже не нравились не только тесные пространства, но и подземные), к ним прицепился гид Франсуа, заметивший, что они сомневаются. У мужчины были прикольные закрученные усы, как у истинного француза. Когда он ушёл к себе в кабинет за ключами, Миша начал хихикать над его усишками, пряча лицо в ворот толстовки. Муравьёв только досадливо покачал головой. Предприимчивый ключник вцепился в них мёртвой коммерческой хваткой, обещая показать «секретные места». Упоминания каких-то секретных мест заставило Мишеля веселиться ещё больше. Ровно до тех пор, пока Франсуа не огласил, что проход в эти места будет стоить им четыреста евро сверху. Настала очередь Серёжи смеяться с выражения Мишиного лица. – А ты думал это просто так всё? – Апостол обнял возмущённого Мишеля за талию, прижимая к себе и смеясь ему в макушку. – Усы, весь антураж. – Бестужев продолжал повторять: «Сколько? Четыреста? Не, ну вы слышали? За четыреста я ему такие секретные места покажу, которых он в своей этой крипте за все тридцать лет жизни не видел!» – Ну ладно, не ворчи. Давай посмотрим, что он нам покажет. Мишель был настроен очень скептически. Пусть он и неплохо себя чувствовал со своими заработками, но всё ещё оставался студентом. И цену деньгам он знал. Поэтому заранее настроился высказать в конце всё, что думает, если зрелище не оправдает ожидания. Сначала они поднимались по винтовой лестнице в башне. Франсуа решил, что раз под землю Серёжа не хочет, то нужно подняться на крышу аббатства и посмотреть шпиль. И пока Рюмин, подгоняемый праведным гневом разведённого на деньги человека, бодро преодолевал высокие старые каменные ступеньки, у Муравьёва были проблемы. Здесь было не больше пространства, чем на той дурацкой Рогатой улице. Узенькие окошки-бойницы совсем не помогали. Казалось, что пространство сжимается и давит. Вспотели ладони, дышать стало трудно не от физической нагрузки, а от страха быть раздавленным толстыми средневековыми стенами. Он шёл позади Мишеля, самым последний, и, если честно, немного стеснялся сказать, что ему плохо. Вдруг Бестужев решит, что он совсем дед? Поэтому он занялся аутотренингом, нетерпеливо ожидая, когда уже покажется дверь. Когда они вышли на крышу, Серёже показалось, что всё это время он задерживал дыхание и ему наконец дали вдохнуть полной грудью. Он вытащил из Мишиного рюкзака бутылку воды, поглядывая на ехидно-довольного Франсуа. А вот Мишель, подойдя к краю парапета, забыл весь свой скепсис. Вид отсюда открывался ещё великолепнее, чем со смотровой площадки у входа в аббатство. И пасмурная погода только добавляла пейзажу величия. Дуло тут, конечно, невыносимо, даже уши болели, но оно того стоило. Попив водички и немного придя в себя, Муравьёв тоже подошёл к парапету. Мишель, посмотрев на него, так много хотел сказать. Глупых, очевидных вещей. У него слезились глаза, наверное, от ветра. Серёжа осторожно погладил его по щекам, собирая слёзы, давая понять, что всю эту бурю чувств он понимает и разделяет. Они сделали фотографию, на которой Миша с красными от слёз глазами целовал Муравьёва-Апостола в щёку, на фоне восхитительного вида. Вообще-то Мишель уже порядочно наснимал всякого за их поездку, иногда даже в тайне от Сергея Ивановича. Так бы они и стояли, сентиментально обнявшись, если бы Франсуа, будь он проклят (Серёжа старался не думать, что им ещё обратно идти тем же путём), не покашлял. Муравьёв посмотрел на него поверх Мишиной макушки как на врага народа. Но француз или не понял, или прикинулся валенком, указывая длинным пальцем наверх. Они синхронно подняли головы и увидели потрясающую золотую статую Святого Мишеля. Отсюда она казалось огромной и, хотя солнца не было, всё равно сверкала. – Четыре с половиной метра, мсье. Бронза и золото, – гид довольно улыбнулся, будто сам лично её изготовил. Французы всегда очень горды всем французским. На таком ветру было сложно рассказывать и слушать, Франсуа пошутил, что это Архангел машет своими крыльями. Начал накрапывать дождик, поэтому гид поманил их обратно на лестницу. Серёжа вздохнул, нехотя выпуская Мишеля из объятий. Рюмин на прощание погладил древнюю стену аббатства, покрытую мхом. Ключник закрыл за ними дверь, и они стали спускаться, слушая его рассказ. Вниз Муравьёву было как-то легче идти. – Согласно легенде, в 708 году именно здесь, на этом острове, святой Михаил дал епископу Авранша Святому Оберу задание построить на скале церковь. До строительства первого сооружения в восьмом веке остров носил имя Могильная Гора. Трижды пришлось явиться стражу райских ворот к епископу, так как тот не был уверен, правильно ли он истолковал знамение. Наконец, ему приснился сон, в котором Архангел коснулся его головы, и тогда Обер приказал монахам начать строительство. Мы знаем эту историю благодаря тексту девятого века, который называется “La Révélation”, – тембр у француза был такой спокойный и плавный, что тянуло в сон. – В базилике Овранша в раке хранится череп Обера. От прикосновения Архангела в нём осталась дыра, в доказательство божественного вмешательства. Миша оглянулся на Муравьёва с удивлённым выражением лица, но Серёжа только отмахнулся, сосредоточенный на том, чтобы преодолеть панику и ступеньки, сохранив свой собственный череп. Казалось, что он забыл принцип прямохождения. – Постройки аббатства отражают 1300 лет нашей истории, с восьмого по девятнадцатый век. Самое старое строение – Нотр-Дам-су-Тер, подземная церковь. Храм готический, относится к позднему Средневековью, но массивные колоны, которые вы видите, – они наконец вышли в основной зал, – романские, остались от первоначальной версии строения. Всё построено из одного камня и, несмотря на разные стили, аббатство – гармоничный ансамбль. Они ещё раз осмотрелись, Мишель продолжал всё фотографировать на память. Например, Серёжу, задумчиво рассматривающего сводчатый потолок. – Вы обратили внимание, как необычно выглядит наша скала среди вод Ла-Манша? – Рюмин кивнул с самым воодушевлённым видом. Он хотел об этом спросить. Пока они ехали на машине, он успел заметить, что местность вокруг была в основном равнинной и Мон-Сен-Мишель очень выделялся на этом фоне. – По своей сути Мон-Сен-Мишель – магматическая скала, как бы пузырёк магмы, который поднялся на поверхность в результате эрозии и застыл. Геологически он является частью Армориканского массива. Муравьёв вздохнул, слушая все эти детали, но Миша похоже был действительно увлечён рассказом, так что Франсуа продолжил: – Наша крепость никогда не сдавалась захватчикам, и единственная устояла в Столетней войне с англичанами, несмотря на осаду, которая длилась целых тридцать лет, – гид вёл их по залам, в которых они уже были, но которые теперь, казалось, заговорили с ними через их проводника, рассказывая свою историю. – Англичанам негде было пришвартоваться, поскольку аббатство было защищено крепостью, которая опоясывала всю скалу. – Они вышли в галерею, внутри которой располагался внутренний дворик. – Жителей Мон-Сен-Мишель защищало море, приливы и зыбучие пески. В них можно было застрять по пояс, а когда начинался прилив, то и утонуть. Но самым значимым защитником был сам Святой Михаил – символ сопротивления. Француз подкрутил свой ус, с хитрой улыбкой глядя на слушателей. Серёжа приобнимал Мишу за талию, уткнувшись носом в его макушку, скрытую под капюшоном. – Для паломников дойти до аббатства было настоящим чудом, словно в библейской истории о Моисее и Красном море, вода внезапно расходилась во время отлива и давала проход к монастырю. Святой Михаил пускает людей в рай. Он рыцарь с небес и часто изображается с весами в руках, на которых он взвешивает людские души. Паломники искали его благосклонности и боялись его. – Здесь Франсуа почему-то тяжело вздохнул. – Из-за деятельности человека море может уйти отсюда. К сожалению, зыбучие пески продолжают намываться и однажды Мон-Сен-Мишель перестанет быть островом, потеряв часть своего очарования. Ниже по течению реки Куэнон построили дамбу, чтобы избежать этого, на её строительство ушло пятнадцать лет. И вот за это завершение Серёжа готов был убить француза. Мишель моментально раскис и запереживал за судьбу такой красоты. Довольный гид, получив расчёт, слинял, будто его и не было. А у Бестужева слёзы стояли в глазах всю дорогу, пока они покидали аббатство и спускались к деревне. И как Муравьёв его не успокаивал, что ему не приводил в аргументы, всё было бесполезно. Почувствовав шестым чувством старшего товарища, что младший просто устал и скорее всего голодный, Апостол повёл его в знаменитое заведение «У матушки Пуляр», в котором готовили самый воздушный омлет. Можно было взять обычный, но Серёжа выбрал с беконом и картошкой, чтобы Мишель уж точно наелся и перестал киснуть. – Он такой нежный, потому что желток и белок разделили и взбили отдельно, – печально поведал грустный Рюмин, шмыгнув носом. Понавычитывал всякого в своём этом путеводителе. Муравьёв предложил ему умыться прохладной водой, чтоб лицо не опухло. Пока Миша был в уборной, им принесли заказ. Омлет был действительно пышный, больше похожий на суфле, подавался с зеленью и восхитительно пах. Готовили его в медной посуде и на открытом огне. Умытый и поедающий омлет Мишель немного ожил. Грустно, но вкусно. – Мы не видели часовню святого Обера и фонтан, – дух туриста, готового к приключениям в нём был неубиваем. Серёжа, у которого гудели ноги и после подъёма на крышу, честно говоря, кусок в горло не лез, только кивнул, пообещав, что они и на другую сторону острова после обеда попадут. Осилить две порции омлета им не удалось. Мишель, студенческая душа, ел с аппетитом, но всё равно не мог слопать такой омлетище, а Серёжу мутило. Бестужев не постеснялся бы и с собой забрать, за такие-то деньжищи, но у него не было с собой контейнера, так что пришлось оставить. Сергей Иванович только улыбался на его бережливость. Часовню и фонтан они так и не посетили. Когда вышли из крепости, то поняли, насколько сильно устали. Они всё ещё никуда не заселились. У Миши была немного дурацкая идея снять номер в замке неподалёку, которому было девятьсот лет. На это денег было не жалко, потому что эту ночь они бы никогда не забыли. По дороге к Шато-де-Бусеэль, они немного потерялись. Штурман в лице Бестужева-Рюмина не справился с картами и получился нехилый крюк. Пока они изучали окрестности, наткнулись на посёлок Мойдрэ, а в нём была удивительная ветряная мельница, Миша никогда не видел такую вживую, только на картинках. Они остановились возле, чтобы сделать пару фотографий, и очень удивились, когда оказалось, что мельница всё ещё функционирует. Владелец Микаэль, которого они встретили, рассказал, что она была построена в 1806 году, и согласился провести небольшую экскурсию. Внутри можно было посмотреть на полный процесс производства муки, каким он был до индустриализации. Мишель даже попробовал потянуть за верёвку, от которой лопасти мельницы начинали крутиться быстрее. Субтильному Рюмину сил не особо хватило, поэтому подключился Серёжа, и они всё-таки заставили механизм ускориться. Пока Микаэль показывал, каким нелёгким трудом раньше добывали муку, Муравьёв тихонько позвал Мишу и сказал ему на ухо: – Посмотри в тот угол, только не пугайся, – предупреждение было сделано, но не помогло. Мишель всё равно испугался, увидев маленького мышонка. Присмотревшись к зверьку, Бестужев понял, что тот напуган не меньше. Серёжа пожал плечами: – Просто хочет кушать, поэтому и пришёл к людям. От этого объяснения у чувствительного Рюмина снова сжалось сердце. Если бы они были в Питере, он бы, наверное, даже забрал глупого мышонка с собой, но сейчас не было никакой возможности. Поэтому Бестужев только мысленно пожелал ему найти пропитание и тёплое место для ночлега. Муравьёв потом сто раз пожалел, что обратил Мишино внимание. Короткая передышка на мельнице как-то успокоила обоих. Нервы из-за путаницы с картами, спешка, которая непонятно откуда взялась, – всё прошло. Они спокойно доехали до замка. Миша успел проверить в телефоне, свободные номера там были. Он даже немного задремал в машине, наблюдая, как накрапывает мелкий дождик. Настроение было улечься с Серёжей в постель, укрыться потеплее и смотреть всякую ерунду по местному телевидению. Готовясь к поездке, он даже посмотрел научно-популярную передачу о Мон-Сен-Мишель. Там рассказывали, что возраст кирпичей определяется по обжигу с помощью магнитных полей. Рюмин так до конца и не понял, но было интересно. На телефон сыпались уведомления из стримингового приложения. Перед тем, как выехать из Питера, он сделал фотографии в белье и записал пару коротких роликов. Теперь даже из Франции на счёт сыпались деньги за всё это добро. Пассивный доход. Миша улыбнулся этому каламбуру. Замок оказался действительно замком в полном сказочном понимании этого слова. 44 комнаты, каждая из которых носила имя своего знаменитого владельца: дядюшка Франсуа, тётя Нелли, прабабушка Шарлотта, к слову, маркиза времён Французской революции. В вопросах революций Мишель был большой специалист. Пекарня, своя часовня, библиотека, бильярд, кругом портреты, сабли, мушкеты времён Наполеона. Пока Серёжа договаривался на ресепшене, Бестужев откопал в шкафу альбомы со старинными обёртками шоколадных конфет и гербариями – увлечения детей прошлых эпох. Уже получив ключ, они прошли в зал, в котором хранились артефакты первой и второй мировых войн. Но честно признаться, Миша уже устал удивляться всему, слишком много впечатлений для одного дня. Их приютила эта самая Шарлотта, чья-то прабабушка. За окном шёл дождь, поэтому камин в номере был очень кстати. Муравьёв попросил персонал разжечь его. Замученный Рюмин упал на заправленную королевскую постель прямо в мокрой уличной одежде. Перфекционист внутри Серёжи схватил бы микроинфаркт, если бы сам был в силах реагировать. Он тоже лёг рядом, и они вместе тупо смотрели на украшенный лепниной и пасторальными пейзажами потолок, игнорируя присутствие дворецкого. Заказали ужин и сходили вместе в душ. В ванной комнате тоже был этот поражающий воображение стиль барокко-рококо, жить долго среди всего этого великолепия было бы тяжело. И Серёжа, и Миша с этим согласились. Не найдя в себе силы на что-то сексуальное, тем более с проникновением, они просто целовались под горячим тропическим душем. Медленно и с чувством, тесно прижавшись друг к другу. Руки Мишеля обвили Серёжину шею, а сам Муравьёв крепко держал поплывшего Мишу за талию. Потом они по-свински ели прямо в постели, в идеально белых пушистых халатах, и смотрели всякую всячину, как Бестужев и загадал. В Нормандии был своеобразный говор, влияние английского чувствовалось сильнее всего именно здесь. Общие триста лет истории давали о себе знать. Миша едва поспевал за диктором, вслушиваясь в каждое слово, проверяя себя как переводчика. Апостол даже не пытался. Он думал о том, как странно смотрится огромная плазма посреди этого почти ренессансного антуража. После ужина, когда Мишель лениво убрал подносы с посудой на столик у кровати, им позвонил Полька, сразу переключаясь на видео. Они были такие сытые и довольные, лежали друг на друге среди подушек, что он подумал, что они только что занимались сексом. Ипполит был из тех, кто дважды не думает, прежде чем сказать. Он рассказывал им какие-то новости о себе и их общих знакомых, передал привет от Ани, она приглашала их в гости, как только они вернутся. Она всё ещё не узнала Мишу достаточно хорошо. Потом они пересказывали ему свои приключения, Полька только завистливо вздыхал. Всё было хорошо, пока он не решил отпить чай из чашки. – Это что, чашка Миши? – Чашка правда принадлежала Бестужеву. Дурацкая такая, с Пикачу, ручка в форме его хвоста-молнии. Очень приметная, к сожалению. – Ты живёшь у Миши? Серёжа даже подобрался ради такого дела, выхватывая у Мишеля телефон. Ох, не нравится Рюмину эта фрейдисткая ерунда, когда старший брат блюдёт честь младшего, будто его невинность – это личная Серёжина забота. Как назло, Кузьмин именно сейчас решил спросить, где его рубашка белая, возмущаясь, что завтра у него вообще-то презентация его архитектурного проекта. Полька был как олень в свете фар после этой фразы, а Миша скривился и сразу отбил вызов. Самые быстрые пальцы дикого запада. Внутренне Бестужев приготовился к тому, что сейчас рванёт. – Ты пустил их жить у себя? Вдвоём? Ты с ума сошёл?! – На Муравьёве даже халат распахнулся, так он рассерчал. Мишель аккуратно запахнул его обратно, приглаживая пушистую ткань. Будто он хорошая жена. – Может вы не успели заметить, но ваш Полька уже вырос, – тихо, почти вкрадчиво ответил ему Рюмин. – И он может спать с кем хочет, а вы не можете ему запретить. – Я за него головой отвечаю! Так всегда было и будет. – Это сущая правда. За отца Ипполиту был именно Серёжа, потому что характер Матвея был слишком мягким и походил на материн. Любые подобные этой ситуации приходилось решать среднему брату. – Что значит с кем хочет? А вдруг с ним что-то случиться, а я у чёрта на рогах! – Серёжа готов был уже вскочить, чтобы видимо отправиться в Питер пешком, прямо сейчас. – Ни на каких вы не на рогах, вы в заслуженном отпуске, со мной, – Миша замурлыкал, зная слабые места Апостола. – Не забеременеет же ваш Полька в конце концов, – в ответ на это замечание Муравьёв глянул так сердито, что Мишель сразу понял, что свернул не туда. – Это же ваш друг, Анастасий Кузьмин, вы с ним с детства знакомы. Ну что он сделает нашему Ипполиту? – Он сильно старше Поли, – Серёжа всё ещё ворчал, но уже без запала, снова улёгся, позволяя Мише ворковать и поглаживать его по груди под халатом. – И вы меня сильно старше, ну и что? Не съест он Польку. Полькой и подавиться можно, он сам кого хочешь съест, – этот аргумент Муравьёв вынужден был признать самым валидным. – Я ему квартиру уступил в обмен на помощь с организацией поездки, он мне здорово помог. Вы же не сердитесь на меня, Серж? Так Миша называл Сергея Ивановича только пару раз и то в шутку, а теперь это звучало так интимно, почти возбуждающе. Приучить его обращаться на ты было почти невозможно, ему очень нравилось подчеркивать своеобразное подчинение Серёже, его главенство в их отношениях. Муравьёв посмотрел на него, уставшего, с влажными волосами, но ласково ему улыбающегося, пытающегося наладить мосты в его собственной семье, такого родного Мишеля. С его кривоватой улыбкой и кажущимися чёрными в полумраке комнаты глазами. Освещение здесь было под стать обстановке, свечное. Отблески тёплого света искрились в Мишином взгляде лукавством. Серёжа положил руку на его щёку, поглаживая большим пальцем, и Рюмин сразу покорно прикрыл глаза, доверясь. Его губы приоткрылись, и он тихо выдохнул, позволяя любви и нежности затопить всё внутри. Они долго лежали вот так, просто глядя друг другу в глаза. Муравьёв не убирал руку, а Миша обхватил его запястье своей. От этой атмосферы, свечей, антикварной мебели оба почему-то испытали дежавю. И такое странное отчаянное чувство, что нельзя ни за что, ни в коем случае отпускать друг друга, будто завтра может не наступить. Уснули они рано. Особенно, по их меркам. Оба любили засиживаться за учёбой или ещё каким-то делом до рассвета. Мишель любил и сериалы марафонить до утра, но Муравьёв уже был близок к тридцатке, так что ради кинематографа не был готов рисковать режимом и здоровьем. Он скорее был трудоголиком. А Миша раздолбаем, откладывающим всё в самый долгий ящик. В пять утра молодой организм проявил себя, и Рюмин решил, что нет лучшего способа проснуться, чем утренний секс. Смазку он не брал с собой разве что в церковь, так что, свесив руку, отыскал в рюкзаке маленький пузырёк. Растягивал себя почти по памяти, ещё даже не до конца проснувшись, но руки своё дело знали. Тихие вздохи и движения бёдрами Муравьёва не разбудили, пришлось действовать активнее. Серёжа проснулся буквально от проникновения его члена в горячую и ужасно узкую дырку Мишеля. Тот не дал ему даже в себя прийти, лениво забираясь сверху, надрачивая ему перед этим рукой до приемлемого стояка. Лохматый и сонный, он сам двигался на члене, упираясь обоими руками в Серёжину грудь, закусив от удовольствия губу, пока сам Апостол пытался понять, где он и почему из сна сразу в секс. Проснувшись окончательно, Муравьёв стал сам толкаться внутрь, придерживая Мишу за талию. Бестужев стонал, совершенно не стесняясь быть услышанным. В финале ещё умолял горячечным шёпотом кончить внутрь. Была у него страсть чувствовать, как сперма вытекает из расслабленной и припухшей дырочки. Серёжа подчинился. В душ ходили по очереди, сначала Муравьёв. Мишель использовал эти пятнадцать минут на досыпание. Серёжа всё равно поднял его к завтраку. Пока ели вполне стандартный континентальный завтрак, поданный, правда, на красивом сервизе, и пили кофе, услышали, как в общей гостиной кто-то, несмотря на столь ранний час, играет на пианино. И так здорово играет. Оказалось, что это маленький мальчик, сын владельца роскошного поместья. Рюмин пожалел, что сам так и не выучился играть что-то сложнее собачьего вальса. А ребёнок был очаровательный, светловолосый и кудрявый, даже в милой матроске, как на старинной фотографии. Прямо ангел. Бестужев сам таким был в детстве. Погода была такая же безрадостная, дождь по-прежнему срывался, а солнце, казалось, ещё даже не встало. Они планировали выселиться из замка и отправиться в Канкаль, небольшой посёлок, который считался столицей устриц, на ферму “La Ferme Marine Cancale”, чтобы попробовать этих устриц. Но Мишель не мог набыться возле Мон-Сен-Мишель, поэтому решено было снова заехать в те края. К самому острову по мосту добираться не стали, остановились на лугах, с которых его было видно. По равнине медленно плыл туман, было ещё довольно ранее утро, но близлежащие деревни уже ожили. Многие местные занимались сельским хозяйством, на Мон-Сен-Мишель выращивали породу баранов, известных особенно вкусным мясом, что было связано с их питанием на этим самых засоленных лугах. Помимо потрясающего вида на сам остров и аббатство со шпилем, то утопающих, то выныривающих из тумана, им встретилось стадо овец, как из мультфильма про «Пса в сапогах». С чёрными головками и лапками. А мех был светлый, очень пушистый. Будто облака на ножках. С ними был внимательный и чуткий пастуший пёс, который постоянно припадал к земле и руководил стадом. Что удивительно, человека с ними не было, умной собаки было достаточно. Мишель позвал его и тот, оглянувшись на своих подопечных, метнулся к нему опрометью, тыкаясь мокрым носом в ладони и всячески ластясь. Серёжа наблюдал за ними, напевая себе под нос: «Мы бедные овечки, никто нас не спасёт, мы таем словно свечки, ну кто же нас спасёт?» Пока Рюмин возился с псом, солнце отвоевало наконец своё право светить и озарило отдалённый остров, демонстрируя всю его красоту и величие. Миша отпустил собаку, и они вместе наблюдали, сидя на капоте машины, как из тумана выступает шпиль с золотой статуей Архангела, теряющийся в чистом, тёплом утреннем свете. Мишель тихо заметил, что лучше бы всё-таки дружить с овечками, чем есть их. Такая вот добрая душа. Пора было выезжать. Чем ближе они подъезжали к Канкалю, тем лучше становилась погода. Стало даже жарко в толстовке. У побережья никогда не угадаешь, как правильно одеться. На ферме им выдали дождевики и резиновые сапоги, на случай если дождь всё же пойдёт. Чайки кричали над головой, но воды пролива были спокойны. Приятный гид Стефано провёл им экскурсию, показав в каких сетках выращивают устриц и объяснив, что они бывают разных размеров от нулевого до пятого, нулевые были самыми крупными. Потом они пробовали свежие устрицы в ресторане неподалёку, Бестужев даже запивал шампанским. Серёжа не смог победить больше одной, очень уж странный изыск, видимо для особых гурманов, к которым Муравьёв не относился. Мишель честно глотнул три, улыбаясь при этом Серёже, который фотографировал его реакцию. – Я бы твоих сырников со сгущёнкой съел, – вздохнул Апостол, запахивая на себе пальто. Они выбрали террасу, потому что день выдался погожий. – Уже заскучали по дому? – Миша допил из своего бокала одним махом и подвинул свой стул ближе к Серёжиному, чтобы уложить голову ему на плечо. – Немного, – нехотя признался Апостол. – Смена обстановки – это, безусловно, хорошо. Но похоже я тот ещё домосед. Рюмин улыбнулся сыто и довольно, жмурясь на ярком солнце и глядя на залив.* * *
Je veux du «Vous», parce-qu’entre nous, c’est lentement Я хочу на «Вы», ведь между нами всё происходит медленно, Le songe est doux, immensité des sentiments à perdre haleine Сладкий сон, безграничность чувств до потери сознания Apôtre, j’aime quand le «Vous» me fait un enfant Апостол, мне нравится, когда «Вы» делаете мне ребёнка. Le «Vous» est vif, le ventre gonflé de vos débordements «Вы» – такое пылкое, живот набухает от Ваших потоков... À vous dirais-je Maman, que j’aime sa presence Вам рассказал бы я, Маменька, как я люблю, когда он рядом. M. – Consentement (1999)
После Канкаля они поехали в Сен-Мало. Город, который также стоял на Ла-Манше и был основан монахами. Раньше здесь жили корсары, пираты на службе короны, сделавшие этот город знаменитым. Серёжа с Мишей немного побродили по старым улочкам, наслаждаясь средневековой красотой, обошли кругом крепость пятнадцатого века, посмотрели ворота Сен-Винсен, посетили готический кафедральный собор святого Викентия. Но больше всего ожиданий у Мишеля было насчёт аквариума, одного из крупнейших в Европе. Билет стоил не так дорого, а глаза у Бестужева-Рюмина горели как у ребёнка. Они и в очереди стояли в основном среди семей с детьми. Аквариум был поделен на тематические залы: Атлантический океан, Средиземное море, Тропики. Стоит ли уточнять, что они посетили все. Миша задерживался возле каждого резервуара, разглядывая скатов, лангустов, актиний, мурен, крылаток, груперов и ещё бог весь что. Масштабы действительно впечатляли, хоть Серёжа и не одобрял зоопарки и аквариумы в качестве развлечений. – О, а этот на тебя похож, – Муравьёв увидел какое-то странное существо, похожее на милую подводную ящерицу с шестью ушами или что там у него, и ткнул в него пальцем, привлекая Мишино внимание. – Смотри, как улыбается. – Это аксолотль, – Рюмин как-то смущённо улыбнулся, воспринимая, видимо, как комплимент. Потом их сознание поразил камчатский краб, похожий на паука, с длиннющими клешнями. Мишель, боящийся пауков до смерти, пришёл одновременно в восторг и ужас от вида этого подводного жителя. «Такое не дай бог на дайвинге встретить», – заметил Муравьёв. Наконец, они дошли до песчаных акул, которых тут имелось целых семь. И все они кружили по своему аквариуму, словно искали себе жертву. Следом за Мишей и Серёжей в зал забежал малыш, с которым Бестужев уже всячески заигрывал до этого. Родители были ещё в предыдущем зале, а мальчик, заметив Мишеля, убежал вперёд. А когда он увидел акул, снующих со всех сторон, больших и страшных, то закономерно испугался и сразу же разразился плачем. Миша попытался его успокоить и даже взял на руки, вынося из проклятого зала. Муравьёв последовал за ним, сомневаясь, стоило ли им взаимодействовать с чужим ребёнком, что, если родителям это не понравится. Но оказалось, что у малыша вполне милые мама с папой, приятная французская пара. Они поблагодарили Рюмина и мама забрала сына к себе, успокаивая и укачивая. Сердце Мишеля сжалось от нежности. – Ты хорошо смотришься и управляешься с детьми, – как бы между прочим сказал Серёжа, когда они выходили из аквариума. – Вы уже готовы к детям? Вам не хватает меня и Польки? – Миша развеселился, почти вприпрыжку топая к машине. Муравьёв вздохнул в ответ. – Не хочешь прокатиться на шхуне? Погода хорошая и море спокойное, – Апостол задумчиво посмотрел на небо, прикидывая, не подкинет ли оно им сюрпризов. Конечно, Мишель хотел. Что угодно, если с Сергеем Ивановичем. Перед этим они пообедали в ресторане с вполне приемлемой кухней и даже не слишком высокими ценами. Бестужев продолжал всё фотографировать: еду, архитектуру, чаек над морем, жующего или пьющего кофе Серёжу. Тот кривился, но всё равно позировал. Возможно, из этих снимков получится славный альбом. Почему-то Муравьёв вспомнил, как тяжело было избавляться от фотографий с женой, и подумал с надеждой, что ему никогда не придётся испытывать этого с Мишей. Рюмин поцеловал его внезапно в губы, отвлекая от этой чёрной, липкой мысли. Не то чтобы он заметил, что что-то не так, но внутри него словно была таинственно устроенная интуиция, радар, который чутко улавливал любые неприятности и сразу их устранял. На нём были солнцезащитные очки, которые ему чертовски шли, и он улыбался. Серёжа легко поцеловал его в ответ, чувствуя, как сильно он его любит. Шхуна им попалась очень символическая, с алыми парусами. Как у Грина. Солнце отражалось в воде, виды были прекрасны. С моря город казался ещё живописнее, словно иллюстрация из учебника по истории, открытого на теме «Средневековье». Француз, который управлял судном, рассказал им, что в шторм волны бывают такими высокими, что бьют прямо в здания и затапливают всю набережную, он даже показал им видео. Мишель уже раньше видел подобное, оно гуляло по интернету. Выглядело жутко, но почему-то вызывало восторг. Сразу стало интересно, каково быть внутри здания в этот момент и можно ли подойти к окну. Также он поведал, что однажды катал вот так одного русского писателя с женой. Когда они стали расспрашивать, то поняли, что это был Борис Акунин, эмигрировавший в 2014. Сошли они на пирсе, Серёжа снова расплатился сам, не давая Мише даже возразить, аргументируя тем, что это была его идея. День уже заканчивался, они устали, нужно было искать ночлег. Но Мишель внезапно решил, что они должны встретить закат прямо на этом пляже. Поэтому они уселись на песке, благо, он прогрелся на солнце за день. Рюмин сидел у Серёжи между ног, облокотившись спиной о его грудь, оба задумчиво смотрели на море и розоватое небо. На пляже были и другие люди, с детьми и собаками, но их никто не тревожил. Закат действительно был красивым. – Жаль, у нас нет с собой еды для пикника, – вздохнул Бестужев. – Ты проголодался? – Сергей Иванович сразу встревожился. – Нет, но я бы выпил вина и съел что-то вкусное, – Мишель улыбнулся, запрокидывая голову и целуя Муравьёва в подбородок. Можно было сходить в супермаркет, наверняка они тут где-то есть, но так лень. Вместо этого они просто играли в игру, перечисляя, что бы они съели такого вкусного сейчас. Кто-то разжёг костёр неподалеку, на специально отведённом под это месте. И стало совсем уютно. К ним подбежал пёс, ротвейлер. По виду страшный, но видимо щенок в душе. Он осторожно понюхал Мишин кед, но Рюмин не успел его погладить, потому что тот кинулся к морю и начал кусать набегающие волны. По крайней мере так это выглядело. Мишель был упрямым, поэтому побежал за ним следом. Какое-то время пёс убегал успешно, но всё равно попался, и Бестужев потрепал его по крупной голове. И после этого, к вящему ужасу Серёжи, он снял с себя кеды и подошёл к кромке воды, оглядываясь на Апостола и ярко ему улыбаясь. А потом намочил ноги. Сначала Муравьёв обомлел от такой глупости. Ла-Манш холодный, да и на дворе только май. Он порылся у Миши в рюкзаке, но не нашёл там полотенца или чего-то, чем его можно было бы заменить. А дурацкий Мишель продолжал болтать ногами в холодной воде, пока Муравьёв не начал кричать и махать руками. У Серёжи чуть сердце не остановилось от волнения. Закончилось тем, что Миша к нему вернулся и Муравьёв начал растирать ему ноги, всячески пытаясь их согреть. А Рюмин только наслаждался заботой, сидя на песке и подставляя лицо закатному солнцу. Он улыбался, наблюдая как Сергей Иванович суетится и высвободив одну ногу из его рук, попытался поддеть пальцами его рубашку, чтобы погладить под ней пресс. Апостол посмотрел на него с самым мрачным и сердитым видом, Мишель закусил губу, чувствуя, как хватка на второй его ноге сжимается крепче, а пресс под его прикосновением напрягается. Момент был прекрасен, несмотря на кучу людей вокруг, но у Бестужева внезапно зазвонил телефон. Кто говорит? Слон. Звонили через мессенджер, они же вообще-то в роуминге. Какой-то незнакомый номер. Миша напрягся. Почему-то сразу подумалось, что какой-нибудь неадекват с сайта задеанонил его, узнал номер и теперь названивает. Бывали уже такие неприятные инциденты, приходилось номер менять. Поколебавшись, Рюмин ответил, показывая встревоженному Серёже жестами, что всё в порядке. На том конце молчали какое-то время, и Мишель из упрямства молчал тоже. Наконец невидимый собеседник закашлял, и у Бестужева закрались смутные подозрения насчёт того, кто бы это мог быть. Знакомый кашель. – Пап? – Пальцем в небо, конечно. Глупо и наивно, но вдруг. – Не буду я с ним разговаривать, щенок совсем зазнался!.. – Миша скривился, услышав какую-то возню в трубке. – Тебя Мария заставила позвонить? Не надо было, сейчас не время, – Рюмин нахмурился, подтягивая ноги и утыкаясь лбом в свои колени. Снова послышался какой-то шум, а потом взволнованный женский голос позвал его: – Вы меня слышите? Михаил Павлович? Павел Николаевич совсем плох, он после разговора с вами вообще за собой следить перестал, даже окно не разрешает открывать. Ему в больницу надо и лечение серьёзное. Я врача вызывала, он мне тут всё написал, но я сама не могу, вы же понимаете. И финансовый вопрос опять же, – Мария так тараторила, что Миша едва поспевал за потоком информации. Чем больше он вникал, тем больше его мутило от услышанного. – Вы не думайте, он сам меня вам позвонить попросил, – отдалённо Мишель услышал разъярённый вопль отца: «Марья, замолчи!», потом хлопнула дверь. Видимо, она вышла из его комнаты. – На него ваш разговор очень повлиял. Мне кажется, он немного оттаял. Может вы приехали бы к нему снова? – Я не в Питере, – Миша с такой силой ковырял ногами песок, что, кажется, из пальцев уже кровь пошла. Серёжа взял его ступни снова в свои руки, мешая наносить себе увечья, и поцеловал по очереди тыльные стороны, его глаза прямо-таки лучились беспокойством. Бестужев вынужден был отвернуться, чтобы не заплакать. Почему всегда, когда ему так хорошо, отец стремится всё разрушить? – Договаривайтесь о лечении, пришлите мне все назначения, я отправлю вам деньги на карту. За лекарства, палату, ваши хлопоты. Всё, что нужно. Я вернусь через, – Мишель посмотрел на Серёжу, тот показал ему три пальца, – через три дня. И передайте ему трубку сейчас, пожалуйста. Мария обрадовалась и тут же исполнила его просьбу. – Пап, послушай, – Бестужев глубоко вдохнул, Сергей Иванович всё ещё наглаживал ему ноги, смахивая с них песок. – Всё хорошо будет. Но нужно лечь в больницу. Делай всё, что тебе скажут, ты же не хочешь умереть? – Павел Николаевич издал какой-то хмыкающий звук, но молчал как партизан. – Я позабочусь о тебе, как вернусь. Не беспокойся о деньгах. И не обижай Марию, она за тебя переживает. – Где ты? – Отец выплюнул так, будто это стоило ему всех усилий мира. – Я? – Миша оглянулся, словно где-то должен был быть светящийся указатель. – В Сен-Мало, пап. Это Франция. – Ты один? – Нет, – Мишель горько усмехнулся, качая головой. Ищет повод начать скандал. – А с кем? С друзьями? – Рюмин посмотрел на Серёжу, замершего у его ног, обратившегося в слух и внимание. – С любимым человеком, пап, – Муравьёв как-то нервно сглотнул, выпрямляясь. Павел Николаевич сплюнул от раздражения. – Повезли как девку к морю? – Почему же? Я повёз, – Миша самодовольно улыбнулся, притягивая Серёжу к себе за ворот рубашки. – Не хочу знать подробности твоих игрищ, – отец сказал, как отрезал, ещё и кулаком, кажется, ударил по столу. Звякнула ложка. Рюмин смотрел в растерянные глаза Серёжи, хитро сощурившись. – Тебе понравится Сергей Иванович. – Сергей Иванович?! – Павел Николаевич буквально взревел. – Сколько ему лет? – Двадцать восемь, пап. Он аспирант и готовится к защите кандидатской по международному праву. Был моим преподавателем, – Мишель прошептал это Апостолу почти в самые губы, улыбаясь и крепко держа его рубашку в кулаке. – Ты приличному человеку голову задурил? Ты мне это брось, Миша. Оскандалишься на весь университет, профура! – Знаешь, мы, наверное, приедем в гости вместе, как вернёмся, – Бестужев-младший отпустил наконец своего бывшего преподавателя. – Проведаем тебя. – Не надо мне таких гостей. Забудь вообще, о чём тебя там Марья просила, она впечатлительная и глупая баба, – Миша вздохнул, слушая, как отец раздаёт всем комплименты: ему самому, Марии, Серёже. – Слушай её и пей лекарства. Я скоро буду, – отец снова начал протестовать и требовать, чтобы они перестали говорить о нём, как о тяжело больном. – Кладу трубку, пап. Держись. Когда неприятный разговор был закончен, Рюмин сразу открыл приложение банка и перечислил деньги, чтобы не забыть об этом. Таких трат он не планировал и теперь не знал, как бы сказать об этом Серёже, они всё ещё в путешествии. И хоть это не курорт, но стоит здесь всё как крыло от самолёта. Даже блинчики. Эх, блинчики были особенно хороши. С орешками и шоколадом, банановые. Миша снова улёгся спиной на своего Муравьёва, собирая монетковый урожай за свои фотографии и видео в порно-приложении. Неплохо, но всё ещё не хватает на всё. – Если тебе нужны деньги, просто скажи мне, – Серёжа произнёс это так тихо и вкрадчиво, наблюдая за ним через плечо, его руки поглаживали Мишин живот, от чего Бестужев покрывался мурашками. – Боже, это так сексуально звучит. Скажите ещё что-нибудь про деньги, – Мишель поджал пальчики на ногах, расслабляясь окончательно в крепких объятиях. Солнце уже село и небо теперь было светло-синим. Становилось прохладно. – Дурачок, – Муравьёв вздохнул и поцеловал Бестужева-Рюмина в макушку. Его рука скользнула под Мишину одежду, поглаживая теперь уже обнажённый живот и забираясь выше, задевая серёжки в сосках. – Это что ещё за посягательства? – Мишель напрягся, зная, как легко он возбуждается. Пришлось запихнуть телефон в рюкзак, а потом прижать его к своей груди, скрывая за ним все нежности. – Тут же люди! – Уже темно, никто нас не видит, – Серёжа прихватил зубами мочку его уха, обдавая шею горячим дыханием. Бестужев заёрзал, пытаясь отстраниться. – Вот именно, что темно. Темно и поздно. Нам нужно найти, где переночевать, – отстранялся он не особо активно, потому что уже поплыл. Кровь уже отлила от мозга к паху. Туда же направилась и Серёжина рука, миновав успешно все застёжки и слои ткани. Прикосновение прохладной ладони к члену заставило Мишеля сжать рюкзак до побелевших пальцев, он запрокинул голову, подставляясь поцелуям в шею. Мимо снова пробежал знакомый ротвейлер, хозяйка звала его по имени, но теперь было совсем не до них. Даже не до отца. Кажется, такова и была цель Муравьёва. – Я пытаюсь отдаться чувствам и позволить себе делать глупости, как ты и учил. Так что расслабься и давай уже отпустим всё это дерьмо, – Миша чуть не задохнулся от такого Сергея Ивановича. Удовольствие от быстрых движений руки на члене и мокрых поцелуев мешалось со страхом, что кто-то поймёт, чем они тут занимаются. За такое и в полицию можно загреметь? Они, похоже, поменялись ролями. Мишель бесцельно ёрзал задницей по паху Муравьёва, чувствуя его возбуждение, но точно зная, что так он ему ничем не помогает, а скорее делает только хуже. Вообще во всём этом была доля мучения, потому что они сидели на остывающем песке, среди кучи людей, вдобавок члена Серёжи было никак не достичь. – Больше всего на свете я хочу почувствовать вас внутри. Или хотя бы что-нибудь из игрушек, ваши пальцы, язык, но лучше всего член, – Миша шептал заполошно, поцелуи смазывали слова и путали ему мысли. Но Апостол разобрал и только улыбнулся ему ласково. – Я знаю, милый, – он поцеловал его в висок, двигая рукой активнее. – Но сейчас могу предложить только это. Рюмин тихонько застонал, как-то весь забился, предчувствуя оргазм. Муравьёв прижался губами к его взмокшей шее и прошептал: «Кончай». Вот так просто. Одним словом довёл Мишу. Бестужев зажмурился, снова поджимая пальчики на ногах и цепляясь одной рукой за руку Серёжи, которая продолжала мучить и после разрядки, выдаивая белёсые капли. Мучитель Муравьёв руку вытащил, только вытереть её было нечем. Он поцеловал задохнувшегося Мишеля в щёку, удерживая его, потому что тот готов был растечься окончательно. – Жильё нам точно не помешало бы, даже душ не примешь, – Серёжа вздохнул, а Бестужев трясущимися руками полез искать в рюкзаке салфетки, штаны на нём всё ещё были расстёгнуты. – Чего ты вдруг такой стыдливый и стеснительный стал? Не ты ли инициировал, так сказать, соитие в аудитории? – Апостол улыбнулся, вытирая руку кое-как влажной салфеткой. Миша зыркнул на него, сытый и довольный. – Я привык сам инициативу проявлять, такого я не планировал, – Мишель вздохнул, нехотя приводя себя в порядок. – А слабо в заливе искупаться, раз уж мы выбрали отвагу и слабоумие? Он ледяной, – Сергей Иванович одарил Рюмина своим фирменным сердитым взглядом. Миша поднял руки в примирительном жесте. Они поднялись с песка с затёкшими попами. Серёжа поддерживал Рюмина за локоть, потому что у него все ещё не было силы в ногах. Бродить долго им не пришлось, на побережье и близлежащих улицах было полно отелей. Многие оказались вполне милыми, но не было свободных номеров. Миша смотрел на сайтах, пока они брели, на ходу струшивая с себя песок. У Муравьёва затекло всё тело и стояк не хотел опускаться. Благо, было темно и гуляющие люди не особо к ним присматривались. Номер нашёлся в старинном отеле, снова похожем на замок. Только внутри этого обстановка была из красного дерева. С них снова содрали по полной программе, расплачивался Серёжа. Лимит безрассудства был исчерпан лет на десять вперёд. Хотелось комфорта, хорошую постель, горячий душ, вкусный ужин. Их заселили в неплохой номер, здесь тоже всё было антикварное и дышало историей. Как-то им везёт поразительно на такие антуражи. Они заказали ужин, и Апостол отправился разыскивать их машину, в которой был багаж. Она осталась у крепости на парковке, счёт за которую тоже уже достиг трёхзначного числа. Когда он вернулся ещё более уставший, его ждал новый сюрприз. Во всём чёртовом замке выключился свет. Ужин им накрыли при свечах, и Мишель уже ждал его. Романтика, которую они не заказывали, оказалась весьма кстати. Еда была неплохой, но всё равно не стоила своих денег. Чтобы перестать ворчать, Серёжа показал Мише фокус с бокалом вина. Как с помощью одной руки выпить из перевёрнутого бокала. Рюмин был в восторге и решил научиться тоже. Получилось у него не с первого раза и даже не с десятого. Он успел здорово захмелеть и испачкать белую простынь. Муравьёв сцеловывал потёки с его шеи, пользуясь моментом, а Мишель хохотал как сумасшедший. Они уснули без водных процедур, слишком уж утомившись. Утром так и проснулись в постели одетыми, Бестужев даже в капюшоне, на испачканной постели. У Миши от вина ещё и голова раскалывалась. Зато за окном было настоящее лето, солнце светило во всю. В ванную пошли вместе, вроде как для экономии времени. Но в итоге всё предсказуемо закончилось сексом. Шикарная мраморная столешница, на которой стоял умывальник-чаша, использовалась как подставка для ноги Мишеля, пока Муравьёв брал его сзади, глядя через зеркало потемневшими от возбуждения глазами. Рюмин наконец получил своё и теперь наслаждался процессом, обсасывая пальцы Серёжи и закатывая глаза от удовольствия. Под шарящую по холодной столешнице руку попался его телефон и он, поддавшись чувству, включил камеру, ловя в трясущийся кадр их отражение. Может не самое профессиональное видео и не продашь его никому, зато очень горячее. Потом снова пришлось в душ лезть, но на этот раз действительно в гигиенических целях. Мишель всё равно лип и норовил поцеловать раскрытым ртом, улыбался так счастливо и ярко, что Муравьёв вынужден был ему всё позволять. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не вешалось. Рюмин как раз натягивал на свою хитрую задницу жёлтые шорты, когда Серёжа предложил поехать в Париж, раз уж день такой хороший, солнечный, а у них шикарный кабриолет. Миша реагировал положительно на любой кипиш. Во Франции было интересно, вкусно, на каждом шагу приключения, даже погода наладилась, но почему-то всё равно тянуло в родной хмурый город на Неве. И может дело было даже не в Питере, а в людях. Друг друга им было достаточно, но и родных с близкими не хватало. Собрались быстро, вещей было немного. Ранним утром, к счастью, свет вернулся в старый отель и снова заработала техника, так что выселились они без проблем. До Парижа дороги было на пять часов, маршрут выбирал Серёжа. Решили ехать через Кан, Руан и вдоль Сены, чтобы уж точно насладиться северо-западом Франции. Ехать в машине без верха оказалось тем ещё опытом, полным впечатлений. Но день был настолько тёплый, что даже ветерок был приятным. На выезде с объездной дороги Кана попали в дурацкую пробку. Наверное, из-за выходного дня, люди тянулись к Парижу, как и они. Крышу пришлось всё же закрыть, потому что без движения солнце не берегло их макушки. С включённым кондиционером появилась приятная прохлада. От нечего делать, Серёжа начал поглаживать пальцами обнажённые Мишины коленки, приподнимая шорты и добираясь рукой повыше, но всё же не до самых сокровенных мест. Мишель моментально возбудился и задерживал дыхание, вцепившись в сидение, каждый раз, когда красивая рука исчезала в штанине шорт. Вокруг снова была куча людей, только на этот раз в машинах, пробка тянулась как жвачка. А Бестужев тут страдал за все грехи разом, покрывшись мурашками и закусив губу. – Сергей Иванович, перестаньте, – Муравьёв, зараза, только улыбнулся, глядя на дорогу. – Это жестоко! – Ты всё время так со мной поступаешь. Где справедливость? – Серёжа медленно поглаживал внутреннюю сторону бедра, в опасной близости от члена. – Там, где вы её ищете, справедливости точно нет! – Рюмин схватил его за руку и вытащил её из своих шорт, а потом внезапно укусил Апостола за палец. – Вот и будете знать, как невинных студентов домогаться. – Насчёт невинного я бы поспорил, – пробормотал Муравьёв, убирая руку на руль. Машины наконец двинулись. Какую-то часть пути они ехали молча, подпевая дурацким песенками из плейлиста Мишеля на спотифае, останавливались раз на заправке, чтобы выпить кофе и съесть парочку супер вредных хот-догов. Дорога заняла чуть больше, чем они ожидали. Но Мише не было скучно, он всё время следил по карте или просто глазел в окно, гадая, какую жизнь прожили люди, которых он видел на улицах или в других автомобилях. Ещё на выезде из Сен-Мало ему нужно было купить им билеты на самолёт, чтобы можно было вечером улететь в Россию. Каким-то чудом нашлось два билета и даже рядом, наверное, кто-то отказался. В этой поездке им удивительно везло. – А что, если вернуться сюда через время и закатить пышную свадьбу? На Мон-Сен-Мишель проводят свадьбы? – Бестужев посмотрел на Серёжу, улыбаясь. – Даже не знаю, Миш. – Отвратительно пышную свадьбу. Просто ужасно красивую. Позовём всех, – он принялся перечислять, начиная с их родных и друзей, заканчивая противными преподавателями с его кафедры, которых стоило бы подразнить таким приглашением. – Полька обзавидуется. – Ипполит захочет такую же, сразу же начнёт терроризировать Анастасия, – вздохнул Серёжа. – Так мы будем Муравьёвы-Рюмины или Апостолы-Бестужевы? – Это неважно. Главное, что я ваш святой Михаил. У всех просто ангелы хранители, а я архангел, понимаете? Ангел-воин! Дракона победил, – Муравьёв улыбался, а Мишель чуть из ремня безопасности не выпрыгнул от эмоционального возбуждения. Серёжа подумал: «Не мёртвую ли ты мою жену победил?» – А вы мой Апостол. Апостол Сергей. Получалось очень складно, как в сказке. Ярко светило солнце, они снова подняли крышу. На Мише была дурацкая соломенная шляпа-канотье с чёрной лентой. Он убеждал своего Апостола, что она очень изысканная. «Такую ещё нужно изыскать, это верно», ответил ему на это вечно ворчливый Муравьёв. Но Мишель совсем не обиделся, а наоборот рассмеялся. На его носу и щеках от такого обилия солнца выступили очаровательные веснушки, ветер трепал отросшие, всегда лохматые волосы под шляпой. Серёжино сердце сжималось от любви, когда он смотрел на него. Чтобы снова влюбиться в жизнь, нужно найти в ней в кого-то, в кого можно влюбиться. Каждому Апостолу предусмотрен свой Архангел.La lumière est invisible à nos yeux Свет невидим для наших глаз, – C’est ce qu’ils disent en silence quand ils sont deux Вот что они говорят в тишине, когда остаются вдвоём
M. – Derrière les fenêtres (2005)
F I N